(Свадебное) Соглашение

Кроули не особенно любил церкви. Давно уже. Был у него в юности период, когда он принадлежал к религиозному сообществу – только не секте, имейте в виду! – целью которого было помогать нуждающимся. Однажды Кроули притащил в общество пару нариков. Им нужен был ночлег и деньги на реабилитацию. Но его друзья отказались браться за это дело. Кроули спросил, почему. В ответе было что-то вроде: «Они сами виноваты – они выбрали эту жизнь. Таким не поможешь». Кроули сказал, ну, может, они хоть попытаются? Они ответили, что, мол, есть много других людей, которые нуждаются в помощи и заслуживают ее. Кроули спросил, кто это решает, кто заслуживает помощи, а кто нет. И вот тогда он перестал вообще получать какие-либо ответы. Он бросил сообщество и религию вообще и хлопнул дверью. Примерно тогда он и совершил свою первую кражу. Азирафель, с другой стороны, все еще был во многом человеком Божьим. Он посещал службы регулярно, хоть и не свято верил в их обязательность (простите за каламбур). И он пытался помогать людям по мере сил. Он даже брался за дела бесплатно, если знал, что клиент не потянет его услуги. Ну, ангел же, а? Кроули сам всегда это говорил. Когда Кроули на заре их дружбы попытался испытать его веру на прочность, поделившись своим собственным гнусным опытом, Азирафель заметил, что Бог не имеет никакого отношения к тому, что люди ведут себя как мудаки от Его имени. Они часто вели эти долгие споры, когда напивались, и хотя Кроули изо всех сил пытался заставить Азирафеля усомниться в Боге, ему никогда не удавалось. Кроули это нравилось. Поэтому он так удивился, что Азирафеля ни капли не смутило то, что он собирался украсть книгу из церкви. Впрочем, опять же: моральный кодекс Азирафеля, как и самого Кроули, всегда был написан оттенками серого. И вот теперь они сидели за столом в частной комнате старой, но красивой готической церкви и разговаривали с пастором не о чем-нибудь, а об их свадьбе. И Кроули готовился совершить свою вылазку. – Так вот, видите ли, отец, мы хотим, чтобы это было очень быстро и очень пышно, – сказал Азирафель, потирая руки, будто бы он и вправду предвкушал предстоящее событие. Кроули собирался извиниться и выйти с минуты на минуту. – Что ж, у нас сейчас не много дат занято, поскольку некоторые пары отменили свадьбы из-за недавних событий. Так что за «быстротой» дело не станет. Что же до «пышности» – это, в общем-то, зависит от вас, господа. Что мне на самом деле необходимо знать, так это… что вы любите друг в друге. Кроули забыл, что собирался извиниться и выйти в туалет, и вообще забыл, что ему и правда нужно было уйти. Чашка Азирафеля застыла на полпути ко рту. Ладно, по крайней мере, он хоть не один тут в шоке. – Что? Зачем? – спросил Азирафель. – Для службы, разумеется! – сказал священник. – Клятвы, составленные самостоятельно, делают церемонию очень особенной. А вы же именно этого хотите, не правда ли? – А! О, вы абсолютно правы! Он профи, а, Кроули? – Однозначно, – пробормотал Кроули. – Так, дайте-ка мне подумать, – сказал Азирафель, поставив чашечку на стол. Он потер подбородок и поднял глаза к потолку. Его легкая, тонкая улыбка стала задумчивой и лукавой. Кроули просто обожал, когда она себя так вела. Он не мог не улыбнуться сам и чуть не пропустил начало речи Азирафеля. – Я люблю в Кроули и большие черты и мелочи. Так же как, когда я смотрю на свою любимую картину, я люблю и всю цветовую палитру, и каждый отдельный мазок одновременно. Священник что-то писал в своем блокноте. Кроули вдруг перестал дышать. – Я люблю то, как он неравнодушен к людям – даже тем, кому больше никто не станет помогать. Как он всегда находит что-нибудь, что захватывает его и вызывает его любопытство. Как он всегда открывает что-нибудь новое для меня – будь то какой-нибудь гаджет, или приятное место, или хороший фильм. Я люблю то, что он молчит-молчит о своих чувствах, долго молчит, а потом внезапно выкладывает мне всё, что было у него на уме и на сердце. Я люблю то, как его пальцы обвивают бокал вина, какие они тонкие – кажется, будто бокал парит в воздухе. Я люблю то, какими