The beginning of the end.

Что-ж, сказать, наверное, стоит, что вчерашняя практика малость кольнула принца. Нельзя назвать его реакцию полностью равнодушной, потому что в его жизни появился человек, который наконец-то может достойно конкурировать с ним; неважны обстоятельства, будь то танец или шахматы. Да, ему всё ещё не нравится Достоевский, но азарт вызывает жуткий. Но кто сказал, что это плохо? С такими мыслями Осаму лениво валялся в постели совершенно один: решил отдохнуть после обеда. Тишина в пустой комнате постепенно начинает нагонять вязкую скуку, которую Дазай просто на дух не переносил, а в чужом дворце делать действительно нечего. Да, вероятнее всего, он никогда не будет воспринимать это место полноценным домом, хотя ему даже на родине не жилось столь сладко, как все думают. Вставать всё-таки приходится, ибо уже пятый час. Он проходит в гардероб и принимается искать самую... обычную и выглядящую недорого одежду. И, ох, кто ж знал, что это будет настолько сложно? Для ведь принца ничего простенького не шили. Дазай вышел из спальни и начал озираться по сторонам, дабы ни на кого не наткнуться: чем меньше людей его заметит, тем будет лучше и для самого Осаму, и для его драгоценного супруга. Парень успешно спустился на первый этаж и, не обнаружив снующихся туда-сюда слуг, даже удивился. *** – Раз-два-три-четыре-пять... – Во дворце тишина, вся прислуга откланялась поесть, даже некоторая часть стражи. Теперь-то Никольку никто не отругает за то, что тот сидит и качается на перилах третьего этажа. – Вышел за-айчик, – Палец устремлён в единственный силуэт на первом этаже, движется за ним, пока зеленый глаз целится в него. – ...Погулять, – Стоило беглецу скрыться за тяжёлыми дверьми, Гоголь тут же спрыгивает с высоты и в полёте кутается в свой белёсый меховой плащ, вовремя телепортировав себя за пределы дворца. Юноша приземляется на крышу самой отдаленной от дворца башни, озираясь вокруг. Взглядом все же выловил второго императора; на лице расцветает задорная улыбка. – Вдруг охотник выбегает! – Парень кружит вокруг своей оси, закручиваясь в плащ, и вновь телепортируется. – Прямо в зайчика стреляет. *** Большинство людей здесь либо прячущиеся преступники, либо бывшие, и лишь малую часть составляли обычные граждане. Кто-то танцевал, кто-то бурно обсуждал правление Достоевского, и Дазай сразу же положил глаз на тех двух мужчин, которым на вид было не более сорока лет. Осаму прошел к деревянной барной стойке и сел прямо рядом с мужчинами, параллельно заказывая виски. Он не уверен, что здесь они хороши, однако это немногий алкоголь, который ему нравится. — А ты слышал вообще, что он это... педераст и не так давно муженьком молодым обзавелся! – Дазай непроизвольно хохотнул, обратив внимание мужчин на себя. – Что-то не так? — Нет-нет, что вы! – Осаму в шутливой форме поднял руки и заговорщически улыбнулся незнакомцам. – Странный он человек, наш император Достоевский, не правда ли? – Юноша отпил немного виски из поставленного перед ним бокала и бросил короткий взгляд на слегка удивлённых мужчин: не каждый день встретишь человека, который не возносит Федора к лику Господа Бога. – Не то слово! Таких правителей свет белый не видывал! – Кто ж знал, что обсуждать своего супруга с двумя поддатыми мужчинами будет так занимательно, тем более, когда они сами не в восторге от императора. Это трио переместилось вглубь таверны, словно изолируясь от основной суеты; людей меньше не становилось, время уже приближалось к шести часам. — Вот вы только представьте себе... – Начал Дазай, к слову, уже не менее поддатый, – А вдруг над этим бедным юношей издеваются! – Его собеседники натурально удивились и схватились за сердце, – Хе-хе, он такой дядька злобный. Посмотришь на него – уже кровь в жилах стынет, ноги подкашиваются, глаза закатываются, точно Дьявол перед тобой, какой же из него любящий муж? – Дазай свёл брови к переносице и хотел уже продолжить, ляпнуть то, чего не стоило бы, как за столиком справа раздалось негромкое «кхм-кхм», привлекающее внимание.   ***   – В таверне? – Император самостоятельно застёгивает свой кейп – другой, с капюшоном, менее облаченный в меха.   За Осаму спохватились минут пять назад, и только что перед ликом Его Величества возник его пере-товарищ недо-сын.   – Ага! Внутрь я не проник, решил, что лучше сразу тебе доложить о его местонахождении, – Коля как всегда бодр и весел, переминаясь в своём активном темпе с пятки на носок.   – Спасибо, – Достоевский обошёлся простой благодарностью, уже приказав отворить двери.   – И это всё-ё? – Тон вдруг меняется на разочарованный, юноша дует щёки.   – В долгу не останусь.     