Между третьим и вторым

Пустил бы он Микки Милковича в свой дом, оставь его Мэнди ночевать на коврике в подъезде? А если предположить, что он за эти пару лет всё же научился пользоваться мылом? От этого вопроса, проводившего Йена в царство снов, на утро не остаётся и следа. Как бы утешительно-знакомо ни звучали перебранки Милковичей перед сном, бодрый и здравомыслящий Йен точно не хочет ввязываться в их разборки. Он пришёл к этому выводу, как раз проснувшись среди ночи от громких стуков в дверь на третьем. На всякий случай проверил глазок — никого. Нет, он точно не хочет становиться частью подобных семейных драм. И он хочет верить, что поступил бы правильно, спустись Микки той ночью на второй и постучись уже в его дверь. Благо, этого так и не произошло. Но что-то не даёт Йену покоя, пока он принимает душ, завтракает, ставит напоминание на телефоне: «Купи уже грёбаный кофе!». Мэнди же не могла на самом деле…? Медленно открывая дверь квартиры и выглядывая на обманчиво тихую и пустую лестничную клетку, Йен молится о том, чтобы его опасения оказались всего лишь симптомом кофеиновой ломки. Но нет. Микки-мать-его Милкович. На треклятом диване. Лежит, сложив руки на груди и смотрит в потолок. Очень злой. — Хуле уставился? — цедит, не сводя взгляда с потолочных трещин, пожёвывая щёки изнутри и, видимо, представляя, как открутит Мэнди голову. — И тебе привет, — слабо усмехается Йен — честно, на этот раз он даже не впечатлён, — уточняет, неторопливо поднимаясь на пролёт вверх: — Из собственной хаты выперли? — ответом служит то, как Микки, с усилием прикрыв веки, тяжело вздыхает, садится. Какое-то время он молчит, глядя куда-то в сторону, но наконец решается — поднимает на парня взгляд, бросает небрежно, как будто вовсе не об одолжении просит: — Иди и скажи этой манде, чтобы пустила меня. Йен насмешливо щурит глаза, ухмыляется: слово «пожалуйста», а также чувства неловкости и стыда — всё это Милковичам не знакомо. Но кажется, ещё секунда в этой затянувшейся тишине, и Микки не выдержит — сбежит через крошечное окно под потолком: сидит, как на иголках, мечась нервным взглядом по лицу Галлагера — ему неловко и стыдно, и от этого он начинает злится. — Вот как, — наконец выдыхает Йен, вдоволь насладившись зрелищем, добавляет, выждав ещё пару напряжённых мгновений: — Думаешь, она меня послушает? Видимо, всё же уловив в его словах готовность помочь, Микки, облегчённо выдыхая, поднимается с дивана и, заметно оживившись, поднимается на третий: — Да вы же, бля, как Чип и Дейл, — у двери прижимается к стене, чтобы его не было видно через глазок, машет рукой, мол, шевели батонами, Галлагер. Йен поднимается следом. Стучит в дверь с надписью 3С и, когда слышит шаги, произносит бодро: — Мэнди, привет, это я, — с ходу называет себя, чтобы не словить ненароком с утра пораньше десяток посылов нахуй, предназначенных не ему. — Этот долбонавт там? — без лишних формальностей спрашивает девушка, явно пытаясь высмотреть брата через глазок — эти двое точно родная кровь. Йен бросает короткий вопросительный взгляд на Микки, и тот быстро машет кистью у горла, мол, нет, нихера меня тут нет. — Да, он здесь… — Йен всё же решает сказать, как есть, и Микки раздосадованно всплёскивает руками, беззвучно матерясь. — Скажи ему, пусть идёт нахер, — цедит Мэнди. — Это, блять, мой дом! — взрывается Микки, раскрывая себя, отпихивает Галлагера от двери, выходит в поле видимости глазка, наклоняется к замочной скважине и орёт: — Мой! Сука! Дом! — А нехер было меня бросать одну! — верещит в ответ Мэнди, и Микки, припечатав кулаком по двери, проходит к лестнице и садится на ступеньки. Видимо, этот же разговор уже состоялся прошлой ночью. — Ёбнутая сука, — ворчит, оборачивается через плечо на дверь. — Нахуй я вообще тебя пустил! — Мэнди глухо