The beginning of the end.

– В этом году вы...   – Нет. Мне уже нет смысла отмечать такие дни. Когда-нибудь я всё равно забуду, сколько терпят меня эти земли.   По коридорам спешным шагом проносится император, за ним его телохранитель, обеспокоенный такой самоуверенностью своего господина в планах. Знай он хотя бы ещё четверть информации из них, то, может, не терзался сомнениями.   – Я ни в коем случае не спорю, но Вы ведь не знаете наверняка, получится ли у Вас...   – Иван, – Император останавливается. Его голос – холодная сталь, его взгляд – мрачная бездна. Гончаров затыкается: он научился читать между строк ещё много лет назад.   Как только тишина присоединилась к их компании, ход Достоевский продолжил. Вот лестница на третий этаж, они уже поднимаются по ней, в конце концов выходя к дверям огромного балкона. Брюнет мгновенно отворяет дверь, выходя за их границы; порыв морозного ветра не заставляет себя ждать, царапая теплые щеки и оголённую шею своим холодом. Рука касается покрытых толстым слоем снега перил, Фёдор выглядывает вниз, даже не скорчившись от колющего изнеженные ладони мороза. На преддворцовой площади никого, чудно. Ожидаемо. Мужчина выдыхает тёплый пар.   – Прикажи закрыть ворота. Сегодня никого не принимаю во дворец, – Его тон заметно смягчился. – Где сейчас Осаму?   – У него разве не уроки танцев? – Сказать "Не знаю" всё равно, что самостоятельно дать себе пощёчину. Брюнет кивает.   – Свободен.   В одиночестве он проводит ещё минуту, позволив костям прочувствовать всю суровую суть погоды.   *** – Я устал! – Принц плеснул руками и обиженно отвернулся, с диким интересом разглядывая потолок. – Ваше Высочество, мы только начали, – Женщина обвела уставшими глазами Осаму и сдержанно вздохнула. Работать с Дазаем всё-таки нелегко, ибо часто лениться, будто бы на зло императору, который нанял этого милого и учтивого преподавателя по вальсу; они занимаются примерно недели три, ноябрь месяц на дворе, а парень до сих пор не может понять, для чего ему оно надо. Церемония нового года, когда множество почётных лиц соберутся во дворце и начнут кружится в излюбленном традициями танце, мало чем служило ему причиной. Принц посчитал, что он мог бы осторожно в стороне постоять, нежели тратить кучу времени на изучение движений, правильной стойки, траектории и даже само завершение. Допустим, смирился Осаму быстро, и вредный ребёнок, сидящий в нём, тоже угомонился, потому что в чужой монастырь со своим уставом не лезут; в какой-то момент вальс, кой его глаза никогда не видывали, пришёлся по нраву, но то, что Достоевский не решился хотя бы для вида поинтересоваться у него, хочет ли он, вызывало горький осадок неприязни. – Вы делаете хорошие успехи, когда не ленитесь, – Она очень спокойно и без намёка на упрёк делает замечание-мотивационную похвалу: он правда способный, и схватывает на лету, но по первому впечатлению так не скажешь. Парень смиренно поворачивается обратно, вспоминая строгую последовательность, скорость и схему шагов: становится страшно, вспоминая лекцию на самом первом уроке о видах вальса. На изучение ему дали стандартные и зачем-то несколько схем, что уже казалось лишним, однако откуда ж он знает, сколько за вечер танцевать нужно. – У меня голова уже кипит.. – Прошу, не драматизируйте. Вы же не хотите расстроить Его Величество? Он настоятельно требовал хорошо подготовить Вас, – Слова женщины никак не стимулировали Дазая, так как ему, мягко говоря, было всё равно, расстроится ли Фёдор. Но зная его, аж расхохотаться захотелось, услышав это. Осаму понимал, что в худшем случае в его позорном провале обвинят преподавателя, а подставлять невинного не комильфо. – Сложновато на одной теории плыть. – Скоро дойдём до практики, осталось всего ничего, – Чтобы ноги не отдавить к чертям. – Теперь давайте повторим пройденное.   