The beginning of the end.

Эту неделю адской лихорадки Осаму смело может назвать самыми худшими днями своей жизни. Без преувеличений и драматизма, здесь целый ряд причин: во-первых, в баню его всё-таки заставили топать; Дазай, наверное, задрал Фёдора своим нытьём: «Духотень, в которой практически нечем дышать, тело горит, ну ужас же просто!» Но если объективно, то всё точно было не зря: кашель в разы смягчился – не стоит обесценивать и эффект от трав и мёда с дёгтем – нос перестал забиваться вовсе и спокойно дышал. Единственной помехой к полному выздоровлению являлась температура, которая поднималась в основном по ночам и держалась до самого утра, пока не выпьет чего-нибудь из рецепта. Во-вторых, Дазай сутками спал от нечего делать, да в потолок плевал, так как выходить в самый разгар зимы ему нельзя, а ведь он пытался уломать Достоевского выйти хоть куда-нибудь, под предлогом «Тепло оденусь», но один чёрт его послушали, вот и страдает всякой чушью. А вот Федя успел ощутить себя настоящим отцом.   Его супруг – самый настоящий ребёнок. Детей у императора не было, но почему-то он уверен, что именно так они себя и ведут. И намучаться с ним пришлось здоровски. Даже Серёжа, появляющийся на горизонте Его Величества, вёл себя спокойно – даже тихо – особо перед глазами не маячил и принимал всё, что император и его слуги могли ему предложить. Фёдор даже приглядываться к нему стал, мол, не задумал ли чего ещё паренёк, но уже против императора. Способность у него, признаться честно, достаточно опасна для его спокойного существования. В последнее время его окружение строится как раз-таки из таких людей.   В любом случае, вернёмся к самой большой на данный момент головной боли Достоевского. Дазай, на удивление, как бы сильно не капризничал, мужчине он всё ещё не надоел. В печёнках, конечно, уже сидит, но в остальном относится к нему терпимо. Да, порой приходится долго стоять над душой, чтобы этот переросток открыл свой рот и принял лекарства, но, что ж, лучше Достоевский молча с серьезной рожей постоит, нежели будет по десять раз аргументировать, почему Его Величество должен все выпить да съесть, и "с какого такого черта он его контролирует?". Правда иногда кажется, что даже с таким подходом Осаму умудряется увильнуть от лекарств – лихорадка, не унимающаяся несколько дней напрягает императора. Почти ведь выздоровел, ни соплей, ни кашля, ни чиха, а вот лоб до сих пор горячий. Хоть не обтирай его, а в таз сразу окунай. В других покоях неудобно, и даже слишком: матрасы специально постелены мягкие, в них, по мнению брюнета, утонуть можно, но сам император на них спать едва ли может. Ему больше нравятся плотно набитые перины, в которые не проваливаешься полностью, и не просыпаешься на утро с больной шеей и спиной. Подавляющее большинство испытывает похожие ощущения, но в отношении жестких матрасов, только Фёдору от этого факта лучше не спится, честно. Проснувшись ранним утром, Осаму по привычке трогает лоб и тело под рубашкой, и, о Господь! температуры-то нет. Манна небесная, он наконец-то стремительно выздоравливает, если не уже. Второй император поднимается с постели и бежит в покои Фёдора, обрадовать же нужно милого, который глаз не спускал с больного. Дверь, насколько это возможно, отворяется без громких звуков, шаги максимально тихие, брюнет видно ещё спит. Ну конечно, солнце даже не встало ещё. – Федя! – Дазай прыгает на кровать, нависнув над правителем и трясёт матрас, что под его весом забавно дёргается. – А у меня температуры нет, подъём! Ты обещал, что разрешишь мне выйти, когда я поправлюсь, – Принц сдувает тёмные пряди Достоевского, небрежно обрамляющие его лицо. – Просыпаемся-я-я. Кто рано встаёт - тому Бог подаёт!   Вскрик, резкое приземление, а затем поток воздуха в его лицо: Фёдор только и успевает, что вздрогнуть и сморщиться. Ленно приоткрывает один глаз, чтобы не ослепнуть от яркого света, а не уловив в помещении такового, приоткрывает и второй, тут же уткнувшись взглядом в... а?   Достоевский заново в голове проигрывает всё, что было сказано, и только пуще хмурится, поднимая руку. – Как же ты--, – На шипение сил не хватает, не проснулся ещё, но вот рукой обхватыватить чужие щёки удаётся, сжав их пальцами. Губы второго императора забавно перекосило. – ...