The beginning of the end.

– Так ты про это говорила? – Осаму недоверчиво оценивает на вытянутом расстоянии всучивший ему в руки костюм, поглядывая на служанку. – Да. Его Величество лично подбирал. Желательно поторопиться, он хочет видеть Вас до приезда приглашенных. У нас.. так принято: встречать гостей двум правителям, иначе расценят как неуважение. – Знаю я, знаю, – Дазай отмахнулся от лишних поучений и отправил девушку заниматься порученными делами, потому что «с одеждой и сам справиться могу». Чёрная рубашка, жёлтый галстук, белый жилет, той же расцветки брюки с плащом – это что-то новенькое. Видно, что император либо не доверяет Осаму выбор одеяния для празднества, либо придерживается определённого требования к внешнему виду: мероприятие, всё-таки. Множество людей будут присутствовать на балу, и выглядеть не соответственно позорно. Одевшись, парень заключительно заправляет вьющуюся прядь за ухо, как вишенку на торте. Он и без того привлекателен, а в элегантном прикиде ещё симпатичнее. Шатен отправляется на поиски Достоевского, ибо вечереет зимой быстро, а значит скоро все съедутся. В воздухе витает атмосфера праздника вот уже который день, но сегодня он особенно ей насыщен: празднование у народа начинается за шесть дней до фактического дня нового года, и продолжается после него столько же по времени. Костры, ёлки, гуляния и ярмарки привносят в город больше жизни и видимости, что столица не так уж и мрачна, какой покажется на первый взгляд. Во дворце же устраивается бал, банкет, растягивающийся на всю ночь до самого рассвета. Струящаяся по залу музыка, наряженные дамы в пышные платья, мужчины в строгих и элегантных костюмах, дорогой алкоголь, всё это так...   Выматывает.   Фёдор поправляет свои белые перчатки, украшенные растительной вышивкой из золочёных нитей на тыльной стороне, натягивая ткань меж пальцев. Жёлтое шёлковоё жабо пришлось на замену галстуку, разбавляя собой преобладающую черно-белую палитру наряда. Бант, украшающий низкий пучок с вплетённой сбоку смоляной косой, повязан примерно с той же целью.   Лестница и главный зал застелены красной дорожкой, банкетные столы расположены чуть дальше от центра: места, уготованного для танца знати. Достоевский закрывает глаза, морально готовится к длительной ночи. Ему придётся очень долго улыбаться, очень много говорить, непоколебимо держать осанку, и быть вежливым с гостями. Иногда мужчину посещает ощущение, что всё это – политика, власть, высшее общество – было ошибочно сковано вокруг него кольцом бремени. Его здесь не должно быть, ему здесь не место. Фёдору противопоказаны социум и праздники. Саморефлексию Его Величества прерывает прижившийся в стенах дворца голос. – Кого именно ты позвал? – К облокотившемуся о перила – ведущие лестницей на первый этаж прямо к входу – императору подходят, частично отзеркалив его позу. – Неужто у тебя приятелей больше, чем врагов?   – Приятелей? Господи, нет, – "Прекратил бы ты Бога в моём присутствии поминать", – У меня нет врагов в Ракрэйне. У меня есть вассалы. И какими бы у нас не были отношения с ними, престол обязывает меня приглашать их на грандиозные празднования. От них зависит репутация правителя. Не то что бы она у меня была хорошая, но контакт с графьями уменьшает риски поднятия бунта. Надеюсь, логику ты уловил, – Осаму закатывает глаза, пустив тихий, краткий смешок, замолкнув. Фиолетовые очи ловят темную макушку слуги, несущегося в их сторону сквозь поток суетящихся служанок с двумя алыми подушками на руках. Блеск на них даёт понять, что несут короны.   – Ваше Величество! – Запыхавшийся парень пытается скрыть свою отдышку, – Только-только доставили, простите за томительное ожида—, – Поднятая ладонь призывает к молчанию.   – Заказ был сделан месяц назад. Передай мастеру, что из-за задержки он получит меньше, чем договаривались, – Император берет, что странно, королевскую золотую корону со вставленными в неё фиолетовыми сапфирами, рассматривает на дефекты, но, что ж, мастер может и не пунктуальный, но дело своё знает. Достоевский надевает на голову убор, берёт соседний, уже с синими сапфирами, и одевает корону уже на Осаму; он подставляет голову, а после самостоятельно поправляет, дабы, упаси Господь, не грохнулась от одного резкого движения и сидела ровно. – Свободен.   Слуга откланялся под сопровождающий взгляд императора. Холопы разошлись, остались только стражники, и церемониймейстер вышел к главному входу, встав недалеко от первых. Значит чья-то карета уже подъехала. Брюнет негромко вздыхает и натягивает расслабленную улыбку.   – Пойдём, – Достоевский предлагает Дазаю свою ладонь. Первый акт начинается уже сейчас. Осаму кладёт свою длань поверх чужой и спускается с лестницы вместе с Фёдором, держа абсолютно безмятежное лицо. Стоит ли говорить, что он не знает, как вести себя, когда уже все кличут тебя супругом императора, а не по имени – от такой новости и собственное имя существительное из головы моментально вылетает – как бы то ни было, должной неловкости уже не чувствует. Поэтому она не помешает ему спокойно разглагольствовать с гостями, как-будто это не он тот самый бывший наследный принц. Что ж, первой гостьей оказалась одна из немногих дворянок, что держит контроль над своими землями исключительно в собственных руках, по причине отсутствия мужа, отца и старшего брата. Род Горенко кажется последний десяток, сиречь второй, беден на рождаемость мальчиков. У Анны, конечно, был младший брат, да только тот, после второго и последнего брака старшей сестры, в лет так девятнадцать угодил на фронт во время войны с Аспинес. Не выжил, соответственно. Такая же участь постигла и теперь уж покойного супруга Ахматовой, из-за чего не растерявшая своей молодости женщина вернулась в родные края, чтобы история дома Горенко не оборвалась сейчас. Правда фамилию она так и не поменяла, оставшись верна своему покойному мужу. – Это же Вы тот самый Дазай Осаму? Не сочтите за резкость и грубость, больно хотелось свидеться с Вами вживую. – А Вы наблюдательны, – Парень учтиво и вежливо улыбнулся даме, уже задаваясь вопросом, все ли будут спрашивать его об этом, – Всё верно. – Попрошу Вашу минутку в разгар торжества, не откажите? – Можете быть уверены, – Гости проходят дальше, а Дазая ковыряет назойливая мысль, что леди весьма.. самоуверенна. – Нам стоять здесь до последнего приглашённого?   – Мгм, – Фёдор немного упустил нить чужого диалога, теперь же пытаясь наверстать упущенное. Он же слышал, о чём они говорили, значит по-любому в памяти что-то должно было отложиться фоном, – Нет. Мы встречаем первую пятёрку. Скорее всего придется разделиться, иначе наши.. гости заскучают, – Ох, а вот и вторая пара идёт с маленькой девочкой. Кажется, Зиновий Пешков со своей женой Лидией Петровной и дочуркой... как же её зовут? Насколько знает, назвали её в честь бабушки. Ну вот, вспоминать теперь имя супруги покойного Алексея Максимовича, – Добрый вечер, Зиновий, Лидия, – Фёдор улыбается, пожимает руку графу, целует ладонь его жены, и чуть наклоняется к девочке.   – Лизонька, поприветствуй Его Величество, – Мягко приказывает девочке мать, и Достоевский чертовски благодарен, что ту назвали по имени.   