The beginning of the end.

Заморозки с каждым днём становились всё сильнее и сильнее. Как и ожидалось, зима в этом году будет куда нещаднее, чем ранее. Многие по переулкам столицы начали слухи пускать, что столь суровая зима – наказание народу Ракрэйна от самого Господа Бога за содеянный грех их императором. У стен тоже есть уши, можно сказать, что Фёдор знал почти о всех волнениях людей, так что и эти сплетни стороной его не обошли. Правда реакция на них минимальная: смешок от него и потусторонний смешок его тени. Ох, глупые люди, если бы только Богу было дело до их существования... А Дазай прошедшую неделю смело бы охарактеризовал, как серую и скучную. Фёдора предпочёл держать на расстоянии от себя, тот и сам не совсем старался, несмотря на всё радушное гостеприимство и тёплый приём, настоящая атмосфера их взаимоотношений всё равно ощущалась. Но принципиальной жёсткой отрешённости не замечалось, так как Дазай не скуп на болтовню; любил иногда для вида повредничать, шуточно оправдывая себя своим статусом, а-ля «мне можно», но не потому, что действительно был таким противным, а от скуки: трепать нервы являлось его обожаемым занятием. За эти дни успел познакомиться с персоналом во дворце, ибо Достоевский большую часть времени проводил в кабинете за бумажками и важными делами государства, а до этого разговаривать мог только с ним, как с единственным знакомым человеком. Не все здесь яро настроены против принца, некоторые сразу отказались от плохих помыслов, стоило чуть пообщаться с ним. Осаму прошвырнулся по слугам чисто ради своей безопасности, чтобы снизить вероятность быть убитым, выставляя себя невинным кроликом на фоне Фёдора. Казнь одного горе-героя должна была внушить страх перед Дазаем за радикальные последствия любого неуважения к нему, но он всё-таки выбрал более обходительный и без жертвенный путь. Однажды столкнулся на лестнице с высоким блондином, чьи волосы больше подходят на белёсые, который, как ни странно, устроил самому себе викторину, кто же этот незнакомец подле императора, словно ни о чём не в курсе. Впечатления у принца о нём довольно.. странные, но не стал заострять внимание на столь экстравагантном юноше, хотя его поведение вызывало вопросы. Неужели у Достоевского есть друзья? Звучит иронично. Из хороших новостей только готовый гардероб, который полностью сшили и подготовили за неделю. Осаму больше радовал не процесс самолюбования в совершенно новой одёжке, а то, что в суровую зиму Ракрэйна не отморозит одно место, если продолжит в не греющей ткани ходить. Зато теперь спокойно может периодически выходить, не страшась мороза, что он и делает сейчас, прогуливаясь снаружи по окрестностям дворца в сопровождении стражи. Он давно, вообще-то, хотел это сделать, но отчего-то ему достаточно скоро наскучило. И непонятно, почему, ведь вид парню прямо в душу запал. Не мог назвать себя любителем и ценителем роскоши, но это, как видно, редкий случай. – В Аспинес страшилки про Ракрэйн ходят, что у вас белые медведи по улицам на поводке ходят. Я начинаю верить, – Нос прячется за шарф, и голос из-за него слышится слегка приглушённо. Дазай, оставшись без комментариев, глянул на стражу, закатив глаза: всегда молчат, ни словечка не вытащить, вот Достоевский тиран похуже смерти. Осаму быстрым шагом направляется внутрь и к нему мгновенно подбежала служанка, помогая снять верхнюю одежду. – Его Величество как всегда у себя заперся? – Никак нет, Ваше Высочество. В библиотеке решил передохнуть, Вас проводить? – Девушка, взора не поднимая, развязывает шарф. – Думаю нет. Я сам найду, – Принц бы улыбнулся, да только выглядит леди больно сосредоточенно. В след ей не глядя, быстро удаляется и сворачивает в другой корпус дворца в поисках нужной ему двери. Стоит отметить, что местоположение некоторых комнат он запомнил очень скоро. Глаза останавливаются на приоткрытых дверях с той самой красивой узорчатой ручкой, и Дазай заходит вглубь библиотеки. Скрип тяжелой двери вынуждает мысленно отвлечься от повторного прочтения той же строчки, взгляд Достоевский поднимает только когда к нему подходят. Боковым зрением он замечает, как тень крутится вокруг него, скачет рядом с чужой, прыгает прямо в неё, сливается, пожирая её полностью, и меняет форму на истинную, оставаясь у ног Дазая. Моргнул – всё снова на своих местах. Это только в голове императора. – О, а миледи не обманула, я нашёл тебя, – Подходит ближе, высматривая, что он там читает. – Не могу не сказать, как у вас красиво! Если бы не погода, переехал сюда раньше, чем ты обо мне вспомнил.   – И тебе здравствуй. Раз ты так не рад мне, зачем пришёл? – Искренний интерес, не более. Так уж вышло, что в последние дни супруги пересекаются только во время трапезы, так что увидеть перед собой своего теперь уже полноправного мужа весьма... неожиданно и приятно. Уж больно занят брюнет делами государства: прогнозируется сильнейший спад в экономике, его предотвращению должен поспособствовать новый приказ о незамедлительной добыче полезных ископаемых на новых территориях. Это должно компенсировать убытки этой зимы. – Кто сказал, что я тебе не рад? – Кстати говоря, Осаму, можно сказать, впервые находится в этой библиотеке, раньше как-то ноги не доходили. – Пф, – Федя закатывает глаза, – Ты не говоришь об этом напрямую, да, но это не значит, что ты смог скрыть свою нерадость. Впрочем, рад, что тебе здесь нравится, – Книгу захлопывают, вставая с удобного кресла. – Не то чтобы нравится, но жить можно. Я ожидал худшего, признаюсь, – И не ясно, принц за неделю так свыкся или жизнь в чужой стране действительно пришлась по нраву, а не как он думал. Претензии есть только к жестокой погоде; на востоке зиму сложно назвать полноценной зимой: снег быстро таял и хватало его на, дай Бог памяти, пару дней. В основном по улицам гулял противный мороз, а на земле слякоть. – Жаль, конечно, что попал ты не в самый благоприятный для Ракрэйна год, но поверь, зимы здесь бывают не настолько грубыми и жестокими. Хотя для востока, наверное, обычная наша зима уже аномально холодна, – Вместе с книгой Фёдор отходит к одному из стеллажей, упрятав своё чтиво на место. – Надо будет взять тебя на охоту как-нибудь. – Мы в последнее время та-а-ак редко видимся, не по-супружески получается, – Дазай рассматривает обстановку, интерьер и имеющиеся книги. Взглянул на Достоевского лишь тогда, когда боковым зрением заметил движение. – Извини уж, Ангел мой, императорская ноша очень тяжела, – И это, скорее, упущение для самого Фёдора, нежели Осаму. – Да и, признаться честно, мне не кажется, что тебе хотелось бы выполнять каждый пункт из супружеского списка, – Понятное дело, что плевал теперь уже второй император на эти пункты, да и подчеркнул редкие встречи не из искренних чувств тоски и одиночества по Его Величеству, просто... да ему лишь бы поглумиться, видно же. Фёдору бы сейчас чаю выпить для настроения. Сегодня, по всей видимости, у императора не такое уж и приподнятое настроение, каким было в первые дни появления Осаму во дворце. Достоевский-таки тоже устаёт, у него за неделю только-только выглянул лёгкий денёк, когда можно слегка перевести дух, а не тратить силы на парирование ядовитых фразочек. О, нет, конечно никакого негатива брюнет не испытывал, сейчас он скорее... повседневно беспристрастен, какими кажутся все обитатели дворца. Каков правитель, таков и народ. – М~м, кстати, тебя больше... никто не обижал? – Ха-ха, умоляю, я сам кого хочешь обижу, – Шестое чувство изредка улавливала на себе сомнительные взгляды, но Осаму с гордо поднятой головой игнорировал. – И я теперь знаком почти со всем твоим рабочим персоналом. Не думаю, что кто-то захочет обижать такого душку, – Не обошлось без фирменной улыбочки. За окном уже начался снегопад, из-за сильного ветра снежинки мечутся из стороны в сторону, бьются в стекло, и, кажется, с каждой секундой порыв становится сильнее, а снега больше. Сегодня соизволила метель явиться, по всей видимости; вовремя шатен вернулся. Внимание принца привлекают шахматы на полочке, лежащие напротив того стеллажа, к которому подошёл Фёдор; загоревшись идеей развлечь себя, и императора заодно, направляется к ним, отворяя стеклянную дверцу. – А в шахматах ты также хорош, как в правлении такого сильного государства? Идём проверим, а то я словам и самодовольным ухмылкам не верю, – Парень вытащил настольную игру и аккуратно положил на стол возле кресла, где сидел Достоевский, жестом ещё раз приглашая сыграть. – Ах, кстати, не сочтишь за труд рассказать мне побольше о той ведьме, к которой ваша семья наведывалась? Просто интерес съедает о её.. методах, – А ещё он слабо верит подобным колдуньям, и тут даже не в вере дело. Аспинес чтит религию, характерной особенностью которой является одушевление всего, что находится вокруг и поклонение многочисленным божествам, а также духам предков: боги, люди и духи умерших сосуществуют рядом, поскольку все они живут в круговороте реинкарнаций, но верил ли во всё это Дазай? Не может сказать точно. Аметисты скучающе скользят по деревянной поверхности. Последний раз на полном серьёзе он играл лет в... двадцать может. Никто из оппонентов не мог победить в этой игре Достоевского, так что она была заброшена на долгое время, не жалея её в пользовании слугам. – Твоё желание – закон, – Вздыхает император, возвращаясь к столу, но на половине пути пришлось обернуться: послышался стук в окно.   