мягкими и беззащитными кажутся его глаза в те самые первые моменты, когда он снимает очки. Я люблю… Кроули? Ты в порядке? Я не?.. О, боже мой! Я же тебя не расстроил как-нибудь, нет? Кроули осознал, что пялится, и что чайная ложечка в его пальцах дрожит. Горло сковало, когда он попытался сказать что-нибудь – хоть что-то. – Н-нет, все нормально. Прекрасно… я… извините, мне надо в туалет. Я себя немножко… Простите. Он неловко встал, чуть не забыв оставить злополучную ложечку, которая будто прилипла к его оцепеневшим пальцам, и вышел из комнаты. Черт, черт, черт! Какого хрена это было вообще? Кроули остановился и привалился к прохладной колонне. Они знали друг друга уже лет сто. Со старшей школы, где они были членами враждующих команд в викторинах. Они ходили в один и тот же дискуссионный клуб и отстаивали противоположные идеи в философии и религии годами, прежде чем поняли, что у них больше общего друг с другом, чем с теми, кто поддерживал их, не имея ни единой оригинальной мысли в голове. Они постепенно стали друзьями, их тянуло друг к другу несмотря на их различия и из-за них тоже. Столько всего в мире Кроули поменялось с годами: работы, друзья, убеждения и даже его представление о себе самом. Единственное, что – или, точнее, кто – оставался неизменным в его жизни, был Азирафель. А потом, одним прекрасным вечером, когда он шел домой после вечера в театре с Азирафелем, все еще видя перед глазами восторженное лицо ангела, его блестящие от слез глаза и ямочку на щеке, где пряталась улыбка, Кроули внезапно осознал, что Азирафель был не просто другом. Это поразило его, точно молнией. Штука в том, что ни Кроули, ни Азирафель не были особенно заинтересованы в отношениях. В этом они тоже были похожи. Не то чтобы Кроули не хотелось иметь особенного человека в своей жизни, кого-то, с кем можно было бы проводить все время вместе, кого-то, кто никогда не оставит его наедине с его мрачными мыслями, кого-то, с кем можно делить увлечения и путешествия, кого-то, кому он мог бы отдать любовь и заботу, которые копились у него внутри. Кого-то, с кем можно обниматься и держаться за руки, и гулять в парке, когда он станет глубоким стариком. Вот только – ничего другого он не хотел. К тому же, почти для всех этих вещей, в которых он так нуждался, у него уже был Азирафель. Азирафель был его лучшим другом и в то же время человеком, которым Кроули больше всего восхищался. Они ссорились, конечно, но казалось, будто какие бы ужасные вещи Кроули ни совершил, ничто не могло заставить Азирафеля отвернуться от него. Каждый день, проведенный с Азирафелем, был хорошим днем. Но потом случился тот вечер в театре. Они болтали в антракте о том, как хорош спектакль и какие актеры совершенно потрясающие, и мужчина, сидевший рядом с ними, внезапно фыркнул и сказал: – Если, по-вашему, это хорошо, вы и понятия не имеете, что такое театр. И эти клоуны на сцене, видимо, тоже. Хотя, полагаю, у вас нет возможности смотреть по-настоящему хорошие спектакли, судя по…. – он многозначительно глянул на древний костюм Азирафеля, который тот берег с молодости и носил только по особым случаям. – Интересно, какая у них-то причина. Кроули почувствовал, как ярость закипает внутри. Как могло это… это ничтожество оскорбить Азирафеля? Он вот-вот был готов совершить что-нибудь конкретно глупое, но не успел. – Я не знаю, что вы называете «по-настоящему хорошими спектаклями», сэр, – очень вежливым тоном сказал Азирафель, – Но я сомневаюсь, что они так хороши, раз единственное, что они сделали – это заставили вас ненавидеть все остальное. Кроули едва сдержал усмешку, увидев, как перекосилось лицо их соседа. Он молча встал и вышел из зала. Когда прозвенел второй звонок, а этот тип так и не вернулся, Азирафель сделал знак молодой девушке, стоявшей в проходе и с надеждой оглядывавшей зал, вероятно в поисках места получше. Азирафель показал на освободившееся место рядом с ними, и она, просияв, поспешила к нему. Кроули смотрел на Азирафеля с абсолютным благоговением. Это был не первый раз, когда ангел делал что-то, что впечатляло Кроули и вызывало в нем глубокое уважение и