Линия Спички

      — Лекарство?...       — Да. Панацея готова.       Спичку от таких новостей бросило в жар, словно вошёл он не в подвал ни в какой, а в баню.       — Как же ты смог? На чём варил, а? Какую траву брал? — подскочил к нему Спичка.       — Песчанка, Спича, из Степи идёт. Это ты знаешь. Всё из земли появилось... И она тоже.       Бурах уселся на бочку. Обессиленный, уставший.       — А что там? — наклонился к банке Спичка. — Тёмная такая... На печени варил?       — Это кровь. Живая кровь.       — Живая? Это как? Откуда взял?       — Из Боен.       — Я думал, они закрыты.       — Старшина добро дал — впустили.       — И что, быков резал?       — Нет. Ты всё равно не поверишь...       — Я один раз их во сне видел, Бойни, — неожиданно признался Спичка.       Медведь, что до того сидел расслабленно, подобрался.       — Во сне видел, говоришь? — внимательно посмотрел он на ученика. — И что видел?       — Да так, если честно, ерунду всякую, — вздохнул Спичка. — Хотя не ерунду, но навроде небылицу. Как будто за дверями там совсем и не бойни, а тоннель в скале. По тоннелю большие камни стоят. Но только странные, как умывальник наш.       — Капища... — тихо подсказал Медведь.       — Навроде того, да. А дальше чуды эти из сказок, шабнак адыг, вампиры степные. Невесты травяные танцуют. А в самом конце — яма в земле, представляешь? Ну а дальше... совсем на смех поднимешь... словно тело живое, но как будто изнутри. И сердце огромное, прям как дом.       — Ты это всё когда видел? — не сводил с него странных глаз Медведь.       — Неделю назад. Как травы слышать начал. А что?       — А то, что разговор у меня к тебе будет, Спича. Очень важный. Но это потом.       — Когда потом?       — После того, как в дом отца инструмент перетащим. Мы переезжаем.       Спичка на это аж вскочил.       — Правда? В дом старика переезжаем??       — Да. Не кричи. Ты, я и Мишка. Сегодня начнём. Давай, вещи — по коробкам, малый алембик — разобрать.       — Хорошо!       Спичка кинулся выполнять поручение. Переезд! Сердце наполнилось странной надеждой, как будто после переезда в дом старика жизнь станет неизмеримо более прекрасной и радостной.       Личных вещей и у него и у Медведя было немного. Самый большой вес, во всех смыслах, имело оборудование старого Бураха и накопленные Медведем вещи первой, второй и третьей необходимости: от ниток и шестерёнок до консервов и сукна. Ордами таблеток можно было засеять всю Степь. Ящики ломились твирью всех сортов, набранной про запас. Запас был велик: твирь можно было собирать вилами в стог, а при желании и зимовать на ней.       Спичка чистил колбы и заворачивал их в ветошь, трепетно и с почтением. Особенно бесценную «девятку». Намывая очередную партию колб в железной раковине, Спичка задумался о чём-то, что в данную минуту времени было явно не к месту, но идти из головы не хотело. Колбы были продолговатые и, в мыле, очень гладкие. Спичкины пальцы ходили по ним вдоль, кулак крутил мыльный раствор вокруг горлышка. К собственному огромному стыду, он задумался, как должен чувствовать себя человек, а вернее мужчина, когда в его задний проход вводится нечто подобное, продолговатое и скользкое. Раньше такие мысли тоже стихийно посещали его голову, но всегда быстро вылетали оттуда с пометкой «Грязно. Неприятно. Бессмысленно». Сейчас же, когда его мыльные пальцы дрочили продолговатый сосуд, в нём пробудился неукротимый интерес: «А что будет?» и «Как будет?».       