Двери без предупреждения отворяют приставленные к залу стражники, впуская самую влиятельную фигуру дворца.   – Добрый день, – Достоевский слегка улыбается, огладив взглядом супруга и его учителя. – Продолжайте, мешать не буду. Всего лишь хочу посмотреть, как успехи у моего благоверного. – Три недели не приходил, а тут вдруг пожаловал. Чем же заслужил такую награду? – Сегодня просто особенный день, – Пожимает плечами мужчина, игнорируя сарказм в чужих речах. Он бы задался шутливым вопросом, хватает ли его милому муженьку его внимания, но ответ... очевиден. Иногда Фёдор завидует беспросветным идиотам.   Нет, серьёзно. Было бы куда проще жить, не зная о существовании сарказма, не различая тональности в голосах, не умея выстраивать логические цепочки и не понимая причинно-следственных связей между... да чем угодно. С другой стороны, будь он идиотом, страна бы точно пала. А может, его бы просто убили в его спальне в возрасте четырнадцати лет. Двери за его спиной закрываются, император в несколько шагов преодолевает расстояние между ним и стулом, за которым сидел второй император. Фёдор буквально источает морозную свежесть, холодом веет даже от одежды, о руках, уложенных на спинке кресла милого, и говорить не стоит. Заглядывает за макушку, рассматривая бумаги с вырисованными схемами стойки. Боже, его точно танцевать тут учат?   Он молчит некоторое время, тоже слушая целую, твою мать, лекцию о том, как правильно стоять, как правильно поворачивать и передвигать ноги, под каким, чёрт возьми, углом, и каким должно быть положение подбородка. О Боги...   – Перебью Вас, – Правая ладонь достаточно давно переместилась на плечо мужа, большим пальцем елозя по ткани его одежды, имитируя поглаживания, – Даже в моей юности не было такой обширной теории, – Он становится рядом с подлокотником, предлагая теперь уже левую ладонь Дазаю. – Вам не кажется, что учить стойке и передвижению лучше всего на практике? – Его Высочество совсем ничего не знает об искусстве танца. Мне подумалось, что подготовка должна быть полной. А к практике планировалось приступить через занятие. «Или кое-кто испугался, что я могу облажаться и по шапке надают Вам» – Дазай не находит в себе и капли уважения, чтобы сдержать смешок; смотрит на левую руку Фёдора с пол минуты, а потом уже на него. – Вот не учили теорию и теперь даже не знаете, как правильно стоять, – Правую руку кладёт на плечо, а левую руку берёт в свою, пока свободная перемещается на чужую талию. Тёмные брови на миллиметр ползут вверх, намерение ударить по рукам за непозволительные касания по давней привычке уходит, напротив, император даже расслабляется. – Разве не так? Или у Вас как всегда свои правила? – Лёгкая и насмешливая улыбка при разговоре с Достоевским уже как данность и обыденность. От таких слов у преподавателя аж глаза расширились: не каждый позволяет себе так разговаривать с Его Величеством, его слишком уважают и боятся.   С его стороны это весьма благородно – уступить ведущую роль Осаму. Никогда ещё Достоевский не позволял вести себя в вальсе. Улыбка сама растекается на лице.   Изначально рука была предложена для того, чтобы его супруг поднялся, но... пускай проявит себя.   – Всего лишь проверял, насколько эффективны лекции по вальсу. Видно не очень, потому что в вальсе, – Брюнет буквально льнёт своей грудью к чужой, положив ещё и часть предплечья на плечо молодого человека. – Расстояния между партнёрами почти нет. Расстояние между партнёрами почти нет? Видимо, в случае супругов оно вообще отсутствует, но Дазая занятно веселило то, что Достоевский без лишних колких замечаний предпочёл остаться ведомым. Что-ж.. раз принц ведёт, значит пойдут они по схеме квадрата, то бишь самой лёгкой; после по кругу и.. импровизация. Ему объясняли, что автоматически можно совмещать большинство из того, что знаешь, в зависимости от самого вальса и музыки. Ох, как же тяжко без неё. Чувствовать мелодию легче, чем зубрить. Но звать Анну уже как-то не актуально, неловко будет выйти из позиции и ждать, когда явится служанка. Осаму лично никак не мог обещать успешную первую практику императору, потому что до сих пор чутка путался с шагами и положением ног: он такого с роду не видел, вот недавно узнал. В Аспинес на пышные мероприятия в основном танцевали для него, а не с ним. Да и стиль танца в корни отличается, что очевидно и добавляет трудностей. – Готовы, Ваше Величество? – Ах, как там.. в танце обязательно нужно миловидно улыбаться? Это Дазай умеет.   – Конечно, – отвечает Федя, метнув взгляд к преподавателю, призывая её начать счёт. Принц весьма уверенно глядит Фёдору в глаза, ведь.. зрительный контакт – это одна из важнейших вещей в танце; не в пол, не в сторону, а в глаза, создавая лживое и 'чувственное' слияние двух душ для синхронности, лучшего эффекта, как ему это объясняли. Когда женщина выполняет приказ и слышится неспешный счёт; как только он начался, Фёдор как по сигналу движется синхронно Осаму, не придавая особого значения самодовольству в чужих глазах, как бы сильно его не хотелось размазать. Да вот только ему впервые за последние годы выпала роль ведомого, так что шанса подковырнуть чужое настроение не подворачивается. Кажется, последний раз его вели в танце только на его личном обучении. Дазай начинает медленно вращаться в вальсе по квадрату, против часовой стрелки. Затем основные движения в танце – правый поворот и кружение; шаг вперед и одновременно поворачивает корпус вправо. Продолжая делать обороты, уходит вперёд левой ногой и становится на носочки. Полуповороты – штука сложная, поэтому, когда шагает по диагонали назад и влево, случайно наступает Достоевскому на ногу, состроив максимально неловкую мордашку, но на этой мелкой ошибке не останавливается. Дилетант – видно сразу: Достоевский не раз чуть не наступил на ногу своему мужу из-за неправильного положения ступни, но, благо, подстроиться не составляло почти никакого труда. А вот он, по всей видимости, не желал особо содействовать своему партнёру, и брюнету осталось только стиснуть зубы от причинённой боли, показав на секунду проступившие желваки. В какой-то момент Дазай сам решил ускориться, не долго думая, и полностью сбиваясь со счёта преподавательницы, которая от недоумения резко замолчала. Осаму ведёт брюнета по кругу, чередуя повороты, и происходит оно в куда более быстром темпе. В ходе этого вращения поднимает правую руку над головой; Достоевскому намёки не нужны, но Дазай всё равно помогает тому кружиться под ней. «И для чего тот ускоряется, остаётся только гадать: то ли от неловкости, от неумелости или желания поскорее закончить» – В таком темпе вальс не танцуют – голова закружится, муть найдет – поэтому Фёдор тоже начинает лажать, но не столь критично. Как минимум он не хочет отдавить ноги шатену. – Вы уж не судите меня слишком строго, – Ещё одно кружение в пол оборота и Осаму плавно вытягивает руку, позволяя Фёдору также растянуться в сторону, держась за ладонь. Затем, естественно, обратно возвращает к себе вращением; Достоевский прижат к его груди спиной, а руки крестом держаться друг за друга. – А то разобьёте ненаглядному сердце жестокой критикой.   Под диафрагмой зашевелилось желание выбраться, да поскорее; Его Величество находит несколько некомфортным столь не защищённую позицию, имея привычку не поворачиваться спиной к людям. Конечно же виду не подает. Мелкое головокружение уходит, остается только осадок в голове и император почти медленно выкручивается из чужих рук, оставив лишь одну ладонь в супружеской. В конце танца принято целовать руку партнёрши, но... когда мужчины танцуют друг с другом, таких фривольностей не позволяют себе. Вальс – танец не только для традиционных пар.   – Ох, что Вы, – Достоевский заговорчески улыбается, заставляя глаза застыть в чужих очах. – И ежу понятно, что критиковать того, кто только учится, не уместно и грубо, – Ладонь отпускают. – В конце концов, никому ещё не удавалось выучиться вальсу меньше, чем за месяц. Ну... – Его улыбка приобретает более... подначивающие оттенки надменности. – Кроме меня, – Своего рода вызов второму императору. Их пререкания – детский сад, но Фёдора постоянно преследует желание соперничества, стоит увидеть ненаглядного: Осаму словно матадор с красной мулетой. Лучше бы он также эффективно вызывал в нём тёплые чувства. – Да что Вы говорите.. – Звучит тихо, почти про себя, а глаза будто сами сужаются, стоило учуять явные ноты высокомерия и чувство превосходства Достоевского над ним: спорить не будет, возможно, для этого и есть причины. Но почему Осаму навязчиво ковыряет та же самая надменность, что видна в лике напротив, почему, невзирая на статусы, ставит себя выше него, не воспринимая особо всерьёз. Это либо аксиома, либо вопрос, на который нет ответа. Дазай и сам смог бы выучить всё до корней за срок в меньше месяца, при желании. Это в его силах, просто не хочет. Или не хотел, пока ему столь завуалированно и латентно не бросили вызов. Бог знает, до чего они дойдут под натиском вечно подталкивающего духа противоборства. Такая маленькая и пока без агрессивных ее проявлений война, что началась с обычных шахмат или...с самого начала зарождения их союза.   – Что ж, для первой практики почти неплохо, – "Наверное поэтому ты скрипел зубами, когда в очередной раз–", – Еще бы ноги были целы. Ваше Высочество, нужно стараться не навредить своему партнёру, – Ладно, за отдавленные ноги можно немного проучить Дазая. – Более не отвлекаю Вас. Продолжайте в том же духе, прошу, не подведите меня, – это уже, скорее обращение к преподавателю. – Ох, обязательно постараюсь, – Зачем-то пожимает плечами; хочет скрестить руки за головой, но вечные замечания по поводу этой неэтичной и неуместной для «принца!» привычки засели в подсознании и сковывали руки. Некомфортно. Роль правильного паиньки принца, который идеально соответствует всем устоявшимся нормам, точно не для него. Наверное, будь он правителем, в стране бы властвовала демократия. – Ваше Величество, постойте же. Вы так гордо кичились своими умениями, – «И готовы были задавить самопровозглашенным превосходством» – Даже не показав мне их? – Снова та эксклюзивная для Достоевского издёвка огоньками в глубине карих очей пляшет. Нет, что вы! Дазай не сомневался, что император натренирован куда лучше! Просто больно уж хочется поглядеть, как танцует вальс Достоевский, чем лучше. – Продемонстрируйте же милому, на что способны. Может мне для наилучшего результата нужен живой пример. Или Ваши ноги боятся новых ушибов? – Скрывать не будет, парень в прямом смысле берёт на «слабо» и «а докажи», выставляя всю ситуацию так, что Фёдор, отказавшись, останется в проигрыше, вне зависимости от причины отказа. – Кстати, что за особенный день сегодня? Мужчина только развернуться и успел: удочка закинута, рыбка наживку заглотила, можно немного и развлечься. К несчастью Осаму, эти развлечения он явно не разделит. – М? – император стоит в пол оборота к мужу, глядя на него удивлённо-вопросительно. У него уже есть ответ, но так сразу выдавать его не стоит, иначе его комедию точно прикроют, поэтому Фёдор разворачивается всем корпусом к Дазаю, положив руку на бок, и делает максимально серьёзное, разбавленное граммом обиды выражение лица. – Правильно ли я понимаю, что ты сейчас поставил под сомнения мои способности? – Брюнет чуть хмурится. – Верно ли я слышу обвинение в пустословии в твоём тоне? Обычно, когда тон собеседника переходит на более злой, когда речи давят на человека своим враждебным подтекстом, люди склонны пугаться или зеркалить, становясь ещё агрессивнее. Дазай же спокоен, как танк: не коробит чувство вины, не страшен Достоевский.   