Выше домов

      — Что-то ты совсем никакая.       Это замечание Марины — комплемент к доброй порции фильтра и пшённой каше с изюмом. За неделю ежедневных встреч они успели перейти на «ты» и стать приятельницами. Катя действительно ощущает себя никакой, разбитой, причём во всех смыслах этого слова: заснуть так и не получилось, и остаток утра она провела за ноутбуком, который купила по приезде в Питер. Слонялась по форумам, читала какие-то сплетни про знаменитостей, но в итоге, конечно, оказалась на сайте «Зималетто». Рассматривала фотографии Андрея и понимала, что всё ещё его любит. Любит, но быть с ним не хочет.       — Рассталась с мужчиной? — Марина, пользуясь тем, что посетителей мало, усаживается напротив.       Катя вяло выковыривает изюм из пшёнки и кивает.       — Наверное, это ты его бросила, — задумчиво продолжает Марина. — Если бы бросили тебя, ты сейчас была бы в слезах и соплях. А ты, по-моему, просто сидишь и себя жрёшь. А могла бы, кстати, есть кашу. Между прочим, фирменную. Давай ешь, зря я, что ли, настоящую ваниль туда добавляла?       Кате очень хочется, чтобы судьба напрасно потраченной ванили была главной проблемой этого дня, но увы. Кашу из уважения к трудам Марины она всё-таки ест. Вроде бы вкусно, но с таким же успехом Катя могла бы поглощать целлюлозу.       — Я тоже не так давно порвала с одним человеком, — Марина вздыхает. — И вот только на днях окончательно его отпустила. Знаешь, я даже после расставания продолжала действовать ему на нервы. А потом он позвонил после очередной моей провокации, и… — Марина нервно теребит форменный фартук. — Я снова вела себя как дура. Потом так стыдно было… Он психанул, а я потом долго думала, что со мной происходит, зачем я его так мучаю…       Катя думает о том, что ей тоже есть в чём себя упрекнуть. Она ведь нашла инструкцию и промолчала, превратила их с Андреем отношения в фарс и с мстительным удовольствием над ним издевалась. Потом уехала не попрощавшись. Вернулась в компанию и снова молчала, прекрасно видя, какая это пытка для Андрея. Всё видела и ничего не делала, чтобы это прекратить…       — По-моему, у тебя мобильник вибрирует.       Катя боится увидеть на дисплее имя Андрея, но потом вспоминает, что это служебная трубка, которую она одолжила у Кирилла. Кирилл ей и звонит. Она не сразу понимает, чего он от неё хочет.       — У нас в сетке «Большой город» стоит, ты вчера убежала, я тебя предупредить не успел. Это ночная передача, люди звонят и делятся, ну, знаешь, плохим и хорошим. А Машка их слушает и что-то советует. Мы с ней сегодня созванивались, она не хочет, чтобы даже один выпуск отменился, раз ты у нас есть. Передача важная, понимаешь, петербуржцы звонят, выговариваются и с другим настроением в понедельник на работу идут. Кать?..       — Когда эфир?       — Сегодня, в одиннадцать.       — Хорошо.       — Супер, спасибо тебе!       — До встречи.       Катя откладывает телефон. Марина давно вернулась за стойку — в кофейню зашли интеллигентная бабушка в милом берете, кокетливо сдвинутом набок, и её внучка лет семи со светлыми волосами до самой поясницы.       — Ариша, сегодня мы с тобой шикуем! — бабушка подмигивает девочке и обращается к Марине: — Сударыня, я тут пенсию получила, хочу внуку порадовать. Расскажите, пожалуйста, какое у вас пирожное самое вкусное?       — Чтобы с шоколадом, — мечтательно добавляет Ариша.       Катя улыбается. Ариша… Красивое имя. Она подавляет судорожный зевок и набирает Сашу, чтобы попросить его в очередной раз подстроиться под неё.       