Теперь сильный снегопад действительно все больше и больше напоминает метель, а за стеклом – птица, активно прыгающая на месте. Навес окна холодный, неупрятанные лапки мерзнут, Достоевский не особо спешит впустить гостя, усыпанного снежинками. Дазай тоже поворачивает голову к окну, услышав стук, но замечает он не птицу, а разъярённую погоду, всё больше перерастающую в бушующую метель: как чувствовал, что заходить во дворец пора. Даже интересно, каким образом с такими чёрствыми погодными условиями у Ракрэйна всё в порядке с экономикой и народ не голодает, не помирает от холода. Тяжело признавать, но старания для процветания государства заслуживают уважения, хотя это сказалось на неком высокомерии людей над другими странами. Стоило всё же открыть окно и ворон с громким карканьем влетел в библиотеку, кружа над высокими потолками. Рама окна громко закрывается, на звук приходит служанка, скромно выглянув из-за двери.   – Ваше Величество..?   – Всего лишь птица, всё в порядке, – Брюнет все-таки садится в своё кресло. – Ты свободна. Хотя.. – Вовремя, та чуть не откланялась. – Принеси нам чаю, Анна. И чего-нибудь съестного птице.   Вернер тем временем приземляется на прибитую к стене полку, рядом с подсвечником: замерз птах, погреться прилетел, ну и поесть. К лапке посланий не привязано.   – Ты что-то спрашивал, будь так добр повторить ещё раз, – Просит император, одной рукой помогая расставить фигуры на клеточки – движения ленивые и медленные, словно никакой охоты для игры нет. Осаму повторяет заданный им вопрос, только в чуть другой формулировке, и помогает императору с фигурками. – М. Я к ней не наведывался, ничего сказать толком не могу, – "Тогда кто же убил мою почтенную слугу?". Ворон будто тоже слышит и согласно каркает. Тени в помещении сгустились. – Не чтишь традиции, позор тебе, – Уголки рта приподнялись в лёгкой улыбке. Однажды он прекратит паясничать. Птах чутка раздражал шатена, когда встревал своим громким гортанным голосом, но он старался не обращать на нее внимания: животин Дазай не любил. Руки складывают друг на друга, а на них – подбородок. Ответа от Феди не следует, ему проще пропустить мимо ушей бесстыжие огрызания, да и не так уж они и цепляют его: в этом случае правда не колется. – Я её видел лишь раз, на своём совершеннолетии. Ну, ещё на коронации, только пересечься нам не довелось, я был... очень мал для этого, – Вот фигуры расставлены по местам, птах вдруг затих: упоминание еды быстро заткнуло ему рот. Мужчина поворачивает черные пешки к себе, отдавая оппоненту возможность ходить первым. Всё по классике: он поддаётся своему сопернику, а потом корчит удрученное проигрышем лицо. Такой метод очень помогал с девушками, позволяя внушить жертвам их непревзойдённость и индивидуальность. "Посмотрите, она смогла одолеть в шахматах самого императора, ну какая великолепная умная девица!" Правильно поддаваться, на самом деле, оказалось тяжелее, чем играть во всю силу, но Фёдор и тут преуспел, получая огромное преимущество перед оппоненткой: благодаря их поднимающейся самооценке брюнет добивался от них симпатии. – Очень жаль. Я бы сходил к ней с тобой, думал обрадуется постоянному посетителю, – Птица умолкла на радость принцу. – На западе девушек топят и сжигают по любым отличительным особенностям внешности. Не только рыжие волосы и зелёные глаза: родинки, красота, вес. Почему Ракрэйн так спокойно к ним относится? – В стране восходящего солнца отношение к женщинам, наделённым потусторонней силой, совершенно иное. Аспинес не считает нужным устраивать гонения на тех, кто умеет управлять стихиями, привораживать, гадать и наводить порчу. Это государство обошла стороной инквизиция лишь потому, что местные колдуньи всегда имели привилегированное положение. Представления местных жителей создали невероятные комфортное условия для них: там их считают воплощением богов на Земле. Они, как и шаманы, до сих пор оказывают услуги населению – навести порчу или вернуть мужа в семью ведьмам не составит труда. Как правило, большинство из них живёт в горах – это объясняется тем, что там тонкая грань между мирами людей и духов. С древних времён и по сей день они принимают заказы от государственных чиновников на помощь в составлении прогнозов и привлечение удачи. Его мать, скорее всего, хорошо бы обжилась и на западе. Заподозрили бы только по имеющейся красоте, а в остальном всё совершенно стандартно: карие глаза и того же цвета волосы, именно внешностью Дазай очень похож на нее, как ему говорил отец. Принц ходит первым белой пешкой на Е3, искусно удерживая сосредоточенность и на шахматах, и на разговоре. Игра в тишине – скука смертная. – Зачем тебе к ней, – Логично, что у него возник такой вопрос. Брюнет молчит до тех пор, пока Осаму не договаривает. Ох, ну... пожалуй, объяснение Фёдора выстроит некие аналогии между отношением народа к ведьмам и нынешней внутренней политикой Ракрэйна. – Я бы не сказал, что к ним относятся спокойно. Скорее их уважают. Как ты понимаешь, запад боится ведьм, называя их слугами Дьявола, – "Ну отчасти правда", – Поэтому их сжигают. В Ракрэйне уважение тоже вызвано страхом перед нечистой силой, но в отличии от той же Галлии – одной из первых стран запада – мой народ боится последствий от убийства ведьмы.   