Одно дело выходить за пределы дворца со стражей, другое же – в одиночку. О, нет, дело не в страхе смерти у бессмертного-то, просто... не хотелось бы раскрывать своего маленького секретика. Да и не то чтобы шансы на нападение были велики, учитывая тот факт, что народ знает о смертоносной способности своего императора. В любом случае, сидеть сейчас в одиночку за столиком недалеко от недавних заключённых... такое себе удовольствие, но послушать же надо. Приличия ради. Вдруг чего новенького услышит от супруга. Хотя тот уже, кажется, в другую степь начинает нести.   – Кхм-кхм! – Отлично, внимание привлекли. Знакомое лицо в ту же секунду узнают, и по нему это хорошо видно, если внимательно проследить за мимикой: мимолётное удивление, как чуть приподнятые брови. Но Осаму быстро взял себя в руки, подхватывая волну позиции «незнакомцы», потому что это выгодно им обоим. – Я ворвусь в ваше обсуждение, – Мягкая улыбка расцветает на устах, и император поднимается из-за своего места, по дороге до соседнего столика поймав симпатичную подавальщицу. С её подноса была украдена рюмка огненной воды. – Знаешь, парень, – Брюнет усаживается напротив Дазая, будучи окруженным бывшими преступниками. Рюмка со стуком приземляется на поверхность стола. Сколько бы схожей неприязни шатен не имел к нему, но менталитета народа тот точно не знает. – Ты звучишь так, будто лично предстал перед императором. Будто каждый день наблюдаешь за его жизнью, – Пока никто не вставил своего слова. – Баян да и только. Чего слухи пускать, как баба одинокая.   Следующее, что делает Фёдор, лучше... не повторять дома. Рюмку вальяжно берут в руку и залпом осушают до дна. Не выдохнув, не скорчившись – так водку пьют либо старики, либо ребята со сроком. Грубо говоря "настоящие мужики". На душе худо, в груди будто огонь разливается, язык вымочен горечью, вкус ужасен, хочется выплеваться, но... держать лицо надо. В прочем, свои плоды это дало: мужики рядом шустро скорчили попроще рожи, чем до этого. – О-о, а ты, я смотрю, очередной восхвалитель Достоевского? Один из толпы овечек со стадным мышлением, – Парень хихикает, вглядываясь в аметисты. – И вообще, что за сексизм, я попрошу! Слухи делают нашу жизнь интереснее, а такие – хоть некоторым людям помогут увидеть императора таким, каким он является. Гляди, и перестанут видеть в нем свое абсолютное спасение, – Осаму делает глоток из своей кружки, чем почти зеркалит Фёдора, но не столь резко. – Или твое хрупкое эго не в силах выдержать мнения, что противоречит твоему и идёт против императора, ибо кое-кто готов ноги деспотичному императору облизывать? Какой позор! Радуйся, что среди народа Его Величества есть хоть кто-то, у кого хватает ума его не бояться. Мало кто способен править народом, не используя банальщину страха, – Обстановка накаляется, прямо как речи двух незнакомцев, решивших поспорить. Федор продолжает заинтересованно улыбаться, подперев щеку рукой, озирается взглядом вокруг, замечая, как сгущается толпа. Чужие речи звучат грамотно и логично, но есть одно но. Ничего, Достоевский дождётся, когда милый закончит нести околесицу. Внутренне посмеётся над чужим невежеством, как и, по всей видимости, единицы клиентов таверны. Не каждый здесь готов сказать то, о чём на самом деле думает, вот и рта своего не раскрывают. Но кто-то из кучки на стороне Дазая во всех смыслах поддержал его: яро поддакивал и даже сказал, что таких, как Достоевский, должен сам народ покарать на центральной площади. Совсем пьяный мужик, походу, раз так неосторожно разбрасывается. – Ну, принц-то тоже хорош.. – Видать, мысли вслух, потому что мужчина натурально удивился, когда на него заинтересованно глянули остальные. – А вот его осуждать не надо! Юношу с родины вырвали, понимаете? – Настоящий драматург. – Бог вообще знает, что Его Величество с ним творит! – Нет, это не Дазай такой самовлюблённый эгоист, это факт, сложившейся из ситуации. Не он ведь был инициатором. – И, раз уж он, как вы говорите, моложе, значит и Ракрэйн после смерти Достоевского останется ему, не задумывались? – Некоторых словно озарение пробило, судя по тихим ахам. – А он ведь и убить того раньше времени может.. – Карие глазки сужаются, одаривая супруга неоднозначным взглядом.   – Парень, попридержи коней, у стен ведь тоже есть уши, – Эдакий намек всем, что языки лучше за зубами придержать, – Ты столько всего наговорил. Молодец. Может тебе ещё бунт возглавить против императора? Смотри, сколько народу, оказывается, с тобой согласно! – Брюнет встаёт, раскинув руки, и взглядом пробегается по всем поддакивающим ранее лицам. Те моментально потухли, уткнувшись кто в что: пиво, пол. Вот оно, настоящее стадо, – А чего все умолкли-то?   Мужчина опускает руки, намеренно выжидая минуту, чтобы дать возможность хоть кому-нибудь оправдаться, ответить, уже просто вставить свои пять копеек. Ничего не следует.   – Парень, судя по твоим речам, ты либо совсем ещё зелёный, либо не из этих земель, – Все тут же навострили уши. Достоевский приземляется обратно, продолжая. – В Ракрэйне не существует такого человека, который готов был бы императору добровольно ноги облизывать. Поди, спроси любого в городе, он тебе ответит. Но ты прав: его боятся, поэтому и пляшут под его дудку. Есть мысли, почему ещё никто не устроил революцию?   Дазай действительно грамотный соперник, но здесь его крах очевиден и ясен, как белый свет, потому что в его знаниях имеется большая проплешина. Ему не стоило навязывать этот конфликт, не имея представления о жизни в Ракрэйне.   – А вот я тебе отвечу, почему. М-м, – Аметисты бегают по макушкам, натыкаясь на слегка облысевшую, покрытую сединой голову, – О, старик! Тот, что левее головореза! – Определить было просто дело человека, находящегося поблизости. Вот кстати старик оборачивается, – Да, ты! Расскажи-ка нам, молодым, о правлении Эйса!   Пожилой мужчина даже завис. Не каждый день о таком спрашивают. Вся таверна умолкла: принято так, когда говорить начинает самый старший из всех.   – Кхм, в двух словах и не расскажешь.. – Голос хриплый, грубый, кажется мужику уже больше годов миновало, чем на первый взгляд покажется, – Я постараюсь.. в общем и целом, на престоле сидел вор. Вор и полный глупец. В первые годы его регентства на страну напала нищета. Нищие обворовывали друг друга, их обворовывали богатые, а уже богатых обворовывало государство. Думаю, многие здесь помнят, как мать, еще когда вы были все сосунками, кусок хлеба себе лишний не позволяла, все вам и мужу. Ой а смертность какая была в те годы... женщины особенно мерли, как мухи. Потом этот обалдуй, прости Господи, ввязал нас в войну, и тогда... тогда все совсем пошло по наклонной.   – Запугивал ли вас Эйс? – Задаёт наводящий вопрос император.   – Никогда. Он постоянно устраивал балы, но приглашение получали только те, кто мог заплатить золотыми. Раз в год ярмарки для простого народа, да и там умудрялись обворовывать.   – Спасибо вам большое! Достаточно, – На удивление, галдеж не возобновился, – Логику улавливаешь? Люди боятся не только нынешнего императора, но и жизни, которая была до него. Руки и ноги непроизвольно скрещивают, а сам Осаму откидывается на деревянную спинку стула; ему ничего не остаётся, как выслушать Достоевского, который жёстко и настойчиво опровергает слова Дазая.   Фёдор поднимается из-за стола и проходит мимо каждого, кто столпился вокруг их скромного круга лиц в обсуждении политики.   – Вот ты, – Палец указывает на пьяного мужика, который недавно орал, что императора нужно покарать. – Если бы тебя взяли в плен, ты сдал бы своих товарищей, свою Родину? Ответ всегда очевиден. Спору нет, Фёдор в чем-то может быть прав, оно и неудивительно, но это не значит сразу, что парень согласен с ним.   – Несмотря на ненависть к императору, они любят свою Родину. Народ Ракрэйна разорвет любого на куски, кто покусится на их землю, этот потенциал существует в нас уже давно, просто... нужна была жертва, в которую уходил бы весь негатив. И император её предоставил, – Теперь же Фёдор становится позади своего супруга, положив руки на спинку деревянного стула. – Рассмотрим в качестве примера недавно побеждённый Аспинес. Насколько я знаю, её император славится мудростью и великим пониманием к народу, что добрая его часть души в нём не чает. К чему привели их любовь и уважение, м?   Принц остаётся непоколебимо спокойным ровно до того момента, когда император в своём монологе задевает Аспинес, а точнее его отца. Достоевский прямо говорит о том, что правление Мори, в отличие от него прекрасного, не является правильным для поддержания благополучия государства и это погубило страну. Очень иронично слышать столь абсурдный вердикт, ибо Фёдор не знает ничего, собственно, также, как и Осаму.   – Не важно, каково отношение народа к императору, главная задача правителя – грамотно распоряжаться всеми ресурсами, которые он имеет. И мы – это тоже ресурс, – Достоевский отпрянул от стула Дазая, вальяжно ковыляя на своё место. Только вдруг останавливается, вспомнив еще кое-что.   – Ах да. Есть одно но, – Император оборачивается на супруга. – Отношение к правителю неважно, вот только... Ракрэйн не потерпит у штурвала иностранца. Однажды это вылезло нам боком. – Рассмотрим в качестве примера недавно побеждённый Аспинес? Простите, кем побеждённый? – Дазай не поворачивается к Фёдору, а смотрит куда-то в стену. – Я уже понял, что ты топишь за справедливость по отношению к Его Величеству, но в таком случае будь объективен и сейчас, – Брюнет наконец уселся за своё место, а принц поддаётся к нему вперёд. – В поражении Аспинес виноват не народ и не правитель, и не их добрый дух, а Ракрэйн. Помнится мне, что войну завязал именно Достоевский, пока те мирно жили, и сдались они далеко не сразу. Огромная страна, которая в размерах