Бормотание Медведя за спиной прогнало постыдные мысли, пальцы быстро ополоснули колбы. Упакованные они звякнули в коробке так, словно жильцы собирались вывезти из подвала хрустальный бабушкин сервиз.       Часть вещей удалось перенести в Жильники той же ночью. Остальные коробки и мешки ждали следующего утра.       Дом Исидора хранил печальный след «сажи» на стенах — всё, что осталось здесь после Песчанки. Буквально. Едва зараза отступила, дом подчистую вынесли мародёры. Опустевший и зачумлённый, с загнутыми лабиринтами коридоров, но всё же родной и свой, он принял их под свою крышу.       Наутро Медведь объявил, что собирается привести дом в божеский вид. Во всяком случае, те его части, где готовилось встать оборудование. Спичке же было велено осуществлять рейды до подвала, посильно транспортируя имущество на новое место. Так, все обитатели дома, кроме Мишки, оказались при деле. Дочь же Бурах, в приступе нежности, собирался привести в новый дом, когда тот уже будет полностью умыт от налипшей на стены хвори.       Спичка весь день курсировал от подвала до дверей дома по короткому маршруту через дыру в кирпичном заборе двух соседних заводских корпусов. Дело было монотонным, не тяжёлым, и под вечер уже близилось к завершению.       Оставшиеся два ящика с мешком ожидали отправки. Спичка мыл руки, пил запасённую воду. Он был один в почти пустом подвале и мысли его снова вернулись к фаллическим конструкциям и сопутствующим им вещам.       Пылая, точно факел, от осознания того, что прямо сейчас решится на что-то экстремальное, он задвинул засов на входной двери и принялся ворошить последний ящик. Дрожащие руки достали на свет ступку с пестиком. Пестик Спичка повертел в руках. Он старался не вспоминать те деньки, когда молол им в ступке чёрную твирь и не задумывался ни о каких трюках с проникновением.       Нагрев воду и позаботившись о своей гигиене настолько хорошо, насколько мог, он опустил в воду и пестик. Тот гладкий и ровный согрелся очень быстро. Теперь... Спичка завертел головой, осматривая полупустые полки. Он не знал, как точно называется искомое, догадывался лишь, что субстанция должна быть скользкой и гелеобразной. Выбор был остановлен на маленькой баночке с мазью. Мазь на проверку оказалась вазелином.       Удушая себя диким стыдом и смущением от происходящего, он расположился на раскладушке. Обтерев фаллос вазелином, приставил его ко входу. В подвале не было холодно, но Спичка дрожал и медлил. В стеклянной дверце шкафа он заметил своё отражение. Вид собственного замешательства заставил его собраться с духом. Где это видано: разволновался так, будто собрался себя оперировать на живую. Глупость какая. Решив, что дело в целом плёвое, он, наконец, продолжил.       Вставленный внутрь предмет ощущался вовсе не так, как Спичка себе представлял. Он не ощутил ни боли, ни даже дискомфорта. Лишь давящее напряжение. Напряжение, впрочем, вскоре ослабло, и Спичка двинул предмет глубже. Это действие доставило ему совершенно неожиданное и новое удовольствие. Однако при попытке вынуть предмет, ощутился отрезвляющий дискомфорт. Он принялся чередовать эти действия, пытаясь привыкнуть к тому, что по его ощущениям мог бы делать с ним Лиза. Мысли о том, что внутри вместо пестика находится его член, едва ли не вдвое усилили удовольствие от процесса.       Утопая в фантазиях, Спичка едва не взвинтил себя до самого пика. Помешали ему странные звуки вдалеке. Рука его остановилась, а уши напряглись. Наверху раздался отдалённый шум. Дверь была прочно заперта, и Спичка сперва подумал, что это шумит ветер, пока вдруг отчётливо не услышал звук выбиваемых досок. Что-то ломало завал на лестнице с обратной стороны.       