Мне дорог. – Он с минуту сверлит его уставшим взглядом. Не похоже, чтобы уже рассвело – в зимнем Ракрэйне поздно светается – но биологические часы подсказывают, что ещё слишком рано. – Побудь паинькой, – Мужчина, всё ещё держась за чужое лицо, оттягивает Осаму в сторону, заставив его повалиться рядом. – Потерпи пару часиков и дай поспать. Ещё даже прислуга не проснулась. Чтобы вы понимали, Осаму почти весь предыдущий день – и неделю – проспал, а ночью еле заставил себя уснуть, поэтому бодрствует так рано, что сна ни в одном глазу. Отчего-то он был уверен, что Достоевскому тоже пару часов сна хватило, чтобы полноценно отдохнуть и без особых проблем встать пораньше. Но, ох и ах, Фёдор даже глаза с трудом открывает. – Что я по-твоему эти пару часиков должен делать? – Дазай укрывается одеялом, чувствуя, как становится холодно от открытого окна, а идти и закрывать его лень. Пока шёл сюда, ноги успели замёрзнуть, ещё и прохладный ветерок буквально сдул оставшееся тепло в теле, не хватало ему по второму кругу пройти через мучения и заставлять мучаться вместе с ним других. С тяжёлым вздохом император ворочается на бок, лицом к своему мужу, и максимально серьёзно и коротко предлагает ему ничуть не хуже вариант:   – Спать, – И уж теперь точно со спокойной душой можно прикрыть тяжёлые веки. Удивительно, но в сон провалиться не составило труда даже с таким неудобным матрасом, кой времени у Его Величества отжимает не мало. – Ладно, спи. Но мы встанем, как только начнёт светать. Вообще, второй император ещё в первые недели здесь просыпался намного раньше Достоевского, и, собственно, намного раньше ложился. Всему виной большая разница во времени между Ракрэйном и Аспинес. Например, когда здесь глубокая ночь, на Родине, вероятнее всего, уже обед, ну или хотя бы все в своих домах как минимум встают с постели. Перестроиться было не трудно. Была не была, шатен всё-таки вырубился, но ненадолго. Дазай поначалу и глаз не открывает, просыпается медленно, выигрывая для себя ещё пару минут сладкого сна. Но удовольствие обрывается очень быстро, резко и.. неожиданно. Он каким-то образом обнаруживает себя удобно устроившемся на плече у Его Величества и с обхватившей чужую грудь рукой. В первоначальной реакции выскакивает невесёлый и нервный смешок, после принц старается осторожно отодвинуться подальше, чтобы Фёдор не проснулся ненароком и не застал эту картину. – Время вышло! – Он подрывается с места и стягивает одеяло с супруга. – Хватит спать.   На сей раз пробуждение не было таким тяжёлым, даже наоборот – проснуться получилось с полным ощущением выспанности.   – Тц. Ну одеяло-то зачем утягивать, – И пальцами ног нащупывает оставшийся на постели край, цепляясь за него, и натягивая обратно. – Оно тебе незачем, – Осаму не даёт Фёдору укрыться одеялом, без усилий, но упрямо отталкивая подальше ногой. Он чувствует, как холодок медленно пробирается под пижаму и обволакивает тело, поэтому сам заворачивается в покрывало, накинув на плечи и голову. Иногда Дазаю кажется, что Достоевский и на улице под снегом мирно спал бы, будь его воля. – Прислуга не—   В покои раздаётся стук, закономерно отвечая на вопрос Феди, и спустя секунды дверь отворяется: Мария выглядит обеспокоенной, но вскоре лицо смягчается облегчением. Видать уже пришла тревогу бить, что второй император не на месте.   Итак, чего там Федя наобещал? А, прогуляться, когда шатену лучше станет. Что ж, теперь следует другой вопрос: каков же план прогулки? Его Величество однажды думал на охоту взять Дазая, вот как раз сезон начался несколько дней тому назад.   – Мария. Подай Его Величеству новый комплект одежды, – Достоевский спускает ноги с постели на пол, ощутив от него резкий морозный холод, – ...В наши покои. Там теплее, – Фёдору-то плевать на мороз в комнате, он хоть босиком на балкон выйдет, но здесь скорее не вопрос слабости, а вкуса. Колкие мурашки и медленное онемение конечностей в какой-то степени нравились деспотичному императору, – Встретимся за завтраком, – Обращается к Осаму мужчина, топая по прохладному ковру к окну, чтобы его закрыть. – Ага, я заберу, – Парень невозмутимо потянул за собой одеяло, не желая отдавать себя в руки нещадной прохлады, тем более в самый пик выздоровления. По пути в сторону их общих с Фёдором покоев, Осаму на повороте случайно натыкается на незнакомого ему подростка, с длинными волосами и какой-то