The beginning of the end.

– Ваши поблажки делают его неуправляемым, понимаете? Ваше Величество, Коля действительно очень перспективный парень, но его своевольство... Вы не сможете прогнуть его под себя, как только он поймёт, что Вы создаёте лишь иллюзию его свободы.   Уже позднее время, Гончаров стоит напротив рабочего стола Достоевского, за которым тот сидит, распинается, бранится на своего подопечного, пока император, взгляда даже не подняв, продолжает заполнять бумаги.   – Каковы твои ставки? – Задумчиво вопрошает брюнет, убрав перо в чернильницу.   – Он не станет Вашим телохранителем.   Взгляды в конце концов пересекаются, когда мужчина соизволил поставить свой подбородок на сцепленные замком руки. В молчании эмоция Ивана не сменяется иными, на лице застыло усталое разочарование. Взглядом просверлить чего-то иного не удалось, Фёдор вздыхает.   – Тут ты не прав, Иван Александрович, – Руки расходятся в стороны, брюнет встаёт с места и подходит к окну, сложив ладони за спиной. – Яновский уже у меня на поводке. Из всех окружающих его фигур, только я отношусь к нему с добротой, какая характерна для любящего отца, и пониманием, каким отличаются только преданные товарищи—   – Фёдор, однажды он узнает—   – Сейчас, – Лицо повернуто в анфас, бросая цепкий аметистовый взгляд. – У юноши ветер в голове, кровь кипит, гормоны шалят. Остепенится. Нужно переждать эту бурю, и мы получим покладистого и способного пса.   Гончаров выдыхает, скептично поджав губы. Тишину кабинета ничто не нарушает более, Достоевский тихими шагами передвигается к столу, взяв несколько бумаг, и приближается к почётному рыцарю.   – Прошвырнёмся по коридору.   ***   – Но Ваше Величество, мне помнится, я занимаю несколько иную должность, нежели Вашего советника, – Бумаги теперь на руках телохранителя.   – Мы можем решить этот вопрос довольно быстро, Иван.   – Не-не! Да я ж не жалуюсь, что Вы, всего лишь... вспомнил, что я даже без чина советника выполняю Ваши поручения, – И вздыхает как-то удручённо.   – Вокруг одни балбесы, только тебе я могу передать часть своих дел и не переживать. Такие как ты – незаменимы.   Чужое недовольство как ветром сдуло: Фёдор знает, что надо сказать. Гончаров всегда был падким на признания и похвалу своего императора, это каждый раз утверждало его превосходство над другими, ставило практически на один уровень со своим господином, тешило грехотворное человеческое эго.   – Что ж, тогда проведу Вас до покоев и приступлю--, – По коридору раздался приглушенный звон чего-то... теперь уже разбитого. Последующая дверь – покои принца и оба мужчины настораживаются, когда у них не стоит два охранника. Ах, вот один подошёл. Достоевский хмурится.   – В-ваше Величество, я отходил... ну, это... нужду сп—   – Заткнись, – Останавливает его Иван. – Его Величеству неинтересны твои оправдания и подробности отлынивания от работы.   – Виноват. Феде, честно, плевать на это, в его голове возникает иной вопрос: где носит второго стражника и почему дверь в покои приоткрыта. А он тем временем уже замахивается на Осаму, который стоит с чуть нахмуренным сосредоточенным лицом, чтобы в момент успеть отпрыгнуть,   – Иван, внутрь, – Он указывает ему пальцем на вход и телохранитель моментально повинуется, резко и с громким шумом ворвавшись в покои. Дазай вздрагивает. Реакция Гончарова, отточенная годами, заставляет блондина в тот же час извлечь меч из ножен, завидев второго стражника и взвинченного принца, и рывком рассечь сухожилия ног предателя, понимая, чем дело пахнет. В эту же секунду слышится вскрик – почти вопль – раненного. Напряжение Его Высочества как рукой сняло: сейчас не требуется никаких переживаний о спасении своей царской шкуры. Дазай не жаловал излишнюю опеку и предпочитал вытаскивать себя из ямы опасности самостоятельно, но сейчас хочется только облегчённо выдохнуть. Достоевский не заставляет себя ждать, входя в покои, и с каменным лицом осматривает масштабы трагедии: его раненный подчинённый упал на чужую кровать, пытаясь встать на локтях, в его руке меч, лежащий поперёк постели, и Осаму, слава Богу, целый и невредимый. В покои выглядывает первый стражник, бледнея от увиденного: его товарищ, видать, бессмертным себя возомнил.   – Я слетел с катушек? – Гончаров убирает меч в ножны, пропуская императора вперед. Брюнет снимает открытый шлем и хватается за короткие темные волосы, поднимая горе-убийцу за них. – Это ты меня судить будешь? – Мужчина заглядывает в испуганные глаза, ядовито щурясь. – Отвечай, ничтожество, – Его дёргают со всей силы за волосы, а он словно язык проглотил: боялся сказать что-то ещё и отделался злыми глазками, направленными на спокойно стоящего принца, который искренне не понимал, на что он надеялся, если бы его в любом исходе раскусили, нашли и наказали. А у императора, видать, серьёзные планы на Осаму, раз агрессивно впрягается и охраняет, как драгоценный раритет. Но, к слову, Дазай таковым и является, если не забывать его происхождение, статус и способность; о последнем по прихоти отца никто не знает, ещё лет так десять назад наказал сыну не распространять информацию, из-за которой его могут ненароком убить. Даже в дворце Аспинес большинство ходят в неведении. Иван хмурится, переводит взгляд на второго стражника, приказывая войти.   – Ваше Величество, мы казним его зав—   – Нет, послезавтра. Соберём народ, устроим шоу. В темницу эту тварь, – Достоевский отшвыривает теперь уже преступника назад и первый стражник подбирает его, утаскивая вон из комнаты. Потемневшие глаза Фёдора вселяют панический ужас, как он только на месте не убил его своей способностью? Брюнет зол, эта бестолочь чуть не убила его билет к бессмертию. Обычной казнью этот жалкий скот не отделается, ему предстоит стоящее наказание, за которым будут созерцать все люди столицы, мотая на ус, что будет, если противоречить императору, если посягнуть на его драгоценность. – А мне дозволено на шоу поглядеть? – Принц со злорадством хмыкает, да выглядит так, будто не его только что грозились заколоть насмерть.   Фёдор слегка удивленно приподнимает одну бровь, будучи... приятно удивлённым таким, казалось бы, глупым, но немаловажным вопросом. Отлично, не придётся созерцать бледного в испуге и отвращении лица при виде трупа. Его прошлые жертвы были весьма... впечатлительными к таким событиям, как казни, пытки. Многие в обморок падали, стоило только увидеть блеск мачете палача. – Конечно. Вы будете созерцать за сим событием в первых рядах, – Голос смягчается, взгляд более не сгущается красками гнева, а переводится на потревоженного принца. Что ещё не менее удивительно, так это отсутствие испуга у его суженого. Фёдор на интуитивном уровне ощущает чужой страх, но Осаму не выдает ни намека на подобную эмоцию. – Вас не ранили? Иван, позови лекаря.   – Вас понял, – Лекаря во дворце нет: удалился за границу ради новых трав и знаний, так что Ваня расценил этот приказ, как просьбу оставить наедине Его Величество со своим супругом. Удалился незамедлительно. – Это необязательно, он меня не задел.   – Прошу прощения, если напугал Вас. Извините, что мои подданые столь нелепы, – Изучающим взглядом мужчина скользит по чужой фигуре, остановившись на плечах. Подходит ближе и просто убирает короткий выпавший волосок с ночнушки. Что ж, наверное стоит буквальнее отнестись к фразе "С головы ни одной волосинки не упадет". Стоит быть... внимательнее теперь и трепетнее относиться к своему суженому. – Ваши подчинённые столь же принципиальны, что и Вы. На меня теперь каждый смельчак бросаться будет? – Заявляет Осаму без какого-либо возмутительного тона, скорее в шуточном подтексте. – Тогда уж я от Вас и отходить не должен, – Ожесточенный народ Достоевского уважением к другому государству обделены природой, а радикализм этого времени Дазай иногда не понимал. Голова шатена поворачивается к местоположению чужой руки, несдержанно усмехаясь. Принц кладёт ладонь поверх руки императора и неторопливо опускает её со своего плеча, в ином смысле этого жеста демонстрируя