Следом пошли неприятные Фёдору Салтыковы, затем и Николай Гумилёв, умудрившийся тоже пройти через два брака. Осталось дождаться Ольгу Николаевну, и вот уже и спутница у Гумилёва будет; про эту парочку огромное разнообразие слухов у аристократии имеется. На Гумилёве брюнет отпускает своего супруга, решив пятого гостя встретить уже в единении. Конечно император отвадит своего дальневосточного муженька, когда на бал приглашён преступник его краёв. Хотелось бы избегать их столкновения по максимуму. Так как гостей одних оставлять не положено, а их собралось приличное количество, Дазай довольно шустро находил себе собеседников, которые сами начинали диалог и ввязывали в светские беседы. Но слишком далече от Достоевского не отходил: был не раз предупрежден и преподавательницей по танцам, и служанкой, и самим брюнетом, что это может быть небезопасно и является одним из известных правил для императрицы.   – Приветствую, Ваше Величество, – Белоснежные волосы, украшенные крупными драгоценными аксессуарами струятся по широким плечам, красный уставший взгляд будто усмехается императору Ракрэйна, вынуждая второго сделать глубокий вдох. Тяжело придется Достоевскому.   Пока его старый добрый друг Шибусава проводит время за беседами, Достоевский неотрывно сверлит его взглядом, не обратив внимания на подоспевшего к нему Гончарова.   – Вы уверены, что его нужно было приглашать? – Тихо задаёт вопрос Иван, иногда поглядывая на бодрого супруга Его Величества.   – Если бы я его не пригласил, нам бы вышло это боком. Тацухико злопамятен и мстителен несмотря на свою мнительность.   – И как Вы теперь собираетесь прятать от него Его Высочество?   – Никак. Он уже его заметил. Приставь к Осаму одного из своих исполнителей. Того, кому ты больше доверяешь. Пускай следит за ним исподтишка, чтобы тот не увидел его. Прикажи страже в зале особое внимание сконцетрировать на Шибусаве, – брюнет ловит служанку, разносящую напитки, и забирает у нее два бокала вина.   – Вас понял, – Здесь они расходятся: Ваня исполнять приказ, а Фёдор самолично сторожить Дазая. Осаму нашёл время подойти к женщине, которой дал обещание немного поболтать, с двумя бокалами в руках: один себе, а другой для гостьи. Дама не постеснялась спросить, сколько времени бывшему принцу понадобилось, чтобы приспособиться к Ракрэйну и совсем иной жизни, на что Осаму решил ответить ложью, ведь «Здесь так хорошо, не представляете! Реальность оказалась слаще ожиданий, чу-удесная страна». Нечего об истине гостям докладывать, если захочет пожаловаться – сделает это в лицо императору. К беседе присоединяется совершенно незнакомый Дазаю мужчина, и пока он здоровается, представляет ему девочку, парень на секунду глянул в сторону Достоевского, заметив его у входа с Иваном. Больно хмурый брюнет стоит, словно даже не мигает. – Ваше Величество? Мои извинения, – Кто-то невесомо постукивает пальцем по плечу Осаму и он недоуменно оборачивается. Перед ним предстал высокий мужчина, с длинными белоснежными волосами и, честно, это единственный главный фактор, по которому Дазай его выделит среди остальных; даже имеющиеся на прядях аксессуары не так в глаза бросались. – Приветствую Вас, я Шибусава Тацухико, – Шатен только соображает, что звал он именно его, но не откликался, потому что не привык. «Высочество» звучит роднее. – И Вам здравствуйте, Ваше благородие, – Расслабленная улыбка с лица не сходит. – Прошу прощения, иногда я забываю, как ко мне здесь обращаются. – Вижу, Вы ещё не адаптированы к другой стране. Как Вам у нас? – Весьма.. уютно, – «Не выноси сор из избы, Дазай. Вся правда останется под замком вашей комнаты» – Могу выделить только отвратительный мороз, на востоке такой зимы никогда не видывал. – Могу успокоить, через пару лет Ваша теплолюбивая душа свыкнется, – На опыте. Осаму и Тацухико синхронно ворочают голову к приближающемуся императору. – Осмелюсь пригласить Вас на скромное чаепитие, не откажете? Вино слегка покачивается в хрустальных стенах фужера, омывая их алыми волнами, и так до тех пор, пока император не останавливается. Жаль по пути не нашлось секунды на то, чтобы подмешать яда не совсем приятному гостю. Такого лёгкого, слабенького, просто чтобы разбойнику с востока стало невмоготу находиться на пышном праздновании кануна нового года. С Шибусавой такой манёвр не пройдёт; тот уже находится под влиянием токсинов, что выдают бледноватые губы. Фёдор ничуть не удивлён, в свои первые годы "правления" тоже приходилось травить себя нарастающими дозами, чтобы очередное покушение ушло коту под хвост.   