inside your walls.

TW        Его разбудил стук в дверь с раннего утра, и он понятия не имел, кто может стучаться к нему утром воскресенья. Но, взглянув на часы, Римус понял, что уже давно перевалило за полдень. Он редко позволял себе просыпаться так поздно.        На пороге оказался Джеймс Поттер, и это был последний человек, которого Римус предполагал сегодня увидеть. Хотя бы потому что вчера Джеймс выпил гораздо больше, но сейчас стоял перед ним, как будто бы у него был здоровый восьмичасовой сон без всяких признаков интоксикации. В руках у Поттера была бутылка минералки, и он протянул её Римусу. Пожелав доброго утра.        Джеймс уселся на стул, как всегда одетый с иголочки: в тёплый джемпер, лоферы и идеально подогнанные брюки. Он даже с похмелья одевался, как будущий премьер-министр. Пока Римус осушал бутылку, Джеймс осматривался вокруг, но в комнате Римуса не было ни плакатов с рок-группами, ни футбольных вымпелов, только книжки по биологии и пара носков, закатившихся в угол. Укушенная куртка Сириуса Блэка пряталась в платяном шкафу.        — Сириус рассказал, что было вчера, — начал Джеймс, и события прошлого вечера пролетели в голове Римуса. И как много рассказал? — Как только ты ушёл к Эммелин, он вернулся в бар и всё растрепал. Мудацкий поступок с его стороны — но я пытался тебя остановить.        Римус оторвался от вмиг опустевшей бутылки, смял её и кинул в мусорку.        — Видимо, мне стоило тебя послушаться.        — У него ужасные отношения с родителями, я думаю, ты это уже понимаешь. И с моей стороны… вчерашнее… особенно когда я вспомнил случай с Мэри… — Джеймс потёр виски, как будто бы у него действительно болела голова. — Мне нельзя пить, я не умею себя сдерживать. Но если такое происходит — в такие моменты Сириусу лучше побыть одному. Он быстро отходит. Ты просто подошёл в неудачный момент.        — Окей, — Римус не знал, что ещё сказать, но он был благодарен Джеймсу. Теперь он понимал Сириуса немного получше. — В следующий раз никаких утешений. Понял.        — Такое уже было с одним парнем, с которым мы общались на первом курсе. Типа, проверка, продержишься ли ты, — Джеймс усмехнулся, увидев проявившийся засос на шее Римуса. — Но, честно, Римус, никому ещё не приходило в голову трахнуть его бывшую.        Римус улыбнулся в ответ. Он открыл шкаф и сменил пижамный лонгслив на водолазку, надеясь, что она прикроет «сувениры» от Эммелин Вэнс. Пока Римус переодевался, Джеймс вежливо отвлёкся на свой телефон.        В этот момент Римус задумался о том, что, возможно, именно он недооценил Джеймса Поттера, и возможно он не был наглым выскочкой, а хорошим другом для Сириуса — и теперь для Римуса. Ведь вряд ли Поттер приносил минералку тому, второму парню, который не выдержал испытание Блэка. Римус задумался и решил, что он тоже заслуживает себе хорошего друга.        — Она чуть не блеванула мне на член, — сказал Римус, не оборачиваясь.        — Что? — Джеймсу показалось, что он ослышался, и Люпин по-идиотски улыбнулся.        — Почти блеванула мне на член, пока делала мне минет. Просто в один момент остановилась, и её стошнило на ковёр.        В комнате повисло молчание. Джеймс и Римус присматривались друг к другу с абсолютно каменными выражениями лица, ожидая, кто расколется первым, и Римусу показалось, что примерно с таким же лицом будущий премьер-министр Джеймс Поттер будет принимать решение об увеличении налогов.        — И ты типа… даже не кончил? — уточнил Джеймс.        — Нет. Я помог ей убраться.        Джеймс по-деловому кивнул. От этого жеста, выдающего такое наигранное вовлечение в рассказ, уже не выдержал Римус, согнулся пополам и громко засмеялся. Следом за ним начал хохотать Джеймс, и они вместе не могли успокоиться ещё минут десять, постоянно повторяя отрывки этой нелепой истории.        — Только не говори это Сириусу, умоляю… — негромко попросил Римус, и Джеймс кивнул. Теперь у них тоже появился свой собственный секрет.        