книжкой в руках. Тот, видать, тоже не в курсе о существовании Дазая в этом дворце и его статусе, раз служанке пришлось одёрнуть бедного и намекнуть поклониться. Юношу этого шатен впервые видит, и, поверьте, за всё время пребывания здесь успел запомнить всех и каждого; неудивительно, что в тот же момент вспыхнуло любопытство, откуда он взялся. Но спросить напрямую у Его Величества не даёт Мария, которая поторопила второго императора, потому что в коридорах не так тепло, чтобы расхаживать в одной только лёгкой пижаме. Ну конечно, ещё раз получить за этого проказника девушка не готова. Пришлось вежливо попрощаться, вскоре забыть и терпеливо дождаться прогулки. ••• – Так ты решил со мной пойти? Фёдор молча кивает, пока пустая тарелка с основным блюдом отодвигается в сторону, а свободная рука вытирает губы от остатков пищи. Следом чай и десерт, от которого Его Величество успел отказаться до того, как накрыли на стол. Дазай усмехнулся, уже доедая свою порцию: аппетит наконец-то проснулся. – Поделись хоть своими планами, а то я--, – Осаму зачем-то поворачивает голову назад и вновь замечает того светленького парнишку, быстро же он прошёл мимо. – В моих планах не прогулка, потому что в город мы сегодня не выйдем. Я хочу-- – А кто это? Я раньше его не видел, – Обращается уже лицом к Достоевскому. – Выглядит ещё юным. Зачем он тебе? Достоевский недовольно сощурил глаза, постукивая серебряной ложечкой по краям фарфора: сахара нет, так остудит помешиванием. Ну, судя по немногословному описанию, увидел муженёк нового маленького жителя. – Сергей. Молодой эспер, получивший свою способность не совсем естественным путём, – Император берётся за ручку чашки и подносит ту к губам, отпивая совсем маленький глоток. Чай всё ещё больно обжигает язык, но Фёдор упрямо терпит, – Тем не менее, способность полезная, – "И не менее опасная для тебя". – Только по этой причине я оставил его в живых. Пока Достоевский начинает небольшое заочное знакомство с новым жителем дворца, Осаму оперативно забирает его тарелку десерта себе: уж больно ему понравилось, это вам не лимонный пирог. Брюнет всё равно, вон, отодвинул кушанье подальше, а Дазай, между прочим, голодный как собака бродячая. – Да, только вот на вопрос, зачем он тебе, ты так и не ответил, – Парень вздыхает, но настаивать на ответе не стал. Со временем поймёт-узнает-разгадает, на выбор судьбе. – Представляешь, ему, чтобы выжить, пришлось принести в жертву шесть жизней. Он выглядит не только юным, но и смышлёным для своих лет, – А ещё замкнутым и отчуждённым, несмотря на свою невинную внешность. – Смышленным? Тогда припишем к его биографии "зашуганный". Ты бы видел его, когда он меня увидел, – Но тут уже не совсем справедливо, учитывая, что Сыромятников точно не ожидал однажды столкнуться с супругом Его Величества таким спонтанным образом, который будет в...одеяле. и пижаме. Ну, Осаму не кто-то там, позволить себе может, тем более когда вынес противные процедуры лечения. – Кхм, вернёмся к плану прогулки. Точнее, как я уже говорил...   Тут будет уместна шутка, что брюнет словно мать Тереза – а сравнение, притянутое за уши, ведь далеко не первое – подбирает сироток и ютит их под своим крылом. Хотя, что действительно радует, так это более мирный характер Сыромятникова – над ним не нужно искать управу, как над Гоголем, с ним не нужно говорить одно, и делать другое. Парень как миленький примет всё, что ему дадут, за счёт его юного возраста из него, как из глины, можно слепить почти кого угодно. Жаль только, что Фёдор не решил, каким будет будущее у этого ребёнка.   – ...И с нами поедет Иван, – Заканчивает мужчина, делая ещё один глоток чая, – Тебе придётся одеться теплее, поскольку ты только-только стал чувствовать себя лучше. Не хватало, чтобы тебя ещё продуло на охоте, – Действительно не хотелось бы мучаться от нытья ещё неделю. – Ха-ха, без Ивана твоё присутствие кажется уже неполноценным. – А ещё завтра приедет Михаил Афанасьевич на финальный осмотр. – Знаешь, я думаю Михаил Афанасьевич будет доволен результатом, – И впрямь. Лучше ему, конечно, не знать, чего стоило это выздоровление Фёдору и Марие.. – Ты сказал, в город мы не поедем, а куда тогда? Снова по кочкам-лесочкам к родственникам Ивана? – Сейчас если снова шутканёт, что не прочь вновь свидеться с его младшей сестрой, по шапке