we fell in love in october

Рядом с Сугуру была близость. Близость, которая окрасила их дружбу так, как может только романтика. Как зрительный контакт, длящийся дольше положенного. Как ухмылки, понимающий взгляд и одновременно приподнятые брови в переполненных людьми местах. Как обмен остроумными репликами и прикосновение колен на заднем сидении такси. Как знание, что Сугуру останется, хотя не обязан. Как синхронные шаги вдоль улиц города. Как моменты озарения. Как-то чувство, затаенное глубоко, глубоко внутри, подсказывающее: если ты знаешь, то ты знаешь наверняка. Как чувство единства и понимания. И, находясь под влиянием этих чувств, у Сатору возник неописуемый порыв озвучить свои мысли. Слова вырывались через его крепко сжатые зубы, моля произнести их. Это желание было сильным в опьянении, но намного сильнее, когда он был под кайфом. Два дня. Два гребаных дня с инцидента в баре, а Сугуру и словом не обмолвился о той ночи. Так же, как и поступил Сатору от чрезмерного страха пройти по тонкому канату между ними. Тем не менее, сейчас — в окружении комфортной комнаты, расположенной на третьем этаже общежития, и послевкусия травки, прилипшей к горлу — канат стал похожим на мост. Сквозь спираль запретных мыслей Сатору, Сугуру спросил его: — Ты что-нибудь чувствуешь? Он выдохнул облако дыма через окно в дождливую ночь середины октября. Его голос вернул Сатору в реальность, он трудно сглотнул, наблюдая, как Сугуру заправляет челку за ухо. Комнату озарил оранжевый свет лампы, с теплом смягчая и разглаживая черты лица Сугуру. — Не очень, — соврал Сатору, пожав плечами. В его реальности Сугуру уплывал из виду, то появляясь, то вновь исчезая. И все же, это было в определенной степени приятным моментом, обнимающим их закатной дымкой. — Я тоже, — протяжно сказал Сугуру. — Возьму что-нибудь съедобное. Сатору медленно моргнул. — Что? — спросил Сатору, наблюдая, как Сугуру проплыл по комнате и зарылся в своей сумке. — Съедобное, Сатору, — сказал он, возвращаясь с пачкой синей жвачки между пальцев. Сугуру скользнул на небольшой двухместный диван под окном. Он сел на одну из его лодыжек и разорвал зубами упаковку. — Хочешь одну? Сатору не обратил внимания на вопрос. Он был слишком сфокусирован на том, как изменилась комната после его одиннадцатой затяжки из трубки Сугуру. Плитки перед глазами закружились… они никогда не делали такого прежде. На фоне играла инди-музыка из плейлиста Сугуру, от которой все внутри Сатору плавилось, как свеча. Когда он посмотрел на Сугуру, тепло сердца в его груди просочилось сквозь ребра, разливаясь до самых кончиков пальцев. Внезапно лицо Сугуру стало ближе, чем мгновение назад. — Сатору? — спросил он. — Ты под кайфом? Только честно. — Нет? — хихикнул он в ответ, отвлекшись на длинные ресницы Сугуру. На лице Сугуру была выражена неубежденность его ответом. — Может быть? — попробовал он вновь, поджав губы. Сугуру улыбнулся и наклонил голову вбок. — Так да или нет? — Ох, да, точно, — признал Сатору. Он сделал глубокий вдох, вдыхая ванильный запах, исходящий от Сугуру. Аромат был легким и отчетливым, не совсем ванильным, но достаточно похожим. — Ты же не расслышал, что я сказал? — О чем? Ухмыляясь, Сугуру вздохнул. — Ты помнишь о вызове на этой неделе? — Напомни мне, — задумался Сатору. — Ты должен найти меня в доме с призраками, — сказал он, мягко смеясь. — Если ты все еще готов на это? — Я-то надеялся, что ты об этом забудешь, — признался Сатору, забавляясь над самим собой. Сугуру покачал головой. — Если найдешь меня в маске, то выиграешь. — Выиграю что? Широко распахнув глаза, Сугуру задумался. — Нужно подумать. Сатору лишь продолжал смеяться — веселье сочилось из него, как мыльные пузыри. Он был счастлив, потрясен Сугуру. Тем, как он выглядел. Тем, как он пах… — Ты слишком много смеешься. Ничего съестного я