Однако после того вечера Римус вообще не был уверен, что Сириус снова захочет с ним общаться. «Это было дерьмово с твоей стороны» — да кто он такой, чтобы оценивать поступки Сириуса Блэка? Особенно после того, как он буквально трахнул — или почти трахнул — его бывшую девушку. Может, у Сириуса и был гарем из половины девушек кампуса, но было вполне возможно, что встречаться с бывшими друзей — моветон даже для него. Римус не мог выкинуть это из головы, и всё воскресенье без малейшего сообщения от Сириуса он думал, что, видимо, ему стоило придержать язык за зубами, и теперь Блэк ни за что не посмотрит на него хотя бы ещё один раз…        Всё что у него оставалось, это кожаная куртка и остаток сигареты, которую он докурил, но не выкинул окурок. Он лежал в ящике стола, как ещё один артефакт.        Но буквально на следующий день ожидание прекратилось. Римуса позвали на обед вместе с Сириусом, Джеймсом, Мэри, Лили и Марлин. Во вторник Сириус и Римус поужинали пиццей в комнате Джеймса и до самой ночи обсуждали Джоан Дидион: новая классика или литература для претенциозных американцев? В четверг вместо общего ужина они втроём пробрались на крышу Хэртфорда с бутылкой вина, чтобы посмотреть на закат.        Жизнь Римуса до встречи с ребятами была расписана поминутно. Он знал, что ему нужно делать, чтобы сохранить стипендию и стать одним из лучших студентов своего колледжа — если не всего Оксфорда. Однако хоть его оценки и не ухудшились, но теперь заниматься домашней работой ему приходилось посреди ночи, возвращаясь в комнату немного навеселе, чтобы успеть к следующему дню сдать все задания. Спать у него получалось только четыре-пять часов. Ещё один час сна можно было урвать в обеденный перерыв, поэтому Римус постоянно ходил сонный, но счастливый. Только из-за того, что вставать каждый день, несмотря на недосып, становилось намного легче, когда он знал, что сегодня встретится с Сириусом Блэком.        Так Римус Люпин оказался приглашён на его день рождения 3 ноября. И несмотря на радость, которую ему принесла эта новость — Сириус наконец-то признал его своим другом — его охватил ужас от мысли о подарке. Даже Лили знает гораздо больше о Сириусе больше, чем он, она ведь подруга Мэри. А Джеймс и Мэри наверняка купят что-то дорогое, и что-то внимательное к Сириусу, что-то, что обязательно ему понравится. Марлин Маккиннон не обязательно было нравиться Сириусу, вообще, казалось, что единственный человек, которого она пытается впечатлить в этой компании — это Мэри. А день рождения был уже завтра.        Ответ нашёлся на оксфордском блошином рынке, мимо которого случайно проходил Римус, бегая по городу в поисках идеального подарка. Идея осенила его абсолютно внезапно — оставалось только сбегать в фото-салон и заодно купить подарочный пакет.        На день рождения Сириуса собрался весь колледж, и к середине вечера Сириус уже был завален подарками, но когда он принялся их открывать, начал, конечно же, со своей нынешней свиты. А именно с Джеймса. В яркой подарочной упаковке оказалась виниловая пластинка The Next Day — последний альбом Дэвида Боуи, на котором красовалась подпись самого музыканта. Сириус широко улыбнулся.        — Сохатый, спасибо! — воскликнул он, и только поднялся, чтобы обнять Джеймса, как вдруг из пластинки выпал запечатанный конверт. Сириус поднял его и вопросительно посмотрел на Джеймса, но тот лишь хитро улыбался. Тогда Сириус посмотрел на имя на конверте, адресованном ему. — Это… письмо от Дэвида Боуи?!        Сириус чуть ли не закричал это, как будто бы у его семьи было недостаточно денег, чтобы заказывать Дэвида Боуи на каждый день рождения своих детей. Очевидно его родители не были большими фанатами Зигги Стардаста. Сириус качал головой, не в силах поверить. Он аккуратно сложил письмо внутрь пластинки, встал и взял лицо Джеймса в свои руки.        — Ты лучший друг на земле, Джеймс Сохатый Поттер, — проговорил Сириус и чмокнул Джеймса прямо в губы. Все вокруг тут же засмеялись. Кроме Римуса. В его голове была только одна мысль — ему хотелось бы, чтобы его подарок удостоился такого же ответа.        Пока все аплодировали, Римус наклонился к Мэри.        — Почему он называет Джеймса «Сохатый»? — Мэри усмехнулась и ответила:        — Боже, ты же знаешь, что на гербе Хэртфорда изображён олень? Джеймс так сильно хотел попасть именно сюда, что на распределение пришёл, надев оленьи рога.        — Они всё ещё лежат у меня! — заметил Джеймс, услышав их разговор.        