получит. – Кхм... – Фёдор открывает рот, молниеносно упорядочив свои комментарии, – Нет, в этот раз мы направляемся на север, в лес. Уже как неделю начался сезон охоты, и я решил, что было бы неплохо дать тебе шанс проявить себя, – Ноготь систематически стучит по краю фарфоровой чашки. – В конце месяца проходит фестиваль, который подытожит процент дичи за этот сезон, а также выделит победителей – трёх людей, которые выделились на охоте и принесли самое большое количество мяса. Можешь записаться в участники, а можешь просто остаться в составе жюри. Иван со мной как раз потому, что участвует в этом фестивале. Можно даже сказать, что не он с нами поедет, а мы с ним. Для Осаму это звучит неплохо и гораздо лучше, чем скучная вылазка в город, где наверняка местные барыги вспомнят его, который в прошлый раз не фильтровал свой базар. Правда, участвовать в фестивале парень не собирается: не надо ему это всё. Будет он ещё в холод, как дикарь голодный, бегать за дичью туда-сюда, ну и просто не хочет, хотя охотиться умел, опыт имел хороший, как и навыки. Что-то похожее проводили и у него в стране.. До начала войны. Там Дазай успел наиграться. – Ах, кстати, ты выглядел не очень удивлённым, когда узнал, что я тоже эспер. Неужели ещё тогда догадался? Я про случай с ямой, – Ощущение плавно утекающей из рук силы не оставило равнодушным Гончарова, насколько он понял. Действительно интересно, ибо Осаму на следующий день после гостей Достоевскому столько всего наплёл, мол "нет у него никакой способности, не придумывай, старый." А раз уж тайна всплыла наружу, то и спросить не грех. Достоевский, честно говоря, не ожидал, что его муж может быть настолько... болтливым. Ему даже сравнить не с чем, нет в их веке того, что могло бы по скорости сравниться с болтовнёй Дазая. О, ну, хотя есть. Если Колю Гоголя назвать вещью можно... – Не то что бы не удивился или догадался, скорее... ожидал подвоха после той поездки. Только я вот чего понять не могу, – Аметисты вдруг пригвоздили к месту Осаму, когда брюнет поставил на стол локти – что противоречит правилам этикета – и положил на ладони подбородок, – Зачем нужно было скрывать наличие дара. Я понял тебя, если бы мне не прислуживали эсперы. Не откроешь мне глаза, мой дорогой супруг? – Может, знай Федя раньше об одаренности Дазая, смог бы предотвратить похищение супруга и его пребывание в плену у разбойников. Может, с его способностью они избавились бы от Шибусавы раньше, чем тот успел бы разработать свой план. К слову, брюнет не раз слышал от своего уже бывшего товарища о наличии большой коллекции способностей. «Интересно, она ещё существует, если Тацухико нет в живых? Даже если и существует, то что случится, оставь в ней Дазая с его обнулением» – Рациональность предлагает унять любопытство, опираясь на предположения светлой логики: ничего хорошего, кроме разрушительного хаоса не будет. – В Аспинес много кто скрывает наличие дара. Скажем так, до правления моего отца царил отдельный вид хаоса с эсперами, преступность стремительно процветала, и практически все случаи убийств, похищений, вымогательств и угроз были связаны с одарёнными. Если вкратце, то отец не захотел, чтобы и у меня, и у него возникли проблемы, учитывая статус и саму способность, поэтому скрыл это от всех. Меня с самого детства учили молчать, так что это вошло в привычку, я иногда сам про нее забываю, – Осаму ловит взгляд Его Величества и непринуждённо пожимает плечами. – Да и я не видел основных причин говорить тебе. Это информация ничего бы не дала, а лишний раз перестраховаться никогда не помешает, – Будь его воля, Дазай бы ещё долго скрывал. Приелся устой, не обессудьте. – Шибусава каким-то образом узнал через своих разбойников, которых ещё до его переезда сюда убили, а недавнее похищение доказывает, что осведомленность не на руку конкретно мне.   – Что ж, должен признать, в этом есть своя логика, – Пожимает плечами, как бы принимая ответ. Осаму доедает чужой десерт, выпивает уже теплый чай быстрее Фёдора и резко встаёт, поменявшись в лице на более расслабленное и...радостное. – А теперь на улицу! Федь, ну ты так долго чай свой пьёшь, как-будто специально. Смакуешь, что-ли, – Шуточно закатывает глаза и направляется к выходу из столовой. – Я пойду пока оденусь, – Действительно, ему ж ещё на себя десять слоёв одежды надевать, чтобы не простудиться снова. Пожалуй, в этом деле понадобится помощь служанки.. Если бы он не заболел, то, наверное, не радовался бы так обычной охоте. Но когда выбираешься из оков ограничений, остальное уже неважно. – Умоляю, быстрей!   