матерится в ответ. Йен тяжело вздыхает — второе утро второго выходного начинается с этих двоих. — Чего ты хочешь, Мэнди? — спрашивает Галлагер, мягко вклиниваясь где-то между «мудозвоном» и «хуесосом». — Извинений? — предполагает, на что Милкович со своей ступеньки плюётся ядом: — Да нихеря я не буду извиняться! Это, блять, мой дом! — Ну хочешь, я ему в рожу дам? — продолжает Йен, не обращая на него внимания, и на это заявление Микки подскакивает на ноги и угрожающе приближается, снова пихает парня в плечо: — Слыш, Галлагер! — но больше ничего не говорит — молча смотрит на дверь, прикрывает глаза, собирается с мыслями, и наконец выдаёт, явно скрепя сердце: — Хорошо, ладно. Ты была права, — за дверью выжидающе тихо. Микки коротко косится на Галлагера, вздыхает: — Фильм на твой вкус. Каким образом Йен Галлагер оказался на диване в гостиной Милковичей, для него всё ещё загадка. Пока он делал запланированные на сегодня дела, убирался у себя, ходил в магазин, готовил себе еду на неделю, его брови были удивлённо приподняты — он всё никак не мог понять, как это вышло. И когда к обговоренным семи постучал в 3С, до последнего ожидал услышать удивлённое «ты чё, обдолбался?». «Возможно, обдолбался» — кивает сам себе, входя в гостеприимно распахнутую дверь и всё ещё не зная, как к этому относиться. Но чего только стоит довольная Мэнди, шуршащая пачкой чипсов между ним и Микки. И чего только стоит Микки, послушно смотрящий в экран их небольшого телевизора с ебалом, полным вселенской муки. — Это что, — подаёт голос Милкович на первой минуте фильма, когда жуткого вида логотип кинокомпании появляется на экране, — грёбаный ужастик? — Мэнди не отвечает — довольно усмехается, вовсю жуя чипсы и протягивая Йену пачку. — Скажи, что он хотя бы про маньяков? — не унимается тот и умоляюще смотрит сестре в висок. Ответ не заставляет себя долго ждать — на экране появляется надпись «Дом зла», — и Милкович отчаянно стонет. — Скажи спасибо, что Мэнди «на свой вкус» выбрала хоррор, а не гей-порно, — не упускает возможности подколоть парня Йен, как-то чересчур быстро осваиваясь в новой-старой атмосфере посиделок у Милковичей. — Нихера у вас «старые добрые»! — на удивление, нисколько не смутившись, восклицает Микки, намекая на их с Мэнди диалог в коридоре, и Йен не может сдержать улыбки — всё-таки подслушивал, сучёнок. Всё слышал и не сказал ничего против. И даже теперь: он мог бы, попав наконец домой, благополучно послать сестру нахуй с её невероятными идеями, и хер бы кто ему что сделал — полаялись бы и забыли. Но он сидит и смотрит фильм. Потягивает пиво, таскает у сестры чипсы, подскакивает на скримерах и материт Мэнди на чём свет стоит. Ворчит, как тупо то, что делают герои на экране, а потом вцепляется сестре в предплечье, когда музыка нагнетает, обещая очередной скример, да вцепляется так, что Мэнди шипит и лупит его подушкой. На вкус Йена, ужастик полное дерьмо, но они на удивление хорошо проводят время, и Йен действительно чувствует укол ностальгии по «старым добрым». Когда фильм подходит к концу, на улице уже темно. — Пиздец они тупые! — стонет Микки, откидываясь на спинку дивана и прикрывая глаза, когда последний герой трагически умирает от рук взбесившейся твари из ада. — На их месте я бы просто взял дробовик и… — Ты бы бегал от призрака с дробовиком? — поражаясь гениальности, граничащей с суицидальными наклонностями, усмехается Йен. — Да это же, блять, дробовик, Галлагер! — самоуверенно заявляет Микки. — Это он бы от меня бегал! — Я ничего тупее в жизни не слышала, — кривится Мэнди. — Ой, посмотри на неё! Точно первая бы сдохла, — дразнит её в ответ брат. — Эй, я что, по твоему, совсем тупая? — взвивается Мэнди — сложно сказать, в шутку или всерьёз, — и набрасывается на парня, припечатывая того подушкой. — Хотите