В прочем, тема ядов не столь приоритетна, сколько ловушка, в которую заманивает Тацухико его супруга. Достоевский слегка удивлен, что Дазай никак не отреагировал на громкое имя в его краях, что наводит на мысли о неведении шатена в преступности на родных землях. С другой стороны, брюнет рад, что Осаму не признал в новом знакомом своего криминального земляка. – Ох, что Вы, мне только в радость, – Достоевский подходит ближе, но, как ни странно, именно к Дазаю. – Подождите, именно меня? – Думаю, у Его Величества слишком много более важных дел, расхаживать по гостям работа не для правителя, – Сохраняя дружелюбный вид, тот пожимает плечами, и ловит на себе недобрый взгляд аметистов. – Не так ли Ваше Императорское Величество? А знакомство с супругом государя будет честью, уверен, не только я отдал приглашение. – Хах, как знать! Пока только Вы, – Осаму случайно цепляется за выражение лица мужа: оно, как и всегда, спокойное, даже предрасположенное к себе, но глаза, где сгущается весь мрак и холод, точно сверлят дырку в одну точку. – Ваше Величество? – Изначально он хотел спросить, в чём дело, но быстро перестроился, вспомнив наказ Фёдора осведомлять его, если решит выйти за ворота. – Надеюсь, Вы не будете против.   – О, конечно. Смотрю, знакомство у вас заладилось. Чудно, мой супруг и старый друг нашли общий язык. Я бы поднял тост, но мне нужно на пару минут навязаться своему благоверному. Шибусава, – Мужчина протягивает тому бокал алкоголя, пока вторая рука шустро берет под локоть императора. – Компенсация за кражу собеседника. Надеюсь, тебе понравится сегодняшнее торжество.   Его Величество приветливо улыбается и вместе с супругом покидает компанию сомнительного приятеля. Ох, может, на него начнут выкобениваться, мол, с какой такой стати он уводит его от гостей как какую-то скотину, даже толком не озвучив вежливую просьбу. Господи, он готов выслушать всё недовольство, но только завтра, после празднества. Но Дазай и не думал бычиться на императора, только спросил бы без раздражённого умысла, для чего понадобился милому, но послушно отошёл от нового знакомого, предположив, что Достоевский сам изволит объясниться.   – Прежде, чем ты начнёшь негодовать, – Начинает тихо брюнет, как только пара отходит на достаточную дистанцию от разбойника. Улыбка не сходит с лица – взгляды часто обращаются к ним, если кто-то увидит хоть намёк на беспокойство, по залу прокатится клубок тревоги – Из-за чего император звучит неестественно наигранно, – Позволь дать тебе совет. Если в твоей голове имя Шибусава Тацухико не отдает головной болью, то постарайся не контактировать с ним. Желательно вообще избегать встреч и бесед. Он может угрожать твоей безопасности. И прежде, чем Дазай откроет рот в закономерном вопросе, Достоевский рукой поправляет темную челку мужа, убирая песики с глаз, – Конечно решение твоё, я в любом случае буду вытягивать тебя из передряг, но имей в виду, что я не всегда могу поспеть вовремя, – Взгляд ненароком уходит в сторону, поймав на себе улыбку блондина «Не отдаёт головной болью?» – Осаму даже не может вспомнить, чтобы когда-нибудь слышал это имя. Ему не дают задать вопрос, с чего бы вдруг Шибусава угрожал безопасности принца, поэтому приходится строить теории самому. Первой, как ни логично, выступила незамудреная мысль о том, что от него просто хотят избавиться; второй о сомнительной репутации 'преступника' Тацухико, но Дазай откровенно не