Брюнет кивает только ради того, чтобы у него над душой не сидели. Как только парень покинул столовую, мужчина с предварительным вздохом дует на напиток, смиловавшись над его не совсем благодарным супругом. Будет он уподобляться ему, ага. Федя делает пару крупных глотков, за которые осушает чашку, и ставит ее в блюдце, поднимаясь из-за стола. Конечно тех секунд, которые он уделил на попытку остудить чай, не особо-то и хватило, поэтому язык и щёки заболели от обжога, а неприятное ощущение расползлось по пищеводу, да только император даже рожи не скорчил: ну еще бы ему корчиться, когда он со свойственным хладнокровием рюмку огненной воды гасит. Не закусывая! ***   – Когда ты уже арбалет поменяешь.   Гончаров закатывает глаза, натягивая тетиву на спусковой механизм и вставляя болт. Они остановились перед самым лесом, чтобы позволить Ивану подготовиться к охоте.   – Новые модели не такие мощные, меня этот устраивает, – Отвечает мужчина, сняв свой кейп.   – Ты просто не пробовал их настраивать. Они абсолютно такие же, как и твой. Это и Осаму понятно, скажи же? – Брюнет обращается к супругу, подставив вместо "ежа" его имя. – А? – Осаму в непонятках поворачивается к Фёдору, немножко прозевав суть, нить диалога и конкретный момент, когда он из него выпал. – А-а.. пф! Да ну, тоже мне, разницы никакой. Просто что-то дороже, а на руках комфорта никакого, – Небрежно закатывает глаза, встав на сторону телохранителя; это не из принципа, забудьте! всё по честному, объективному. – Чего пристал вообще, Феденька? Годы ещё не те, чтобы ворчать, – Чтобы сгладить острые углы, Дазай заговорщически улыбается. – Шутка, не хмуриться, – Ну вот, его теперь с мысли сбили, тьфу. Фёдор откровенно морщится в неприятии сравнений Осаму, но отвечать не решается. Если он рискнёт, то из его рта точно выскользнет что-то ядовитое, а у них только-только общение налаживаться стало, между прочим. Медленно, но верно брюнет дошел до стадии, когда его муж не избегает с ним бесед.   – Вот тебе и ёж. Тьфу, ёж. Его Величество, обобщая, толк тоже знает в снаряжении, – И как хорошо Иван скрыл свою насмешку над Федей! Хотя мужчина протяжно выдохнул, почувствовав себя проигравшим. Лес даже при свете дня выглядит мрачным и глубоким, что потеряться можно. Было бы хорошим вариантом ходить-бродить возле Достоевского, а то со своим ориентиром в незнакомом государстве далеко не уйдёшь – точнее, уйдёшь, но обратно не вернёшься – но второй император скорее тёрку лизнёт, чем откажет себе в таком удовольствии. Хоть где-то он же может оторваться от этого... контроля: пробежится, застрелит кого-нибудь и обратно. Всё остальное время предпочтёт насладиться свежим воздухом, которого так не хватало в душных стенах дворца, под гнётом пристальных глаз Фёдора и отвратительного дёгтя. Потому что, извините, охота – это тяжкое дело, далёкое от простого расслабления прогулки. Независимо от того, охотиться на крупную или мелкую дичь. Шатен понимает, что охота – это не кусок пирога. – Что-то вы долго возитесь, – Парень поправляет оружие, чтобы не соскользнуло, и мчится вперёд на коне. – Мне же необязательно вас ждать? – Риторический вопрос, потому что Осаму уже ускакал. Ответ его мало волнует: разве что догонять придётся.   Император и телохранитель обернулись на удаляющегося шатена, с непроницаемым выражением на лицах. Следят за ним ровно до тех пор, пока тот вовсе не пропадает из поля зрения. И оба молчат, думая, стоит ли что-то говорить, поскольку в головах у них один и тот же комментарий:   «У молодости шило в одном месте.»   – И так... мы сможем найти его потом? – Всё-таки звучит первым Фёдор, как ни в чём не бывало теребя свои перчатки, натягивая их между пальцев.   – Найдём. Я этот лес как свои пять пальцев знаю, – Отвечает Гончаров, повесив арбалет на плечо и запрыгнув на коня.   Фёдору много и не нужно. Пожатие плечами говорит о безусловном доверии словам телохранителя. Медленно они поскакали на своих конях вперёд, стараясь обходить слишком высокие сугробы. Хотя старался скорее Достоевский, поскольку охотился не он, а Гончаров смело прет на коне по сугробам. Как правило, его верный друг не охотится в первые дни на животных покрупнее, предпочитая провести их в "особой" тренировке, выслеживая тетеревов, прячущихся в снегах леса. "Проверка реакции", говорит обычно Иван, когда в очередной раз тащит во дворец тушек пять.   