The beginning of the end.

– Короче, вылез. В таверну потяпал ну и пока оттуда не выходил, – Никола опирается рукой о спинку стула, отклячив бедро, и рукой раскручивает в воздухе свою косу, по часовой и обратно. Как всегда беспечен и ребячлив.   Новости более-менее хорошие. У Фёдора даже отлегло. Исчезновение Осаму не стало сюрпризом, в тот же день за ним уже приглядывали. Конечно, не сутками напролёт, но пару часов наблюдений хватило, чтобы понять факт нахождения Дазая в доме простых горожан. Фёдор даже не поленился узнать, что за дом, кому принадлежит, чтобы в конце концов понять, почему задницу шатена не вышвырнули оттуда еще в первый, Бог с ним, во второй день. Не то чтобы результаты радовали, но они и не разочаровывали: как минимум у муженька был кров и еда.   Правда, по большей части Достоевский себе места не находил: с уходом Осаму затих и его потусторонний партнёр. Ни ехидных шуток, ни шиканий на беглое "Боже" в речи. Пару дней император и за работу не брался, страшась, что, возможно, дьявол взял, что хотел, и свинтил восвояси, в свой потусторонний мир. Возникала идея проверить, обрел ли он полное бессмертие, но рассудок взял верх над сомнениями. Если бы Фёдор знал, каким образом всё закончится, было бы менее тревожно. Не верится ему, что по выполнению условий тут же вспыхнет огонь, нарисуется пентаграмма и перед ликом возникнет величественный образ Лукавого.   – Продолжай следить. Если он пошел в ту же таверну, что и в прошлый раз, его могут узнать, – Мужчина встает из-за стола и подходит к окну, сдвинув тюль.   – М-м, знаешь, ну это как-то скучно. Мне уже немного надое-э-эло, во-от, – Но на капризы отвечают лишь суровым взглядом, на который Коля недовольно хмурится и показательно закатывает глаза, – Ну ладно, ладно. Слежу я, – И прямо в кабинете скрывается в своем плаще, исчезнув прочь. Император открывает окно нараспашку, впуская мороз в кабинет, и кладет ладони на раму. Холод пробегает мурашками по его коже, лезет под одежду, но оказывает освежающий, успокаивающий эффект. Выдох становится видимым, словно осязаемым, тут же растворяясь в воздухе. «Когда ж твой блудный сын вернётся, Танэ?»   Почему-то Фёдор даже не рассматривал вариант того, что Осаму может не вернуться, только если по причине смерти. От живых рук или не совсем – разницы нет. Как бы не хотелось признавать, но даже без обиженного, ненавидящего его всей душой Дазая дворец словно опустел. Его обитание придавало этому месту маломальское, но всё равно существенное ощущение уюта, жизни. Фёдор не может подобрать правильного слова, но общая мысль такова, что дворец ему не мил. Не то что бы ему когда-то он нравился, просто теперь здесь находиться в разы отвратнее.   Сейчас император несвойственно для себя осматривал картины, украшающие длинный коридор: на каждой нарисован правитель, предшествующий другому правителю, и здесь был общий портрет его матери и отца. Теперь брюнет особенно внимательно вглядывается в образ своих родителей, пытаясь подметить внешние сходства, вспоминая, что, по факту, сам он является продуктом запретной связи. Невольно задаётся вопросом, а правда ли вся его династия черна, но ответ быстро всплывает в голове воспоминанием своей физической слабости и отвратительного иммунитета, с коими он должен был покинуть мир еще младенцем. Не срослось.   Достоевский бросает это дело, продолжив свой путь в покои. Устал ждать вестей от Николая, зная, что тот наверняка обижен, и таким образом пытается мстить ему. К сожалению, Гоголь не глупец, и знает, видит, как неймётся тревожному императору. Пускай чуть дольше чахнет в котле сомнений и догадок. *** Уже одиннадцатый час, в столовой тихо. Стол накрыт на одного, и это далеко не Фёдор – он, скорее, проверяет следы присутствия супруга. Либо светит ему поздний завтрак, либо не светит вообще. Мужчина покидает столовую, выходя в главный зал. Слышен цокот каблучков служанок, недалеко от лестницы замечена одна из них – Маша, держащая в руке стеклянный стакан с водой: проснулся муженёк.   – Лиза, – Мертвецким звоном отражается низкий грубый голос от стен дворца, – Помоги Его Величеству одеться и подготовиться к выходу. А его спутницу... пускай возьмут под стражу, но без шума. Так, чтобы Дазай ничего не увидел. Пускай позволят ей уйти из дворца мышкой, а потом перехватят на выходе.   В ответ он получил молчаливый кивок, поклон и сиюсекундное повиновение.   "У-у, какая выдержка! Даже не скажешь, что ты закипаешь от злости."   «Злости? О, это трудно назвать злостью.» – То, что сейчас испытывает Фёдор, тяжело поддается описанию. Это не одна эмоция – это вихрь, шторм из негативных чувств, что сулит разрушение всюду, где ступит нога императора. В душе мерзко скребётся что-то безумно тяжелое, давящее, виснет когтями на рёбрах и тяжелым весом сидит на его органах, сдавливая змеиным хвостом легкие и гортань. Фёдору кажется, будто у него глаз и уголок губ дёргается, дрожит, благо, обходится он импульсивными частыми сокращениями мимических мышц. В общем, не трясет, уже чудесно.   На улице уже стоят два жеребца, подготовленные к... прогулке. Фёдор одет в легкий кейп, не такой увесистый, как обычно, из-за чего холод пробирает до костей, и император терпит, смакуя каждое покалывание в своем теле – отвлекает, остужает.   – Выдвигайтесь с псами на северо-восток. Остановитесь у окраины леса. Борзых до моего прибытия не выпускать, – И когда один из уличных дозорных уходит, чтобы сейчас же исполнить приказ, к нему подходит Иван. Беспокойства его лик не выдает, но душа на месте не сидит даже после того, что произошло неделю назад. Позабылось уже.   – Собираешься закопать ее в лесу?   – Нет, вовсе нет. Но лес действительно входит в мои планы, – Фёдор даже сквозь рвущиеся чувства остается хладнокровным, только зубы слегка постукивают – можно сослаться на мороз, – Ты вовремя. Следуй-ка за ними.   – Почему ты так поздно узнал? Очень непохоже на тебя.   – Потому что Николай тот ещё сукин сын, – И тут Гончаров удивленно вскидывает брови – лично он впервые слышит, как Его Величество бранится. Да и такой отзыв о юном рыцаре. Помнится Федя пылинки с него сдувал, а тут... – Он специально не стал докладывать мне сразу. Явился сразу после того, как я услышал Дазая в покоях. В прочем, уже не так важно. Что сделано, то сделано, давай, иди. Они уже должны были перехватить ту дрянь.   Действительно ли питал Фёдор ненависть к той девушке? Нет, скорее она просто стала козой отпущения. Хотя не исключено, что по заслугам воздастся и ей, и его благоверному. Достоевский не оставит это так просто, как бы стойко он не переносил всю тяжесть измены внешне, внутри он продолжает принимать череду импульсивных решений, что совершенно несвойственно его характеру. Достоевский понимает, что, скорее всего, он полюбил другого человека, в других обстоятельствах, но... это ведь буквально один и тот же человек: Осаму Дазай, бывший наследный принц Аспинес, что здесь, в реальности, что там, во сне. Как ни странно, измена ломает, бьет по уверенности, выворачивает внутренности наизнанку, выводит из себя, оставляя только чувство предательства. Императору думается, что даже побег из страны не стоял бы рядом с поступком Дазая. Черт, да каким бы отвратительным, мерзким, ужасным и ненавистым не был бы Фёдор, измена – это последнее наказание для него, это все равно, что растоптать честь обоих императоров, опорочив их имена. Брюнету не составит труда скрыть этот факт от общественности, но жить с этим в одиночку... это будет то еще испытание. Его бессмертное бытие станет ему ненавистно такими темпами.