понимает, откуда он должен был знать о нём до встречи. Парень помнит все громкие имена Аспинес, всех нежелательных лиц, которых давно поймали и наказали, как следует за их грехи. Был один особо опасный и неуловимый, который куда-то исчез прямо перед поимкой, когда подобрались уже совсем близко, но звали его по-другому. – Скоро я выхожу с речью, затем вальс. Не напивайся, будь так добр, – Федя слегка нервно хлопает по плечу Осаму. – Значит чаепитие отменяется. Печально, – «Слава Богу» – Хо-хо, вальс? Погоди-ка.. – Осаму показательно "обеспокоенно" смотрит по сторонам. Фёдор собрался уж было уйти готовиться, да только смешливое "Погоди-ка" останавливает прежде, чем он успевает развернуться. Достоевский дарит своё внимание супругу, терпеливо ждёт чужой молвы, слегка недоумевая от озирательств второго императора. – Но Василисы Петровны здесь нет. С кем же Его Величество танцевать собрался? Так низко пасть его возлюбленный уже не сможет, – Дазай не стесняется ашеульничать над государем, изображая непричастную и невинную мину: никакой иронии в его словах, что вы! Брюнет закатывает слабо глаза. – Ну хоть сегодня не будь врединой. Праздник всё же, – Улыбается на последок, и всё-таки ретируется, думая, куда бы пристроить свой бокал. Он к нему ни разу до этого толком не притронулся. Но чёрт с ним. Добавит алкоголя в своё обращение. Следующей собеседницей стала недавно подоспевшая во дворец Марина Цветаева со своей, как представила ее женщина, хорошей подругой – Софьей Парнок. На этот раз обошлось без навязчивых вопросов о жизни в Ракрэйне, о браке, поэтому задержался с этими славными дамами Осаму подольше. Так уж вышло, что к повседневной, даже дружеской, беседе присоединился в скором времени и Шибусава, а Дазай махнул рукой; бить тревогу незачем, хотя, наверное, стоило бы, учитывая частые взгляды красных глаз в свою сторону. Но принц не сказал ему, что планы наведаться в гости отменяются: пусть думает, что всё в силе, проблем меньше будет. Не исключено, что тот уже обо всем догадался.   Достоевскому подали листок; много текста и воды, почти вся речь словно глубокое озеро, хотелось бы бумажку к чертям смять и выбросить, однако такое поведение не присуще императору. – Его Величество, кажется, к речи готовится. А разве Вы не должны быть--- – Рядом? Сам не знаю. Он меня не звал, да и не говорил подобного, – Парень неумышленно перебивает Ивановну и пожимает плечами. А Шибусава тем временем думает, как бы вытащить бывшего принца из дворца и, по совместительству, от надзора стражи и императора. – Зато с нами постоите! – Соф, ну тихо ты! Скоро начнётся, дай хоть выпивку нам возьму. Ваше Величество, а Вам-- – Не утруждайтесь, Марина Ивановна, мне сейчас лучше много не пить, – Дазай дружелюбно улыбается и переводит взор на Фёдора, отчасти игнорируя наблюдающего за ним уже вблизи подозрительного гостя. М-да, это первый раз, когда Осаму послушался Достоевского без пререканий. Но, увы, для вида всё-таки пришлось взять этот чёртов бокал, чтобы не выделяться среди остальных и не попадаться на глаза с мыслью о неуважении: лицо держать надо. Фёдор уже поднимаются с телохранителем к центральному внутреннему балкону, украшенному чем только можно и нельзя. А под балконом одинокий трон, место которого пустует. Достоевский выдыхает, кивает Гончарову; стоило только ему выйти на всеобщее обозрение, зал притих.   – Уважаемая аристократия Ракрэйна, дорогие друзья! Завершается очередной год процветания и побед, – "Кто это писал, ёперный—" – Это был год трудных, необходимых решений, важнейших шагов к обретению полного суверенитета Ракрэйна и мощной консолидации нашего общества, – Эта речь еще хуже, чем предполагал Федя, прочитав её впервые. – Это был год, который многое расставил по местам, чётко отделил мужество и героизм от предательства и малодушия. Показал, что нет выше силы, чем любовь к своим родным и близким, верность к друзьям и боевым товарищам, преданность своему отечеству. Это был год поистине поворотных судьбоносных событий, – Может, в следующий раз самому написать речь? Ах нет, аристократия любит подхалимство, о чем частенько мужчина забывает. – Как всегда великолепно! – Раздается громкий шёпотом над ухом, заставляющий Осаму повернуться. Ах, так это Софья.. очередная преданная аристократка, похвально. Все присутствующие с таким интересом слушают Достоевского, а Дазаю на втором предложении уже стало скучно. Он незаинтересованно покручивал содержимое бокала, изредка поглядывая на Фёдора; пристально-осуждающего взгляда его не ловил, и на том спасибо. – Они стали тем рубежом, который закладывает основу нашего общего будущего, нашей истинной независимости. За это мы и сражаемся. Защищаем наших людей на наших же территориях, в новых территориях Ракрэйна. Вместе строим и созидаем, – "Ну, по их лицам видно, что всё более, чем отлично. Тьфи". – Защита Родины — это наш священный долг перед предками и потомками. Уходящий год принёс большие кардинальные перемены и для нашей страны, и для всего мира. Он был наполнен волнениями, тревогами и переживаниями. Но наш сильный народ, как это было во все сложные эпохи истории Ракрэйна, проявил мужество и достоинство. Если первые две минуты Осаму хотя бы чуточку внимал торжественной речи императора, то на последнем всё прослушал – воды льёт не по-детски – и не скажешь ведь, специально али банально задумался. Перешёптывания подле уха с восхищённым подтоном от молодца-Достоевского слегка раздражали, поэтому Дазай нашёл отличное занятие: лично поприветствовать только-только подоспевших гостей, стараясь говорить потише и не привлекать внимания, чтобы не мешать Фёдору и дать поскорее закончить эту ерунду. – Словом и делом поддержал защитников Отечества, нашу доблестную армию и её командиров, всех участников минувшей войны. Мы всегда знали, а сегодня вновь убеждаемся, что суверенное, независимое, безопасное будущее Ракрэйна зависит только от нас, от нашей силы и воли...   Желание поскорее закончить сверлило голову императора, дохнущий в уме от скуки и стыда дьяволюга подливает своим нытьём масла в огонь. Кое-что Достоевский намеренно пропускает из речи и завершает обращение поднятым бокалом, поздравлением и объявлением вальса. Принц навострил уши, когда услыхал, что речь приближается к своему логическому завершению и, пока остальные радостно подняли бокалы, парень кладёт свой на поднос служанки, не став пить. А зачем, собственно говоря, если государство не его. Достоевский не ждёт начала аплодисмент, лишь стремиться поскорее уйти с высокой точки, попутно похлёбывая вино, ощущая засуху во рту. Вот бы как в четырнадцать уйти в свои покои, затем в очередной раз сбежать из дворца в город и с замиранием сердца от испуга и восхищения наблюдать из переулка за огромной ёлкой на площади, за шумной ярмаркой и радостные крики детишек. Лишь бы не быть здесь.   Мужчина спустился вниз, вновь к своим подданым, помахал каждому новоприбывшнму ладонью, кто только взгляд на него метнул, и глазами нашёл своего мужа, уже устремившись к нему, чтобы пригласить на танец. Пора бы уже принять своё тридцатилетие, а не постоянно грезить о своём недо-детском прошлом. Вот уже все по парам разбились и терпеливо ждут начало музыки. Никто, естественно, не начнёт без одобрительного кивка Достоевского; Осаму не спеша шагает ему навстречу. – Красиво стелите, Ваше Величество, – Принц сдержанно улыбается своему ненаглядному, что больше походит на фальш, нежели искренность. – Но на Вас не похоже. Не ты эту затяжную муть писал, дай угадаю? На дне осталось не так много алкоголя, допить бы, но желания нет. Хотя выбора особо тоже не наблюдается, потому что с бокалом танцевать не получится. Фёдор пользуется временем, которое выиграл для него Осаму своими вопросами, и залпом без проблем осушает фужер, взглядом выискивая ближайшую служанку. О, а искать и не пришлось – смышлённая девушка уже сама мчалась с пустым подносом и приняла бокал, ретируясь прочь.   – Я говорю то, что люди хотят услышать, вот и всё, – Не нужно шатену знать о том, кто автор таких обращений. Да и... что ему толком даст это знание? – Позволите пригласить Вас на танец? – Император протягивает ладонь, приглашая на танец, а Осаму, передумав юлить, кладёт свою, принимая приглашение: всего-то базовый этикет, ничего лишнего. Их окружают достаточно внимательные к мелочам люди, поэтому Фёдор просьбу озвучивает, хоть всем и так ясно, что второй император не сможет пообещать танец другим гостям. Молчаливое согласие принимается, мужчина благодарит супруга, и размещает вторую руку на верхней части лопатки, нечаянно упустив одну деталь стойки. Благо, такой затупняк не был замечен благодаря сообразительному Дазаю: парень прижался к Фёдору, сократив былое расстояние в пару сантиметров меж ними. Один чёрт император не выдаст своей рассеянности. – Расстояния между партнёрами почти нет.. Забыл уже? – Мурлычет Осаму у самого уха, прищурившись заглядывая в аметисты. – Или стесняешься? – Дазай уверен, что за время репетиторства выучил о вальсе всё, что можно и нельзя, включая самой практики: волноваться не за что и плевать ему, что они в центре стоят, самоуверенность по пустяку мандражировать не даст. Вблизи бывший принц не ограничивает себя в изучении чужого лица, такого.. привлекательного, словно года этого человека совсем не берут, словно перед стужей в этих глазах сама смерть отступает, не желая оставлять бренный, грязный мир без него. А аметисты: настолько редкий для славянского народа цвет, поистине изумительно. Изящество завораживает, манит к себе, так сладко и нежно завиваясь вокруг шеи шипящей змеёй. Но Осаму не поведётся, будет отторгать, пока может.   – Нет... конечно нет, – Достоевский мягко усмехается. – Тебя проверял, – С лёгкой улыбкой Его Величество оборачивается к оркестру и начало торжества открывает инструментал.   Гости уже тоже успели и поклоны отвесить друг другу, и в стойку встать, так что с первых нот движение началось синхронно, постепенно выстраивая пары в круг. А в центре – они, не сводящие с друг друга глаз, двигающиеся точёными, но элегантными движениями, словно оттачивали мастерство с самых ранних лет, словно изначально были рождены только для этого вальса, словно созданы только друг для друга, словно жизнь готовила их для этого мгновения. Можно даже поверить, что Осаму действительно уготован ему судьбой. И от Достоевского не ускользает прогресс, которого достиг его супруг за недолгий срок. Неужто та провокация сработала?   – Разница на лицо, – Говорит негромко император, не снизойдя до нормальных комплиментов, – Практиковался вне занятий? – Получается, что Осаму не так-то далеко от Фёдора ушёл в обучении мастерству танца: понадобилось чуть больше времени, чем первому, но это уже достойный результат, учитывая, что вальс достаточно непрост из-за концепции командной работы. В таких танцах партнёра нужно чувствовать.   