Будучи с Иваном на охоте не в первый раз, Фёдор тоже обладал хорошей внимательностью и быстрой реакцией, поэтому оба мужчины моментально остановились, увидев в метрах десяти, как разлетается снег на сугробе. Император следит за тем, как телохранитель прицеливается, мысленно задается вопросом, где сейчас носит Дазая.   "Ай-яй-яй, как тропа к ведьме заросла, так и ты забыл свои грешки?"   Фёдор медлил секунду, затем моментально дергает за поводья, и конь тут же срывается с места, несясь на всех парах в неопределённость. Достоевский спугнул дичь, Иван, очевидно, будет взбешён, но сейчас есть проблема куда острее. Не заморачиваясь, принц побежал сам не зная куда и завернул в откровенную глубь чащи, услышав хруст веток. Видно, дикие звери давно зарубили себе на носу, что кончина их в этот сезон охоты ждёт, поэтому и бежит сломя голову, но Дазай упрямо идёт на звук. Затаился и выжидает. Стоило ему пройти чуть дальше за дичью, которая уже успела убежать, когда принц чутка промахнулся, как его внимание привлекает давно разрушенная хижина: на обломки бывшего домика Осаму наткнулся ещё раньше, однако только сейчас догнал, что это не просто завалявшаяся разруха. Боже, это-ж в какую глубь он ускакал? Шатен из интереса слезает с коня и оглядывается вокруг, чувствуя смутное и еле уловимое дежавю. Как-будто.. он тут уже был, место кажется непозволительно знакомым. Но бред же! Впервые его нога в леса Ракрэйна ступила! Или.. Осознание ударило в голову, да такое, что мама не горюй. Дазай аж рот приоткрыл от слишком неожиданного поворота событий. Он ожидал всего, но точно не этого. Боже Царя храни, что будет, если отец узнает? – Прогулялся, называется, – Одна головная боль следом за другой. Осаму трёт переносицу и вздыхает; он терпеливо подождёт, пока к нему пожалует кто из спутников. Будь то супруг, иль Иван – без разницы, у кого выпытывать информацию, кто мог убить его родную мать. Тем более он слышит, как кто-то вдалеке скачет в его сторону.   Брюнет сиюсекундно узнает окружение, и знает, где находится изба, похороненная под слоями снега зимой, и густыми мхами летом. Как только император приближается, он замедляет ход, слыша неподалеку скрип снега: телохранитель поскакал за ним. Как только меж деревьев замаячила заброшенная изба, Его Величество стряхнул с себя всё напряжение, образовавшееся в его теле.   "Боитесь кармы, Ваше Величество?"   Да какая к чёрту карма. Прискакав к избе, Фёдор спрыгивает с коня, перекинув поводья. Чудно, вот конь Его Величества, а вот и сам второй император, неуёмный, и, видать, ожидающий его с Иваном прибытия.   – В чём дело? – Ровным тоном спрашивает брюнет, подходя ближе к Дазаю. Осаму, ничуть не брезгуя, успел раздвинуть эти давно заросшие и заброшенные доски, которые раньше служили стенами хижины. И, вуаля! что и требовалось доказать: баночки, тряпки и другой мусор свидетельствовали о том, что Дазай, чёрт возьми, прав. Сохраняя непроницаемое выражение лица, он продолжил рыскать, надеясь найти либо тело, либо какие-то зацепки убийцы. Хотя после стольких лет уже, наверное, бесполезно, но попытка не пытка. Фёдор молча следит за Осаму, включив всё своё актерское мастерство: оглядывается по сторонам, обводя взглядом дом, и даже морщится непонятливо, когда второй император заглядывает внутрь и ничего не говорит. Он подумывает о том, чтобы зайти вслед за ним, но... "Я бы на твоём месте не пересекал порог её избы, когда здесь её сын."   Шепот в голове консультирует его прямо на хо— Стоп, её кто? – Ты знаешь, кто здесь жил? – Спрашивает парень, не поворачиваясь. Что-ж, чего хотел он не нашёл; вылезает и направляется к старому дереву, стоящему совсем неподалёку. – Иди сюда, – Не выдавая в своей речи эмоций, второй император подзывает к себе первого, отряхивая выпуклые корни от снега. Брюнет не отвечает на вопрос, но подходит к шатену. Подходит, смотрит, и.. ха-а, серьёзно!?   Вырезанное на древе имя Дазая видно очень чётко, до сих пор сохранилось, потому что и он, и мать постарались на славу в их первую и, к сожалению, последнюю встречу. Зачем же? Ох, ну..