увидеть кое-что действительно тупое? — посмеивается Йен, перетаскивая ноутбук себе на колени подальше от ввязавшихся драку Милковичей, и вбивает в поиск фильм, под который они с Тревором заснули на прошлой неделе, ставит на скачивание. Тем временем ему почти прилетает подушкой по лицу, и он поднимает на ребят взгляд как раз на моменте, когда Мэнди спинывает Микки с дивана и тот, падая на пол, вскидывает руки в примирительном жесте. Они ещё какое-то время обмениваются оскорблениями, посмеиваясь и шумно дыша, и вскоре Микки, поднимаясь на ноги, говорит: — Нам нужно ещё пиво. — И чипсы! — воодушевлённо добавляет Мэнди. — Как насчёт замороженной пиццы? — предлагает Йен, откладывая ноутбук и поднимаясь с дивана, фиксирует активные кивки головой от Мэнди и явно одобрительное бормотание Микки уже из коридора: «О да, чёртова пепперони!» Уже накинув куртку, Йен заглядывает в проём гостинной: — Стой, а ты с нами не идёшь? Мэнди виновато улыбается, и, прежде чем парень успевает что-то ещё спросить, Микки хлопает его по плечу, мол, погнали, и кричит сестре напоследок, звеня ключами: — Запрись! На улице темно, сыро и холодно, из-за с полупустой парковки поднимается порыв промозглого ноябрьского ветра. Йен ёжится в своей тонкой куртке, по привычке окидывает взглядом улицу в подтёках жёлтого фонарного света — никого, только припозднившегося алкаша ветром гонит куда-то к ближайшему забору. Микки уже прилично ушагал вперёд, так что приходится его догонять. Тот прикуривает, дышит на окоченевшие пальцы. Вопрос вырывается сам собой: — Почему она не выходит из дома? Смерив парня беглым взглядом, Микки мрачно усмехается, затягивается. Какое-то время они идут молча. В перебоях тусклого фонарного света и переулочной темноты рассмотреть лицо Микки практически невозможно, но Йен не задаёт вопрос вновь — расскажет сам, если посчитает нужным. И в самом деле, на очередной затяжке тот говорит: — Не хочет светиться, — и, поймав вопросительный взгляд, нетерпеливо взмахивает рукой, объясняет: — Боится, что этот уёбок её найдёт. — Кеньятта? — уточняет Йен, чувствуя, как сжимаются кулаки и в груди всё холодеет. Кивнув, Микки вновь мрачно усмехается, выпуская серый дым, глядя куда-то вверх по улице: — Пусть только сунется. Мне, бля, даже в тюрячку вернуться не жалко, — он звучит серьёзно — явно не приукрашивает, — и от этого становится тошно. Йену хочется как-то помочь, и он судорожно перебирает в голове мысли, цепляется в итоге за самую, на первый взгляд, стоящую: — Он же, вроде как, на УДО? Может, можно его как-то легально прикутать? — но на это парень, затянувшись последний раз и швырнув бычок в кусты, щурится, явно оценив идею, но с сомнением покачивает головой — так просто всё не обойдётся. Тяжёлый разговор приходится оставить в тёмных сырых переулках — не хорошо с таким в супермаркет, пусть на двери и нет запрещающей наклейки. Под ослепляюще-яркой иллюминацией круглосуточного парни берут всё необходимое, тихо переговариваясь уже о ценах и акциях. Чипсы, пиво, замороженная пицца. Йен с интересом следит взглядом за Микки, когда тот идёт к кассе — вот это новости, — и Милкович, смекнув, на какое недалёкое прошлое намекает рыжий своими удивлённо приподнятыми бровями и тупой ухмылкой, показывает тому средний палец, спешно отворачиваясь и кивая знакомому кассиру. Но тень тревоги преследует их на обратном пути, и чтобы отвлечься, Йен заводит непринуждённый разговор, который, на удивление, идёт довольно легко: он рассказывает о том, как съехал, про работу и дальнейшие планы, а Микки усмехается, что тот, может, в люди выбьется и начнёт слать деньги в благотворительные фонды, за счёт которых они с Мэнди будут существовать, когда их вышвырнут к херам за неуплату или прочее дерьмо — «ты вообще в курсе, сколько девки тратят