Выше домов

      — Знаешь, что мне это напоминает?       — Что?       В дом у озера они приехали два часа назад, и после обстоятельной экскурсии Саша с трепетом ожидал Катиного вердикта.       — Дом Калленов из «Сумерек».       — Если честно, он был одним из источников вдохновения.       Катя широко улыбнулась и стиснула мужа в объятиях.       — А говорил, что не будешь смотреть эту подростковую чушь.       — Раз уж я отчим быстро растущей девочки, придётся быть в курсе дел, — усмехнулся Саша и открыл шкаф в поисках кофе.       — Тебе этот дом очень подходит. Ты ведь у меня даже загадочнее Эдварда, тот хоть Беллу с семьёй познакомил. Признавайся, твои родственники — вампиры?       Он порадовался тому, что деревянная дверца скрывала его лицо. Достал пачку кофе и закрыл шкаф.       — Нет, не вампиры. Тебе здесь хоть нравится?       — Да я в полном восторге! Столько воздуха и света, и вид на озеро просто невероятный. А какая классная комната будет у Ариши! У тебя самый настоящий талант…       Пока Саша молол зёрна в кофемолке, Катя обнимала его и с наслаждением вдыхала родной запах любимого человека, так замечательно сочетающийся с ароматом кофе. Хотелось на пару дней эгоистично забыть обо всём, тем более что о Ждановых позаботились другие: Андрей вместе с Аришей проводил выходные с Малиновским и Юлианой, а Маргарита гостила у подруги.       — Здесь так спокойно и хорошо… Мне даже начинает казаться, что я видела этот дом не только в фильме, но и в мечтах.       Саша повернулся к ней.       — Разве у тебя есть время на мечты?       — Есть. И все мои мечты связаны с тобой…       Она посмотрела ему в глаза, и он загорелся от одного этого взгляда. Усадил её на кухонный остров и понял, что поцелуями они не обойдутся — оба соскучились друг по другу до дрожи, потому что больше недели в постели только спали или лежали без сна. Когда десять минут спустя это поняла и Катя, то смущённо пробормотала:       — Нам же здесь ещё готовить…       — Кто сказал, что я поставил остров для готовки?..       Андрей тем временем пил виски в гостиной Виноградовой. Юлиана возилась с Аришей в соседней комнате, пока они с Ромой восседали в мягких креслах у газового камина, бездымоходного и совершенно не греющего.       — Ну что, Холмс, какие у нас перспективы?       — А почему ты меня-то Холмсом назначил? Из нас двоих ты самый умный.       — Несправедливо получится, если я буду и Холмсом, и Шико. Ладно, Андрюх, давай серьёзно… Ты как? А то ты всю неделю работал как одержимый, даже поговорить возможности не было.       Андрей сделал ещё один глоток виски.       — Нормально… Даже ни разу не заплакал толком. Странно, да?       — Каждый скорбит по-своему. Захочешь заплакать — заплачешь. Как у тебя с Маргаритой?       Андрей помрачнел.       — Никак. Она в гостях у лучшей подруги, тоже не так давно овдовевшей. Наверное, найдут, о чём поговорить.       — Не нравится мне всё это, — озабоченно проговорил Малиновский. — Представь, как ты будешь себя грызть, если и с ней что-то случится.       — И что ты предлагаешь? Врать? Прости, это не мой репертуар, и уже очень давно. Нет… Пока нам лучше держать дистанцию и не изображать то, чего нет. Если завтра она позвонит, я, конечно, отвечу.       — Естественно, позвонит. Ты же её обожаемый сын.       — Обожаемый ли? Не уверен. Киру она любит больше.       — Не прибедняйся, Палыч. Лучше расскажи, как у тебя с Катюшкой? А то меня не на шутку заинтересовала ваша совместная отлучка на поминках.       — Рома, наши с Катей отношения касаются только нас.       — И совсе-е-ем так немно-о-ожко — её мужа.       — Спасибо, я и без напоминаний ни на секунду не забываю о его существовании.       — Всё-таки что-то между вами произошло, я чувствую.       — Чувствительный ты мой… — проворчал Жданов. — Малина, я не намерен это обсуждать. Больше никакого коллективного творчества. Мы с тобой это решили, ещё когда на эту долбаную свадьбу катились. И вообще, у меня сейчас другое на уме. Мама мне отдала большую шкатулку с бумагами отца… Буду сегодня их разбирать.       — Сегодня? — ужаснулся Рома. — В ночь с девятого на десятое?       — Ну да. Именно так я и хочу встретить свой день рождения.       Андрей встал и поставил пустой стакан на журнальный столик.       — Пойду посмотрю, как там девочки.       Малиновский остался сидеть у камина как на иголках. Затея лучшего друга ему не нравилась: так и знай, найдёт что-нибудь такое, на почве чего заработает нервный срыв. Взгляд Ромы упал на дорожную сумку Андрея. Скрепя сердце, он расстегнул её и сразу же нащупал то, что искал. Юлиана его осудит — она-то всегда ждёт, когда люди сами с ней всем поделятся. Рома же слишком привык подстилать соломку и просто обязан был заранее ознакомиться с содержимым шкатулки, чтобы знать, чего ожидать. Конверты с письмами очевидно личного содержания он отложил и сосредоточился на юридических бумагах. В завещание вчитываться тоже не стал — вряд ли там будут сюрпризы, а вот некое соглашение сразу привлекло его внимание. Разглядеть он успел только подпись, знакомую, но чью, сказать не смог бы. Рассмотреть документ не удалось — послышались шаги Юлианы.       — Это ещё что такое? — возмутилась она и шлёпнула его по руке. — Немедленно прекрати рыться в вещах Андрея!       — Да я же о нём забочусь, — попытался оправдаться Рома.       — А ты разве не знаешь, куда ведут благие намерения?       Малиновский закатил глаза и вернул всё в первозданное состояние.       — Вот и умница, — Юлиана чмокнула его в уголок губ и пробежалась пальчиками по шее. — Нельзя сейчас предавать доверие Андрея.       — И что, мне просто оставить его наедине с этим всем?       — Если ему понадобится помощь, он сам о ней попросит.       — Тяжело мне с такой умной женщиной…       Несмотря на всю тяжесть своего бытия, Рома притянул Юлиану к себе и нежно поцеловал. Малиновский и нежность на удивление хорошо сочетались. Постепенно поцелуй становился всё более горячим, пока их не прервало деликатное покашливание гостя.       — Простите, друзья, что отвлекаю, — с ухмылкой извинился Андрей. — Я уложил мелкую, так что забираю своё барахло и ухожу к себе. А вы продолжайте.       Он подхватил сумку и удалился в гостевую комнату. Рома с беспокойством смотрел ему вслед, а Юлиана наблюдала за любимым мужчиной с искренним умилением.       — Знаешь, Малиновский… Я хочу за тебя замуж, имей это в виду.       Он оторопел и сглотнул.       — Ты — и хочешь замуж?       — Именно так. Потому что ты самый добрый и замечательный мужчина в пределах Садового кольца.       И удалилась в их спальню, по пути скидывая с себя одежду. Рома шёл за ней и думал, что если на ком и женится, то только на этой женщине. А Андрей провалился в недолгий беспокойный сон, прерванный настойчивым жужжанием блэкберри — звонила Катя.       — Д-да… — хриплым после сна голосом ответил он. — С Аришкой всё хорошо, спит.       — Да я не сомневаюсь… Я же не поэтому звоню. Просто хотела быть первой, кто тебя поздравит.       — А… Спасибо.       — В общем, с днём рождения тебя, Андрюш. Будь здоров, полон сил и счастлив, даже если сейчас это кажется невозможным. Я тебя люблю и ценю, ты же это знаешь?       — Знаю. Спасибо.       Они помолчали. С того лихорадочного признания в сквере оба старательно делали вид, что его не было, и Андрей пока не решил, как к этому относиться, что предпринять — слишком много на него навалилось.       — Как тебе дом?       — Здесь здорово. И у Аришки будет такая просторная светлая комната…       — Я рад, — выдавил через силу. Против воли представилась карельская идиллия: Катя сидит на огромной кровати, обнажённая, рядом ленивым котом разлёгся Саша, а за окном невероятная местная природа и по-настоящему звёздное небо. Кровь закипела. — Слушай, Катюш, спасибо тебе за звонок. Я, пожалуй, ещё посплю.       — Я тебя разбудила? Прости…       — И правильно сделала, а то я заснул в одежде, как маленький.       — Ты сегодня и есть новорождённый. Спокойной ночи, именинник!       Короткие гудки и одиночество. Ничего нового. Спать он не собирался — выспался. Чтобы окончательно прогнать сонливость, принял душ. Переоделся в пижаму, достал шкатулку отца и сел за старинный письменный стол, доставшийся Юлиане от прадеда.        — Что ж, посмотрим, что папа оставил потомкам…       Этой ремаркой Андрей подбадривал сам себя, маскировал очевидную нервозность. В том, что именно он первым дотронется до важных для отца документов, было что-то волнительное. Сначала он увидел письма и некоторое время раздумывал, имеет ли право их читать. Потом пришёл к логичному умозаключению: отец знал о своём уходе, а значит, оставил их здесь намеренно. То были письма от Юрия Воропаева. Андрей запомнил его как сухого сдержанного человека, и теперь его терзало любопытство: каким тот был с лучшим другом? О чём они секретничали? Глубоко вздохнув, он принялся за чтение. Верхнее письмо было датировано маем тысяча девятьсот семьдесят шестого года.       Пашка! Пишу тебе это, а самого рвёт на части от банального счастья. Такого со мной не было НИ-КОГ-ДА! Я, конечно, думаю об Ольге… Нет, вру. Я не думаю о ней. Думал бы — ничего этого не было бы, а я так счастлив, что оно есть…       Я встретил в Ленинграде необыкновенную девушку. Её зовут Агния. Агния Орлова. Ей всего восемнадцать, она первокурсница филфака ЛГУ. Мы встретились на местном партийном мероприятии, где она присутствовала как корреспондент студенческой газеты. Я, как идиот, влюбился с первого взгляда! Волосы и глаза — тёмные, почти чёрные, нос прямой, сложена как греческая богиня… Стоит в белом платье, лёгком, едва прозрачном, смотрит — и пригвождает. Это было похоже на гипноз, понимаешь? Такая юная девочка, и столько в ней магнетической силы. Всё началось в тот же вечер… Не знаю, что на нас нашло… Я словно в омут прыгнул и пишу тебе со дна. Она знает, что я женат и приехал в город временно, по работе. Знает, что у меня есть Кристи. Но ничего не ждёт и не требует. Мы вместе каждую свободную минуту. Гуляем, ходим по музеям и почти никогда не спим. Как в кино… Агняша думает, что так будет вечно. А мне, Пашка, тридцать один. Я знаю, что вечного нет ничего. Что всё надоест и приестся. Но пока… Пока это такая высота, на которой я ещё не был. Не могу представить, что совсем скоро мы расстанемся…              Следующее письмо было отправлено из Ленинграда двадцать первого февраля семьдесят седьмого года.       Пашка! Спешу поделиться радостью: сегодня у меня родился сын. Мой наследник! Теперь я понимаю чувства, которые ты испытал, когда появился Андрюха. А у меня отныне есть Саша. Но надолго ли? Я боюсь потерять их обоих. И Агняшу, и сына. Она хочет, чтобы я ушёл от Ольги. Но пелена тумана с моих глаз уже спала, и я прекрасно понимаю, что никогда не разведусь. Это не по мне. Я дал Ольге слово, и я его сдержу. Да и Кристи я ужасно люблю и балую, ты сам знаешь… Не могу представить, как мне лавировать меж двух огней…       Как ты, друг мой? Как там Чехия? Я хотел бы прилететь сейчас в Прагу и рвануть с тобой по хорошей кружке местного пива за Сашку, за Андрюху, за наших пацанов! А вместо этого уже завтра нужно выдвигаться в Москву…       Андрей отложил второе письмо и машинально поднялся из-за стола. День рождения Саши Воропаева — двадцать первое февраля. Семьдесят седьмого года. В точности как у Сашки, о котором писал Юрий Александрович… С этим открытием больше всего хотелось бежать к Малиновскому и слушать успокаивающие речи о том, что это просто совпадение, что не такое вообще бывает… И так до тех пор, пока из его взлохмаченной головы не сотрётся осознание того, что речь в этом письме о Саше, Катином муже. Андрей наугад открыл ещё один конверт, отправленный из Москвы в Ленинград четвёртого сентября семьдесят девятого года — в день рождения Киры.       