Народ боится, а вот Достоевский всё-таки рискнул. Если вспомнить подробности того дня, то существенных причин для убийства у него не было, за исключением того, что он не был уверен в верности женщины. В секретной части архива брюнет накопал информацию, что ведьма эта далеко не землячка, обжилась на территории Ракрэйна после того, как покинула Аспинес. В её отношении действовала та же схема, что и с эсперами: неугодной станет власть и взбунтуется, может напасть на него какую нашлёт. К тому же, по глазам было видно, что одной встречи ей хватило для понимания, во что ввязался молодой император. Не хотелось бы раскрывать преждевременно тайну своим людям. – Кто боится, кто восхищается, хе-хе, – На самом деле, Дазай был бы не против познакомиться с той колдуньей, к которой обращалась семья Достоевского, просто чтобы усмирить своё любопытство и подтвердить (или опровергнуть) неверие в потусторонние силы. Если смотреть немного шире, то это вполне реально и возможно, ведь на земле уже существуют эсперы, – врождённые или приобретенные не суть важно – но во всяком случае, понятие эспер и ведьма совершенно разные. Если первые наделены определенным даром и пользуются тем, что уже есть, то вторые связываются с иным миром, то есть с чем-то далёким от реальности, чего не существует. Но мог ли Мори ошибиться или преувеличить, когда сказал, что его матушка самая настоящая ведьма в десятом поколении?   – Знаешь, вспомнилась мне тут одна легенда, – Он ожидает хода принца, затем переставляет свою пешку на D5, почти не задумываясь. – До существования современной империи на этих территориях существовала иная цивилизация. Никаких метелей, снега и в помине не существовало, плодородные земли, умеренный климат. У общества того времени не было веры, но были поверья. Люди были похожи друг на друга, как капли воды: цвет волос, форма лица, глаза, абсолютно все. Отличительные признаки были настолько мизерными, что различить их никто не мог, кроме них самих, – Вот Дазай вновь делает свой ход, Достоевский над своим думает недолго. – Однажды на эти территории явилась женщина: огненные волосы, чистые лазурные глаза и море веснушек на лице. В общем, все как по шаблону.   Рассказ приходится прервать; в библиотеку заходит та самая служанка с небольшим подносом. Ворон взбодрился, каркнул в своем ликовании, пока блондинка первым делом поставила чашки на стол, лишь затем подошла к полке и оставила маленькие блюдечка: с водой и с хлебом. Вернер клювом потыкал булку, брезгливо отстранился, отскочив слегка от блюдцев – на мясо рассчитывал. Ну, клюв треснет, и птах будто мысли читает, всё-таки начав щипать хлеб. Брюнет кивает Анне, отпуская её, делает глоток из кружки, и возвращается к рассказу. – Хлеб птице? Как ты жесток, – Парень взял чашку и отпил из нее немного чая почти половину: от жажды не удержался, тем временем не глядя походил пешкой, интуитивно зная куда и какой.   – Если бы ты только знал, из чего состоит его рацион.. – Мясо, мясо и ещё раз мясо. Коля совсем разбаловал птицу, раньше пернатый был, считайте, всеядным и не слишком прихотливым, теперь же не жалует даже обычных насекомых и зерна. Нынче не брезгует воровством на базаре. Бывало однажды и такое, что Вернер тушку кролика у лисицы отжал: чуть не выколол животине глазёнки. Хотя, кажется, даже если бы и выколол, то там же съел. Кровожадная однако птица. – М~м, так вот, – Ах, оппонент уже походил, оказывается. – В том обществе она явно была белой вороной, а народ тот не видел ранее других людей, непохожих на них, поэтому приняли её не так радушно, но поселиться с ними позволили, – Наконец и Федя делает свой ход. – Только вот один из коренных как-то застал в ночи ту женщину за странным делом: карты раскладывала, свечи невиданные палила, шептала что-то неразборчивое, на слух жуткое и зловещее. На утро об этом уже знали все жители. И... ха~а, затягивать не буду. Сочли её опасной для общества и сожгли, но перед своей смертью она успела проклясть эти земли на вечные холода и непригодный для жизни климат. Отсюда и страх, – Проходит еще несколько ходов. – Не особо верю в эту легенду, если честно. Будь эти территории действительно непригодными для людей, Ракрэйна бы сейчас не существовало. Шахматы постепенно наскучивают: поддаваться своим оппонентам не так уж интересно, для себя игра теряет всякий смысл, наслаждения от неё никакого. Тоска смертная, да и только. Скрашивает игру только беседа и чай. Чем больше углублялся в легенду император, тем меньше Осаму в нее верит. Он ни в коем случае не отрицает появление той рыжеволосой женщины, насколько она могла отличаться от других, но... – Ты прав. Проклятие разгневанной ведьмы, как правило, нещадная вендетта, и если бы она и впрямь существовала и навлекла на ваши земли беду, то холода здесь были действительно вечными, несмотря на время года, – У Ракрэйна всё в порядке с весной и летом, отчего Дазай посчитал, что эта легенда – обычная детская сказочка, или очень искажённая кем-то больно впечатлительным история. – Так забавно выходит.. Здесь и в Галлии ведьмы – это безумно красивые и опасные избранницы дьявола, а в Аспинес уродливые змеи или лисицы с девятью хвостами, которые держат в страхе жителей страны уже много лет.   – Змеи и лисицы? – Достоевский корчит неопределённую гримасу на мгновение, а затем догоняет мысль, проводя в голове свои аналогии, – О, ну, у нас подобных тоже немало. Леший, домовой, водяной, о них много всяких сказок в народе ходит. Я даже не вспомню всех сущностей, – "Сказки некому было читать?" Такое ядовитое и насмешливое, что уставший вздох сдержать невмоготу. Вернер будто чувствует недовольство, бросает трапезничать, и присоединяется к своему хозяину, тихо рокоча у него на плече. Так обычно вороны поют. А Осаму ждёт, начнёт ли нагло прогонять отсюда. Небось ревнует хозяина своего или чувствует, как шатен к нему относится. – Твоя ворона? Они вроде считаются очень ревнивыми птицами, которые будут отстаивать своё до последней капли крови. Странно, что на меня не кидается. – Не ворона, а ворон, – Птица отворачивается, словно обижаясь на слова чужака. Спутать его с совершенно другим видом, ну просто ужас! Самомнение ворона явно пострадало. – Разница большая, – поэтому Фёдор утешающе гладит указательным пальцем клювик животинки. «Да хоть попугай» – Прошу простить мне мою чудовищную ошибку! – Осаму драматично приложил ладонь к сердцу, глядя на ворона. Признаётся, внешних признаков разницы для него особой не было, быть может из-за того, что не разбирался. Зато как отличить самку и самца голубя он знал отлично, а всё потому, что у девочки, которая прибегала во дворец тайком погреться, было целых два (украла с почты), и ими иногда любила дразнить принца. Златовласая, капризная девчонка лет двенадцати, умудрившаяся спрятаться остаться в замке; ей даже не пришлось на жалость давить, Мори просто взял и оставил, аргументируя это тем, что Осаму давно вырос, а ему хочется позаботиться о ком-нибудь. М-да, целое государство, видимо, прошло мимолётом под каблук этой маленькой Элис. – Птицы действительно ревнивые, но и безумно умные. Даже если он понимает, кто ты для меня, он всё равно не чувствует между нами особой связи, – Дазай этому и рад: не придётся бронежилет с каской носить. Любопытно становится, если шатен прямо сейчас возьмёт и начнет открыто кокетничать с Его Величеством, взбунтуется ли Вернер. Но ради своей же безопасности проверять не будет. – Грубо говоря, он не воспринимает тебя, как угрозу, – Вернер два раза подпрыгнул на плече и взмахнул крыльями, взмыв над столом и приземлившись на книжной полке. Пришлось ссутулиться, чтобы поместиться на ней. – Ну, а если и воспримет, то... береги уши: надерёт, оторвёт и сожрёт. Глазные яблоки тоже. Так-то птах не должен был принадлежать Фёдору. Достоевский подарил ещё воронёнком Вернера Гоголю, да только так вышло, что по большей части заботился о нём именно император. Да и времени он отдал ему больше, нежели Никола, только вышло так за счёт занятости юнца; уже тогда блондина обучали рыцарскому делу. – Как звать? – Дазай подбородком опирается о сжатый кулак, глядя прямо на птицу. Со стороны кажется, что вопрос был задан не Фёдору, а пернатому.   – Это Вернер. Значение имени прямое – верный, – Чего-чего, а этого у птицы не отнять. Даже если птах будет клевать труп человека, то к трупу хозяина даже не прикоснется – в этом Фёдор уверен безоговорочно. Более внимательный взгляд опускается на доску, – Ох, кажется, я проигрываю..? – И когда он у тебя появился? С воронами же нельзя заводить семью. Детёныша твоего мог бы сожрать вместо моих ушей. – Ну, лет так девять назад я подарил его птенцом Коле. Тогда был второй год со смерти первой жены, – На задумчивый взгляд скатывается пара прядей из чёлки, которую убирают сейчас за ухо. Всё тщетно, волосы скользнули обратно на лицо. – Даже если бы на тот момент у меня были ребёнок и жена, то... минимум два года они жили бы в спокойствии. Да и навряд ли бы я перенял обязанность