У последней черты

      Росса не любила малый зал, обходила его все возможными путями, словно вор, выбираясь из семейного дома через задние двери. Тот точно застыл во времени, даже свисающая паутина – от одного взгляда на ту по спине бежали липкие холодные мурашки, – казалось, сохранилась с тех беззаботных лет, когда экономка гоняла хохотушек–горничных, а дядя басовито смеялся, уверяя, что гости не будут вглядываться в прокопчённый свечами потолок.       Там, в углу у резного окна, за потёртым столом мужчины играли в карты и втискивали ей, – любопытной лисицей, носящейся от тётушек до торговцев, – в руки засахаренные орехи, а если особо везло, то и конфеты, так и недонесенные до своих детей. Росса как сейчас помнила мозолистые руки моряков, треплющие по светлой макушке и собственную беззубую улыбку. Пока тетя – мачеха, – заметив наконец её отсутствие громко не подзывала к себе, точно строптивую лошадку, такие интонации всегда использовал конюх, и Россана шла неохотно, спешно запихивая в рот всё надаренное. Марис бросала что-то шутливое подругам и подхватив подмышки втягивала обратно на укрытый тканями и новенькими, привезенными с запада коврами, диван. Настойчиво впихивая в детские ручки пяльцы и наказывая повторять вышитый ей самой узор.       Иллюзорно кольнуло болью, как тогда, исколотые пальцы болели от десятка повторений за одну ошибку в ряду, а напёрстка ей по руке так и не нашли.       Воспоминания оживали, стоило только прикрыть веки и истаивали, когда взгляд цеплялся за рассохшиеся, хрусткие от времени ручки единственного в комнате дивана, на котором растянулся спасённый маг. Слишком многому были свидетели эти стены, гуляющий по залу ветер шутил дурные шутки, оборачиваясь голосами прошлого. Точно кто-то приоткрывал окно в навсегда потерянное и тут же захлопывал перед самым носом, стоило попытаться ухватиться за иллюзию. Дыхание прошлого вымораживало что-то внутри, заставляя девушку бросить всякие попытки вернуть хоть что-то и бежать–бежать–бежать. И возвращаться.       Чужой голос вырывает из воспоминаний за шкирку, от него Россана дергается, точно позабыв о своём чудном «приобретении» и почти сворачивает пристроенную здесь же у сколотой ножки кружку с водой. Впервые не затхлой.       — Ты… — голос у мага хрипит, когтями царапая горло, и Фир морщится, сглатывая и обхватывая спешно сунутую ему в руки деревянную кружку. Это походило на избитое, извращенное клише из тех самых любимых женой наставника романчиков. Она сидела полу-боком привалившись виском к подранной диванной ручке, как всегда, подобрав под себя ноги, точно в попытке согреться. Хмурый пасмурный взгляд веселил, малявка взирала столь мрачно, будто правда волновалась, что дурного черномага придётся закапывать на заднем дворе.       К общему антуражу бы могилка как раз хорошо подошла.       — Со мной ночь провела? — приподнятая бровь и неясная усмешка заставляют Россу вздрогнуть и резко обернуться к запыленному окну, чтобы убедиться, да, там, за сломанной оконной рамой лениво румянил небо и золотил лес новый рассвет, забирающий с собой воскрешенные эмоции и воспоминания семейных вечеров и таинства ночных бесед.       — А что делать, господин – маг, если вы так стонали, — девушка поднимается с трудом разгибая затекшие ноги и упирает руки в бока, парадируя кого-то бесконечно далекого, спрятавшегося на задворках памяти. Фир только глазами сверкает, точно давя очередную колкую шутку. — Точно в чертог к Рэ, или кому там вы отдаётесь, отойти собрались. Ожоги святой силой сходили долго, тяжело и мужчина готов был спорить – то не отпечаток согревающей руки Рэннон, нежно ласкающей даже самых глупых из своих детей, – а просто пыточный рабский ошейник времен Талана, который светлые идиоты раскопали в руинах Цитадели и научились пользовать по делу и нет.       И – они не болели.       Но Фир помнил. Как каждый вздох отзывался пронизывающей болью, когтями впивающейся и в тело, и в Источник. Она разливалась внутри, натягивая нервы и грозя расцвети цветком боли от любого неверного движения. Мужчина, честно сказать, и не думал, что сможет заговорить чуть ли не сразу. Перед глазами тогда ширились белые круги – сигнал его боли и сейчас маг любопытно потянул руку, чтобы тронуть стянутую кожу под повязкой, которой послужило какое-то разодранное платье.       Мышцы отчаянно протестовали, нуждаясь в отдыхе: сорванная казнь, паучиха, чертов ошейник и почти пустой ритуал, лишь слегка притупивший Зов, уже требование, покровителей – ничего из этого не обещало сделать день хоть немного приятнее и Филлар сцепляет зубы, рывком садясь на жалобно скрипнувшем отголоске прошлого. Черные глаза шарят по пыльным углам, отмечая всю ту же знакомую деревянную миску с красно – бурой жижей, вонявшей так, что он готов был нырнуть в самый захудалый ручей, лишь бы избавиться от отголосков такого лечения. Измаранные в мази и его собственной крови тряпицы брошенный здесь проясняли картину, заставляя обратить внимание на подставленную чужому взгляду тощую спину. Заботливая. Она возилась у покосившегося стола, заменой сломанных ножек которому служили какие-то исписанные книги, и казалось совсем не обращала на мага внимания. Будто за последние сутки он стал такой же тенью этого забытого богами места.       Мысль заставила скривиться. Он выбрался из Башни памяти, что ему захудалый лес. Рука снова потянулась к повязке, чтобы почти сразу получить хлёсткий удар свернутым в жгут рукавом от пожертвованного платья.       — Заразу занесешь! — голос малявки дрожал от волнения, а серые глаза чуть ли не молнии метали, лекарка местного разлива развернулась к столу и схватив с него что-то кинула по потёртые подушки, — как только до своих лет дожили то, господин – маг! Ручей за бывшей дворней.       Её метания с обращением веселили и Фир не сдержал смешок, виновато вскидывая вверх ладони. Лечили его или калечили здесь вопросом было хорошим, и маг решил не злить измученную и без него девчонку, две бессонные ночи ей на пользу не пошли. Прицельно брошенные квадратик чистой льняной ткани и порошок в резной баночке почти заставили застонать в голос.       Деревня–я.       Но выбора не было. Потерев щёку, на которой уже темнела щетина маг скривился – рисковать даже с простым косметическим не хотелось. Удивляло то, как не сомневалась в нём девчонка, волнение если и мелькнуло, когда мужчина неуверенно стал, почти сев обратно, но к нему она не дернулась, то ли плюнув, то ли здраво оценив свои силы и риски.       — Филлар, — схватившись за дверной косяк и прокашлявшись бросил маг, возвращая внимание вновь нырнувшей куда-то глубоко в свои мысли невольной супружницы, — можешь звать меня по имени. Это твоё «господин – маг» знаешь ли заставляет думать, что я тот старикан из Совета дюжины.       Девчонка растеряно моргнула, заправляя куцую светлую прядь за ухо, – сдох в тебе, Фир, много кто, но цирюльником ты точно заработать не сможешь – точно припоминая значения подобных жестов у магов, пока этот самый маг любовался последствиями собственноручного высвобождения блондиночки из ловушки.Видимо не вспомнив никаких баек по этому вопросу девушка тряхнув головой вытянулась по струнке, заученно выплюнув:       — Россана кан Эр–шан, — она делалась смешной в этом простом платье, достойном лишь дочери какого-нибудь преуспевающего трактирщика, никак не походя на мелкую аристократку, во власти чьей семьи, похоже, и находился тот городишка, бывший когда-то селениями, слившимися в одно под правящей рукой.       Каждый раз стоило малявке открыть рот она только добавляла вопросов, чертова цепочка – загадка, когда, вроде повозившись снимаешь одно звено, а там взамен ещё целый клубок накрутился. Не то, чтобы Фир не запомнил обращенный к спасительнице оклик на площади, но это запоздалое знакомство казалось нужным, особенно после её ночного бдения. Последний раз так о нём пеклась жена наставника, разве что по рукам не била. Что-то в ней было не так. Неуловимая неправильность, которая раздражала и цепляла, как неверно сложенная мозаика.       Слишком далека была девчонка от тех людей, не рвало ей сердце чужое горе и не написывала она прошений королю. Наместнику. Фир сам иной раз забывал, что королёк – самодур с Объединения лишь наместник, до тех пор, пока наследник королевств не пройдёт своё Испытание и не займёт трон.       Её не готовили следующей главой.       Осознание приходит точно со стороны, вместе с воспоминаниями о вечно крутящемся под ногами Лларом, готовым в любую подворотню влезть и на собственные карманные деньги открывать дома милосердия для бедняков. Ещё не битый жизнью наследник и брошенная даже собственными людьми девчонка были до того разными, схожими лишь годами, что Фир даже пожалел малышку.       — Лучше? — они встречаются в небольшой гостиной с камином, решив разобрать тот и рискнуть растопить. Источник, обожжённый ограничением, тянуло, и как бы не хотелось Фиру наложить согревающие чары хоть на одну, из продуваемых всеми осенними ветрами, комнату, рисковать сейчас, нарываясь на нечто неведомое совсем не хотелось.       Россана не отвечает, только поднимает обломанную ветку дички,с мелкими кислыми яблоками, те темнеют чуть быстрее нормальных, но не портятся, что за последние дни – уже хлеб.       Она, точно смущенная запоздалым знакомством, возится, складывая в «башенку» обломки некогда стула, не заботясь ни о занозах, ни о своих неровно срезанных прядях. Её точно само снятие первого уровня проклятия не радует. Или это он сбил её всё настроение, заставив не только спасать себя от костра, но потом ещё и лечить.       И не разу не поблагодарив, по её не скромному людскому мнению.       — Так… — это повисшее молчание тяжелое, какое-то неловкое, совсем не походящее на их перепалки по пути до поместья, хотелось разбить, вернуть мелькнувшую за помрачневшей картинкой язву, — как давно это длится?       Проклятье влияет не только на окружение, действуя как самый быстрый «распад», но и похоже на саму невольную хозяйку проклятого домишки. У неё точно все желания и силы вытянули, стоило ей понять, что нависшая над чудаком угроза миновала. И лучше бы знать, как давно юная жертва так живёт, и обратимы ли последствия вообще, с учётом имеющейся над домом пакости.       Она не успевает ответить. Только рот открывает, пока Филлару хочется биться головой о каменную кладку – говорить может стоило там, в лесу, где если что и обитало, то могло лишь желать ими отужинать, а не порушить все планы.       Впрочем, ничего сделать он не успевает тоже.       Грохот на втором этаже оглушительный, такой, что пустой канделябр угрожающе зашатался, грозя рухнуть вместе с осыпающейся пылью и паутиной сверху на голову замершим невольным хозяевам странного поместья.       — Ты ждешь гостей? — тьма, особо неохотно отзывающаяся днём, мягко потянулась из углов, дрожащим маревом собираясь вокруг мужских запястий.       Гневный взгляд, кричащий не иначе как: ты, Рэ ради, серьезно?! Отозвался теплом где-то внутри. Девчонка всё ещё живо реагировала, а это что-то да значило.