числится самой большой, пошла против Аспинес, что по сравнению с Ракрэйном и треть её не занимает, а теперь гордиться этим? Ха-ха! – Осаму негромко пару раз хлопает в ладоши. – Хорошо, это очень благородно и справедливо, правда? – Со стороны принца это может прозвучать, как трусливое оправдание, но шатен всего лишь не жаловал такие сравнения, потому что условия были не равными. Их самураи просто не стояли даже рядом с количеством воинов Фёдора, а простых жителей ввязывать в ожесточенную войну Огай не хотел. – Будь по Вашему, Ракрэйн – поистине сильная страна, как и дух народа, но в развитии нравственности и остальных немаловажных аспектов мы точно отстанем, – Кажется, кто-то весьма агрессивный презрительно рыкнул на Дазая, ещё чуть-чуть, и на него кто-нибудь набросится. Но он знает, о чём говорит: Аспинес никогда не сидел на месте, пока одни занимались присвоением новых территорий, они поднимали уровень безопасности и устраняли все экологические, экономические и социальные проблемы, жить в стране восходящего солнца – одно удовольствие. Именно те самые «мудрость и понимание, любовь и уважение» помогают им выживать. – Долго Его Величеству за счёт других земель вывозить не получится. Однажды придётся и менталитетом заниматься, и я более чем уверен, что твой хвалёный Достоевский с этим не справится. Правитель без человеческих качеств никогда не поднимет уровень добросовестности своего народа, никогда не обеспечит им достойное качество жизни, и я сейчас не про нищету говорю, – Услышав это, умный человек поймёт, что Осаму точно родом из востока, потому что для жителя Ракрэйн он слишком много знает о чужой стране.   – Ты прав, может это несправедливо, но... ты задумывался о том, для чего на самом деле была развязана война? – Стоит ли бояться сболтнуть лишнего? Вряд ли, присутствующие спихнут его осведомлённость на предполагаемую должность. Разведчик, к примеру, – Просто гнаться за расширением территорий – глупо, согласись, всё не может быть настолько просто. Предположу, что ты с востока, значит тебе лучше всего будут ясны мотивы Ракрэйна. Вспомни, какие территории были захвачены, и порассуждай вслух, какую ценность они имеют и для Аспинеса, и для Ракрэйна.   Осаму должен лучше всех понимать, почему на самом деле его Родина не сдалась сразу с большим перевесом сил между империями. Должен осознавать, почему мирный договор был подписан не сразу. Почему именно на тех территориях Фёдор остановился, а не поработил всю страну, когда ему оставалось всего-то отдать одну команду.   – В принципе, я даже сделаю это за тебя. Все знают, что Аспинес действительно концентрирует все свои средства не на военной промышленности, а на благоустройстве и уровне жизни населения. Не дай мне соврать, помнится, Аспинес даже является одной из самых успешных стран в этом направлении. Вот вроде восток не сильно отстаёт от.. Сционары, известной как Савара, и Нуфлэйна, – Во рту начинает пересыхать, а мимо как раз проходит подавальщица, – Милая леди, обождите! – Девушка оборачивается, – Стакан воды, пожалуйста, – Блондинка кивает и удаляется к стойке. Тем временем Фёдор продолжает, – Так вот, что я там... Ах да. Чтобы добиться таких успехов нужны: рабочая сила, – Брюнет показательно загибает пальцы, – Производство и технологии, – Загибает второй, – Знания в сфере и, – Загибает еще два, – Природные ресурсы. Скандинавия ими не так богата, Суоми тоже, но они умудряются держать первенство в этих сферах. У Аспинеса было всё, – Мужчина заговорщически улыбается. Осталось дожать – и он победитель, – Ракрэйну не столь важны природные ресурсы, у нас они и так есть. Но если мы заберём ещё и чужие...   Фёдору не нужно присваивать себе страну, чтобы уничтожить её, вовсе нет. Мирный договор был только формальностью, Аспинесу, каким бы независимым не был правитель, придётся принять "помощь" соседей. Теперь восток будет вынужден выкупать свои же ресурсы у Ракрэйна, а значит Аспинес находится в прямой зависимости от Фёдора.   – Я бы максимум дал полгода Аспинесу. Потом он будет закупаться у Ракрэйна, – "Жаль, что твой отец не сразу понял, к чему приведёт их сопротивление", – И как? Стоило ли пренебрегать военным делом, поставив на первое место "нравственность"? – Поверь, уж не тебе распоряжаться приоритетами другого государства. Скот в Ракрэйне не сравнится с народом Аспинес. Дазай не показывает эмоций, невероятно сдержанно себя ведёт, выдают его только глаза, которые не скрывают всего осуждения и презрения к собеседнику. Слова Достоевского, может, и дали ему понять, что Аспинес находится в полной з– критической ситуации, хотя он и до этого догадывался, но никак не сломали. Осаму верил в будущее процветание Родины, возможно, он бы справился лучше своего отца, возможно, он бы увидел кучу возможностей и сравнял Аспинес с