гордость дружбой с ним. Но было нечто такое в спокойствии и иронии, с которыми он заступился за самого себя, за Кроули и за актеров, что сделало Азирафеля особенно прекрасным в тот момент. И с тех пор Кроули просто не мог развидеть эту красоту. Он понимал, что она всегда была там, прямо рядом с ним. И он не мог перестать думать об этом. Все то, что Азирафель сказал только что священнику – что это было вообще? Азирафель просто играл ради операции? Или… Да ну, Кроули, какие еще «или» тут могли быть? Явно же, если бы у Азирафеля тоже были чувства к тебе, вы бы уже давным-давно это выяснили, верно? К тому же, если подумать, в его словах даже не было ничего особенно романтического, так ведь? Азирафель, эта нежная душа, мог с таким же успехом сказать то же самое во время тоста на каком-нибудь дне рождения Кроули. Возьми себя в руки, Кроули, и переболей уже своими дурацкими мечтами. Тебе надо дело делать. Он глубоко вздохнул и тихо вышел из-за колонны. Книга, как он знал, должна была храниться в маленьком музее-слэш-хранилище церкви, находящемся в подвале под нефом. Кроули огляделся, чтобы убедиться, что никто не смотрит, а затем медленно спустился вниз по узкой лестнице, которая была на другом конце зала напротив комнаты священника. Сложнее всего было перехитрить камеру, которая пялилась прямо на дверь музея. Сейчас она была в дверном проеме над Кроули. Прежде чем шагнуть в поле ее зрения, Кроули достал селфи-палку, раскрыл ее во всю длину и мягко развернул камеру в сторону так, чтобы она смотрела в стену. Серьезно, он сомневался, что охрана была так уж озабочена архивами церкви, так что это могло прокатить. Разумеется, дверь музея была заперта, но это был простой замок – не сейф какой-нибудь. Для Кроули это была детская игра. Он вскрыл замок в считанные секунды и проскользнул внутрь. Там не было ничего особенного – немного камней и архитектурных останков здания, стоявшего тут до пожара, несколько предметов, пожертвованных знаменитыми прихожанами, и ящики с фотографиями, картами и книгами. Объект, за которым охотился Кроули, похоже, был жемчужиной этой скромной коллекции, поскольку находился под стеклом в самом дальнем углу. Кроули подобрался ближе, держась вне поля зрения камер в комнате. Стеклянный бокс был на замке, но взломать его было не сложнее, чем дверь. Кроули, руками в перчатках, снял стеклянную крышку, будто открывая подарок. Никакой сигнализации не сработало, и вскоре он уже держал свое сокровище. «Записки Пиквикского Клуба» – первый большой успех Чарльза Диккенса – напечатанные всего за два дня до того как он обвенчался со своей женой, Кэтрин, прямо здесь, в этой самой церкви. Глаза Азирафеля так сияли, когда он рассказывал обо всем этом Кроули. Однако Кроули не мог просто уйти со своим призом, как он обычно поступал, если он все еще хотел жениться в этой церкви, последовав примеру Чарльза. Он положил книгу в сумку, висевшую у него через плечо, и достал оттуда другую, очень похожую книжку. Она носила то же название и была всего на два года моложе. Азирафель пожертвовал ее ради благого дела. Кроули улыбнулся при мысли о том, что Азирафель был готов расстаться с книгой из своей драгоценной коллекции, если это означало, что он сможет помочь друзьям. Он закрыл бокс с подставной книгой внутри и вернулся тем же путем, которым пришел, не забыв повернуть обратно камеру у двери. Плёвое дело. То, что он собирался сделать дальше, было гораздо труднее. – Кроули? Ты в порядке? Я собирался пойти проверить, как ты там, – сказал Азирафель, когда Кроули вернулся. Он казался по-настоящему обеспокоенным, заметил Кроули. Но он не был уверен, волновался ли Азирафель из-за того, что Кроули совершал кражу всего в нескольких метрах от него, или же из-за его реакции на слова Азирафеля прямо перед этим. – Я в норме. Так вот, я о чем говорю… – начал Кроули, не глядя на Азирафеля, потому что он боялся, что, если посмотрит на него, то может просто снова сбежать. – Ты ничего не говорил, дорогой мой, ты просто… – Тшш. Говорил. Я говорил это себе мысленно, как и всегда. «Кроули, везучий ты засранец». Каждый час, каждый день. Я