Должно быть, это было здорово — быть таким другом для Сириуса Блэка. Получать поцелуи. Смеяться над внутренними шутками. Иметь друг для друга клички.        — Джеймс называет меня Бродягой — но всё потому что в Итоне я пытался напугать профессора, воя под его окнами, — рассмеялся Сириус, переходя к следующему подарку. — И он решил, что это Чёрный Пёс. Весь следующий день ходил, трясясь, бедолага — очень суеверный.        Сможет ли Римус когда-нибудь называть его так? Получит ли он прозвище от Сириуса — именно своё, напоминание о весёлом случае или шутку, которую они бы придумали вместе?        Сердце на секунду замерло, когда Сириус взял в руки его подарочный пакет, заглянул туда и увидел старую плёночную камеру — или, как сказала бы Мэри, «винтажную». Он смотрел на неё удивлённо, нахмурив брови, и Римус подумал: не понравилось. Он снова провалился, не угадав с подарком. Совсем как с печеньем. Или с этим нелепым беспокойством, когда Сириус вышел из бара.        — Это от Римуса! — забила последний гвоздь в крышку гроба Лили, сказав это с абсолютно искренним энтузиазмом. Сириус поднял глаза на Римуса, ожидая, что тот скажет, и Люпин понял, что сейчас стоило объяснить себя:        — Я подумал — судя по твоему инстаграму — что тебе будет интересно фотографировать на плёнку. Знаю, камера достаточно старая, но объектив в хорошем состоянии…        — Для этого нужно купить плёнку, — заметил Сириус.        — Она есть в пакете! — ответил Римус, и Сириус действительно обнаружил под камерой несколько катушек плёнки. — А у оксфордского фото-клуба наверняка есть проявочная комната…        Римус так быстро и нервно говорил, пытаясь объяснить мысль, заложенную в этот подарок, что почти пропустил лёгкую полуулыбку, которую раньше он никогда не видел на лице Блэка, такую светлую и невинную, напоминающую улыбку ребёнка, проснувшегося утром на Рождество. Сириус поднял абсолютно счастливые глаза на Римуса и, улыбаясь широко, так, что снова был виден сколотый зуб, сказал:        — Она вся чёрно-белая…        — Ага... — ответил Римус, улыбаясь в ответ.        — Спасибо, Люпин.        И эта улыбка… лишь она одна могла согреть Римуса в холодную ноябрьскую ночь, осветить всю комнату ярче прожекторов, и в тот момент казалось, что только он заметил эту интонацию, и это выражение лица, и они были только его, только для него, и ему хотелось, чтобы Сириус вечно смотрел на него — вот так, как счастливый, довольный ребёнок. Ему хотелось стать для него больше, чем другом, или человеком, которого посылали расставаться с девушками. Больше, чем просто любовником, каждый день видеть такого Сириуса, и если бы для этого ему нужно было каждый день отрезать от самого себя по фунту плоти, он бы согласился. Он бы медленно исчезал, становился всё меньше и меньше, только чтобы одна-единственная звезда сияла всё ярче.        Остаток вечера Римус сидел в стороне, улыбаясь, как влюблённый идиот. Его состояние списывали на количество выпитого тем вечером, хотя он даже не прикончил один-единственный стакан пива. Ему нравилось смотреть за тем, как Сириус смеётся, как рассказывает шутки, как он танцует, когда включали Гвен Стефани: особенно сексуальным было его движение бёдрами, когда он чуть приподнимал футболку и обнажал свой пресс во время Hollaback Girl. Один старшекурсник из фото-клуба помог Сириусу вставить плёнку в его новую камеру, и теперь в перерывах между танцами Блэк прерывался на то, чтобы кого-нибудь щёлкнуть. Сириус вытащил Римуса танцевать, но танцор из него был ужасный, и в основном он немного покачивался в такт музыке, пока Сириус, Мэри и Джеймс наворачивали круги вокруг него.        Когда песня закончилась, Сириус обхватил рукой Римуса за плечи и прошептал ему на ухо так, что Римус почувствовал стойкий запах пива в его дыхании:        — Пойдём отсюда, — и Римус был готов поклясться, что его пульс ускорился в десять раз.        Он восторженно смотрел на спину Сириуса, когда тот вёл его по коридору, и мысли бесконечно быстро крутились у него в голове. Он толком не знал, что сейчас может произойти, но думал о том, хорошо ли от него пахнет, проверял, подстриг ли он ногти и пытался вспомнить, какое в тот момент на нём было бельё.        