Пашка, ты сейчас в Ленинграде, а я тебе даже не завидую… Потому что Агнии там, возможно, больше нет. А где она, я не знаю. В Москве я тебе ни о чём не рассказывал — не до того было, да и тяжело перебирать своё грязное бельё, глядя тебе в глаза и боясь встретить непонимание. У тебя с Марго всё так ладно и хорошо, а моя жизнь — бардак, клише, называй как хочешь…       Полгода назад Агняша узнала от меня о беременности Ольги. И, конечно, мои рассказы о том, что с женой у нас ничего нет, рассыпались в прах. Агния юная, вспыльчивая, услышала от меня это известие по телефону и как отрезала: «Значит, это конец». Надо было говорить с ней лично… Объяснять, убеждать… Но я и тут струсил. А теперь… Теперь что, Паша? Агния просто растворилась где-то на просторах нашей необъятной страны. Семья, ныне проживающая в её комнатке в коммуналке, не знает, где она. Случилось то, чего я так страшился: я потерял его…       Сегодня у нас с Ольгой родилась Кирюша. Я смотрю на её милое личико и думаю о сыне, которого больше никогда не увижу. Я счастлив дочери, но выть готов, вспоминая Сашку. Неужели это правда конец? Неужели мы со всеми нашими связями не разыщем Агняшу? Пашка, пообещай, что мы хотя бы попытаемся это сделать! Пойми меня как мужик мужика. Представь, что Марго лишила тебя Андрюхи. Давай попробуем, а? Напиши, пожалуйста, своё честное мнение обо всём этом. Обо мне и моих ошибках. Я устал день и ночь казнить себя…       Андрей вышел на балкон и вдохнул свежий ночной воздух. Накрапывал мелкий дождик, постепенно усиливающийся; тёмное небо то тут, то там озарялось далёкими молниями. Гром гремел мягко, не пугая Аришу. Он прислушался к мерному сопению в соседней комнате. Что он испытывал бы, если бы дочь росла вдали от него? Невозможно было и помыслить о таком сценарии. Ариша была его главной радостью, и он плавился от счастья всякий раз, когда явственно замечал в ней причудливое сочетание своих и Катиных черт. Он никогда её не потерял бы, а если бы кто-то рискнул их разлучить, он искал бы дочь по всей планете. И нашёл бы.       Что будет с Катей, когда она узнает правду? Непохоже было, что Саша женился на ней из корыстных побуждений. Немногословный интроверт, он никому не льстил и не навязывался, вёл себя бесхитростно и предсказуемо, с трудом выносил светские тусовки и всегда торопился с них сбежать. На чужие материальные блага не претендовал и сам оградил Катю от любых возможных тяжб при гипотетическом разводе, подписав соответствующий договор. Саша казался — как ни противно это было признавать — человеком редкой порядочности и цельности. Знал ли он о своём истинном происхождении? Сложно было вообразить, что он мог о таком промолчать. Ещё невероятнее была возможность того, что жизнь просто сложилась настолько причудливым образом. Теорию вероятности этот сюжетный поворот, конечно, подтверждал, как и закон Мёрфи. Если что-нибудь может пойти не так, оно пойдёт не так. Если поблизости есть Воропаев, он не просто Воропаев…       Андрей вернулся к отцовской шкатулке, выбрав путь стоицизма до выяснения всех обстоятельств. Ни один из сложенных аккуратной стопочкой конвертов он больше не открыл. Главный секрет Воропаева он уже знал и новых сюрпризов от отца не ждал — не в бразильском же они сериале, наконец. Однако взгляд его зацепился за некий юридический документ с несколькими подписями, заламинированный для лучшей сохранности. Он не сразу вник в его суть — мешали отсветы настольной лампы на глянцевой поверхности. Андрей внимательно прочитал документ, но ничего не понял. Прочитал ещё раз. Снял очки, едва ли не смял их в труху. «МАЛИНОВСКИЙ!» — истошно орал мозг.       — Господи, па…       Бумагу, конечно, можно было уничтожить, но она существовала в двух экземплярах. Второй хранился у семейного нотариуса и ждал своего часа. Ждал его и Александр Воропаев — в этом Андрей не сомневался.       Саша в эту минуту ждал только одного: момента, когда его решимость поделиться правдой всё-таки перевесит. Пока он упрямо сопротивлялся напору жены, которую после навёрстывания упущенного потянуло на разговоры.       — Расскажи мне о своём отце. Почему у вас не сложились отношения?       Он вздохнул, надеясь, что этот протяжный звук волшебным образом удовлетворит Катино любопытство.       — И не надо вздыхать, пожалуйста.       Слышно было, что она насупилась; в темноте он почти видел привычную складочку на её переносице.       — Малыш… — елейным тоном начал Саша. — Ты же меня знаешь. Мы с тобой сегодня побили все рекорды, и хочется просто отрубиться…       — Ну попробуй превозмочь свою природу, Саш! — взорвалась Катя. — Ради меня, а? Я хочу понимать, с кем, собственно, живу и воспитываю дочь!       Дела его были совсем плохи, раз в ход пошли упоминания мелкой.       — Хорошо! — раздражённо пробасил он. Узел под ложечкой ослаб, сдался под натиском. Нужно было сделать первый шаг. — Правда в том, что он не мой отец.       — Что? — задохнулась Катя. — И я узнаю об этом только сейчас?!       — Любовь моя, прости за грубость, но тебе не один ли хрен, родной он мне или нет? Тебя во мне что-то не устраивает? Я, по-моему, два года веду себя абсолютно образцово. Готовлю, когда могу, опускаю стульчак и закрываю тюбик зубной пасты, хожу на ваши идиотские тусовки, воспитываю, как ты правильно заметила, твою дочь. Воспитываю как свою. Тебе не приходится иметь дело со свёкром. По-моему, наша жизнь близка к идеальной. Но ты уже третий год всё ищешь какой-то подвох.       — Ты серьёзно считаешь, что суть семейной жизни — в стульчаке? — грустно осведомилась Катя.       — Просто попытался привнести в наш разговор немного юмора, только и всего.       — Своей последней бывшей ты об этом рассказывал?       — Нет, не рассказывал.       — Ты врёшь.       — Нет, не вру. Можешь позвонить ей хоть сейчас и убедиться.       — Почему вы расстались?       — Потому что мы друг другу не подходили.       — А может, потому что она устала чувствовать себя детективом, пытающимся разгадать Сашу Воропаева?       — Я же не кроссворд, Кать.       — Ты игра в го.       — Ты мне льстишь. Я не тяну даже на шахматную партию.       — Поверь, со стороны виднее. Саш… — Катя неожиданно погладила его по голове. — Расскажи о своей маме. И кто твой настоящий отец? Вы знакомы?       — Нет, незнакомы. А мама… Что тебе о ней рассказать?       — Что угодно. Я хочу знать, что за замечательная женщина подарила миру моего любимого человека.       — Значит, всё-таки любимого, а не подследственного на допросе?       — Любимого, — мурлыкнула Катя и мягко его поцеловала. — Расскажи, я готова слушать хоть до утра.       — Ладно…       Саша лёг на спину, и Катя устроилась у него на груди. Монолог для потолка давался ему легче, чем разговор глаза в глаза; к тому же даже в сумраке едва посветлевшей перед нескорым ещё рассветом ночи он углядел несколько неровностей и сосредоточился на них.       — Мама… У мамы было красивое имя — Агния. Она родила меня в девятнадцать, на втором курсе филфака Ленинградского государственного университета. Я тебе покажу фотографии, увидишь, что она была настоящей красавицей. И умницей. Закончила филфак, несмотря на моё появление, и работала переводчиком с испанского и французского. Вышла замуж, когда мне было два года, так что я ничего не подозревал. Мужа она никогда не любила, и жили они плохо. Когда она умерла, я на энергетическом почувствовал, что отец перестал видеть во мне сына. Потом понял, почему…       — А почему она умерла? Такая молодая…       — Потому что была несчастна. Она меня очень любила, но никогда не была счастлива. Во всяком случае, после расставания с моим биологическим отцом. И её сожрала банальная пневмония. Простудилась, долго тянула с лечением, слегла и как-то быстро сдалась… Такая вот история.       — Ты, наверное, часто её вспоминаешь…       — Каждый день, — кивнул Саша, перебирая Катины волосы. — Вы бы друг другу очень понравились… Малыш, давай продолжим разговор завтра? Правда, очень спать хочется… Завтра я никуда не денусь.       Его действительно клонило в сон. На душе стало ощутимо спокойнее — он наконец-то вступил на правильный путь и не должен был с него сворачивать.       — Хорошо, — Катя чмокнула его в солнечное сплетение. — Я тебя люблю…       — И я тебя…       Андрей этой ночью так и не смог заснуть — всё ходил кругами и пытался примириться с ужасной действительностью, творцом которой был не кто иной, как его отец. Отец, не пожелавший обсудить с ним свои планы при жизни. Отец, оставивший его один на один с новой реальностью. Были ещё Кристина, Кира и другие члены совета директоров, но именно Андрей первым принял на себя этот удар. Именно он переживал сейчас предательство отца, не понимая, сможет ли когда-нибудь от него оправиться.       — Жданов, тебя ждёт праздничный завтрак!       Голос Юлианы звучал бодро и звонко. Андрей посмотрел в зеркало, натянул нормальное выражение лица и вышел из комнаты вопреки императиву Бродского. Возле двери не удержался — бросил последний взгляд на соглашение между отцом и Александром, словно надеясь, что буквы под пластиком волшебным образом перегруппируются и образуют какие-то другие, совершенно невинные слова.       Саша в его воображении за эту ночь стремительно разросся до Александра, заполнил собой всё мысленное пространство, и даже Кате не осталось там места. Андрей не мог сосредоточиться на ней, не мог переживать о том, что она почувствует, когда узнает правду; всё это будет потом, а пока это он жил в личном аду. Кто-то сказал бы, что это слишком громкая формулировка, но этот кто-то наверняка не терял всё, что имел, всё, о чём болела душа, всё, ради чего не ел, не спал и разрушал свою нервную систему до самого основания. Этот кто-то не оставался ни с чем.       За что? Почему именно теперь? Чем он это заслужил? Он, зрелый тридцатипятилетний мужчина, уже не эгоистичный мальчишка. Он давно попрощался с бесконечной ложью и столь же бесконечными пьянками, давно искупил свои грехи перед бывшей невестой и лучшим другом, давно любит одну женщину и воспитывает прекрасную дочь. Разве он плохой человек? Разве он, Андрей Жданов, получил по заслугам? Или это расплата за все ошибки прошлого, за всю боль, что он причинял маме, Кире, Кате, Ромке?..       — Папочка, с днём рождения!       Он сидел за круглым столом, накрытом с большим вкусом и изяществом — видна была рука хозяйки. Рома посматривал на именинника с беспокойством, Юлиана то и дело хмурила тонкие брови, но Андрей видел друзей будто сквозь туман и только Арише искренне постарался уделить внимание — дочь вручила ему большой лист плотной белой бумаги с красочным пейзажем: голубое небо, яркое солнце и море, а у кромки воды — одинокая тёмная фигурка.       — Это ты, пап! А вот там, — она показала на похожую фигурку за горизонтом, — там деда Паша. Он далеко, через целое море от тебя. Он за тобой присматривает. Я спрашивала у мамы, на небесах дедушка или нет. Она не знает. Значит, он может быть на море, он любил море! Мы в Англии сколько раз ездили на море!       Андрей прижал Аришу к себе и поцеловал в макушку. Дочка пахла детством и яблочным шампунем.       — Спасибо, малышка. Ты замечательно рисуешь.       — Меня Саша учит! И Милко!       — Они молодцы, а ты вообще умница. Я тебя очень люблю, принцесса. Теперь давай-ка завтракать, смотри, сколько всего Юлиана приготовила…       После бессонной, злой ночи он ел через силу. Через силу же поддерживал беседу, даже следил за её ходом с трудом — в голове поминутно усиливалась тупая боль.       — Па, всё хорошо? — вдруг спросила Ариша, и Юлиана впиявилась в него изучающим взором.       — Да, солнышко. Просто голова немного болит, — сказал Андрей, старательно игнорируя рентгеновские лучи, которые, казалось, исходили из зрачков Виноградовой. — Юля, спасибо за завтрак, всё безумно вкусно. Вы не будете против, если я на пару часов отъеду по делам?       Малиновский хотел было встрять и спросить, куда это он собрался, но Юлиана предостерегающе покачала головой.       — Конечно, Андрюш, поезжай. Аришка нам только в радость.       Выйдя из-за стола, Андрей похлопал Рому по плечу.       — Малина, тебе очень повезло.       Сумку со шкатулкой он прихватил с собой, что огорчило Малиновского, замыслившего всё-таки изучить её содержимое в отсутствие Андрея.       — Юль, он точно что-то нашёл, — прошептал он, проводив друга.       — Я вижу. Но давай всё же пока не вмешиваться.       — Почему?       — Потому что человек имеет право справиться со всем самостоятельно. Хотя бы попытаться. Скоро мы всё узнаем. Наверняка это касается компании…       — А я почему-то навоображал каких-нибудь побочных сыновей или что-то такое. Ну, знаешь, в духе передач Малахова.       — К счастью, я их не смотрю. Пойду почищу зубы Арише, а ты пока загрузи посудомойку, и выйдем погулять. День такой хороший, пусть девочка получает витамин D, пока солнце на полгода не спряталось.       Рома не мог отделаться от ощущения, что выходные с ребёнком были для них своеобразной репетицией будущей семейной жизни. Удавка постепенно затягивалась на его холостяцкой шее, но представлялась ему мягкой, из шёлка высшего качества — и становилось легче.       Андрей намеревался действовать осторожно, чтобы громкая новость не сотрясла деловой мир раньше времени. Акции «Зималетто» будут торговаться на московской бирже, а капитализация компании и так неизбежно снизится из-за пертурбаций в совете директоров, вызванных смертью основателя. Первым делом стоило обсудить всё с нотариусом, который заверил соглашение между отцом и Александром. По дороге в «Башню-2000» Андрей отыскал фамилию «Исаков» в списке контактов.       — Илья Исаакович, доброе утро. Это Андрей Жданов. Мы можем встретиться? Сегодня, конечно, суббота, но дело конфиденциальное и не терпит отлагательств.       — Здравствуйте. Смею предположить, что знаю, о чём пойдёт речь. Во сколько и где?       — Если это возможно, жду вас в «Зималетто» через час.       Войдя в свою башню, Андрей взглянул на неё по-новому. В определённом смысле приевшееся пространство с этого дня воспринималось как самый ценный из всех материальных активов, и он готов был сражаться за то, чтобы здесь остаться. Он даст бой Александру и плану отца. Он найдёт лазейку…       Когда пожилой нотариус появился на пороге кабинета, в душе Андрея что-то схлопнулось. Задор пропал. Он больше не был золотым мальчиком, способным вывернуться из любой беды. Отец связал его по рукам и ногам. Именно это было написано на лице юриста.       — Спасибо, что согласились встретиться, — прохрипел Жданов и кашлянул. — Простите. Что называется, в зобу дыханье спёрло…       Они пожали друг другу руки и опустились в красные кресла.       — Воды? Кофе, чаю?       — Благодарю, нет. Перейдём к делу.       — Да, разумеется, — рассеянно пробормотал Андрей и протянул ему проклятое соглашение. — Взгляните, будьте добры.       Исаков пробежался глазами по документу и положил его на столик.       — Я прекрасно помню содержание этого соглашения. Вам нужен мой комментарий?       — В первую очередь, я хочу знать, при каких обстоятельствах оно было заключено. Мой отец и господин Воропаев подписывали его при вас?       