Ох, улыбаться, не забывай улыбаться! Уголки губ иногда незаметно ползут обратно, на своё место, просто потому что брюнет мимолетно да меланхолично задумывается или мимолетно ловит взгляды Шибусавы, однако исправляется достаточно ловко, быстро и почти незаметно. Нужно просто акцентировать внимание на своём супруге и на мелодии. О, кажется, Его Величество чуть ниже Дазая? Ну, совсем чуть-чуть, осознание за такое количество времени пришло только сейчас. – Ваше Величество, практиковаться вне занятий почти невозможно. Без партнёра это тяжко, – Говорит тихо, чтобы обоим было слышно такт мелодии. – Я просто.. быстро учусь, – Парень одаривает супруга всего-то мягкой улыбкой, а со стороны кажется так по-доброму; так посмотришь, и нет никакой недо-войны между ними, как у детворы в песочнице. Танец получается поистине грациозным, не лишённым должной элегантности, чувственности, будто душа возлежит к прекрасно подобранному партнёру, плавно и добровольно сливается с чужой. Чёрт возьми, вальс настолько хорош, что странно. Принц даже задался вопросом, была ли их встреча судьбоносным пророчеством, которая вопреки всем обстоятельствам всё равно бы состоялась. Не в этой жизни, так в следующей. Будь император симпатичен второму, его бы это зацепило, но сейчас.. сейчас есть небольшой дискомфорт и равнодушие. Тем не менее, Дазай чувствует не только своего восхитительного мужа, но и чей-то взгляд на себе, поэтому борется с желанием озираться по сторонам. Наблюдая за лицом Достоевского, он замечает, как тот иногда посматривает за его спину: значит принцу не кажется. – Похоже, кто-то в восторге от нас с тобой, – Тонко подмечено, но Дазай уверен, что Фёдор поймет его. Он поджидает момент поворота, чтобы посмотреть, кто императору глаза мозолит и..оу, даже так? Зрение резко теряет свой фокус, внезапно ударило головокружение, но парень стойко держится на ногах, попятившись обратно в прежнее положение, схватившись за плечо Достоевского. Кажется, его ещё и укачивать начинает: в недавно выпитый бокал было что-то подсыпано. От глаз брюнета конечно не укрывается состояние Осаму; он жестом его успокаивает, мол, всё в порядке, дабы закончить этот грёбаный танец, к которому готовился как на мировую войну. Мелодия подходит к своему логическому завершению, зал притих, люди замерли: выжидается мгновение до завершения звучания последней ноты, и теперь по дворцу разносятся волной бурные аплодисменты. Все, кто принимал участие в вальсе, кланяются перед своим партнёром, а Фёдор, будучи уж больно вовлечённым и, чего греха таить, поражённым искусностью своего супруга, решил чуть подшутить над дерзким императором, и вот уже тянет и тянется сам к чужой ладони, чтобы одарить тыльную сторону поцелуем, но Дазай, увы, ломает ему всю малину, довольно быстро выпорхнув из хватки Его Величества. – Здесь душно. Я выйду подышать, – Осаму убегает на улицу, наплевав на холод, но стоило ему отойти от порога открытых дверей, как в глазах темнеет и принц, успевший скрыться от нежелательного взора, валится с ног на холодную поверхность крыльца, потеряв сознание. Корона громко падает и катится по ступенькам на землю, а самого Дазая аккуратно оттаскивают в другой конец дворца, подальше от стражи. Достоевский совсем немного обеспокоен чужим самочувствием, усугубившимся ещё во время танца, но вида до последнего не выдаёт. Отвлекает его лишь подоспевший Иван, удерживающий за зубами свою отдышку – всё равно слышно, как рвано он вдыхает через нос.   – Ваше Величество, – Гончаров почти наклоняется к императорскому уху. – Стража схватила одного из разбойников Шибусавы. Кажется, они расставлены по всему периметру дворца.   – Разыщи всех и... – Взгляд императора невольно бегает по залу в неком замешательстве, а затем хватается за белоснежную шевелюру, неспешно стремящуюся к выходу, – Нет, плевать. Проведай Осаму, сейчас же, – И сам широким шагом пытается нагнать своего старого друга. И один раз он чуть было его не упустил: толпа аристократов пыталась отрезать ему путь к разбойнику, задумав диалог с Его Величеством, но Федя на собственное удивление с титаническим спокойствием и миролюбивой улыбкой вежливо откладывал диалог, высказывая просьбу дать ему проход. Только схватив преступника за плечо император может выдохнуть чуть спокойнее, – Куда же так рано, друг мой?