Саша в эту ночь тоже не выспался: долго убирал свою мансарду в компании Фила, извинившегося перед ним за назойливые вопросы. Злиться на Фила долго Саша никогда не умел. Они росли в одном дворе и подружились раньше, чем научились говорить. Из них двоих именно Фил был вечным сорвиголовой, и за его проделки нередко доставалось и Саше, вдумчивому и серьёзному интроверту. Вообще окружающие воспринимали их скорее как одно целое, хотя сходств между ними не было никаких. Темноволосый, темноглазый, с низким голосом Саша резко контрастировал со светло-русым, кудрявым и смешливым Филом. У каждого в жизни было немало похожих на них знакомых, но тянулись они всё равно друг к другу.       Они как раз закончили уборку и отдыхали на крыше, любуясь пасмурной чумазой Петроградкой, когда вдруг выяснилось, что мансарда больше не была Сашиной. Явилась мадам Жилконтора под ручку с неприятным типом с редкими сальными волосами; вдвоём они едва ли не выбили хлипкую входную дверь, в одно мгновение разрушив ленивую идиллию друзей. Из кучи бюрократических конструкций и цитат каких-то местных законов Саша уяснил одно: раз он больше не дворник, то занимать мансарду не имеет права, и в доказательство этого прямо посреди тёткиного монолога тип начал грубо собирать и сваливать на диван все Сашины вещи, измяв не один ватман с набросками архитектурных проектов.       — Я ему сейчас втащу, — играя желваками, процедил Саша.       — Тихо, — отозвался Фил, — ты же видишь, что это за персонаж. Тут же вызовет ментов, получишь пятнадцать суток как миленький. Забей, Сань.       В итоге весь день они провели, перетаскивая Сашин скарб с Каменноостровского на угол Ждановской набережной и Большого — в просторную квартиру Фила в красивом доходном доме, доставшуюся ему по наследству от бабушки. Саша это место не очень любил, но другого в этом городе у него не было — не возвращаться же к отцу и мачехе. Фил болтал, мельтешил и суетился, освобождая для него островки в шкафах и на полках, и Саша неизбежно начал раздражаться. Чтобы не срываться на лучшем друге, он решил прогуляться и заодно купить к чаю любимые вензели с малиной.       Поэтому звонок Кати застаёт Сашу на мосту Белинского, по которому Саша идёт из крошечной семейной пекарни с большим пакетом сдобы. Он ухмыляется, когда слышит рингтон её мобильника, и гадает: неужели снова отменит их встречу?       — Шо, опять? — вместо приветствия спрашивает Саша, стараясь скопировать голос волка из любимого мультика.       Катя смеётся.       — Всё в силе, Саша. Здравствуйте.       — И вам привет. Ломаете шаблоны, Катя.       Саша останавливается, чтобы не говорить на бегу, и с изумлением понимает: пошёл снег. Середина апреля, на горизонте забрезжило потепление, а питерская погода, как всегда, непредсказуема. Группа отважных — или отмороженных — туристов медленно приближается к мосту на дряхлом теплоходике. Экскурсию ведёт аномально загорелый для здешних широт парень в растянутой майке и джинсах. Саша невольно зависает, глядя на окружающий мир, в эту минуту кажущийся зачарованным.       — Саша, я просто хотела сказать… — начинает Катя, но Саша её прерывает.       — Кать, давайте я ваш номер запишу нормально, а то у вашего мобильника заряд скоро сядет…       С этими словами Саша тянется во внутренний карман куртки за своим телефоном, другой рукой удерживая умопомрачительно пахнущий бумажный пакет. Катину «раскладушку» он прижимает к уху. Минуту спустя он не сможет объяснить себе, что заставило его быть таким неаккуратным. На мосту. Рядом с Фонтанкой. А пока он слышит, как Катя диктует какие-то цифры. А потом видит, как серебристый мобильник летит вниз с моста как самый настоящий депрессивный питерец.       — ТВОЮ МАТЬ! — орёт Саша, зарабатывая осуждающий взгляд старушки с отчаянно морковными волосами.       К его изумлению, посреди снежного апреля случается чудо: закалённый экскурсовод получает «раскладушкой» ровнёхонько по макушке, ловит её в полёте, с недоумением поднимает голову и замечает активно жестикулирующего Сашу.       — Мужик, сохрани телефон! Я заплачу! — надрывается он, едва не роняя пакет с яствами.       — Сохраню, — грохочет тот в микрофон. Туристы смеются.       — Цирк с конями, — сквозь зубы произносит Саша.       Цирк и правда неподалёку — на левом берегу Фонтанки. С конями или без, Саша не знает. Цирки он ненавидит с детства. В этот момент он ненавидит вообще всё, главным образом — свою рукожопость. Приходится торопливо переходить дорогу в неположенном месте и бежать вдоль Фонтанки за теплоходом. Не так уж и медленно он плывёт, понимает Саша, приближаясь к Чижику-Пыжику.       — Причал возле Росси знаешь? — горланит экскурсовод.       Саша показывает большой палец — испытывать свои связки надоело.       — Жди меня там, через сорок минут вернёмся!       Делать нечего — приходится сворачивать налево и идти до причала, даром что не бежать. В павильоне Росси он находит задрипанную кафешку с надменной продавщицей, покупает безобразно дорогой и бездарно сваренный капучино и усаживается за столик, с радостью доставая из пакета огромную венгерскую ватрушку.       — Со своим нельзя! — подаёт голос продавщица.       — ДА МНЕ ПОФИГ! — рявкает Саша оглушающе зычно.       Больше она его не беспокоит, позволяя восполнять сожжённые за сегодняшний день калории в тишине. Может, в нём умер большой начальник? За венгеркой, отвратительным, но всё же горячим кофе и рассматриванием разводов на засаленном советском столике сорок минут пролетают незаметно. Когда Саша выходит из павильона, теплоход уже пришвартован и мирно покачивается на воде. Пассажиры разошлись, а экскурсовод ждёт его на берегу всё в той же одежде.       Саша рассматривает его как художник, хоть и рисующий в основном здания и их проекты. Спаситель Катиного телефона оказывается откровенно красивым парнем без тени смазливости. Бицепсы рельефные, но не до карикатурности. Экскурсовод протягивает руку и обезоруживающе улыбается.       — Костя.       — Саша.       Они обмениваются рукопожатием.       — Чувствую мягкую ладонь интеллигента. Художник?       — Не совсем, — Саша удивлён его проницательностью. — Архитектор.       — Почти угадал, — Костя пожимает плечами, на которые падают крупные хлопья снега, — ну да ладно. Держи свою игрушку. Правда, он после удара с ускорением об мою светлую башку как-то растерялся.       Саша берёт «раскладушку» в руки и понимает, что телефон не включается. А там ведь дорогие Кате эсэмэски…       — Я разберусь, — твёрдо говорит Саша. — Слушай, спасибо тебе. Ты даже не представляешь, как выручил. Давай я заплачу.       Костя вскидывает руки в протестующем жесте, демонстрируя россыпь розовых мозолей.       — Не надо ничего. Я на сегодня отстрелялся, пошли починим аппарат. Я знаю тут одну мастерскую, мой приятель там трудится.       — Э-э-э, ну хорошо, — соглашается Саша, обескураженный Костиной добротой. — А ты что, так и пойдёшь по улице?       — У нас не город, а климатический катаклизм. Если постоянно менять одежду, можно с ума сойти. Так что я давно приспособился, — немного снисходительно объясняет Костя.       — Тоже верно, — кивает Саша. Потом вспоминает про свою покупку и протягивает Косте пакет. — Бери что на тебя смотрит.       Костя вытягивает вензель с малиной и с удовольствием вгрызается в слоёное тесто.       — Вот такая валюта мне по душе. Ладно, пойдём.       Пока они идут через дворы в сторону Невского, Саша почему-то думает о том, что их с Филом полубригада почти стала настоящей бригадой; Костя — чем не Космос?       Приятель нового знакомого, Матвей, со смешком объясняет им, что телефон просто разрядился. Ныряет под прилавок, достаёт огромный букет всевозможных зарядок и мгновенно находит нужную.       — Щас воткну, через час будет готов. Идите погуляйте пока.       Они благодарят Матвея и выходят на шумный Невский. Небо уже сумеречное, тёмное, но летящий с небес снег преображает действительность, делает её светлее и чище.       — Знаешь, я сегодня уже нагулялся по самые помидоры, — признаётся Саша, — да и на тебя смотреть страшно. Нельзя в такую погоду так ходить.       — Спасибо за беспокойство, мамочка, — фыркает Костя. — Так и быть, посидим в баре неподалёку.       — Дай угадаю. Там работает твой знакомый?       — Конечно. Я вообще знаком со всем нашим городом. Я и есть город.       Бар и вправду ждёт их через два двора. Внутри всё образцово потёртое и скрипучее: и пол из тёмного дерева, и мебель. Саше нравится. Сейчас ему вообще нравится любое место, где можно сесть и выпить, поэтому в болтовню Кости с барменом он не вслушивается — лениво тупит за столиком неподалёку от стойки, откинув голову к кирпичной стене и проваливаясь в дрёму. Ненадолго: Костя со стуком ставит на стол два высоких запотевших стакана с непонятной субстанцией без пены.       — Это чё? — опасливо спрашивает Саша и, не дожидаясь ответа, делает глоток. — Понятно, это какое-то кислое говнище с привкусом прошлогодней новогодней ёлки.       — Это чайный гриб, друг, — Костя отпивает напиток с удовольствием, — и привкус не ёлки, а розмарина, вполне свежего.       — Ты специально такой некаквсешный или это искренне? — скорбно разглядывая мутную жижу, интересуется Саша.       — Некаквсешный — это не такой, как ты, что ли? Ты, значит, усреднённая версия человека разумного, олицетворение условных всех? Скука. Я такой, как я. Ты такой, как ты. А алкоголь тебе сейчас противопоказан.       — Это ещё почему?       — Ты видел свою физиономию? На тебе написано, что у тебя бессонница и депрессия. Свалишься дрыхнуть, а тебе ведь ещё телефон этот отдать нужно, правильно я понял?       — Правильно… — ворчит Саша. — Тебе бы в разведке трудиться с твоей наблюдательностью.       — Я трудиться вообще не люблю, честно говоря. Но, как и всем, приходится.       Некоторое время они пьют проклятый чайный гриб в молчании; на пятом глотке Саша умудряется убедить себя, что вкус в общем-то ничего. Потом, думает Саша, гриб добирается до его мозга и начинает там отчаянно бродить — наверное, поэтому из него вдруг льётся подробнейший рассказ про давние проблемы с отцом, Марину, выигранный конкурс, грядущий переезд в Берлин, изгнание из квартиры и даже про то, что мобильник принадлежит Кате, которая недавно похоронила отца и рассталась с парнем. Костя слушает внимательно, взгляд у него мудрый и понимающий, такой, будто он уже прожил не одну жизнь; Саша удивляется, куда подевалась его интровертность и нелюдимость, и ждёт какого-нибудь ёмкого ответа на все вопросы.       — Надо мне забрать гитару, которую я тут оставил, — задумчиво произносит Костя, когда грандиозный Сашин монолог заканчивается.       — Что, прости?       — Надо мне забрать гитару, — повторяет Костя, — давно уже забыл тут после очередных посиделок.       — Это всё, что ты можешь мне сказать?       — Ну да. Может, мы сегодня что-нибудь споём этой грустной Кате.       — А мне что поможет?       — Тебе? — Костя рассматривает его печальный образ. — Тебе помочь значительно сложнее, ты вещь в себе, такой… Гамлет в зачатке. Ты сначала должен помочь себе сам. Хочешь знать, с чего начать? Например, можно сделать лицо попроще. Расслабить вечно напряжённые мышцы, сбросить маску тёмного рыцаря. Мозги у тебя есть. Только, видимо, все ушли в архитектуру.       Саша молчит, почти ощущая физически, как от этих нелестных диагнозов кожа обрастает длинными колючими иголками, а Костя вновь демонстрирует чудеса проницательности:       — Ты, Саня, сейчас чистый дикобраз. Прячь иглы, пошли к Матвею.       Уходя, он просит морщинистого бармена принести из подсобки гитару. Тот возвращается ещё и с дублёнкой.       — Забирай своё добро, Зорро, негоже голоплечим в снег шастать.       