Подорвавшись с раскладушки, он побежал наверх. Неужели баки прорвало и его сейчас затопит в этом подвале? Медлить было нельзя.       В предбаннике Спичка замер: внутрь прорывался отнюдь не потоп. Из расталкиваемых в разные стороны поддонов, тазов и цементных мешков, злой, как дьявол, выбрался Лиза. Он отряхивался, расшвыривая ногами всё, что вывалилось вслед за ним из завала.       Растерявшийся Спичка отступил на два шага назад и упёрся тылом в железную бочку. Он стоял перед «гостем» в одном единственном буром свитере, который едва прикрывал его стояк. Левая рука зажала пестик, как маленькую дубинку. Осознав, в каком виде находится, Спичка огненно вспыхнул и заметался. Лиза мгновенно подскочил к нему, сгрёб за свитер и притулил к бочкам спиной.       — Ты чё, всё равно окно заколотил?! — тряхнул его Лиза. — Ты чё, а?       Спичка сглотнул, проморгавшись.       — Забил от меня окно и двери завалил! Типо видеть меня не хочешь, так получается? Ты чё мне мозги паришь?!       — Я.. й.. нн...       Перегруженный Спичка эмоционально не успевал за причиной гнева партнёра. Он всё ещё был в плену страха и прерванной похоти. Всё, что ему пришло в голову сделать это «незаметно» выкинуть из руки фаллос. Фаллос «бесшумно» грохнул о бочки сзади, как бревно о колокола, и с примерно таким же звуковым сопровождением.       Лиза от этого действия на секунду опешил и только сейчас в полной мере обратил внимание на внешний вид Спички. Он оглядел голые ноги и сбившийся свитер натянутый шатром в районе паха. Остановленный на скоку, Лиза теперь проанализировал выкинутый Спичкой предмет и, тихо подобравшись, вкрадчиво произнёс:       — Ты что, дрочил?       Спичка попытался отстраниться, но ему не дали.       — Не, не, не, на меня смотри. Эй, — руки развернули его голову прямо. — Дрочил?       В почерневших глазах напротив Спичка увидел всполохи знакомого огня, которые прежде заканчивались лишь одним. Лиза заговорил очень тихо.       — Чё молчишь, ну? — склонился он к самому лицу. — Эту штуку в себя вставлял? Трахал себя, да?       Спичку обдало жаром доменной печи. Чужая рука обхватила возбуждённый член, другая залезла под ткань свитера.       — И как? — шептали ему. — Понравилось? Представлял, что это я тебя беру?       Ладонь сжала член сильнее, но не двигалась. Спичка не знал, куда себя деть от возбуждения и страха. Ему казалось, что он сейчас умрёт. Чужая холодная рука спустилась со спины, пальцы попытались просочиться между ягодицами. Спичка вскрикнул.       — Ну-ка, пошли, — потянул его Лиза.       Они сбежали по лестнице в подвал. На поцелуи тратить время не хотелось и они обошлись лишь парой.       — Дверь закрыта? — скидывал с себя одежду Лиза.       Спичка кивнул и потащил его к раскладушке.       — Нет, — отрезал Лиза. — Сюда залазь.       Он указывал на гигантский каменный стол-плиту в центре лаборатории. Мрачный «жертвенный камень» был слегка освещён тусклым светом лампы.       — Почему сюда?...       — Я бы тебя конечно на его кровати выдрал. Но тут тоже место хорошее. Я его сразу приметил.       — Жёстко же будет...       — Давай лезь.       Подгоняемый толчками Спичка опустился на плиту. Выдолбленные бороздки вились за его спиной по поверхности камня.       Лиза устроился сверху между его ног. Он сплюнул на пальцы и, натерев слюной член, приставил его ко входу. Другой рукой он подтянул к себе Спичку за шею.       — Видел бы тебя сейчас Бурах, — рассмеялся он хрипло и вошёл внутрь сильным толчком. — Видели бы они все...       