Перед его носом открылась дверь, мимо которой он проходил только пару раз, но знал — там живёт Сириус Блэк. И сейчас, вместе со скрипом старой двери в общежитии Хэртфорд-колледжа, Римусу казалось, что это небесные врата открываются перед ним.        Он зашёл в комнату, и Сириус включил настольную лампу. Уличные фонари заглядывали в окна, и Римус мог разглядеть фотографии, плакаты на стенах, книги и журналы, разбросанные по всей комнате. На спинке стула, на который его посадил Сириус, висело полгардероба. И это учитывая, что Сириус «немного прибрался».        Хотелось бы рассмотреть его комнату повнимательнее, залезть в каждый ящик, посмотреть на каждую полку. Узнать, каким шампунем он пользуется, каким гелем для душа и дезодорантом. Его волосы всегда так лежат, или он их укладывает? Какую марку белья он предпочитает? Насколько мягкая его подушка — и остались ли там следы от двухлетнего использования? Что было в грязной кружке, забытой у его кровати? Что он записывает в блокнот, лежавший на подоконнике? Римусу казалось, что он уже видел этот блокнот в инстаграме Сириуса. Как и эту комнату — но не в таких деталях.        Но проводить экскурсию по своей обители Сириус не собирался. Он поставил музыку на компе и достал из тумбочки старую заначку травы и прозрачный стеклянный бонг.        — Будешь?        Курить траву Римусу приходилось и раньше, с парой старших ребят из его родного города — но только в косяке. Он примерно понимал, как пользоваться бонгом, но предпочёл сначала посмотреть на Сириуса, чтобы повторить его движения. Тот делал это виртуозно, так же легко, как зажигал сигареты. И так же сексуально. Римус не был уверен, что такие мысли перестанут его беспокоить под кайфом. Скорее, только обильнее наполнят его голову.        — Так какая у тебя история, Римус Люпин? — спросил Сириус, оценивающе следя за тем, как Римус затягивался травой.        — История? — Римус с непривычки закашлялся.        — Откуда ты? Начнём с этого, — Блэк пожал плечами.        — Бридженд, — ответил Римус, — это Южный Уэльс.        — А, конечно. Хардкор, шахтёры и суициды.        — В принципе, это его полностью и описывает, — заметил Римус с лёгкой улыбкой. Дым проникал в его лёгкие, и он чувствовал, как тело постепенно расслабляется.        — И чем занимаются твои родители?        Боже. То есть, за этим Сириус привёл его в комнату. Чтобы узнать про родителей и его родной город. Не то чтобы стоило надеяться на большее, но теперь Римусу нужно было внимательно думать над собственными ответами, а сделать это было тяжело, когда разум постепенно терял свою остроту, и говорить у него получалось быстрее, чем думать.        — Мой отец… — начал он и задумался. — Раньше он был начальником своей шахты.        — А что с ним стало теперь?        Тут уже слова посыпались из Римуса свободно. Ему не нужно было долго раздумывать.        — Он начал пить и потерял работу пару лет назад, — сказал Римус, отставляя в сторону бонг и пытаясь расслабиться на стуле. Он прикрыл глаза и продолжил говорить. — У него была эта проблема с тех самых пор… как мама умерла…        — Твоя мама умерла?        — Да. Повесилась пять лет назад.        Сириус смутился и потупил глаза в пол.        — Прости… если бы я знал, я бы не…        — Всё в порядке. Ты не знал. Бридженд вообще не самое оптимистичное место, — Римус глянул в окно. — Ей было чуть за тридцать — она родила меня рано, в семнадцать лет. Отец любил её, но всё же это был брак по залёту. Думаю, всё это было для неё тяжело. Мой отец, этот город… всё стало только хуже после её смерти.        Они молчали. Сириус не ожидал, что разговор приобретёт такой поворот, и лицо его приобрело печальное выражение, но всё же он поднял глаза на Римуса и негромко, осторожно, будто бы боясь поранить друга своими словами, произнёс:        — Можно спросить у тебя кое-что ещё? — Римус кивнул. — Эти рубцы у тебя на руках…        Римус посмотрел на свои руки. Если кто-то и замечал эти рубцы, то точно никогда не спрашивал о них, только если это не был врач или оксфордский студент-медик. А он не особо любил отвечать на такие вопросы, потому что эти красноватые следы были причиной его постоянной дисфории. Но всё же Сириус спросил…        — Эти я оставил себе сам, — сказал Римус, указывая на одну часть руки, где шрамы были белыми и тонкими. — А эти… сигареты…        Сириус нервно сглотнул, слушая рассказ Римуса. Он уже догадывался, как закончится эта фраза.        — Мой отец… иногда, когда много выпил… — всё внезапно стало понятно. Сириус от отчаяния закрыл лицо руками.        — Блять… — только и мог сказать он. — Твою мать… Римус, это просто пиздец.        Он положил руку Римусу на колено и заглянул ему в глаза.        — Мне очень жаль, что тебе пришлось это пережить. Это дерьмово, братан. То, что ты всё это пережил и сам не повесился… у тебя точно бесконечное терпение.        Римус усмехнулся. Он чувствовал, как тело постепенно расслаблялось, и с каждым новым вздохом к его голове медленно подступало приятное чувство эйфории.        — Что насчёт тебя, Блэк? — спросил он.        — М? — Сириус дотянулся до бонга и сделал ещё одну затяжку.        — Какая у тебя история? — Сириус рассмеялся, подавившись дымом. — Я имею в виду — я рассказал свои секреты. Будет честно, только если ты расскажешь свой.        Про себя он подумал, что, видимо, марихуана сделала его чертовски смелым, и сейчас его выгонят из комнаты за наглость. Но нет, Сириус хитро посмотрел на Римуса, приманил его к себе пальцем, и их лица оказались друг напротив друга, так близко, что Сириус чуть ли не выдыхал дым ему в лицо. Блэк взял его за руку и прошептал:        — Только ты должен поклясться, что никому этого не расскажешь.        Римус встревоженно кивнул и смотрел прямо в глаза Сириусу, не зная толком, чего ожидать. Кровь шумела в его ушах — или это был эффект от травы? Он не мог сказать точно, всё же, у него в этом было мало опыта. Как и в том, целуются ли в такие моменты. С девушкой он наверняка бы сейчас поцеловался — уж в этом он был уверен.        Сириус внимательно на него посмотрел, чуть облизнул губы и вдохнул:        — Первой девушкой, которая мне подрочила, была моя двоюродная сестра.        Сначала Римус не понял. Когда до него дошло, он раздражённо цокнул языком и откинулся обратно на стул, отпихивая заливающегося хохотом Сириуса от себя.        — Какой же ты идиот, Блэк! — воскликнул он. — Это ну вот вообще никак не считается!        — Почему-у? — игриво спросил Сириус, чуть ли не задыхаясь от смеха.        — Потому что это не секрет — это звучит как что-то, что ты рассказываешь своим друзьям на тусовке!        — А вот и нет! — возразил Сириус. — Я никогда не рассказываю на тусовках обо всех своих инцестуальных связях!        — Обо всех?! Их было несколько, мерзкий ты ублюдок?! — но Сириус только кокетливо приложил палец к губам.        Тут дверь в комнату открылась, и на пороге появились Мэри и Джеймс. Они громко закричали, когда нашли парней.        — Вот вы где! — воскликнул Джеймс. — Все ищут вас!        Мэри тут же заприметила глазами бонг, подскочила и вырвала его и зажигалку из рук Сириуса. Она завалилась к нему на кровать, подожгла траву и затянулась.        — Джеймс, ты знал про его кузину? — тут же громко, чуть ли не крича на всю общагу, спросил Римус.        — Которую? — уточнил Джеймс, садясь у коленей Сириуса.        — Ту, которая ему подрочила.       Джеймс рассмеялся, отпил своё пиво и ещё раз спросил:        — Которую? — но Сириус дал ему подзатыльник. — Ладно, да, я знаю про Нарциссу.        — Семейство Блэк: сохраняем кровь чистой и медленно вырождаемся, — заметила Мэри, выдувая дым в потолок. — Ты знал, что его мать и отец троюродные брат и сестра? Типа, они оба Блэки! — она сделала выражение лица, как будто бы её тошнит.        — Тогда не удивительно — вы все лорды и леди больные на голову, — заметил Римус.        — В своё оправдание скажу, что нам было по четырнадцать лет! — Сириус поднял руку, точно просил вставить слово на суде. — И на всех этих приёмах невозможно не наткнуться на собственную кузину.        Мэри подскочила с места и потянула Сириуса за собой обратно на тусовку.        — Тогда пойдём и найдём тебе кого-то, с кем у тебя хотя бы бабушки разные!        