Костя закатывает глаза и благодарит бармена. Когда они с Сашей выходят на ветреный и шумный Невский, он всё-таки надевает дублёнку.       — Исключительно чтобы не тащить её в руках.       — А почему Зорро?       — Если не будешь над собой работать, скрестим шпаги, и узнаешь.       Катя проводит вечер в одиночестве и ужасном настроении. Вдобавок ко всей головомойке примешивается зудящее под ложечкой беспокойство: разговор с Сашей оборвался, едва начавшись, и с тех по её номеру бубнит робот: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети». Когда служебный мобильный наконец-то звонит, она отвечает с замиранием сердца.       — Катя, это Саша, — его голос звучит как всегда спокойно, даже флегматично. — Простите, ваш телефон разрядился, но я решил эту проблему. («Он решил, ха!», — раздаётся на заднем плане). У нас всё в силе?       — А вы сможете приехать на мою временную работу?       — Это куда? — с лёгким раздражением вопрошает Саша.       — На пересечение Малого проспекта и четырнадцатой линии Васильевского острова. Это…       — …«Питер ФМ». Ничего себе вас занесло… — удивляется Саша и, кажется, смягчается. — Хорошо. Ко скольки подъезжать?       — Я сейчас переоденусь и поеду, так что можно через час. Я попрошу коллегу, чтобы он договорился с охранником, и вас впустят.       — Хорошо. До встречи.       Катя радуется, но мысли то и дело возвращаются к Андрею: как он? что он? чем сейчас занят? Хочется набрать его и просто задать все эти вопросы на правах друга. Но она знает, что Андрей воспримет такой звонок совсем иначе. Нужна пауза. А потом они, возможно, вернутся в жизни друг друга.       А пока Кате предстоит встретиться с незнакомым человеком, и она решает немного прихорошиться: надоело быть разобранной и демонстрировать миру отражение своего внутреннего раздрая. Скоро придётся возвращаться в Москву, выходить на новую работу, вливаться в новый коллектив и неизбежно быть лучшей версией себя. Она быстро возвращает волосам объём, меняет очки на нелюбимые контактные линзы, надевает симпатичное шерстяное платье и даже вспоминает про подвеску с крохотным бриллиантом на тонкой цепочке из белого золота — единственный подарок Андрея, который она позволила себе принять, и то лишь после того, как он трагическим тоном сообщил: «Зная твоё упрямство, я купил самый маленький бриллиант из всех, что есть у «Тиффани». С тех пор, правда, Катя просто хранила бирюзовую коробочку в сумке. А сейчас ей впервые действительно хочется носить украшение и думать о том, что эта металлическая нить — живое доказательство невидимой нити, связывающей их с Андреем и гораздо более драгоценной.       На неделе Марина показывала Кате любимый магазин, в котором продают вещи от начинающих питерских дизайнеров, и уговорила её купить пальто бутылочного цвета и дымчато-серый шарфик; помявшись, Катя надевает этот комплект вместо скучного пуховика. В новой красивой одежде человек держит себя иначе — Катя об этом знает лучше всех. Уже подходя к эфирке «Питер ФМ», она по памяти набирает номер Малиновского — всё-таки не один пуд соли вместе съели.       — Алло.       — Добрый вечер. Это Катя.       Долгое молчание. В Катину голову, как всегда во время таких пауз, лезет всякая несуразица. В этот раз папин голос почему-то пропел: «Тёмная ночь, только пули летят по степи…»       — Пушкарёва, — добавляет она на всякий случай.       — Да я понял, что не Лель.       — Я хотела попросить вас позвонить Андрею и узнать, как он. Мы сегодня утром окончательно расстались, — Катя пересиливает себя, сообщая Роману эту информацию и позволяя ему вновь влезть в то, что на самом деле касается только двоих. — И я беспокоюсь насчёт… его эмоционального состояния.       — Раньше надо было беспокоиться. Сделаю, что в моих силах.       — Спасибо.       — Я это сделаю не ради вас.       — Я знаю. Всего доброго.