Волна унизительного стыда обдала щёки. Спичка кончил почти сразу. Партнёр принялся двигаться в нём быстро. Звуки хлопков бёдер наполнили подвал.       На секунду процесс стал некомфортным до отвращения, но жёсткие непрекращающиеся движения внутри почти сразу же распалили Спичку по-новому. Лиза нависал над ним, вбиваясь безостановочно. Трение внутри скрутило сильным желанием. Разница между реальным членом и имитацией была драматической.       Лиза мантрой повторял его имя, прерываясь на сиплые и рваные выдохи. Спичка обхватил себя пальцами, задвигал рукой. Свет лампы бил ему в глаза. Лиза навис тёмным силуэтом, свет за его спиной стал ярче, а он сам — ещё темнее. Этой странности Спичка удивиться не успел, ослепительное свечение заполнило весь подвал. Через мгновение Спичка увидел кладбище. Под степным небом, за городом, через круг камней двигалась процессия. Покойный лежал на земляном холмике, Спичка не знал этого человека. Близкие умершего стояли подле него, но разглядеть этих людей Спичка не успел. Кругом всё вновь забелело от света.       Лопатки и хребет снова заныли от твёрдости камня. Тёмный силуэт склонился над Спичкой. По щекам били ладони. Стены и потолок подвала вновь стали видимы. Спичка кашлянул и поднял руки, чтобы прекратить экзекуцию. Лицо почему-то жгло холодом, всё остальное тело тоже.       Хлопки по щекам прекратились, Лизины ладони теперь гладили лоб и шею.       — Ты как?       — Нормально...       — Нифига ты улетел... Далеко летал? Таблеток хочешь? Кипятка?       — Нет.       Спичка почувствовал влагу и семя на внутренней стороне бедра и у себя на животе. Его быстро отёрли и помогли подняться. Спина и зад были ледяными и чудовищно болели. Спичка растирал те одеревеневшие места, до которых мог дотянуться ладонями. Оглянулся на плиту. Что с ним произошло? Галлюцинации?       — Иди сюда, — позвал Лиза.       Он притянул его к раскладушке и принялся усаживать так, будто это Спичка гость в его подвале.       — Ну ты даёшь. Ты, если больно, то... сказал бы. Чё сразу откидываться...       — Я не откидывался. Я вроде, как бы... — Спичка пытался сформулировать мысли в слова, но у него не получалось. — Погост увидел...       — Да всё эта плита сраная! — плюнул Лиза в сторону каменного стола. — Это она тебя вырубила. Верняк. Степняки совсем с приветом, тащат в дом всякое говно с кладбища, с костями милуются. Черти ненормальные.       Спичка глядел на плиту.       — Не надо нам было...       — Сам знаю, что не надо было. Я же ради веселья. Я же не знал, что так будет. Спича, — развернул Лиза его голову к себе. — Ты меня простишь, а? Простишь? Ты флягой так больше не свисти, напугал меня...       Спичку заключили в крепкие объятия.       — Я ж не знаю, вдруг ты это... улетел бы, а проснулся бы уже не ты, а мертвяк какой-нить. Хер загробный. Мне же придётся тебе кол промеж глаз бить. Не хочется, а придётся... Ты больше не пугай.       — Ладно...       Они лежали на раскладушке вдвоём голые и сонные, немного заторможенные. После сегодняшних сладострастий Спичка ощущал себя внизу так, будто в нём пробурили огромный тоннель, и боялся, что теперь это чувство будет с ним всегда. Пальцы аккуратно проверили вход. Всё было на месте и ровно такого же диаметра, как и день назад.       — А ты чего пришёл? Вдруг Медведь бы дома был.       — Я знал, что его нет, в городе его видел, — отозвался голос справа. — Я утром в Стержень ходил.       — Зачем?       — Вызвали. Трищь комендант набирает добровольческую во все ноздри дружину. Из молодёжи. За порядком следить, прикинь? Я, вроде как, молодёжь считаюсь.       — А меня он чего не позвал? — зачем-то обиделся Спичка.       — Так ты ж — мелочь, это раз...       — Сам ты мелочь.       — И у Медведя работаешь, это два. В какие тебя дружины, если Бурах тебя всё время подмышкой бережёт. Ему же помощник нужен.       Эти слова помогли Спичке успокоить своего внутреннего стрелка Дикого Запада. То, что говорил Лиза, было похоже на правду.       — А сам-то? — посмотрел на него Спичка. — Что решил? Пойдёшь?       — Ха! Я-то сказал «нет». Но шапку взял. Смотри какая.       Сев, Лиза выудил из сюртука и расправил кепку-картуз. Спичка видел такие на Сабуровских постовых.       — Не знаю, — повертел её в руках Лиза. — Может, и пойду. Сказали, платить будут. Пол монеты, два плевка, но это не главное...       Он встал, разухабисто накинул на голое тело сюртук. Ворот дёрнул наверх, поставив его стоймя. Суконный картуз Лиза натянул на голову. Тень козырька теперь скрывала половину его лица. Глаза из тьмы смотрели на Спичку.       — Ну что, как выгляжу?       Выглядел Лиза внушительно, но вслух Спичка этого никогда не сказал бы.       — Ха! Ты бы своё лицо видел. Не боись, не арестую. — Прошагав к столу, Лиза опёрся на него спиной.       — И что теперь? Будешь бегать по городу и руки людям заламывать?       Лиза широко улыбнулся.       — Ты, Спичка, тихо живёшь, по сторонам не смотришь. Но я-то знаю, где в городе какой укроп варится и из каких говен. Теперь к ним можно будет и с основанием заявиться. А если им тюрьма — так значит им и цацки не нужны, верно? Было их, стало моё.       — В Стержне с таким шутки плохи. У них такое нельзя.       — А кто им расскажет? — засветились зубы из-под кепки.       Лиза опустил руку в карман. В кармане зазвенела мелочь.       — Не знаю, может, и пойду... — задумался он. — Сабуров — коняка пегая. Но не знаю, может, и пойду.       Закончив шебуршить монетами, Лиза оглядел подвал.       — А чё так пусто?       — Мы переезжаем, — объяснил Спичка.       — Куда?       — Назад, в Жильники...       — Ну ясно, — хмыкнул Лиза.       Внезапно, натянув плотнее кепку, он стал красться к Спичке, пригнувшись, аки степной кот в камыше.       — А ты чё такой спокойный разлёгся? Запрещёнка есть с собой какая-то? Документы показываем.       Спичка поднял вверх ногу пяткой кверху.       — Так, так, так. Посмотрим, — разглядывал пятку Лиза. — Сведения достоверные? Или подделка?       Спичка рассмеялся.       — Достоверные. Это пропуск.       — А чё такой странный?       — Это временный.       — Ну ладно. — Лиза оставил пятку, разглядывая теперь Спичку из-под козырька. — Перевозим в себе твёрдые предметы?       — Нет! — брызнув кругом воздухом от смеха, Спичка закопался лицом в матрас.       Раскладушка скрипнула под весом Лизы.       — Щас проверим, — по-деловому заявил он, пробираясь пальцами к заднему проходу партнёра.       — Да нет у меня ничего! Я наверху выкинул! — крутился под ним ужом Спичка.       — Ааа, то есть признаётесь, что скинули товар... заранее... На... Нн.       Спичка поцеловал его. Происходящее распалило его и он притянул к себе партнёра. Кепка полетела вниз.       — Серёжа... — сжимая его, шептал Лиза.       Ласки очень быстро переросли в халеричную и жадную дрочку, а затем и во второе проникновение. В этот раз, к счастью, без всяких видений.       Спустя неизвестное Спичке количество минут, запыхавшиеся и взмокшие, они принялись переводить дух, опускаясь всё больше в сон. Спичка закрыл глаза, засыпая.       