воды?». Может, дело в темноте. А может, что-то на самом деле изменилось — в них обоих. Но болтать с ним вот так, ни о чём, кажется, даже неплохо. Мэнди встречает их на пороге и с ходу запихивает пиццу в разогретую духовку, тоже вовлекаясь в разговор. Они смотрят ещё один фильм. В этой компании третьесортная комедия залетает на ура — чувство юмора у Саутсайдовских детишек одинаково херовое, — но, опустошив уже знатное количество пивных бутылок, ребята всё же отвлекаются на очередной бессмысленный разговор в стиле сколько бы каждый из них протянул, оказавшись на улице. — С таким подходом сдавать тебе бутылки до конца дней своих, Галлагер! — со знанием дела заявляет Микки в ответ на пару предложенных Йеном вариантов и кивает головой в подтверждении собственной правоты. — Да? — усмехается Йен, заваливаясь на подушки и делая большой глоток пива. — А ты что предлагаешь? — Отвечаю, он бы пошёл блядовать! — немного пьяно мычит Мэнди, будто даже и не иронизируя, и стекает по спинке дивана, вытягиваясь. Микки пинает её в бок и она шипит и, вцепившись тому в штанину, пытается стянуть с дивана. Йен благоразумно отставляет пиво, поднимается на ноги и, схватив парня за лодыжки, оттаскивает от сестры, утешает его, посмеиваясь: — Тебе нечего стыдиться, Микки, трясти задницей в клубе может быть довольно прибыльно. — Иди на хуй! — шипит тот и пинается, пытаясь вырваться из хватки, но парень стаскивает его с дивана, так что тот глухо ботается спиной об пол, и волочит по полу чуть ли не до самого коридора. — Сукин сын! Пизда тебе! Мэнди восторженно вопит, как будто уже поставила деньги на потенциального победителя этой схватки. Но вместо гонга, знаменующего начало боя, вдруг раздаётся лязг по батареям, и вмиг притихшая компашка слышит раздражённый голос соседки сверху: — Заткнитесь! У меня ребёнок спит! — и как подтверждение — в квартире над ними, нарастая, раздаётся детский вой. — Бля, — выдыхает Йен. — Ой, да пусть на хуй идёт, — ворчит Микки, высвобождая свои ноги из ослабшей хватки, и, напоследок несильно пнув того в колено, поднимается. — Предлагаю перейти ко мне, — всё же настаивает Йен, не желая портить отношения с очередными соседями, о существовании которых он даже не знал, добавляет, окидывая Милковичей насмешливым взглядом: — Мои соседи сверху, конечно, те ещё фрики, но, думаю, копов вызывать не станут. — и, быстро догнав, о чём речь, те расплываются в одной на двоих хищной улыбке. Возможно, виной всему пиво. Даже не «возможно», а «скорее всего». «Точно-точно» — Йену знакомо, как ненавязчивое опьянение умеет сглаживать углы и разрешать внутренние противоречия. То, что вызывало вполне разумное отторжение с утра, теперь грядёт в двойном размере и ощущается при этом закономерным и естественный. Он мягко отпихивает мысли, ноющие, что он только недавно прибрался, пока они вместе собирают недоеденное, недопитое и чуть подгоревшую пепперони в пакеты, переносят тусовку на этаж ниже. И он оказывается прав — ничего страшного не происходит. Они ещё немного выпивают под очередной отстойный фильм, накуриваются чем-то, что прихватил с собой Микки, и уже ближе к одиннадцати рубятся в мортальник на стареньком иксбоксе, доставшемся Йену от старшего сына Клэйтона, когда тому на рождество подарили модель поновее. И нет ничего страшного в том, что теперь Йен каким-то образом оказывается между братом и сестрой, яростно клацающими на кнопки джойстиков. Договариваться о порядке очереди у Милковичей не принято: кто успел, тот и съел. Так было, в прочем, и в семье Галлагеров, так что Йен просто устраивается поудобнее и следит за игрой, наслаждается знакомым чувством: раньше они, бывало, тоже зависали вот так, втроём, пусть и нечасто, и Йену в такие дни никогда не удавалось поиграть… Тогда он был вынужден заткнуться и