чтобы потешить дитё, который свято верил, что одна небольшая надпись поможет ему однажды найти ее дом, если он затеряется в лесу: мелкий был, можно понять.   – Чего..? – С пассивным удивлением спрашивает Фёдор, якобы не понимая наличие вырезанного имени его супруга, – Ты бывал в Ракрэйне раньше? – Уже с интересом спрашивает он, желая поджечь дом прямо сейчас.   Откуда он мог знать, что у этой женщины есть дети? Откуда он мог знать, что Осаму её сын? Вот это да, женщина нагадала ему в любовники собственного ребенка, интересно, какой была бы её реакция, пойми она тогда, что Фёдору обещана вовсе не возлюбленная, да еще и ее кровинушка. Мужчина вздыхает, желая просто уехать во дворец, хорошенько обмозговав все происходящее в одиночестве за чашкой чая. «Так она всё это время была именно здесь.. в Ракрэйне» – Осаму встаёт с корточек, к тому времени как раз и Гончаров прискакал. Чудно, все в сборе. А теперь... – Кто мог сделать это, как думаете? – Принц уверен, что её убили: она бы не ушла сама, бросив все нужные принадлежности здесь, в случае опасности со стороны жителей, что страшатся перед ликом потомственной ведьмы, смогла бы себя защитить с помощью магии, и, ох, не забываем, что она обещала увидеться с сыном! – Сделать что? – Он играет натурального полу-дурачка, поскольку Осаму не озвучил ни одного из своих домыслов, но Достоевский не может сейчас проявить свое остроумие: не хватало ему пасть под подозрения. – И куда делось тело, – Если честно, больше похоже на то, что Осаму сам с собой разговаривает, ибо этих двоих не замечает, не слушает, где-то в своём мире находится с задумчивым видом. – Тело? О, здесь жил кто-то из твоих родственников? – Федя, ты точно не знаешь, где могла проживать та твоя ведьма, которая на совершеннолетии и коронации присутствовала? Мне надо ее найти, – Во-первых, у всех женщин, обладающих нечистой силой, есть связь, во-вторых, она бы здорово помогла разобраться во всей путанице и.. чертовщине.   Император смолкает, теперь с особой осторожностью обдумывая свои ответы наперёд. Что ж ему так в жизни везет – это ж надо было убить мать Осаму. Прибывший Иван немного успокаивает тревожную душу брюнета. Почему? Да сейчас сами поймёте.   – Точно, – Отвечает он, повернувшись к дому, – До момента, как прискакал сюда. Иван знает, где она жила, и он направил меня сюда, предложив проверить, есть ли здесь ты.   – И не ошибся, – Нейтрально поддерживает телохранитель ложь императора, слезая с коня и подходя к правителям. Будет, наверное, справедливо объяснить Гончарову, как они останутся наедине, в чем же дело, но.. это не то, что он хотел бы рассказывать даже своему самому близкому человеку.   Его Величество терпеливо не выдвигает верных предположений, только ждет ненужных ему объяснений, чтобы снова узнать и понять, что да как здесь произошло. Единственное, принимает максимально задумчивый вид, будто пытаясь догадаться, о чем таком разглагольствует Осаму. Ждать объяснений пришлось недолго. – Когда я был намного младше, мне удалось встретиться со своей матерью, я тогда ещё не понимал, где мы находимся. Просто знал, что в лесу. Но оказывается она сбежала в Ракрэйн и жила здесь, в этом доме.   Мужчина в лёгком удивлении поднимает брови. – То есть ты хочешь сказать, что твоя мать – та самая ведьма? – "Ну прямо-таки незнайка" – О чёрт.. – Достоевский делает шаг назад, поджимая губы, – Так вот, почему она вдруг пропала с горизонта... – Демонюга уже валялся бы на снегу со смеху. – Чёрт, мне... мне жаль, Осаму.. – Фёдор тянет к нему руку, словно желая подбадрить его, похлопать по плечу, но намеренно замирает, якобы осёкшись: человек переживает потерю, лучше не трогать. Дазая очень смущает наплыв чувства сострадания Достоевского – человека, который не проявлял раньше к нему ничего, кроме насмешек и скупости. Ох, вы думаете Осаму поверит, что Фёдора так трогает смерть родительницы его супруга. Император запомнился всеми в мире, как жестокий и деспотичный правитель, что шёл на самые радикальные меры, дабы, например, забрать принца с Родины себе, преследуя лишь свои, не ясные никому, цели. Его поведение не внушает доверия, но.. раз ненаглядный решил устроить драматическую сцену и похвастаться актёрским талантом, то и Дазай отставать не будет. Фиолетовые глаза неотрывно следят за Осаму, император