Выше домов

      Ночь с 8 на 9 августа 2007, Петербург       — Это самый унылый мальчишник из всех, на которых мне довелось побывать, — нудит Филипп Лисовский, прилетевший в отпуск в Россию.       — Тебе в Берлине голых баб не хватило? — спрашивает Саша. — Там же общественные бани не делятся на мужские и женские.       Костя в их спор не вмешивается — сидит в позе лотоса с закрытыми глазами, не шевелясь. Они в Михайловском саду, и августовская ночь купает их в прохладе. По ногам ползают шустрые муравьи, и Саша с Филом ёрзают ежеминутно; Костя же, кажется, не изменит своей неподвижности, даже если они водрузят ему на голову муравейник.       — Как вот он это делает? — бормочет Фил.       — Как минимум он молчит.       Они тоже пытаются молчать, но безуспешно.       — Зачем мы здесь? — снова не выдерживает Фил.       — Мнения на этот счёт расходятся. Кто-то считает, что мы лишь одни из многих обитателей пригодных для жизни планет, а кто-то — что мы уникальны и что нашими глазами Вселенная смотрит на саму себя…       — Сань, ты прикалываешься? Я о нас в Михайловском саду посреди ночи.       — А я решил, что ты в кои веки задумался о действительно важных вещах.       — Я не могу думать о важных вещах, когда у меня в трусах гуляет колония муравьёв.       — Так не носи семейники.       — То есть проблема в моих семейниках, а не в затеях этого сумасшедшего?       — Тишина. Тс-с-с… Тихо-тихо-тихо. Тишина…       В точности как в треке Дельфина. Саша может поклясться, что эту цитату прошептал Костя, но губы его даже не дрогнули. Неужели вдобавок ко всем своим талантам он ещё и чревовещатель?       — Кто это сказал? — напрягается Фил.       — Призрак Инженерного замка, — посмеивается Саша.       Он был бы благодарен Филу, если бы тот перестал ворчать и позволил им и вправду насладиться тишиной. Когда Костя услышал про свадьбу Саши и Кати, организованную за несколько дней, сразу сказал:       — Это достаточно безумно, чтобы мне понравиться. Одобряю.       Сашу это не успокоило, а, скорее, наоборот. Видя его смятение, Костя предложил организовать мальчишник на троих — развеяться. Этой ночью Саша и Фил выяснили, что мальчишник в понимании Кости — это медитация на холодной ночной траве. Сашу это даже обрадовало — сил на шумные бары не было никаких. А вот Фил, похоже, всерьёз пожалел о возвращении на родину.       — Господи, у меня копчик затекает… — ворчит он.       Саша на это внимания не обращает, повторяя за Костей и пытаясь если не прогнать из головы все мысли, то хотя бы выстроить их в ряд. Отношения с Катей — это задачка со многими неизвестными. Больше всего его волнует Андрей. На что Саша себя обрекает? На жизнь с девушкой, возле которой будет постоянно крутиться отец её дочери, к которому она когда-то питала серьёзные чувства и который до сих пор её не отпустил? Они работают вместе и вместе же воспитывают Аришу. Где в этом уравнении Сашино место? Сможет ли он поладить с малышкой, которой на днях исполнится полгода? У девочки есть прекрасная няня, но он всё равно будет полноценно участвовать в её воспитании. И как часто эта няня будет находиться с ними? Постоянно?..       Он и сам начинает эту историю не с чистого листа. Катя многого о нём не знает: ни того, что его «отец» и не отец ему вовсе, ни имени его биологического отца, ни про соглашение, заключённое в устной форме между ним и Ждановым-старшим. Жданов-старший… Отчасти эта фигура на шахматной доске вызывает у Саши даже большее беспокойство, чем Андрей. Вкрадчивый тихий голос, интеллигентность, уважительный тон, маскирующий некоторую снисходительность патриарха-вседержца, наблюдающего за младшим поколением… По его просьбе, больше похожей на ультиматум, он обманывает свою невесту. Поверит ли она потом в то, что он женился на ней не по расчёту, не из желания подобраться к Воропаевым?       — Чёрт, — буркает под нос Саша. Голова противно зудит, и обрести дзен никак не получается.       — Ты не о том думаешь, — неожиданно произносит Костя, не меняя, впрочем, своего положения в пространстве и даже не размыкая век.       — Подскажи, о мудрейший, куда мне направить поток своей энергии, — с сарказмом просит Саша.       — Легко. Представь всё хорошее, чем наполнится её жизнь. Чем наполнится твоя жизнь. Как ваши жизни станут одной жизнью на двоих. Именно и только хорошее.       Саша закрывает глаза. Предложение гениальное в своей простоте. Можно, например, допустить мысль, что Катя его любит, ну, или находится на пути к этому. Он же слышал, как помертвел её голос, когда он объявил о своей женитьбе. Она, конечно, включила потом напускное веселье, но он всё заметил. А он её любит совершенно точно — за последние несколько дней сполна это прочувствовал. Вечерами он украдкой изучал сайты с объявлениями о продаже земельных участков и уже решил приобрести в ипотеку небольшой кусок земли в Карелии. Явственно увидел их будущий дом — у озера, как в фильме с Киану и Сандрой, который они с Катей смотрели прошлой осенью у него дома. Прямо на воде дом стоять не будет, но из окна точно будет видно одно из многочисленных карельских озёр. Проект просторного жилища из натуральных материалов уже созрел в Сашиной голове, и он точно знает: если бы придумывал всё это для себя одного, тянул бы ещё лет пятнадцать…       — Воропаев, давай слезай с небес и отрывай задницу от проклятой травы.       Саша вздрагивает и очумело смотрит по сторонам. В мягком предрассветном сумраке укутанный густым туманом Михайловский сад выглядит почти мистически.       — Сработало, — довольно улыбается наконец-то расплетающий ноги Костя.       — Надолго я выпал в осадок? — интересуется Саша.       — Настолько, что я уже затих и просто смирился со своей судьбой, — скорбно отвечает Фил.       Они отряхиваются от росы и идут на набережную Фонтанки — домой к Косте. По дороге Саша задаёт ему вопрос:       — Кость, а правда, зачем всё это?       Костя пожимает плечами.       — Просто это последняя ночь твоего одиночества. Я хотел, чтобы ты с ним как следует попрощался и больше по нему не скучал. Эй, Лис, — зовёт он Фила, — я специально для тебя раздобыл немецких сосисок.       — Костян! — умилённо вопит Фил. Эхо разносится и убегает вдаль по воде Фонтанки. — Сейчас же будем есть! Господи, после трёх часов на мокрой траве это будет лучший завтрак в моей жизни!       — А ты ещё спрашиваешь, зачем всё это, — подмигивает Костя Саше.       Катя последнее утро в статусе незамужней девушки тоже встречает не одна, но в условиях намного более комфортабельных: в роскошном номере отеля с террасой и видом на Исаакиевский собор. За тем, как невесте сооружают объёмную укладку, ревностно следит Юлиана, пока Маша Короткова восторженно порхает вокруг свадебного платья, а Милко отгоняет её с суровостью, достойной охранника «Пятёрочки».       — Так, у́йди, крутихвостка!       Катя прыскает.       — Вертихвостка!       — Нет, она меня ещё попра́вляет! И это после того, как я за не́делю при́думал и сшил этот ше́девр! Ещё и твоя неу́гомонная дочка чуть не описала шлейф! Я бу́квально в последнюю минуту спас тво́рение бессмертного Милко!       — Как это бессмертного? — удивляется невеста. — А почему же вы тогда по пять раз на дню повторяете, что вас вот-вот сведут в могилу?       — Не ломай мне мозг своими во́просами, царевна-ля́гушка. Мой мозг очень дорого стоит, ты же у нас аналитик, тебе его стоимость хорошо и́звестна!       — Это точно, — вздыхает Катя.       Стоимость платья ей тоже хорошо известна. За него Вукановичу заплатил Андрей, и это рвёт ей душу, хотя до конца непонятно, хотел ли он сделать ей подарок или продемонстрировать свою платёжеспособность перед будущим отчимом их дочери. Она боится сегодняшней встречи с ним, боится увидеть в его глазах то, о чём ей говорил Саша: что он всё ещё её любит. Они всё обсудили по телефону, и он казался обычным, звучал ровно, по-дружески, и её совесть успокоилась, погрузилась в трусливую спячку, а теперь… Теперь ей предстоит увидеть его глаза. Глаза, которые когда-то не умели ей врать. Что, если научились? Что, если он врал ей весь последний год? Что тогда?       