говорю это себе, потому что никогда не хочу принимать это как должное – ну, знаешь, то, что у меня есть ты. Я люблю то, какой ты умный, как ты знаешь каждого автора каждой книги, о которых я даже не слышал, и как тебе нужен я, чтобы объяснить, как работает Excel. Я обожаю, как ты цитируешь Шекспира и Бомарше и раздражаешь всех зрителей вокруг тебя в театре, и как ты всегда первым встаешь аплодировать, когда спектакль хорош, и как упрямо остаешься сидеть, если он тебе не понравился. Я обожаю, что ты знаешь каждого владельца магазинчика на твоей улице и как ты помогал каждому из них по крайней мере пару раз, и при этом, ты только меня приглашаешь праздновать Рождество. Я люблю то, как ты всегда звонишь мне, когда узнаешь что-нибудь смешное или увлекательное и хочешь поделиться этим со мной. И я люблю то, что ты всегда звонишь мне, когда ты в беде. Я люблю то, как ты доверяешь людям и веришь в них, особенно, ну… в меня. Даже когда мы на самом деле этого не заслуживаем. Кроули остановился, чтобы перевести дыхание, и увидел, что глаза Азирафеля блестят и он улыбается – совсем как в тот вечер в театре. Как будто Кроули был лучшим драматическим актером в театральной истории. А потом Азирафель встал, подошел к Кроули и заключил его в самые мягкие и крепкие на свете объятия. – Ты заслуживаешь всего, знаешь ли, – прошептал он на ухо Кроули. Слова чуточку щекотали, и от них вниз по позвоночнику Кроули бежала приятная и пугающая дрожь. – И даже больше. – Знаете, вот поэтому-то я так люблю свою работу, – сказал очень довольный священник.

***

– Ты достал ее? – спросил Азирафель, как только они добрались до машины. Он теперь вел тебя совершенно по-деловому, вся романтика и мечтательность исчезли из его голоса и выражения лица. Кроули подумал, что это, вероятно, все-таки была игра, и почувствовал укол разочарования, что было, вообще-то, довольно глупо, потому что Азирафель никогда не обещал ему ничего, никогда не делал ему даже намека на то, что он хотел бы быть ему больше, чем другом. И этот момент, эта операция, была не лучшим временем для такого. Они должны быть сосредоточены, чтобы все сделать правильно. По крайней мере, Кроули пытался себя в этом убедить. – Агась. Она тут, – Кроули похлопал по своей сумке. – Теперь я свяжусь с этим типом, который дал мне задание, и моментально окажусь в логове врага. Азирафель заметно содрогнулся. – Послушай, я хотел с тобой об этом поговорить. Не думаю, что мне до конца нравится то, что ты будешь там работать. – Расслабься, ангел. Я не собираюсь там работать. Я буду под прикрытием. Как те крутые копы в твоих любимых детективных мыльных операх. – Это не мыльные оперы! – воскликнул Азирафель с негодованием. – Это вполне серьезные и очень полезные драмы. И я совершенно уверен, что тебе они тоже нравятся, так что не прикидывайся… – Ну, не знаю, в смысле, мне понравился тот, который про дьявола, но я бы реально не сказал, что в нем было что-то «серьезное». – Ты просто не на то смотришь, вот что. Тебе надо… Ох! – Что? – Кроули завел машину. – Я вижу, что ты делаешь. – Что я?... Ничего я не делаю… – Ты пытаешься меня отвлечь. Кроули, дорогой мой, я просто думаю, это не очень хорошая идея. К тому же, это не так уж необходимо. Мы можем просто назначить встречу, ты принесешь книгу, отдашь ее тому, что придет за ней, а потом мы проследим за ними до логова и вызовем полицию. – Звучит уж слишком хорошо, чтобы правда сработало. Но попробовать можно, – Кроули пожал плечами. – Если не выйдет, у нас всегда будут планы В и С. Азирафель нахмурился. – У нас их разве так много? – Ну, да. В – я работаю под прикрытием… – А С? – Мы женимся. – О. Разумеется. – Ты же не передумал, а, дорогой женишок? – поддразнил Кроули. – Нет, нет, просто… подумал, может быть, ты… Тебе так хотелось под прикрытие, – Азирафель покраснел, а потом слегка надулся. Кроули не мог даже представить, о чем он там думает. – Ну да. Я люблю разнообразие вариантов. Что ж, вперед. Займемся планом А! – План А. Верно, – Азирафель в последний раз окинул церковь, которую они покидали, до странности грустным взглядом, и они уехали прочь.