недоступность и отстранённость от таких мелочных прикосновений: у него странная реакция. – Нет. Нет, что Вы, клянусь Вам, больше никто не покусится на Вашу жизнь, – "Люблю быть исключением", – А после публичной казни все поймут, что Вы обладаете такой же неприкосновенностью, как и я. И... знаете, Вы правы, – Брюнет кротко улыбается, поймав новую задумку. Контекст шутки был намеренно проигнорирован. – Знаете, мне стоит пересмотреть своё решение поместить Вас в отдельных покоях, – Глазами он провожает свою руку, опускаемую Дазаем. Спасибо, что спустили, а не сбили с плеча. – Я искуплю свою вину за это. Конечно Фёдору не нравятся попытки принца отгородиться от него, но что поделаешь, всё и сразу получить не выйдет, нужно немного времени, чтобы шатен привык к мужчине. Одного "привыкнуть" будет достаточно Достоевскому, вся работа, в основном, лежит на его плечах. Но было бы куда проще, стремись его жених влюбить в себя императора. – Оу, Вы уж постарайтесь смягчить ситуацию, а то я только-только начал думать, что попасть сюда не было глобальной ошибкой, – Щедрый на фальшивые эмоции Дазай дарит брюнету лёгкую и ласковую улыбку, на щеках видны милые ямочки, украшая привлекательность принца. – Если Вы, конечно, не хотите, чтобы вместо очаровательного супруга перед Вами стоял либо убитый, либо агрессивный от любого шороха.   Фёдор тщательно скрывает упоение в своём взгляде, когда видит миловидную улыбку, в мыслях махая на Осаму рукой, мол, "Вот засранец, красивый ведь". Кажется, Дазай об этом и сам знает, раз пользуется своей обворожительностью.   – Моего очаровательного супруга и пальцем никто не тронет больше, – Достоевский самодовольно отворачивается к уютной постели, хватается за край сбитого одеяла и стягивает его на пол. Дазай заинтересованно слегка наклонил голову в сторону, с долей вызова в глазах посматривая в чужие, как бы спрашивая, как именно император обеспечит принцу безопасность, ведь во сне гораздо больше шансов, что его грохнет кто-нибудь из «коренных» жителей Ракрэйна, питающий ненависть к нему и их браку. – Постельное нужно поменять, о него уже потёрлась эта скотина, – "Какой Вы брезгливый. Не тебе здесь спать", – Уже поздно звать спальника. – О-о, ну не обязательно идти на такие крайности, я не брезгли- – Вы переберётесь в мои покои, – Улыбка более не красит императорского лица. – В Ваши? – На лице вместо поддельных масок наконец видно настоящее удивление, Достоевский, правда, этого не видит. – И останетесь в них, – Как бы сильно это не нравилось принцу – сопротивляться тот не сможет. О, конечно может попытаться, но... вся ответственность за последствия останется на его плечах. – Пройдёмте за мной. Спать в одних покоях с Фёдором почти последнее, чего Осаму ожидал. Насколько ему известно, в некоторых странах императрица спит отдельно, такое негласное правило присутствует и в Аспинес; правда в его государстве правил только отец, а мать уже давненько сбежала за пределы границы, и искать её не стал, предоставляя полную свободу. – Ваше Величество, а если я пинаюсь во сне? – На повышенных тонах спрашивает шатен, когда Достоевский медленно удаляется, а он стоит, как столб, переваривая сказанное, но брюнет жестом поторапливает принца, и тот наконец шагает к нему, догоняя. «Хо-хо, пинается во сне? Это Осаму так сильно не хочет делить со мной одну постель или просто пытается понять, будет ли ему что-то за свои бесконтрольные действия? О, может беспокоится о качестве моего сна из-за своих телодвижений? Какой милашка, поглядите. Жаль, что последние предположения даже не близки к правде.»   