заботиться о нём у Коли, – Ворон обиженно негромко каркнул на полке, более из неё не выглядывая. Ох, спасибо, что книги от обиды не пошвырял, перевернуть дворец вверх дном – как раз плюнуть. Принц изучающе и пристально смотрит на доску, автоматом вспоминая все предыдущие шаги Фёдора и свои. Что-то в его пазле не складывается; он ожидал, что игра с Достоевским будет намного тяжелее и дольше, а тот так опрометчиво и неосторожно ходит, словно не старается совсем. Чёрные давно могли избавиться от белых на некоторых шагах, но брюнет предпочёл расчищать путь к королю для суженного. Поистине благородно и.. скучно. Парень даже разочарован. – Хм.. – Согнутый указательный палец прикладывают к подбородку, полностью концентрируясь на шахматах. «Ах, так вон оно что..» – Осаму прислушивается к интуиции и собственным ощущениям, поддаваясь возникшей теории. Ну, либо у него паранойя развивается. Так получается ему приятно должно быть от такой лёгкой победы без азарта? О-ох, нет уж. Дазай ведь не пальцем делан и не для этого предложил императору сыграть. – Ха, действительно проигрываешь. Что же нам делать... – Чай уже заканчивается, как и, казалось бы, игра, но Осаму делает что-то из ряда вон выходящее: вместо того, чтобы сейчас поставить его королю мат, он собственными руками делает брешь в своей обороне. Фёдор уже видит, как за два хода он забирает победу, но... он поднимает взгляд на карие глаза. Без слов и каких-либо прямых намёков принц тонко дал понять, что раскусил тактику Фёдора, внешне оставаясь непринуждённым. – Сто лет в шахматы не играл, представляешь! Теряю хватку, – Ох, ещё лукавить захотелось.   Его раскусили, чёрт. Ладно, может, муженёк у него не такой уж и глупый. Замечая на себе мрачный взгляд аметистов, Дазай сдержанно улыбается, вскидывая брови, словно не понимает, от чего столь пристальный взгляд на нём задержался. По всей видимости, у него получилось вывести Фёдора на честную, напряжённую игру: принц раньше развлекал себя шахматами как только мог, прокачивал навыки со всеми подряд. Правда, на Родине фигурки очень сильно отличались от тех, что стоят сейчас здесь, но на ходу смог уловить технику. К тому же, отличаются только фигуры, а не суть игры и допустимые ходы каждой из них. Достоевский лишь чуть щурится и... в конце концов просто сдавленно улыбается, рукой смахнув свои пешки на свою сторону.   – Предлагаю переиграть. Эта партия была разогревочной, согласен? – Ему не нужно согласие, будет так, как скажет он.   Мужчина шустро переставляет фигуры на своё место, забирая съеденные пешки со стороны оппонента, ожидает того же от Дазая. Его милый, прекрасный муж желает честной игры? О, конечно, тогда у Фёдора не будет проблем с тем, чтобы проучить своего ненаглядного, потому что в шахматах ему действительно нет равных.   Вернер заинтересованно выглянул из-за полки. Сейчас бы ещё по чашечке чая, но звать кого-то из прислуги слишком в падлу, да и... не стоит перебивать аппетит перед обедом. – Ах, так значит ты всё-таки умеешь играть? – Подкалывая и провоцируя, парень прямо на рожон лезет. – Безусловно! Ваше слово – закон, не так ли? – Осаму присоединяется к Достоевскому и помогает привести доску в первоначальный стартовый вид. Раздаётся равнодушное пфыканье в попытке обесценить чужую догадку. Якобы виду не подает, что его маленькую шалость вывели на чистую воду.   – Я и не говорил, что не умею, – Доставляя последнюю фигуру, отвечает Федя, – Просто подумал, что бывшему принцу нужна будет фора, чтобы у него появились шансы идти со мной на равных, – Раз над ним подтрунивают, то и он не будет скуп на хамство. – Жаль, что Вы не оценили моей заботы.   Наверное принижать умственные способности своего мужа – не самое благородное супружеское дело, особенно когда он оказывается абсолютно правым, но, поймите, не Достоевский ведь это начал! Ой, своим острым языком он, кажется, спустился до уровня оппонента... может, действительно стоило промолчать, но как тогда он должен был не потерять своего достоинства? – Кстати, о Николае.. – Дазай ходит первым всё той же белой пешкой. – Знаешь, он значительно отличается от всех остальных твоих подчинённых. Я наблюдал за ним совсем немного, но этого по горло хватило. От чего ж ему многое позволено? Вы друзья? – Ничего корыстного, искренний и чистый интерес! Просто, поймите, трудно представить, что император Ракрэйна со своей всеми известной зловещей характеристикой завёл близкие взаимоотношения с кем-то и позволяет, грубо говоря, буянить. Дазай не судил по поверхностным слухам об этом человеке, он чувствовал. Этого достаточно. Остывшие остатки чая выпили до последней капли.   