Они вернулись — и снова танцевали. Джеймс достал свои оленьи рога и трясся под какой-то клубняк, Мэри поставила Келли Кларксон, притянула девочек, и они скакали по общей комнате, взявшись за руки, а Сириус, не найдя в комнате ничего, хотя бы отдалённо напоминавшего шест, принялся твёркать, опершись на бильярдный стол — он чуть не сломал киль. И психику Римуса, которая к этому момент уже не выдерживала, и вместо того, чтобы вместе с остальными веселиться (Лили уже достала купюры из Монополии и кидалась ими в Сириуса), он стоял в стороне и старался поменьше пялиться, иначе вечеринку ему пришлось бы покинуть гораздо раньше.        — Что ж, становится понятнее, почему все хотят его трахнуть, — услышал он голос над своим ухом и, не задумываясь, произнёс:        — Ага…        Тут же он подскочил на месте, расплескав своё пиво, обернулся и увидел Марлин, которая смотрела на него с улыбкой победителя.        — Расслабься, — она махнула рукой. — Я никому не скажу.        Он как-то чрезвычайно быстро обзаводился со всем колледжем общими секретами.        — Как… как ты до этого вообще додумалась?        — У меня есть глаза и отличный гей-радар. Рыбак рыбака, — она пожала плечами. — А у тебя с этим, очевидно, проблемы.        — Вот ещё. Я прекрасно вижу, как ты вешаешься на Мэри, — фыркнул Римус, и Марлин тут же шикнула на него.        — Потише, а? Вот это уже вещь, которую тебе стоит держать при себе!        Несмотря на то, что Римуса наконец-то раскрыли, он был рад, что может это с кем-то обсудить. Конечно, он вряд ли может рассказать Марлин о куртке, или о сигарете, или о сэндвиче, который ему хотелось достать из мусорного ведра, но страсть к Сириусу была секретом, который он слишком долго держал при себе. Разделить его с Маккиннон казалось… приятным.        И вместе с тем он встревожился. В кампусе наверняка были такие же догадливые люди, как и Марлин, а потому ему следовало быть осторожным — кто-то из них наверняка захочет рассказать об этом Сириусу. Хотеть трахнуть Сириуса Блэка не было большой новостью в Оксфорде, но это могло поставить под угрозу то, над чем Римус так старательно трудился.        — Натуралы, я прав? — измученно выдохнул он, глядя на то, как Мэри и Сириус танцуют, плотно прижавшись друг к другу.        — Римус, я… не думаю, что Сириус стопроцентный натурал, — Марлин чуть прищурилась, и Римус нервно сглотнул. Означало ли это, что, в принципе, у него есть шанс? Или гей-радар Маккиннон давал сбои после пятого шота текилы?        — А Мэри? — уточнил он. В эту игру можно было играть бесконечно.        — Скорее, просто любопытная, — пожала плечами девушка. — Но мне этого будет достаточно.        Они продолжили веселиться так, будто бы никому не нужно было ни делать домашнюю работу, ни сдавать курсовые, ни пытаться исправить одну-единственную тройку по матанализу — и Римус, постаравшись отбросить все тревожащие его мысли, пошёл танцевать вместе со всеми остальными. Всё же, если Сириус действительно не просто гетеро, он бы давно уже это понял. Но внутри него оставалась маленькая искра надежды, которую он решил поместить в крохотную коробочку и распаковать только тогда, когда Сириус по-настоящему — не как сегодня — откроется ему.        Каким же было удивление Римуса, когда проснувшись, он понял, что находится не в своей комнате. Более того, присмотревшись всё к той же грязной кружке рядом с кроватью и пятну на ковре, стало ясно, что он заснул в постели Сириуса Блэка. На секунду, прежде чем встать, Римус принюхался, и почувствовал от простыней запах пота, шампуня и табака. Сам хозяин комнаты сидел на подоконнике в одних трусах и курил в форточку. На бедре у него действительно был заживший партак — созвездие Большого Пса.        — Доброе утро, спящая красавица, — усмехнулся он. Римус скользнул глазами по его обнажённому торсу, но не заметил никаких следов. Он отчаянно пытался вспомнить, было ли что-то между ними — даже если не секс, то, возможно, он просто сказал что-то странное, компрометирующее. — Расслабься, ты просто спал. Я, может, та ещё шлюха, но точно не педик.        Сириус кинул окурок в форточку, спрыгнул с подоконника и передал Римусу его джинсы. Только тогда Римус понял, что он уснул в свитере и трусах.        — Ты отрубился вчера здесь, — пояснил Сириус. — Джеймс уже ушёл спать, а я не знаю, где твоя комната.        «Точно не педик» — только это отзывалось в ушах Римуса. Да уж. Кажется, Марлин только что проспорила ему деньги или бутылку виски — он не был уверен, на что они спорили под конец вечера. С его стороны было глупо надеяться на то, что это может стать чем-то большим. И всё же он был благодарен за то, что имел. За возможность находиться в одной компании с Сириусом Блэком. Смеяться над его шутками. Пить с ним на одних вечеринках. Зажигать его сигареты. Но почему же тогда каждый раз он испытывал такой отчаянный голод, постоянную жажду чего-то ещё?        Сириус завалился рядом с сидящим Римусом на кровать, и Римус задержал дыхание, когда рука Блэка случайно дотронулась до него. Каждое прикосновение было похоже на электрический разряд, ускоряющий работу его сердца. Но Римус знал — оно было непреднамеренным. Он мог довольствоваться только случайностью, только компанейской весёлостью Сириуса, надеяться, что однажды они станут достаточно хорошими друзьями, а он выпьет достаточно, и поцелует Римуса так же, как поцеловал Джеймса, и наконец-то расскажет ему все свои секреты — и Римусу этого хватит, но он больше никогда не сможет почувствовать такую же любовь, такое же вожделение, какое он почувствовал к Сириусу Блэку…        На колени Римусу упало вчерашнее письмо от Дэвида Боуи.        — Прочтёшь? — голос Сириуса раздался из-за спины Римуса вместе с шорохом, который он издавал, чтобы поудобнее устроиться.        — Ты уверен? Мне казалось, ты хотел сделать это наедине…        — Ага. Я слишком нервничаю, чтобы прочитать самостоятельно, — усмехнулся Сириус. Римус не знал, что Сириус нервничает так часто. Он открыл письмо.        В конверте лежала карточка, почти идеально подходившая под конверт. Но только карточка, примерно размеров открытки, только белая. На ней красивым почерком было выведено несколько строчек текста, и у Римуса самого перехватило дыхание, всё же, это было письмо от Дэвида Боуи. Он откашлялся и начал читать.        «Дорогой Сириус,        С днём рождения. Твой друг Джеймс рассказал мне о тебе, и я надеюсь, что однажды нам тоже получится встретиться. Он сказал, что твоя любимая песня — Lady Stardust. Я рад, что детишки сегодня всё ещё её слушают. Я дарю тебе свой последний альбом и надеюсь, что он понравится тебе так же, как Ziggy Stardust.        У тебя потрясающее имя — совсем как звезда. Поэтому в твой день рождения я желаю тебе гореть так же ярко, как твоя тёзка на небе.        Дэвид Боуи»        Римус остановился. Он повернулся к Сириусу, который задумчиво глядел в потолок. Они молчали какое-то время, пока Сириус не вздохнул и не произнёс:        — Это самое скучное письмо в моей жизни, — его чёрные брови приподнялись и он посмотрел на Римуса. — Даже моя мать пишет поживее.        Они одновременно начали смеяться.        — Ну, это не так плохо. Оно хотя бы… личное? — пожал плечами Римус. — И от Дэвида Боуи. На память.        — Знаешь, сколько за свою жизнь я слышал поздравления в стиле «сияй ярко, как Сириус»? — он смеялся, вытянув руки вверх, так, что глаза Римуса сами собой не могли оторваться от того, как растягивается его торс, от его подмышек, от натянутой на рёбрах кожи. А трусы от Кельвина Кляйна обтягивали его... нет, не стоило пялиться. — Хоть кто-то бы придумал что-то оригинальнее.        — Окей, — Римус улёгся на узкой кровати рядом с Сириусом и развернулся на бок. — Желаю, чтоб всё стояло, кроме сердца.        Сириус начал смеяться только громче, так сильно, что ненароком отпихнул Римуса, и тот упал прямо на пол, зацепив пустую банку от пива, тут же покатившуюся к стене.        — Ты такой лунатик — я не могу с тебя!        И в тот момент Римус получил свою кличку.        Кажется, Римус никогда не чувствовал себя настолько же счастливым, как в те несколько месяцев, что они провели вместе в Хэртфорд-колледже. Вечеринки, которые они устраивали, алкоголь, который они выпили, проделки, которые они совершили… Однажды они пробрались в колледж ночью, подкупив уборщика, и украсили статую Сесила Родса на фасаде оленьими рогами Джеймса и розовым боа из перьев — это событие обсуждали все следующие несколько месяцев, а The Sun даже выпустил статью по этому поводу, решив, что это была политическая акция. Но ребята просто хотели поддержать хэртфордскую команду, даже несмотря на то, как Джеймс во время всего розыгрыша приговаривал о разрушительном действии апартеида.        