Нотариус замялся.       — Павел Олегович приехал ко мне с двумя подписанными экземплярами и… кхм… попросил нотариально их заверить.       — Попросил?       Илья Исаакович пожевал губы и взглянул на собеседника из-под очков в тонкой оправе.       — Заставил. Безусловно, я не имел права заверять соглашение таким образом.       — Хорошо… То есть, конечно, ничего хорошего. Скажите, Илья Исаакович… Отец обсуждал с вами этот документ? Его суть и последствия, я имею в виду.       — Я понимаю, что вы хотите знать. Возможно ли сделать так, чтобы соглашение не имело юридической силы? В теории — да. Для этого господин Воропаев должен будет подать на меня в суд. Конечно, пострадает моя репутация, но это, впрочем, сугубо моя проблема… У вас же их будет гораздо больше. О судебном процессе тут же узнают журналисты. Общественности станет ясно: Павел Жданов оставил после себя полную неразбериху. Все, от бизнес-изданий до «Экспресс-газеты», начнут копаться в грязном белье ваших уважаемых семейств. У вас просто не останется времени и ресурсов, чтобы грамотно управлять компанией, и всё это самым прямым образом отразится на будущей стоимости акций. Мне известно, что вы завершаете предварительный этап IPO и готовитесь к заключению контрактов с андеррайтерами. Всё идёт гладко. Но лишь до первого скандала.       Андрея эти прогнозы ошарашили.       — Не слишком ли вы… драматизируете?.. Нельзя сказать, что вы лицо незаинтересованное…       — Поинтересуйтесь мнением Катерины Валерьевны — думаю, она обрисует примерно такие же перспективы. Передача власти должна осуществляться мирно. Ради сохранения компании эту головоломку придётся решить в очень узком кругу, без привлечения посторонних. Сделайте вид, что были осведомлены о планах Павла Олеговича, что всё идёт по плану. Но перво-наперво узнайте намерения господина Воропаева. Поговорите с ним и только потом выстраивайте свою стратегию. Мне же остаётся лишь принести свои извинения за столь неприятную роль в этой истории. Хотя не сомневаюсь, что Павел Олегович добился бы своего в любом случае. Обошёл бы всех нотариусов Москвы.       — Да, пожалуй, так и было бы… Что ж, всего доброго, Илья Исаакович. Счёт пришлите моему секретарю.       — И вам всего доброго. Желаю успехов в преодолении этого кризиса.       Мягко захлопнулась дверь пока ещё его кабинета. Андрей перебирал воспоминания о свадьбе Воропаева и Кати, обо всём, что ей предшествовало, анализировал поведение Саши. Как ему удалось провести их всех? Любит ли он Катю? До сегодняшней ночи Андрей был уверен, что любит, и заставлял себя радоваться тому, что рядом с ней надёжный и порядочный мужчина. Но отец своими интригами подвесил в воздухе будущее и «Зималетто», и Кати. Уже не в первый раз эти сюжетные линии были тесно переплетены…       Блэкберри сообщал о шестидесяти семи пропущенных вызовах. Все рвались поздравить его с днём рождения, но перезвонил именинник только Маргарите.       — Мама, прости, я был занят.       — Сынок! Я уже не надеялась, что ты захочешь со мной разговаривать…       — Мама, ну что ты такое говоришь, — сконфузился Андрей.       — Поздравляю тебя с тридцатипятилетием, мальчик мой! Желаю тебе всего-всего-всего. Здоровья, успехов в работе, любви. Особенно любви! — с патетикой добавила Маргарита. — Ты у меня такой добрый, такой… тонко чувствующий! Замечательный, самый лучший сын. Прости меня, Андрюша, что я ничего не сказала тебе про папу… До конца дней своих буду себя корить…       — Ма, успокойся! Всё в порядке. Я тебя простил. Расскажи лучше, как твоё здоровье.       Разговор повернул в обычное русло, и попрощались они на мирной и спокойной ноте. Это было спокойствие перед штормом — Маргарите, как и всем остальным причастным к судьбе «Зималетто», предстояло пережить настоящее потрясение.