Маятник грохнул одиннадцать, разбудив их обоих. Растерев замёрзшую ногу, которая всё это время свисала до пола ничем не прикрытая, Спичка бросился одеваться и упаковывать оставшиеся вещи. Медведь, наверное, уже всё отмыл и ждёт его с новым делом, а он тут спит внепланово и безответственно.       Лиза собирался куда более лениво, а кроме того, не дал забрать пестик. Он отмыл его и положил к себе в карман, где предмет радостно зазвенел о мелочь.       На выходе из «Берлоги» они попрощались, обменявшись договорённостями, где, когда и во сколько. Оставив подвал позади, Спичка быстро (насколько только мог быстро передвигаться человек, груженный двумя коробками гремящего хлама) побежал в дом старого Исидора.       Сперва, переступив порог дома, Спичка подумал, что ни единый сантиметр его стен не был тронут живительной мыльной уборкой. Однако вскоре выяснилось, что Артемий Бурах преобразовал окружающий ландшафт лишь на втором этаже. Там же, наверху, его и нашёл Спичка.       — Ну что, явился? — стянул с рук перчатки Бурах. Перчатки были деланы из той самой твердокаменной резины, которую было невозможно согнуть пальцами, если только в младенчестве Мать Бодхо лично не кормила тебя своим выменем.       — Давай помогу, — поставил наземь коробки Спичка. — Вместе первый этаж домоем.       — Нет, — помотал головой Медведь. — Внизу будем завтра с утра скрести... Я бы уже домыл, но вечером отлучиться пришлось, на кладбище ходил.       Спичка, где оставил коробки, там и встал столбом.       — То есть как? Сегодня? На наше кладбище? Ты?       — Ты, Спича, что, температуришь? — сузил глаза Бурах. — На наше кладбище, на какое же ещё? Влада Ольгимского младшего сегодня хоронили, сына бооса. Ты его не знаешь, наверное...       — Медведь, я видел, — затаившись, произнёс Спичка. — Я видел, как его хоронят.       — Видел? Тоже, что ли, приходил? Я тебя там не помню.       — У меня вроде галлюцинации было.       — Это ещё что за новости? А ну-ка, давай подробней.       Спичка принялся рассказывать, подбирая слова на ходу так аккуратно, как только мог.       — Я был в «Берлоге»...       — Так, — кивнул Медведь.       — Мыл... эээ резальный стол наш...       — Зачем?       — Ннне знаю.       — Продолжай.       — И всё. И увидел, как хоронят. Как будто в сознании уснул. Потом назад проснулся. Ты эту плиту с кладбища, что ли, взял?       — Не с кладбища, а с Барбаадай. Святого места. Там раньше быков раскрывали и травяных невест. И не я взял, а отец.       Бурах очень медленно отложил из рук все предметы, отодвинул всё, что мешало, и усадил Спичку напротив себя.       — Может, правда, что отец не зря приказал мне в письме приглядывать за тобой. Может, он тебя и научил чему, только ты не всё понял сразу. Знаешь, кто такой Менху по-нашему, по-степному?       — Знаю. Шаман. Людей лечит, на органах будущее гадает. Старик Менху был. И тебя Менху степняки называют. Значит, ты у них главный.       — Я не отец, но объясню, как смогу, — вздохнул Бурах. — У степняков жизнь другая, чем у городских. Все знают. Вскрывать тело запрещено. Уклад такое карает смертью. То есть простого хирурга к больному не допустят до лечения, даже если острая надобность. А единственного, кого допустят — Менху. Уклад считает, что только Менху может раскрыть тело правильно. По Линиям.       Спичка внимал с большой опаской и трепетом.       — Линии, Спичка, это наша жизнь и всё, что есть вокруг. И Степь и Город, и люди и земля, и Многогранник и Бойни. Линии — это связи. А связи связывать в Укладе имеет право только тот, кто видит ясно и видит будущее.       