Наверняка переход на грубые местоимения пугает несчастную преподавательницу, оказавшуюся не в то время и не в том месте, а вынесенные предположения Фёдором вероятно напрягают ни в чём не повинную женщину. Кажется, Его Величество злится, кажется, сейчас случится что-то плохое, если её подопечный не закроет свой рот, но кто она такая, чтобы затыкать столь важную персону? Страх остаться крайней засядет на подкорке сознания.   Достоевский вдыхает, возвращая титаническое спокойствие своему лицу. Выдыхает медленно, скрещивает руки на груди. – Хорошо, Вы правы, – Его голос опять глубокий и нейтральный. – Я бы не желал терпеть боль днями после нашего танца, – Наконец-то Достоевский делает свой ход в этой партии, – Понимаете ли, танцуя, я буду в любом случае меркнуть вместе с Вами. Вы пока неумелы, видно, что таланта у Вас не занимать, поэтому вряд ли Вы получите чего-то полезного от меня, – Брюнет строит самое сочувствующее выражение лица, словно желая выдавить из супруга злость и раздражение. – Чтобы по-настоящему раскрыть красоту и мастерство партнёров, они должны быть на одном уровне. Не так ли, Ваше Благородие? – Аметисты метнулись к женщине. – Резонно, – Шатен и без брюнета прекрасно осознаёт, что уж очень не умел в танцах. – Однако, я довольно быстро учусь, но раз не хочешь значит подгоняем технику, – Понимая, к чему ведёт Фёдор, Осаму подходит и плюхается на стул, предварительно забрав бумажки с сидушки; уже заглядывает в них, подумав, что Его Величество всё равно уйдёт, но прервавший недолгую тишину голос вынуждает поднять взгляд.   На этом, казалось бы, всё, Фёдор ясно высказал свою позицию, на этом можно считать, что в приглашении было отказано, но... Боже, Федя не был бы Федей, будь все так просто.   – Но, – Мужчина подаёт голос. – Вы мой любимый супруг, поэтому, – Его Величество направляется к преподавателю. – Я покажу Вам, чего стою. Но с той, кто подходит мне по уровню. Не позволите ли мне пригласить Вас на танец, уважаемая? – Перед ней кланяются, ножку отставляют и предлагают свою ладонь, убрав другую за поясницу.   Подобный жест считается прямым оскорблением, особенно если учесть, что пригласительного поклона перед шатеном не было до этого, но в этой ситуации он скорее... завуалировано косвенно считается таковым. Он ведь приглашает обычного преподавателя, принижая не только навыки, но и статус Дазая только в образовательных целях. Его ненаглядный не должен обижаться, он ведь сам рьяно желал посмотреть, каков император на деле, а не на словах. А Дазай тихонько усмехается, когда догоняет весь смысл действий и слов императора. «Оскорбить меня решил? Иль задеть, открыто показывая, как на самом деле не уважает, не воспринимает как положено?» – Реакция юноши весьма.. сухая, учитывая то, что от него, возможно, ожидали гораздо больше эмоций, чем сейчас. Парень посчитал, что вестись на провокацию не стоит, его не этому учили на Родине. Огай однажды сказал: «пойми, что человеку плохо, пожалей его. тогда ты останешься спокойным» – А на мероприятии тоже пригласишь кого-то другого? Эй, тогда смысл мне всё это учить? – Дазай стукнул бумажками своё лицо, чуть скатившись по стулу, демонстрируя вымученность. Да, его волновал не оскорбительный жест, а бесполезные уроки. – Тогда подстраивайся под меня сам. – О, не переживайте, – Женщина принимает приглашение, кланяется, как подобает, и становится в стойку. – Тренируясь с Василисой Петровной, Вы достигнете моего уровня, – Чужие капризы забавляют, да и желания утереть нос не отбрасывают. – Можем начинать.   