уже хочет опустить руку, поскольку надобности держать её дольше нет, однако к тому, что происходит далее, император был абсолютно не готов. Секундное молчание, глубокий вздох; Дазай подходит ближе и стягивает перчатку с руки брюнета, что застыла протянутой к нему, и мягко кладёт холодную ладонь на свою щёку, слегка трётся, прикрыв на мгновение глаза. Фёдора, наверное, только второй раз в жизни застигают врасплох прикосновения со стороны, но сейчас это ощущается в разы страннее. Ему хочется отнять руку, перчатку, потому что эти прикосновения для него в новинку, мешаются с неловкостью и недоумением, что даже на лице теперь они описаны. Брюнет пару раз моргает в неверии, затем моментально приходит в себя, поджимая сочувственно губы и большим пальцев огладив румяную кожу, словно пробуя на вкус и цвет новый для него опыт. Тут даже демонюга присвистнул. Жаль, что только одному ему, и на ухо. – Значит, найду другой способ, а сейчас.. – Парень выжидает минуты две и льнёт к Достоевскому, пока тот сам не отстранился, обвивая руки вокруг чужой шеи и прижимаясь. Ломать комедию, так ломать комедию. Теперь парень начинает подозревать Фёдора, хотя абсолютно никаких прямых оснований для этого нет. Интуиция и шестое чувство, ничего более. Дазай не будет выстраивать теории и нападать раньше времени, иначе облажается. Он подождёт, присмотрится, а пока...пока театр одного актера. Феде, казалось бы, больше дивиться нечему; всё, приплыли, конечная точка, да и тут жизнь хорошенько огрела по затылку палкой. Хотя зачем палкой, если жизнь сама как одно большое бедствие. Но чего ж попусту разглагольствовать, вон, император испытывает мощнейший шок за всю жизнь: чего-чего, а объятий от Дазая он мог только во сне ожидать. Его Величество пытается вдохнуть максимально расслабленно, не выдавая своего напряжения, и только аккуратно обхватывает руками тело второго императора и кладет ладони на его спину, совершенно неуверенно, поскольку практики в объятиях у него вообще не было. И, к сожалению, чувства самого супруга стали последней мыслью Фёдора. Осаму прячет замёрзший нос в шее, зарываясь сквозь мех к голой коже, чтобы уж наверняка согреть, да мимолётно поглядывает на Ивана. Что-ж, его реакция и мнение Дазая меньше всего беспокоит. Фёдору хочется отстраниться, когда тот особо настойчиво лезет ему под воротник кейпа, когда ощущает холод чужого носа на своей шее; впервые Достоевский так не рад мерзлоте, вызывающей колючие мурашки по его теплой коже. Наверное это то, к чему он должен будет привыкнуть потом, даже полюбить. Принятие приходит быстро, со смесью сомнения и удивления на лице Фёдор мягко гладит по спине Осаму, оказывается искренне желая его утешить. – Сейчас пойдем домой? Я устал и не могу тут находиться, – Просит тихо, чутка сильнее прижимаясь к шее. Вполне правдоподобно, ибо Фёдор не знает, что, на самом деле, настолько близко к сердцу ситуацию не воспринял. Однако отмщения за себя и отца хочется, как и унять любопытство. И во дворец тоже хочется, потому что нужно всё хорошенько переварить.   – Я могу помочь в расследовании, – "О-ХО-ХО. Что?" – В нашем архиве достаточно... много разного рода бумажек. Документируется большая часть истории Ракрэйна и его жителей. Что-нибудь о твоей матери точно найдётся.   Конечно найдется, однажды он уже держал на руках информацию о ней. И имеет её сейчас, при себе, но в своей голове, только вот никогда не признается.   – Хорошо, – Соглашается Фёдор, всё же выпутавшись из объятий супруга, обращаясь затем к Ивану, – Ты можешь остаться, если хочешь поохотиться.   – Да, пожалуй. Осаму ранее жаловался, что скоро стухнет от скуки во дворце, ибо выходить ему запретили, но сейчас такое ощущение, будто за одну прогулку вселенная решила отыграться за все предыдущие дни, подкинув приключение-проблему, с которой придётся разбираться. О, у Дазая и его чувства долга нет выбора, не смотрите так! Он и сам, если честно, не был шибко против занять чем-нибудь себя и свою головушку. Правда, вся дорога уходит у него на раздумья, стоит ли проинформировать отца, поскольку тот ещё не теряет надежду, что однажды снова встретится с любимой и единственной. Ох, он расскажет обязательно, но только когда найдёт убийцу или, как минимум, узнает причину смерти, обшарив весь архив, если понадобится, попросит помощи у другой ведьмы.