Спичка сразу же подумал о своём видении. Бурах продолжил:       — На камне Заяан, ты видел, как хоронят Влада Ольгимского, ты видел настоящее. Сон свой про Бойни помнишь пятого дня? Там ты видел будущее. Оно наступило вчера. Вчера я был в Бойнях.       — Я Менху?... — растерялся Спичка.       — Нет. Нет, конечно. Не сейчас. Сейчас ты мой ученик.       — А ты часто будущее видишь?       — Только тогда, когда мне нужно. Но будущее — сложная вещь. Она, как глифы. Его толковать надо. И ловить, пока не изменилось... Но это всё сложности. Это пока ни к чему тебе. Ты пока учись. Учись, пока я рядом.       Свист чайника отвлёк их уши и умы. Бурах отправился разливать по кружкам травяной чай, доставал из шкафа хлеб. Спичка задумался вдруг о всём, что случилось с ним за прошедшую неделю.       — Лиза в дружину вступил, — сказал он осторожно. — Он теперь Сабуровский. Выполнять будет, что скажут в Стержне.       Медведь на мгновение замер, затем продолжил разливать.       — Хорошо. Там хоть под присмотром закона будет. У Сабурова разговор обычно короткий. Если что не так пойдёт, Лизу твоего там быстро намотают на маховик дисциплинарных взысканий. В общем, пусть работает. А там уж... время ему горб вправит.       Спичка размешивал ягоды в кружке, делил руками хлеб. Скрипучие доски под ногами играли родные мелодии.       — Хорошо ты его туда пристроил, — вдруг сказал Медведь. — Это правильно.       — М?       — Лизу. В Стержень.       — А. Нет, он сам... Его комендант вызвал.       — Комендант о нём слыхом не слыхивал, пока ты его в Стержень с собой не притащил. А значит, ты привёл его туда, Спича, по своей Линии. Правильно сделал. Я хотел хуже поступить, — признался Бурах, поморщившись, глядя в кружку. Признавать свои ошибки ему было неприятно. — Я, когда глядел на него, никаких Линий не увидел. Только чёрную смерть. Ты оказался мудрее, ты эту смерть от людей отвернул. А мог просто в сторону отойти, не мешать ей косить.       Спичка сжал хлеб, обдумывал сказанное. Поддержка Медведя оказалась неожиданной, но очень желанной.       — А скажи, — вдруг поднял на него глаза Спичка. — Ты с Варом дела имел?       — Нет, — отрезал Медведь. — Я бывал у него дважды. Оба раза он звал сам.       Спичка расслабил плечи. Он не осудил бы Медведя, даже если бы тот признался в ужасных вещах, но был всё же рад, что таких признаний не прозвучало.       Ночь Спичка встречал на кровати в своей (и это до сих пор не укладывалось у него в голове) комнате. Комната была маленькой и без окна, но Бурах пообещал следующим летом таковое устроить.       Растянувшись на полосатом матрасе, Спичка крутил в руках пробки от бутылей, куда обычно они с Медведем заливали горячие тинктуры. Пробок осталось ровно три. Зна́ком ли это было или нет, но Спичка продел в них шнурки и добавил по скрепке. «Ожерелья дружбы» он покрутил на запястье. Линия вела его заковыристо, и та, что ответвилась к Соне и Белке, прервалась, он это почувствовал тогда, когда отдал Белкин браслет. Сейчас же он видел отчётливо, что Линия эта — его. И что только он может прочертить её сам. Он. Не Белка и не Соня. «Дружбу», которую они втроём будут носить, должен починить и сделать именно он. Тогда она не порвётся. Тогда никто больше не сможет её забрать.       Ночь обняла новый дом. Старый приёмник шипел внизу. Засыпая, Спичка видел одинокого и лихого рейнджера с верным кольтом, развивающимся сюртуком и чёрными, скрытыми тенью козырька картуза, глазами.