Ничего. Катя смотрит на золотое помолвочное кольцо с жемчужинами на безымянном пальце правой руки, которое когда-то носила Сашина мама. Она приняла решение начать новую жизнь без груза неподъёмного прошлого, без лжи и недомолвок. Андрей принял решение отпустить её в эту жизнь. Сегодня она выходит замуж за человека, который с ней не играет, который хочет построить их отношения на честности, который любит её, просто и открыто, которого она тоже способна полюбить. А пока ей достаточно влюблённости и пресловутых бабочек, что устремляются к солнечному сплетению от одного его взгляда, обещающего счастье. Аришке Саша понравился, маме тоже — чего ещё желать? Разве что счастья и покоя для Андрея. Хотя разве Андрей Жданов и покой — это совместимые вещи?       Точно не в этот день. Андрею он запоминается как кровавая каша. В общем, любовь — это что-то такое… ну, не мясо, но что-то кровавое. От бессильной злости на самого себя и своё упрямое чувство, от ненависти к Воропаеву мир вокруг то и дело окрашивается в красный. Сознание превращается в смешение образов, обрывков песен, столь непохожих на мажорные мелодии, выбранные в качестве саундтрека торжества. Какие-то люди тебя окружают, а ближе, чем были, уже невозможно; мама, это небыль, мама, это небыль, мама, это не со мной; мамы нет, не смогла на это смотреть, как будто он может; его отец ведёт Катю под венец, автор всего происходящего, предатель, сияющий безжалостный предатель, вечно сожалеющий об отсутствии у них дочери; Воропаев, ожидающий её возле двери дворца бракосочетаний на Английской набережной; палящее солнце; из всех причин одна причина, что ты ушла с другим мужчиной; блеск Катиных колец под всё тем же солнцем; запах мокрого гранита и тины; смех Аришки; слёзы Елены Александровны; поцелуи, сука, поцелуи молодожёнов; какие-то слова; Катя вспоминает отца, жалеет, что его нет рядом; вина разъедает нервные клетки; бесконечные друзья и знакомые; этому нет конца, как же хочется напиться и перестать осознавать себя; и где покой, невозмутимо чужой женой проходишь мимо; ты разбиваешь моё сердце, мы никогда не будем вместе; сколько раз ещё он должен проходить через эту боль потери; он больше не может, так нельзя, так не должно быть, почему не он, почему это не они, и 9.8.7, дата этой неправильной свадьбы, похожа на обратный отсчёт до полного распада личности, и некого винить — сам всё прое…       — Андрей.       — Да, Катюш?       Он сам себя боится, потому что не понимает, откуда берёт силы на вежливую улыбку, на два коротких слова из семи букв. Он даже не пил. Или пил? Не помнит.       — Всё в порядке? — счастливая Катя Воропаева всматривается в его лицо, и ему на мгновение кажется, что они совсем одни под шатром из тюля на веранде ресторана.       Но на расстоянии вытянутой руки её муж, братающийся со своими друзьями. И где-то рядом Малиновский, прожигающий на нём дыру одним нескончаемым сочувствующим взглядом длиной в день. Не надо. Не надо этого сочувствия, друг. Я рад. Я счастлив. Здравствуй, мама. Плохие новости. Герой погибнет в начале повести. Кажется, что кровь закипает, что плавятся стенки каждого самого маленького сосуда, что сердце высыхает, скукоживается, замедляется, как подъезжающий к станции поезд. Станция конечная. Будет ли полная остановка или я выпрыгну на ходу?       — Конечно. Я очень рад, что ты счастлива.       И не жди, что у меня дрогнет хотя бы мускул, что я выдам себя хоть чем-нибудь. Я не дам тебе повод обвинить меня ещё и в том, что я испортил тебе праздник. Хрен тебе, Катя Воропаева. Больше ты меня ни в чём и никогда не обвинишь. С сегодняшнего дня я скала. Высечен из гранита. Я сын своего отца, я умею отключать лишнее. А ты дочь своего, столько раз ставила на нас крест со всей безжалостностью Забайкальского военного округа. Твои сияющие глаза не выведут меня из себя. Я не украду тебя с этой свадьбы, не увезу туда, где нас никто не побеспокоит, где мы наконец-то один-единственный раз поговорим нормально, без беременностей, расставаний и чьих-то смертей невовремя. Всё сказано и сделано. Наслаждайся теперь своей жизнью. А я буду наслаждаться своей.