Покои Фёдора буквально находятся спустя пару дверей от теперь уж бывших покоев принца, но расстояние в любом случае немалое за счет большой площади каждой комнаты. Свечи близки к своей кончине, где-то даже роняют капли расплавленного воска на пол, не сыскав места в отведённых под такое дело подсвечников. Огоньки волнованно дрожат, а стоит пройти мимо – уже беснуются, то ли пляшут, то ли вырваться пытаются из оков фетиля, будучи близко к основанию воска и началу бронзовой коронки. Ещё чуть-чуть и коридоры погрузятся во тьму. Достоевскому только остаётся залезть в карман, когда они прибывают к двери его покоев, чтобы достать ключ и отворить её. – Знаете, гуляя по дворцу и от любопытства заглядывая в комнаты, я вспомнил, что мне рассказывали про Вас, – Внезапно прерывает тишину принц, вспомнив про вопрос, который хотел задать Достоевскому ещё при первой встрече. – Не первый я у Вас, оказывается, и единственный в списке парень. До меня были эдакие простушки, – «И где теперь они все?» – Ваше сердце столь влюбчиво или экспериментировать любите? – Со свечей взгляд переметнулся на Фёдора, усмехаясь. – Однако, могу пообещать, что после меня Вы на других и не посмотрите, – Подмигивает, когда поймал на себе тёмные из-за освещения глаза, в коих не видать того прекрасно редкого цвета. Неприязнь неприязнью, но изменять своей привычке кокетничать Осаму и не думал. Как по щелчку пальца в голове деспота появляется довольно убедительная ложь и... идея-вызов Дазаю.   – О, – Фёдор оглядывается на принца, подмигнувшего ему в момент зрительного контакта. Ключ за пару движений открывает дверной замок. – Забавно. Ты узнал, что до тебя я уже имел брачные связи с другими девушками, – Дверь отворяют перед принцем, приглашая войти первым. Местоимения были сменены ни разу не случайно, да и... они одни, можно расслабиться и на секунду забыть об этикете. – Но знал ли, что в этом списке ты далеко не первый, кто смело давал мне такое обещание, – Он провожает взглядом Дазая и заходит за ним, закрыв дверь. – Не знал, но предполагал. Оно и немудрено, за такого красавца любая девушка порвёт, – «Как хорошо, что я парень». – Всё, чего я хочу, это не умереть в одиночестве, как было пророчено мне на моём совершеннолетии, – "Бедняжка, поглядите на него, он бежит от пут несуществующего предсказания." Объяснение императора и слова о пророчестве вызвали смешок: Его Величество Фёдор Достоевский боится одиночества? Какая неожиданность, хихиканье в неверии рвётся наружу. Нельзя, вообще-то, быть столь категоричным, когда не знаешь толком человека, не знаешь о его прошлом и глубокой личности; Дазай просто издевается. – Если тебе интересно, то... – Мужчина отходит к своему шкафу, раскрыв обе его дверцы. – Моя первая супруга скончалась при родах и с ней погиб мой сын, – "Поглядите, я уже сына своего подопечного проглядел", – Вторая скончалась от простуды, лекари не успели оказать ей своевременную помощь, – "Именно поэтому помощь оказал я", – Третья пожелала убить меня, пропитав все мои документы, с которыми я работал, ядом, за что пришлось её запереть в темнице. Место не для женщины, ты и сам понимаешь, – "Теперь он подумает, что тебя ненавидят женщины, раз вы заключили брак", – Четвёртая не смогла полюбить и получить любви от меня. Я просто позволил ей уйти, – "Милая девушка просто сразу поняла, что здесь ей житья не будет".   Придушить бы эту заразу: сбивает ведь с мысли! В прочем, плевать, на этом его лже-история закончена. Он берет свою пижаму со шкафа и уходит за четырёхстворчатую ширму, переодеваясь за ней. – Какая жалость. Обычно правители, потерявшие любимую и ребёнка, остаются одиночками с разбитыми сердцами, а Вы сразу же побежали искать других, похвально, – В улыбке на лице принца виднеется только холод и надменность, хотя Дазай не совсем сторонник морали и её ценностей, потешиться хочется. Фёдор же улыбается внимательности и дотошности своего супруга, и, снимая своё одеяние, вынашивает ответ и реакцию для такого меткого замечания. Жакет небрежно закинули на ширму, оставив его висеть. Печальный опыт у Достоевского с женщинами. Может, именно поэтому его выбор на этот раз пал именно на Дазая? Кто его знает. Сама судьба, вопреки Господу Богу, свела их вместе, свергнув с пути потенциальных соперниц. Или это Фёдор проклят на одиночество, как и было предсказано по ладони. – Я, честно признаться, не питал к первой жене чувств. Думал, что они появятся после того, как