Ракрэйном, если бы только мог, если бы не это чёртово условие. У них правда есть потенциал, люди славятся великим патриотизмом, трудоспособностью и духовной силой, Осаму это знает, он бы мог этим воспользоваться и всё исправить, ибо выход всегда есть, но.. теперь это кажется чем-то недостижимым, потому что принц уже помолвлен с императором-врагом. "Складывается ощущение, что ты не возлюбленного искал, а грушу для битья"   Ладно, может, Федя действительно перегибает, ему бы стоило реагировать сдержаннее, не идти на поводу у провокаций Осаму. Что ж поделать, уже поздно смягчать углы: собеседник вышел из себя, хоть и корчит каменную мину. Толпа с последнего предложения Дазая нахмурилась, а ему всё равно. Кто-то грубо пихает парня в плечо со спины, вынуждая повернуть голову. Внешне оценивает незнакомца и понимает, что, видимо, Осаму разозлил бывшего преступника, либо просто какого-то быдло. – Эй, чужеземец, ты не попутал ли берега? Вот только не стоило так смело высказываться в сторону народа Ракрэйна в таком месте. – Я очень не советую Вам меня трогать, – Принц давит 'вежливую' улыбочку, понимая, что, несмотря на пассивно-агрессивный спор, Фёдор вряд-ли даст его убить. – Чёрт-с-два! – Мужик нагло хватает того за воротник, приподнимая со стула и корча злую рожу. – Сваливай тогда отсюда, если что-то не нравится! – Даже тряхнул разок. Достоевский устало вздыхает и кулаком подпирает щёку, скучающе свидетельствуя развязанные шатеном разборки. Он честно рассчитывал, что муженька хватит на большее, да видимо ошибся. Спасать его сейчас, значит рискнуть тайной личности. Достоевскому не составит труда убить хоть всю личину таверны, но эсперов в этих краях не водится более. Да и каждая собака знает, какой способностью обладает их император. «Дазай сам доигрался, маленькая трёпка ему не помешает.» – Ох, кладя руку на сердце.. я бы с радостью.. – Осаму опускает взгляд, но не из чувства страха или вины: внимательно рассматривает пояса окружающих, в надежде выхватить у кого-нибудь оружие, а в таверне, наполненной преступниками, оно точно должно быть. – Но только когда они выпроводят отсюда лосей. Вы всё ещё здесь? – Шатен краем глаза замечает меч в ножнах позади, выжидает момент, когда на него замахнутся кулаком, и выхватывает чужое оружие; моментально ногами отталкивает от себя недоброжелателя и рассекает ранее крепко державшую его руку, а от раненного слышится вскрик. Сам же пятится назад, но твёрдо стоит на ногах, удерживая равновесие. – Знаешь, – Обращается уже к Достоевскому. – На востоке, конечно, нам не мила дискриминация, но таких как ты, – Острие меча направляют в сторону Фёдора. – Заносчивых выходцев из Ракрэйна не жалуют. Как думаешь, отойдет ли моя внедрённая с детства мораль на второй план, дабы убить тебя? – Угроза об убийстве не серьёзная, но он прямым текстом бросает Фёдору вызов. «До первой крови».   Фёдор бы и рад удивиться, будь он в другом настроении. А вот и стакан воды подоспел! Достоевский успевает осушить ёмкость до того, как в него тычат лезвие меча, но даже после особо усом не ведёт. Тонкие пальцы скользят по стеклянной грани стакана, глаза задумчиво гипнотизируют пустое дно. Им надо выбираться отсюда, цирк затянулся, и, кажется, вот он – подходящий момент.   – Мне плевать, кого в Аспинесе жалуют, а кого нет, – Аметисты плавно скользнули к темным глазам, – Ты находишься в Ракрэйне. Другие законы, другие люди, другой менталитет, – Император поднимается с места, скинув в стакан два серебряника, – Убей меня, – Брюнет сам приближается к острию, касаясь грудью лезвия, – ...и докажи всем ракрэйновцам, что ты ничем от них не отличаешься.   Реакция не заставляет себя ждать, по взгляду видно, что шатен остывает. Конечно, не хочется стать таким же "скотом", особенно после всего, что наговорил. Как только меч слегка отстранился от императорской груди, Достоевский рукавом отводит лезвие в сторону и хватается за плечо супруга, стремясь увести его.   – Брось меч. Хочешь дуэли – проведём её в уединении, – Баян, чтобы все присутствующие не подумали, что брюнет спасает чужестранца.   Выйдя в холод, мужчина ничего не говорит, и даже не отпускает Дазая, тащит ведёт в переулок, заворачивая за дом, и там уже их ожидает Николай. – Ваше Величество, Вы непозволительно жестоки к благоверному, – Сквозь зубы и шёпотом проговаривает Осаму, дёрнув плечом, ибо хватка Достоевского будь здоров, ему больновато становится. Да и что это вообще такое! С роду его вот так никто не хватал! Принца не отпустили, но сжимать перестали, и на том спасибо; идёт молча, чувствуя лёгкое головокружение:   – Долго ты... он живой хоть? – Интересуется парень, натурально склоняя голову набок. Фёдор только вперёд пихает не совсем трезвого Осаму, а его головная боль в разы усиливается, вот же ж... язык не поворачивается сказать чего плохого.   – На, смотри. Цел и невредим. Словно бешеный пёс сам набросился, – Голос сквозит недовольством, – Во дворец его. Я пешком, нужно проверить кое-что.   – Ладненько! «И как он меня нашёл?» – почему-то задаётся этим вопросом только сейчас, но желания разбираться нет, как и сил на подвыпившую голову. Николай что-то ему говорит, но Дазай, даже не расслышав, игнорирует, ибо для болтовни у него не то настроение. Что же такого хотел проверить Достоевский? О, ну, всего лишь понять, был ли за ними хвост. Неприятности возникнут, если кто прознает, в каких местах бывает бывший принц и их император. Фёдор прошелся вокруг дома, озираясь на наличие свежих, третьих следов на снегу, не замечает ничего почти до самого порога таверны, да вот только... преследователь очень неосторожно ступал по ступенькам. Значит просто шёл вровень по чужим следам. Тень мужчины выскользнула из-под ног, рванув к дому. Что ж, искать смельчака долго не придётся. *** Осаму с Гоголем телепортируются во дворец, и второй оставляет бывшего принца в комнате, а перед уходом с издёвкой заявил, что его, вероятно, ждёт серьезный разговор, судя по недовольству Его Величества и лучше больше за пределы ворот исчезать не стоит. На это Дазай во всех смыслах махнул рукой, усевшись на край кровати и массируя виски; переодеваться лень, к тому же спать скоро ложиться, можно не напрягаться. – Что же такое.. – Аккуратно ложиться на покрывало спиной, слегка жмурясь. Голова не проходит. Видимо, всё раздражение из-за Фёдора парень невольно направил на себя, или виски так плохо стал действовать на него. Но от алкоголя медленно клонит в сон, и он спокойно лежит минут тридцать, как вдруг двери шумно отворяются. Осаму и головы не поднял, чтобы узнать, кто пожаловал. Да, в этом человеке нет и капли уважения к императору. Однако, Дазай однажды ненадолго задумался, что, возможно, всё могло бы быть не так плохо в их взаимоотношениях, но.. Достоевский с каждым разом всё больше негатива вызывает в нём. Принц прямо хочет спросить, как такими темпами император собирается «заполучить его сердце», как сам когда-то говорил. Надеяться на мирное сожительство и супружество смешно. – Быстро же ты, – Тишина. «Даже не обернётся, поглядите. На что обиделся – не понятно, сам на рожон полез. У кого действительно есть причины злиться, так это у меня.» – Может, по большей части настроение мужа кошмарит недавно выпитый алкоголь. Нет, Федя, конечно, тоже пил, но чего стоят несчастные грамм сто со стаканом воды против бокалов виски. Осаму в недоумении повернул голову в сторону Фёдора, не понимая, чего тот стоит перед ним и молчит. Ждёт чего-то? Извинений? Простите, парень не видит причин, за которые нужно лоб расшибить в поклонах и виновато каяться. – Как в душу смотришь, ей богу.. – Поворачивается обратно, не желая смотреть на брюнета. – Ещё что-то добавить хочешь?   – Много чего, – Сухо отвечает мужчина, слегка сщурившись в недовольстве. Широким шагом уходит за ширму, – Задам только один вопрос, – Пуговицы на изношенной рубахе расстегиваются весьма быстро, вещь отправляется на пол, – Какого чёрта тебя понесло в таверну, кишащую пьянчугами, преступниками и пьянчугами-преступниками, не взяв с собой хотя бы одного стражника? Уже молчу о том, что ты не удосужился меня в известность поставить, – Свежая рубашка отдает небольшим холодком по коже, но ощущается всё ещё лучше, чем лохмотье. – А нельзя было? Я думал, что женюсь на тебе, а не в рабство сдаюсь, – Вопрос глупый, а ответ и без того очевиден, и Осаму это знает, вот и виляет вокруг да около. – Я бы тебе с радостью предоставил возможность побыть в шкуре раба, чтобы твой язык к чертям отсох за твои слова, – Если же речи Осаму относительно спокойны и нейтральны, то слова Фёдора не лишены грубости и злости. Кто-то недавно пояснял ему за справедливость, а теперь позволяет себе критиковать жизнь, которую шатену преподнесли на блюдечке с голубой каёмочкой. Неблагодарный засранец. – Жить надоело? – Его не интересуют детские капризы, аргументы из разряда "Что хочу, то и ворочу, уже не маленький" и пустая гордыня, по причине которой Фёдор ни сном, ни духом о пропаже Осаму. Ну, в этот раз разве что повезло: своевольство Коли сыграло на руку, брюнет попал в те пятьдесят процентов, которые сулили ему успех в поисках. – С тобой кому угодно жить надоест, но так уж и быть, я успокою твое любящее и горящее переживаниями сердце, – Всё-таки изволил подняться, но аккуратно и придерживаясь локтями о постель. Если встанет резко – хуже сделает. – Во дворце стухнуть от скуки можно, я устал пинать балду, – Хочется спать. А ещё больше хочется смыться отсюда, исчезнуть, избежать отвратного ощущения собственной же беспомощности после неприятного спора. Виски нормально так раскрывает всё его реальное отношение к этому, как бы в трезвом состоянии не шифровался. – Ох, простите, Ваше Высочество, что Вас тут некому развлекать, – Чёрт, он же пообещал себе более не вестись на провокации, сохранять титаническое спокойствие в разговорах с супругом. Ладно, это последний диалог, где Достоевский даст волю негативу. – Не сбежал же.  – Не сбежал же? Чудно, а как я об этом должен узнать? Извини, я не читаю мысли заносчивых мальчиков, – Хэй, а с какой стати он оправдывается? – А мне нужно за каждый свой шаг отчитываться? Пф, какое варварство, – Дазай вообще не хотел чувствовать себя как в запертой клетке снова, он уже наелся за последние годы, и благодаря кому, кстати! В таверне не дошло бы до драки, если бы Фёдор его не искал или вообще не полез в разговор. Что доказать хочет – неясно. Показать всю мощь и напомнить шатену о вот-вот развалившейся Родине? Только пытаться прогнуть под себя бессмысленно, Осаму не слабохарактерный. Спрашивается одно, как они пришли к политике, когда начали с отношений принца и императора. Парень неспешно шагает к шкафу со своими вещами, думая, чего бы подходящего не глядя схватить и переодеться: всё равно ведь заставят, если продолжит валяться. – Да. Нужно. Тот мужик из тебя все мозги вытряхнул? Так давай я приглашу его во дворец, он быстро вставит тебе их на место, – Знаете, Фёдор ведь ещё гуманен в своих методах. Не со всеми невольными жёнами обходятся так лояльно, да и тех, порой, ожидает судьба куда беспощаднее, чем могла бы ожидать Осаму. – Ты за мою жизнь переживаешь или недоволен, что контролировать меня не выходит? – Принц вытаскивает более презентабельную – в отличие от этой – одежду, не церемонясь. Терпеливо ждёт, когда Достоевский переоденется, облокотившись спиной о шкаф. Император собирает волосы в хвост, ногой отпихивая уже снятые изношенные штаны. На следующие слова он невольно вздыхает, щипнув себя за переносицу, и, честно, хочет прописать супругу затрещину. За мужиком тем долго идти, так сам приведет парня в чувства. Теперь император понимает, каково могло быть отцу этого недоноска, когда тот случайно узнавал о побегах сына. – Хорошо, в следующий раз скажу, что ты мой муж и выйду прогуляться со всем военным отделом.     – Какой же ты несносный, – Мужчина мнёт секунду губы, думая о том, каким образом этот человек должен стать его возлюбленным. Думая о том, почему Дазаю не столь важна собственная жизнь, в отличие от Достоевского. – Я того же мнения о тебе. Удивительно, что хоть в чём-то мы сошлись, – Несмотря на головокружение, Осаму хорошо чувствует чужое настроение, по словам определяет всё недовольство Достоевского, не говоря уже об интонации и подаче. Дазай с большой натяжкой, но может понять Фёдора; ровно так же, как и себя. Всех можно понять, у всех своя правда, и в этой правде спокойно жить невозможно. – Знаешь, я понимаю, что тебя абсолютно не устраивал и не устраивает расклад дел, который я предложил Ракрэйну, но тебе стоит ценить, – Брюнет выходит из-за ширмы, – Свою по-прежнему невредимую шкуру. Давай будем откровенны, – Фёдор подходит к супругу, тыкнув в его грудь пальцем, – Я мог бы заставить тебя действительно проживать мучительное время в этом дворце. Я мог бы значительно ограничить твою свободу, да, чёрт возьми, мог бы прибегнуть к насилию, но посмотри же! Ничего страшного с тобой не происходит, я не принуждаю тебя к близости, я не заставляю тебя корчить из себя верного и любящего мужа, я даже не заикаюсь о супружеских обязанностях! – Император борется с желанием схватить Его Высочество за шиворот, – Единственное, что тебе приходится терпеть – делёжку одних покоев. Все остальное почти всегда сходит тебе с рук. Твой неуважительно-пренебрежительный тон в особенности, про меч, направленный на меня, молчу вовсе. Прекрати себя вести как дитё малое. От тебя требуется минимум, – На этом Фёдор заканчивает, окинув Осаму хмурым взглядом. По крайней мере он уже высказал все, что хотел, хотя ссора на этом вряд ли закончится. Принц не меняется в лице: почти спокойно, с равнодушием в глазах выслушивал, как его отчитывают и.. пытаются надавить на чувство вины за неблагодарность? Уму непостижимо! Расхохотаться бы, да погромче: всегда так делал, когда понимал, что нет смысла что-либо объяснять собеседнику, когда он дуб дубом. – Божечки, мужчина, не буяньте, а то морщины уже видно, – Уголки губ еле заметно приподнимаются и с них срывается тихий смешок; теперь его очередь переодеваться, чудно. Он бы мог промолчать, остановившись на этой колкой шуточке, да не в его стиле позволять ограничивать себя. – Ты такой интересный. Правда думал, что всё будет по-другому и всё как всегда пойдет по твоей струнке? – Мешковатую одежду принимаются неспеша снимать. – Не надо строить из себя святого и говорить, что «понимаешь» меня. Будь оно действительно так, этого разговора не было