Чужое напряжение очень хорошо ощущалось под ладонями: преподаватель нервная, её не спокойствие сквозит через слишком мерное дыхание и прохладные кончики пальцев. Лица не видит – глаза закрыл, не страшась сбиться – но уверен, что дворянка старательно держит каменное выражение, не желая лишний раз нагнетать. Несмотря на преграды: у императора – закрытые глаза, а у преподавательницы – огромный ком напряжения; движения идеальны, не лишены грации, красоты, танец создаёт ту самую иллюзию чувств, о которой обычно пишут в книгах, которую обычно требуют современные хореографы. На слуху четкий ритмичный счет, в голове чудесная мелодия небольшой императорской труппы.   От зрелища Осаму отвлекает телохранитель Фёдора, имя которого он до сих пор не знает – или не помнит – и он явно не рад видеть, как Его Величество танцует с обычным человеком. Федя приоткрывает самую малость один глаз: сориентировался быстро, так же скоро обозначив нового наблюдателя, удачно подловив момент поворота. – Вы немного не вовремя, как видите, – Дазай выдавливает из себя улыбку и поворачивается обратно, боковым зрением замечая, как светловолосый подошёл чуть ближе. – Его Величество решил навестить меня, особенный день говорит. Не знаете, какой? – Не смотря в сторону визитёра, спрашивает он на слегка пониженных тонах, чтобы не отвлекать и не сбивать женщину со счёта. – Сегодня 11 ноября, день рождение Его Величества, – Удивившись ответу, Осаму мельком глянул на Гончарова, мол: «Серьезно?». – Вы не знали? – Да куда уж мне. Такой скрытный, приходится, вон, другим способом узнавать, – Шатен вздыхает. – Неужели такой, – «..высокомерный павлин» – Уважаемый император не празднует такой важный день? Странно, – Ага, уважаемый. Половина правителей других стран наверняка возненавидели этот день, когда родился Достоевский. Что ж, для хорошего примера Фёдор уже постарался на славу, можно заканчивать. Достоевский полноценно распахнул глаза на Василису, легким кивком позволяя подвести счёт к концу. Её кружат медленно на месте, не отпуская поднятой руки, и в конце концов заканчивают сее представление поцелуем тыльной стороны. Всего лишь этикет, вежливость и подобное.   – Иван, – Император улыбается максимально дружелюбно, плавно, словно вплавь, подходя к телохранителю и супругу. – Как тебе представление? – Ему и не нужен ответ вслух, чужие глаза отлично заменяют уста. Мужчина не оценил вызывающего вопроса, на что брюнет только лучезарнее улыбается: немного можно и поглумиться, не всегда же с серьёзной миной ходить. Пора телохранителю намекнуть, что пора бы сразу перейти к беспокоящему его делу. – Ты так хорошо выполняешь свои обязанности, Иван Александрович, что можно и не отчитываться за закрытые ворота.   Гончарову приходится оставить на потом попытки отчитать императора за столь безрассудные действия в отношении знати. Ответить Осаму он не успеет, по всей видимости.   – Александр Сергеевич пожаловал к Вам. Я не знаю, стоит ли его отослать, ведь Вы сегодня не—   – Ну раз пожаловал, значит нужно принять человека, – Вы только гляньте, Ванёк решил, что может стебать императора, ну что творит! Фёдор складывает ладони за поясницей, обращаясь уже к Дазаю. – Что ж, надеюсь, сегодняшняя практика послужила Вам хорошим примером, Ангел мой, – Одна рука выплывает из-за спины, чтобы заправить каштановую прядь за ухо. Руками, которыми трогал ту, что ниже по статусу. – Сообщите мне, когда у Вас будет следующая практика. С радостью посмотрю, – Его Величество взглядом мажет по чужому лицу, будто удостоверяясь, что больше нет никаких изъянов. Шатену так даже больше идёт. Под сдержанно-осуждающий взгляд Ивана он покидает помещение, позвав за собой телохранителя.