мы образуем с ней семью, – К жакету присоединяется рубаха. – Видно, семья это не то, что может растопить моё сердце, – Слышится негромкий стук бряжки о деревянную оправу ширмы – ремнем размах случайно сделал. – Если тебе хочется услышать хоть немного гуманности от меня, – "Ха-ха, гуманности!?", – То потеря первой жены была пережита за... года три, что ли. Не полюбил, но привязался, надо же. Штаны же отправляются на спинку стула, а не на ширму к своим товарищам, Достоевский тем временем натягивает свою длинную ночную рубаху, плевав на оставленные вещи. Покои убирает служанка строго под контролем Его Величества, так что нет надобности убираться особо. Ну, бюрнет, в принципе, никогда и не доводил свои покои до захламления. Выйдя из-за ширмы, мужчина скрыл своего недоумения, когда женишок укрылся только покрывалом, лишь подошел к постели и отнял его у Осаму. – А-а, погоди-ка.. Так значит, ты веришь ведьмам? Ха. Поосторожнее, я ведь могу воспользоваться этой информацией тебе в ущерб, – Осаму ложится на постель и скрещивает руки за головой. В воспоминаниях Дазая всплывает рассказ его отца о матери, когда маленький Осаму поинтересовался, почему он растёт без неё: колдунья с сильной родословной, сбежавшая из страны; она оставила своего сына в два года, и виделись они лишь раз на десятилетие Его Высочества, так он и узнал, что живёт мать где-то в лесу в неизвестном ему государстве. Более они не встречались по.. разным причинам. Как пример, принц сам не особо гнался за ней, да и запретили ему выезжать из родины, когда отношения Аспинес с Ракрэйном вот-вот начали накаляться, и те устроили войны во многих странах. – Ах да, ведьмы, колдуньи. Верю. В традиции нашей династии всегда входило приглашение ведьмы на дни рождения будущих наследников. Да что там, мои покойные мать и отец часто лично заявлялись к определённой женщине, когда возникала проблема. Иногда она заменяла лекарей, – Покрывало складывается в руках, вместе с ним Фёдор отходит к креслу, скинув на него свою ношу. – У нас всегда была только одна ведьма, чьим словам мы верили безукоризненно. М~м, да, они не бессмертны, так что... каким-то образом выбиралась рыжая зеленоглазая девушка. В других странах их сжигают, у нас же они... не то что бы в почё--, – Император вдруг морщится на пути к подсвечнику. Разболтался маленько. – Есть и есть. От последней ведьмы вестей нет, – "Убил мою милую слугу, гадёныш", – В прочем, это все довольно скучно, не буду забивать тебе голову, – Брюнет проходится подушечкой пальца по языку и пальцами тушит свечи, секундно сморщив нос от неприятного мгновенного жжения. Его Величество наконец возвращается к кровати, занимая на ней свою теперь уже половину. Ну, ладно, может, ему уже доводилось делить постель, но впервые это происходит с таким же мужчиной, как он. Знаете, на самом деле Фёдору действительно не так прозрачно на всё, что происходит теперь в его жизни, ему пришлось пройти через долгую самопромывку, чтобы сделать такой... такой ответственный шаг не в пользу Аспинеса. Он и сам не представлял рядом с собой принца вражеской страны, первое время даже не желал представлять, когда все догадки сошлись в его голове, словно звезды на небе: парень голубых кровей, да ещё и уроженец страны-врага, ну просто уму непостижимо!; сейчас же... ощущается осадок конфуза. – Мххм.. скажи, что мне необязательно завтра рано вставать.. – Дазай прячется под одеялом, надеясь на добродушие императора: дома был обычай не валяться до обеда – это считалось неприличием. За долгие годы привычка так и не выработалась, всему виной природная лень. Император старается отвлечься на чужой вопрос.   – До полудня тебя никто не будет ждать, работу нужно выполнять стабильно. Уборка покоев проходит всегда в момент, когда их облюбователи просыпаются, чтобы не возвращаться к ним потом. У служанок полно других ещё обязанностей, ты просто отнимешь у них время, – Федя устраивается удобнее, шурша белым одеялом. – Чем раньше уснёшь, тем больше поспишь. Спокойной ночи.