бы вообще. Ох, каюсь, Ваше Величество, что не в силах принять Ваше радушие и теплоту! – Осаму не воспринимает себя в новом месте, в этом дворце, с совершенно неприятным ему человеком. Он в упор не понимал, как можно ценить все предоставленные для комфорта условия от того, кто, собственно, разрушил его дом, лишив почти всего, заставляя унижаться перед собой. Политика такова, она жестока и порой несправедлива, но это не оправдывает всю отвратность ситуации, в которую попал Дазай, это не значит, что он моментально переобуется и смирится. – Здесь никто не строит из себя святого, –"Хоть где-то имя Христа не осквернил", – Скорее кое-кто не прекращает жалеть себя. Даже плаксивая женщина давно бы смирилась со своей новой судьбой. А ты всё никак не нанянькаешь свои обидки, – "Деструктивщина пошла". – Ты угрожаешь, али хочешь вынудить меня быть в корни благодарным тебе за всё то, что для меня делаешь, хотя могло быть хуже? Я тебя об этом не просил, – Вещи скидывают к одежде Достоевского. – И я знаю, что ты что-то затеял, поэтому ты и няньчишься со мной, поэтому и привёз сюда. Так что тебя не устраивает? Принимай любимого таким, какой он есть, и смирись, что привыкать к тебе будут долго. Повторюсь, ты сам пошёл на это. Не думаю, что я стараться ради Его Величества должен, потому что есть огромный упущенный из виду факт: я тебе нужен, а ты мне нет, – Поневоле подхватить левитирующую атмосферу вокруг Фёдора пришлось, Осаму теперь звучит не менее грубо. – Хорошо, без проблем, пускай я плохой. Я действительно стал тем, кто сделал первый шаг в эту вакханалию, однако ты далеко не лучше, – Брюнет отходит к креслу и садится на подлокотник, – Мы оба прекрасно понимаем, что и ты здесь по своей воле. Я уверен, сказал бы ты "нет", и твой отец продолжил вести сопротивление. Отправил бы на фронт не одну тысячу воинов, держал бы тебя во дворце до самой капитуляции, но ни за что не отдал тебя замуж. Значит ты подписался на это одновременно с моей рукой. Я не обязан терпеть твои капризы, и мне плевать, какие выводы ты придумал для объяснения моих поступков. Осаму так хочется себя по лбу стукнуть, выслушивая бредовые аргументы в свою сторону, но молчит, зная, что это и так, и сяк ни к чему не приведёт, никто из них не прогнётся под другим, а значит.. не стоит более возвращаться к таким спорам, иначе один Бог знает, чем всё закончится. «Посмотрите-ка, я вывел всегда собранного и сдержанного императора из себя.» – Дазай честно еле держится, чтобы не выплюнуть эту фразу, что настойчиво вертится на языке, но ради приличия а точнее его остатков глотает весь сочившийся яд, продолжая одеваться.   В такие моменты, как этот, Фёдор искренне сожалеет, что его способность лишь убивает, а не подчиняет чужой разум.   – Здесь не действует политика "Я не просил". Если бы все в этом мире происходило не по воле чистой инициативы, то человечество вымерло бы, – Это, правда, не совсем то, что хотел сказать Достоевский. Первой мыслью было желание предоставить Осаму самому себе, отменить все распоряжения о неприкосновенности мужа, чтобы посмотреть, как долго Фёдор будет ему не нужен, но, благо, здравый смысл победил. На горячую голову каждое словечко контролировать нужно.   Но гордость всё равно задета.   Император подрывается с места и достаточно быстро смывается из покоев, несмотря на то, что час близится ко сну. Голову остудить надо, потому что так дальше продолжаться не может. Осознание того, что он близок к провалу, бьёт по уверенности, уже кажется, что бессмертия ему такими темпами можно не ждать. Мысли заставляют нервничать, поселяют мелкие крупицы паники, а плана "Б" не существует. В сделке с дьяволом на такой план можно не рассчитывать, условия никак не обойти. – И какая интересно политика здесь действует, «скажи спасибо, что не убил»? – На это ему не отвечают, следует молчок. Тишина. Что-ж, вот и закончили. Пожалуй, это даже и хорошо, потому что ещё немного и съели бы друг друга с потрохами. С тяжёлым вздохом Осаму выходит из-за ширмы и держится за макушку головы, слегка надавливая и массируя. Такими темпами он скоро полностью сляжет, Достоевский плохо на него влияет. Ложиться на кровать, чтобы отдохнуть и дать нервам успокоиться, даже не убирая покрывало; Осаму лёг прямо на нераскрытую постель и, видимо, в его планах валятся так и дальше. Но он больше надеялся, что спокойно полежит минут двадцать и, как нормальный человек, точно вовремя заберётся под одеяло, а вот где Фёдор ходит ему всё равно, хотя раньше Дазай или ждал его, или приходил чуть позже. Вот проснётся на утро, и ссоры будто не было. Они постоянно себя так вели, когда были какие-то мелкие перепалки. Правда, его небольшой план накрылся медным тазом: от усталости он вырубился достаточно быстро, буквально в ту же минуту, как его голова коснулась подушки.