тебе не дам, — заявил Сугуру, когда вытащил пластинку из пачки и положил себе между губ. — Видел бы ты сейчас свои глаза. — Почему? — спросил Сатору, не переставая смеяться. Горло Сугуру дернулось, когда он сглотнул. — Они очень расширены, — с улыбкой сказал он. Сугуру подвинулся ближе, выдыхая облако дыма, и Сатору невольно дернулся на месте. — В них почти не видно голубого. «Это все ты», — желал произнести Сатору, ведь так оно и было. Его свободная черная футболка, серые штаны, серебряные серьги, чернильный цвет волос… Та ночь в «Верхнем Этаже» прожигала сознание Сатору. То, как Сугуру целовал того парня, то, как он касался его. Сатору желал, чтобы его поцеловали именно так. Он желал знать, каково это — быть благословенным Сугуру, быть желанным им самим. — Сугу, ты хорошо выглядишь сегодня, — сказал Сатору, неровно дыша. — Прям очень хорошо. Сугуру засмеялся и отстранился подальше. Его брови нахмурились. — С тобой все нормально? — Сейчас со мной все нормально, — сказал Сатору, двигаясь ближе, чтобы восполнить дистанцию между ними. Их колени соприкоснулись, тепло тел пролилось сквозь ткань одежды. — Даже очень нормально. Слова, застывшие на языке Сатору, молили о свободе, и он попытался проглотить их и с силой протолкнуть по горлу. Дурман расслабил его челюсти, и слова пролились наружу, стекая вниз, как мед. — Подойди ближе, Сугуру, — прошептал он в такт легкой мелодии на фоне. — Позволь коснуться тебя. — Сатору мягко положил руку на колено Сугуру, ощущая подтянутые изгибы тела под одеждой. — Ты под кайфом, — уставившись на его руку, сказал Сугуру. Его колено напряглось от явного желания вздрогнуть под прикосновением. На мгновение между ними воцарилась тишина, ладонь Сатору рассыпала накаленные искры по ноге Сугуру. — Ты не понимаешь, что говоришь, — мягко сказал Сугуру. — Я могу сказать намного больше, если ты этого хочешь, — произнес Сатору, наблюдая, как улыбка Сугуру исчезает с его лица. По его щекам разлилась алая патока, и в этот раз его зрачки расширились. — Сатору, — обратился Сугуру, чей голос был подобен заливающей пеной воде. — Если бы я позволил тебе коснуться меня, то с чего бы ты начал? Сатору ухмыльнулся, положив руки на колени Сугуру. — Я бы начал отсюда, — сказал он, получая удовольствие от игры. — И поднялся бы дальше. Сатору прижал его к подлокотнику дивана и проскользнул к бедрам Сугуру, задерживаясь на них. Мышцы Сугуру напряглись, расслабились, и вновь напряглись от непривычных ощущений. Сатору снова пробрался выше, нежно забираясь под край футболки Сугуру. — Я всегда хотел почувствовать твою кожу тут, — продолжил Сатору, легко касаясь кончиком пальца по изгибу талии. — Ты никогда не ходишь без рубашки. Не думаю, что вообще видел твою грудь обнаженной. — Дурман обострил его чувства: Сугуру был таким теплым и мягким, но в то же время осязаемым и напряженным, а кожа — родной и знакомой. Сугуру затаил дыхание и запрокинул голову назад. — Может, не нужно этого делать, Сатору, — сказал он, тяжело сглотнув. Проигнорировав его слова, Сатору лишь продолжил: — И затем я бы коснулся тебя тут. — Его руки продвинулись к сжатым кулакам Сугуру. Ощутив прикосновение, Сугуру расслабил ладони, и их пальцы переплелись вместе. Внутреннее напряжение вокруг дало слабину, выпуская наружу нечто горячее и сладкое, как липкий сироп, склеивающий их друг к другу. — Да, — сказал Сугуру, тяжело дыша, его взгляд следовал за точками соприкосновения их тел. — Да? — ответил Сатору, вскинув бровь. Сугуру замер, его щеки не переставали пылать. — Ты под кайфом, Сатору, — повторил он, словно в нужде напоминать себе о его состоянии каждые несколько секунд. — Самые искренние мысли — всегда под кайфом, — сказал Сатору, растягиваясь в улыбке. Он отпустил руку Сугуру и прижал спиной к подлокотнику. — Раз уж мы оба под кайфом, это будет даже