Вернер всё-таки вылетает из своего укрытия и садится уже на спинку кресла, на котором восседает хозяин. Когда тот балду не гоняет, а нормально играет, наблюдать становится интереснее. Фёдор вновь ходит моментально после Осаму, не задумавшись ни на секунду. Тем временем вопросы мужа кажутся... неуместными. Кое-кто суёт нос не в своё дело.   – Не буду таить, он достаточно близкий для меня человек, – "В гробу все видели твоих близких". Нет, ну а что, предлагаете брюнету все вывалить как на духу? А вдруг Дазай сразу же помчится к Николаю стучать об истинных мотивах императора, лишь бы назло ему? Ну, ладно, перегнул может, Достоевский достаточно долго выстраивал фальшивые границы в отношениях с Колей, так что одному такому заявлению навряд ли парень поверит. – Изначально мне просто нужен был перспективный телохранитель, который сможет в будущем заместить Ивана. В итоге мы... даже не знаю, другом назвать я его не могу, потому что отношусь к нему, как к родному. Брату, сыну – не имеет значения. Он сильно младше меня, – Ворон наклоняет голову вперёд, будто всматриваясь в доску, либо вслушиваясь, что там говорят про Колю. На удивление второй и последний человек, к которому Вернер испытывает симпатию. Не такую, конечно, как к Фёдору, но балующую руку любить надо, – Ох...   Они сделали лишь несколько ходов, может каждый по три или четыре, пока Федор объяснялся, и за это время ситуация на доске заметно... изменилась. У Достоевского на стороне ни одной съеденной пешки, в отличии от Осаму, но он уже безумно близок к победе, оставив лишь один выход для побега короля. Эта игра обещает быть быстрой. Ну, не сам ли Дазай желал честной игры? – Надо же, как трогательно, – Сказано сухо, но без пренебрежения, а скорее из вежливости хоть как-то прокомментировать. Вопросы действительно кому-то покажутся личными, но Осаму не видел в этом ничего странного: Достоевскому ведь нечего скрывать. Но он вполне может начать оправдываться их браком, а-ля «Мы же супруги! Я должен знать о тебе и такие подробности», но в этом случае вредничать не будет. Не то настроение у Его Высочества. Положение фигурок на доске никак не расслабляет Дазая, он понимал, что где-то тут прячется подвох, который почему-то не выходит увидеть за два шага вперёд. Игра закончится довольно скоро, но принц всячески старался перекрыть всевозможные ходы, ведущие прямым путем матом королю. Ну, хоть проиграет честно, а не как было в прошлой партии. Осаму не любил подобного рода выходки и симпатию завоевать, поддаваясь и не используя всю силу, не получится, словно от этого ох как сильно тешится его самолюбие, а ещё правда хотел посмотреть, на что способен император. Усомниться в Фёдоре было бы глупо, поэтому, поверьте, и в помине не было! Просто лёгкое чувство превосходства над ним витало весёлым облачком над головой. – Момент. Сильно младше? Это сколько тебе, получается? – Уже ±неделю вместе, а вопрос о возрасте только озвучили. – Ты выглядишь, как мой ровесник.. И Николай тоже, – «По поведению не скажешь» – Ну может годик-два разница, – Принц, чтобы лишний раз подтвердить свое наблюдение, чуточку внимательнее приглядывается в чужой лик: ни одной морщинки, вот серьезно. – Кому ж ты душу продал, чтобы не стареть. Кое-кто помешан на своей внешности? – Таким вроде промышляют только отчаянные и озабоченные вечной красотой женщины, ищущие абсолютно различные способы до самой смерти остаться молодой и прекрасной. Но сказал он это в шутку. Ещё пару ходов, Дазай съедает по пути ещё одну черную фигурку и, ох, кажется, скоро у него будет единственный провальный ход королём. Теперь видит как на ладони, но что-то изменить в свою пользу уже слишком поздно. Брови в лёгком удивлении приподнимаются, проходят секунды после реплики шатена, и по библиотеке раздаётся бархатистый глубокий смех, от которого император лицо роняет в ладони, уперевшись локтями в стол. Отличный шанс, чтобы сжульничать.   – Аха-ха.. ха~а... Господи Боже— Пфх—!, – Волна смеха на этом не заканчивается, казалось бы, не так много времени он тратит на избавление от смешинки, но Его Величество так давно не смеялся, что живот начинает болеть. Если бы Осаму только знал, что он попал в точку, его реакция ничем не отличилась бы. Для Фёдора это звучит как подкол, а не приукрашенное удивление, и становится только забавнее от осознания различности их восприятий, от того, как близок был брюнет к тому, чтобы случайно открыть свою тайну. Даже преследующее его душу существо замолчало, будто сдерживая свой дикий, звериный хохот. Вернер переместился на другую сторону спинки, чтобы попытаться заглянуть в лицо хозяину, удивляясь новой эмоции императора. Пока Достоевский смеётся, Дазай пялится на него с непонимающим выражением лица и еле еле заметной улыбкой, чем он отчасти копировал чужую мимику, потому что не знал, как ему