наблюдать. Сейчас же ему спокойно и… радостно? Он переводит на Микки удивлённый взгляд — следит за игрой, угадывая ход событий по разноцветным вспышкам на его лице. Независимо от того, сколько раз за последние пару дней Йен приходил к тому или иному противоречивому выводу, вопрос по прежнему открыт — что изменилось в этом придурке с тех пор? И вопрос этот уже не просто из любопытства — он почему-то тревожит, даже слегка пугает. Микки же сосредоточенно клацает комбинации и даже не обращает внимания — цедит ругательства, когда сестра надирает ему задницу. Он всё тот же неотёсанный грубиян. Без целей в жизни. Со всего двумя коммуникативными навыками — и на них набито «иди на хуй». Так что изменилось с тех пор? Помнится, раньше Йену пару раз казалось, что от вида грёбаного Милковича у него как-то иначе сводит в ужасе кишки, чем у всех остальных с района, кому хоть раз приходилось иметь с ним дело. Отплёвываясь от крови и прижимая пакет со льдом к разбитому носу, Лип шипел проклятия и желал подонку смерти. Убегая от Микки и его братьев по закоулкам их гадкого райончика и прячась за мусорными баками, пока те, потеряв его из виду, орали, что убьют его, Йен, с колотящимся как бешенное сердцем, никак не мог поверить в то, что это всё по-настоящему — никак не мог стереть с губ безумную улыбку. Ну, может, он в самом деле был безумен — во всяком случае, безумнее остальных, — потому что, зависая с Мэнди, обрёк себя на то, чтобы каждый раз ловить испепеляющие взгляды её братца. И заодно видеть тупые рожи остальных Милковичей и отца-подонка, когда тот на короткий срок выходил из тюрьмы. И не шутка ли судьбы, что теперь, решившись оставить всё и начать новую жизнь, он почему-то снова встретил их и за пару дней стал к ним ещё ближе, чем раньше… Может, эта часть его жизни не должна была меняться. Может, он так и остался тем глупым сорванцом, удирающим от вооружённой шпаны, прячущимся за мусорными баками и почему-то уверенным, что Микки не сможет… Или точнее сказать — не будет… Микки на самом деле очень сильно хочет… Но боится. — Эй, прикрой меня, — вдруг тихо говорит ему в ухо Мэнди и всовывает ему в руки свой джойстик, на что Микки, хищно скалясь и не отводя горящего азартом взгляда от экрана, кричит: — Удираешь? Так-то! — Я в туалет, — бормочет она уже из коридора, и Йен, вынужденный быстро соображать, на какие кнопки жать, может поклясться, что слышит, как шуршит куртка и открывается входная дверь. Он кричит ей вслед недоумённо: — У меня в квартире тоже есть туалет! — но Мэнди хлопает дверью, а Микки уже снял ему половину здоровья и вопит кровожадно, нанося удар за ударом: — Я надеру твой зад, Галлагер! Йен позволяет ему победить: опускает джойстик на колени, запрокидывает голову на спинку дивана, искоса смотрит на пляску красок на лице парня, разглядывает его профиль и черты лица, когда тот с победным кличем делает фаталити и встречается с ним взглядом, довольно улыбаясь. Йен щурится, меняет положение головы и смотрит под другим углом — что-то не так, что-то выбивается из привычного образа, что-то всё-таки едва уловимо изменилось в лице парня, теперь недоумённо поднявшего брови и плотно стиснувшего губы, — потяни — и маска спадёт. Йен наклоняется ближе. Потяни — и… Он протягивает руку, касается пальцами тёплой кожи там, где заканчивается челюсть, чуть поглаживает — ничего, никакого хлястика, чтобы, потянув, содрать с парня этот образ вечно готового к драке урода с Саутсайда. — Ты типа… — тянет Микки и хмурится, на мгновение потеряв мысль, но поднимает на Йена твёрдый взгляд спустя мгновение. — …хочешь со мной переспать? Йен хмурится в ответ — он никогда не ставил вопрос таким образом. — Да, — говорит, будто на пробу, растерянно хмурясь. — Хули да? — огрызается парень, будто по привычке, и недоверчиво