приятней. Сатору прижался ближе, их дыхание стало единым, и это принесло ему боль — сводящую с ума, как игла — что прожигала нутро Сатору. Как жажда, горячая и неутоленная. — Ты уверен, что хочешь этого? — прошептал Сугуру, едва прикрыв глаза. — Если да, то этого уже не вернешь назад. Боль взывала Сатору поцеловать его и продолжать целовать, пока их одежда не будет сброшена на пол, и Сатору не прикоснется ко всем желанным местам на теле Сугуру. — Что ты пытаешься сказать? — спросил Сатору, с трудом дыша от собственных фантазий. Они были новыми, но укоренились так глубоко, будто долгое время жили внутри его. — Сатору, может, тебе все-таки стоит остановиться, — предупредил он, и холод слов пробежал по коже Сатору. — Попроси меня поцеловать тебя, Сугу, — сказал он напротив его губ. — Это вызов. Я знаю, ты хочешь меня. Сугуру смущенно улыбнулся ему. — Лучше проспись, — ответил он, отталкивая его от себя. Нечто темное и неясное, но все же желающее прикосновений — не просто от кого-то, а от Сатору — затуманило его взгляд. — Ставлю на то, что утром ты не будешь чувствовать того же. — Сугу, ты не знаешь, что я чувствую. — Натянутая стрела отказа нацелилась прямо в грудь Сатору. — Я хочу тебя, — с надломом сказал он. Прежде, чем Сатору продолжил свою мысль, Сугуру встал, его грудь быстро вздымалась и опускалась. Он вытер ладони о свои штаны, словно избавляясь от всего, что они почти сделали. — Я возвращаюсь к себе. — Сугу, не делай этого— — Я не пытаюсь обидеть тебя, — сказал он голосом, тяжелым от страха. — Я пытаюсь защитить себя. Сатору поник, перед глазами вертелись предметы в комнате. — Тебе не нужно защищать себя от меня. Сугуру вздохнул, обхватив себя руками. — Прости, Сатору, — мягко и тихо ответил он. — Мне не нужно было что-либо говорить той ночью. Я не хотел, чтобы ты увидел меня с— — Тебе не нужно извиняться за это. — Нет, нужно. Сатору подумал, что чувство нежеланности раздавит его. Но это было иначе, особенно от Сугуру. Они всегда желали друг друга во всех мыслимых смыслах. — Не нужно, — повторил Сатору. — Ты мой лучший друг, и этого больше, чем достаточно, — сказал Сугуру, чьи глаза наполнились блеском. — Прости, что хочу от тебя другого. Нечестно хотеть от тебя— — Сугу, я хочу тебя так же. — Ты даже не знаешь, что это значит, — настоял Сугуру. Он начал ходить по комнате, его тело отрекалось от самого себя. — Для меня это больше, чем секс, Сатору. Сатору вздохнул, на его языке крутились колючие слова. — Ты что, влюблен в меня? Сугуру прекратил свои шаги, прекратил накручивать себя, прекратил дышать. Последовавшая тишина стала самой ужасной, с которой столкнулся Сатору. Она была длинной, мучительной и жестокой. Мгновенное чувство вины начало извиваться внутри его, словно паразит, и Сатору слепо принялся хвататься за любые слова, чтобы вновь соединить нити между ними. — Сугу, я не имел ввиду— — Я знаю, что ты имел в виду. Кристальная боль в голосе Сугуру оставила на нем глубокий порез, вызывая кровь сквозь рану. Она пропитала его белую футболку и струилась на подушки дивана. — Все это время ты…. — сказал Сатору и замолчал в страхе за следующие слова. Сугуру усмехнулся, отдаляясь от самого себя. — Сатору, — прошептал он, словно одно упоминание имени сломало его. — Мне нужно идти. — Останься, — выпалил он, и это слово зацепило Сатору, как бушующих вокруг шторм. Оно казалось эхом, причиняющим всю возможную Сугуру боль. — Я не могу, — сказал Сугуру, голос которого был окрашен всхлипом. Он схватил свою сумку и ушел, забирая с собой все тепло. Сатору прижал к груди колени и удивился, когда по лицу покатились слезы. «Это не то, как должно быть», — подумал Сатору, эти слова вновь и вновь прокручивались в его голове. Это не то, как должно быть. Это не то, как должно быть. И все же, в отсутствие Сугуру рядом, все обернулось именно так.