следует реагировать; даже на Вернера глянул на секунду, будто бы мысленно спрашивая, все ли дома у хозяина, но, оказывается, ворон проделал тоже самое, после чего перелетел. Не ясно принцу, что такого уморительного император нашёл в его словах. Неужто юмор жителей Ракрэйна также сильно отличается от иностранных граждан Аспинес. Впрочем, ему никогда не понять Фёдора. И спрашивать, что это только что было, не станет. – Пха-ха... фу~уф.., – Гляди и припадок кончился: смеяться небось от боли уже невмоготу. – Кх— кхм. Ой погоди, аж поплохело, – Мужчина шумно и протяжно выдыхает через рот, пальцами протирая заслезившиеся глаза. – М~м... Коле восемнадцать, – Фёдору приходится заставить себя сконцентрироваться, чтобы не разразиться новой волной смеха. «Ух-ты, восемнадцать лет Николаю, совсем ещё юный. Жаль становится блондина, ведь тот связывает свою драгоценную молодость с Достоевским, теряет лучшие годы жизни.» – Но не подумайте, что парень думает так под давлением собственной субъективщины! Совсем нет! Лишь искренное, человеческое сострадание, вызванное опытом: он знал людей, у которых жизнь и детство ломалось из-за этого. – Сочту за комплимент твои речи, но... Неужто небритым, морщинистым и староватым я был бы тебе симпатичнее? — Фёдор еще раз большим пальцем проходится под ресницами, смахивая остатки влаги, и делает финальный ход, поставив шах и мат.   Если так подумать, то не такой уж и... "взрослый" Фёдор, обычно правителей в его возрасте считают еще, так сказать, зелёными, да и нынче восемь лет даже за разницу не считают. Правда это про те случаи, когда четырнадцатилетнюю девочку выдают замуж за зрелого мужчину. В прочем, уж точно не Достоевскому судить. – Ха-а, судя по всему, мои речи ты воспринимаешь, как анекдот, – Шатен качает головой, вовремя лицезрев поражение. – О~о, тебя обидело моё веселье? – Мужчина продолжает давить улыбку, любопытно выгнув одну бровь. Что вы, никакой насмешливости – искренний интерес. – Я вовсе не желал тебя задеть своим смехом. У меня был немного иной повод для него, – Император поднимается из-за стола, обходит его и останавливается позади кресла Осаму, положив руки на чужие плечи. – Я вообще не это имел в виду, Ваше Величество. Хотя кто знает.. Ты же не в курсе о моих вкусах, – Слышен приглушённый смешок и вопрос тот предпочтёт оставить проигнорированным, так как, ну.. здесь априори всё ясно. В голове вспоминаются слова отца, когда он без ярких эмоций и должного удивления поведал сыну, что Достоевский занял трон в раннем возрасте тринадцати лет и правит уже четырнадцатый год. Кажется, тогда принцу было.. девятнадцать; цифры быстро складываются меж собой и, как итог, Осаму самостоятельно получает ответ на свой вопрос. Ну, старше Фёдор всего на чуть-чуть, но вот маменька точно бы не одобрила, раз раньше для нее три года разницы с Мори было кошмаром. – Действительно не в курсе, что является большим упущением, как мне кажется. Изменить я мало что смогу, но любопытсва ради прошу, поделись со мной столь личной информацией, – Ладони утешающе и невесомо гладят одно и то же место, спускаясь не ниже головки плеча. – Не беспокойся, ты точно не подойдёшь, – Вскоре Фёдор убирает руки прочь, не навязывая свои прикосновения. Те остались лежать на спинке кресла. – Не желаешь взять реванш? – Постукивая всеми пальцами поочерёдно по поверхности стола, спрашивает Федя. Ворон пару раз карнул ободрительно в честь победы императора, затем ретировался обратно к полке с подсвечником, решив доесть хлеб и тонко намекнуть на заслуженную добавку, да посытнее. – Оу, увы, но после такой 'напряженной' игры я не в состоянии одолеть тебя.. – Голос полон нарочитой грусти. – В следующих раз, пожалуй, – Дазаю не так безразличен проигрыш, как кажется, поэтому планы победить императора он откладывает на потом: шахматы слегка наскучили, и если не они, то парень найдёт другой способ уделать брюнета. А ещё принц страшно хочет есть, ну вот как можно играть на голодный желудок?! – Жаль. Буду с нетерпением ждать следующего раза, – Уже обед не за горами, можно закругляться. Прискорбно, его новая приобретённая книга осталась незавершённой в прочтении, но... Достоевский сам расставил приоритеты, и уже пора бы привыкнуть, что у него вновь появился тот, кому нужно всё время его небольшого, утомлённого жизнью мирка. – Я так понимаю, это тебе больше не нужно? – Дазай смахивает фигурки с доски и переворачивает ее, собирая всё внутрь, чтобы вернуть туда, откуда взял. – Нет, не нужно. Встретимся за обедом, – «Есть кое-какие дела», – Вернер, – Ворон ворочается на зов и подлетает к брюнету, усевшись на подставленное предплечье. Вместе с птицей Федя покидает библиотеку, мысленно прикидывая, где можно сейчас найти Яновского.