хмурится, покусывая губу, — будто не был готов к такому ответу, будто мог понять что-то не так, — но спустя пару мгновений заключив, видимо, что ему поебать, что Галлагер там на самом деле хочет, тянется к нему и пробормотав: — Еблан. — целует. Целует как раз в своём стиле: грубо, жадно, как будто ждал очень долго и теперь своего не упустит. У Йена по шее бегут мурашки — его вновь переполняет то самое чувство, граничащее со страхом и вытесняющее его — чувство родом из-за мусорных баков. Ладонь ложится на затылок, прижимает ближе, оттягивает за волосы. С трудом оторвавшись от губ, Йен спускается ниже, покрывая укусами шею и плечо за разношенным воротом домашней кофты, исследуя руками спину с россыпью шрамов и новых ссадин. В голове не остаётся ни единой мысли — только шум в ушах и тянущее желание внизу живота. Он осторожно укладывает изнывающего от нетерпения парня на диван, наваливаясь сверху и чувствуя, как чужое тело отзывается на его прикосновения — чуть приподнявшись, он забирается рукой под резинку домашних штанов, обхватывает вставший член. Парень под ним издаёт тихий хриплый стон, цепенея от ощущений, когда тот начинает неторопливо ласкать его пальцами, но через мгновение, вновь найдя губами губы, жадно вылизывая чужой рот, Микки хватается за пряжку его джинсов, расстёгивает, неловко орудуя пальцами, отвлекаясь, мыча в поцелуй и попутно пытаясь выпутаться из собственных штанов. Йен отрывается от него буквально на секунду — смотрит в пьяно помутневшие глаза, на что Микки, уловив момент колебания в чужом взгляде, сипит, часто дыша: — Вставь мне. Рывком Йен стягивает с него штаны, возвращается ко влажным припухшим губам, высвобождает свой стояк из штанов и попутно шарит где-то по ящику тумбы в поисках смазки и презервативов. Обильно смазав, вводит один палец, выбивая из Микки болезненное шипение и смешок: — Что, уже не такой борзый, Галлагер? — и тогда Йен, перевернув того на живот, вводит второй, двигается внутри, чувствуя, как растягиваются мышцы, как парень подаётся навстречу, матерясь в подушку от нетерпения. — Хватит уже. Давай, — приподнимаясь, рычит Микки, и, оставив на загривке того укус, Йен входит, выбивая из парня судорожный вдох. — Куда ты так торопишься? — склоняясь над парнем, наваливаясь грудью на спину, шепчет Йен ему на ухо, начинает двигаться, удовлетворённо отмечая, как парень, хватая воздух губами, не может собраться с мыслями, чтобы ответить. Он задирает его футболку, обнажая испещрённую шрамами спину, оставляет дорожку поцелуев по позвоночнику, утыкается лбом промеж лопаток, наращивая темп и слыша, наконец, сдавленные стоны в подушку. Желая слышать больше, тянет за локоть, приподнимает, придерживая под животом и прижимается ближе, входит глубже. — Блять, — стонет Микки, выпускает воздух через плотно стиснутые зубы, насаживаясь глубже. Он так сжимается вокруг члена Йена, что тот напрочь забывается в ощущениях, срывается на бешеный темп, чувствуя близкую разрядку. Они кончают вместе, обессиленно падая на диван, тяжело дыша, и какое-то время не отлипают друг от друга, будто в трансе, — лежат, прижавшись друг к другу, сбито дыша. — Бля, это было охуенно, — чуть отдышавшись, выдавливает Микки, смотрит на Йена через плечо, ухмыляясь, — Не ожидал от тебя, Галлагер. — Не ожидал, что Микки Милкович будет стонать подо мной, как маленькая сучка, — не упускает возможности подколоть в ответ Йен, и Микки, довольно улыбаясь, переворачивается на живот, приподнимается на локтях, клацает зубами, в попытке откусить ему нос, и, наконец, целует снова. Отрывается от губ Галлагера только за тем, чтобы спросить, пахабно улыбаясь: — Тебя на ещё один заход-то хватит, или малышу Йену уже пора баиньки? Вцепляясь в парня ответным поцелуем, Йен стягивает с него футболку — конечно он, блять, готов.