Римус был рад наконец-то быть своим. Это чувство, которое он точно не испытывал ни в школе, ни в Бридженде, ни… в своей семье. Он был рад держать волосы Мэри, когда ей становилось плохо, перекидывать фрисби с Джеймсом — даже если он постоянно ловил его не руками, а лбом, — носить книги Лили до библиотеки, ходить по магазинам с Марлин и выбирать с ней самое крутое из тысячи дешёвых колец. И больше всего ему нравилось купаться в том свете, что источал собой Сириус Блэк.        Но с того самого дня, когда они проснулись в одной комнате, Римусу было тяжело смотреть на себя. Он старался меньше думать о рубцах по всему своему телу, которые он так пытался прикрыть длинными водолазками и свитерами. Но всякий раз, когда он переодевался, один неосторожный взгляд в зеркало заставлял его внимательно изучать каждый отрезок кожи и думать о том, как же, на самом деле, он недостоин даже касаться Сириуса. Никогда не стоило рассчитывать на то, что он станет чем-то большим, чем просто хорошим другом. Теперь он знал, что Сириус тоже видит эти шрамы на нём, и просто жалеет, не признаётся, насколько они уродливые.        Страхи, которые так сильно терзали его в школе, которые заставляли его делать больно самому себе, вернулись в его жизнь. Ненависть смотрела на него по ту сторону стекла, и Римусу оставалось только благодарить любое создание, существовавшее за гранью человеческого понимания, которое позволило ему провести это время с Сириусом Блэком.        У него появилась отдушина. Ещё один секрет, который он прятал не только от Сириуса, но от Джеймса, Мэри — и даже Марлин. Простая белая майка, которая валялась на полу у Блэка. Римус незаметно спрятал её в свою сумку, когда Сириус вышел в туалет. Запах сигарет, едкого пота и дорогого одеколона был на ней ещё сильнее, чем на куртке, и теперь Римус вновь мог позволить уходить в себе фантазии, воображать Сириуса рядом с ним, и трогать себя, погружаясь в мир своих мечтаний.        Но этого было недостаточно. Когда простая мастурбация стала всё больше напоминать рутину, он пошёл дальше. Продел свою голову через одну из широких бретелек майки, уткнулся носом в белую ткань, на которой осталось несколько пятен от неправильной стирки, и с силой затянул бретельку вокруг своей шеи. Рука ёрзала по члену, и Римус чувствовал, как он становился всё твёрже и твёрже. Он чувствовал, как кислород медленно прекращал поступать к мозгу, и всё, что ему оставалось — это стойкий, горький запах Сириуса, от которого приятно скручивало живот, от которого он терял сознание, который всякий раз безошибочно доводил его до оргазма.        Когда он приходил в себя, ему снова становилось стыдно. Каждый раз, как он кончал. Но каждый раз после этого первичного ощущения стыда возникало приятное ощущение удовлетворённости.        Он пытался не думать о том, правильно ли было то, что он делает. Потому что в его отношении к Сириусу дрочка становилась чем-то, куда он мог бы сублимировать всё то желание впиться в губы Блэка, когда они оставались наедине, наброситься на него и не отпускать, пока не поглотит его полностью. Всё это сдерживало его от той тьмы внутри, которой он так боялся. Один простой акт заменял ему молитву, спускал его на землю, отрезвляющее чувство стыда позволяло ему прожить ещё один день.        И всё же, несмотря на то, что Римус уже не надеялся заполучить Сириуса Блэка только для себя, он не мог не заметить, как отношение Сириуса к нему изменилось после той истории про отца. Сириус стал собственником. Он часто приглашал его к себе выпить или покурить, и не принимал за отговорку планы Римуса с другими ребятами, а иногда даже отпрашивал Люпина у Мэри и Лили, как мама из школы. Римус всё больше ловил себя на мысли, что Блэк не хотел, чтобы Римус делился своими секретами с кем-то ещё, хотел, чтобы Римус был с ним ближе всех. Даже если Джеймс оставался лучшим другом Сириуса, сам Сириус хотел быть лучшим другом Римуса.        Иногда, когда они достаточно выпивали, он просил рассказать ему про Бридженд. Какой была его мать, как к нему относились в школе, и Римус осторожно выбирал слова, пытаясь бороться с опьянением, будто бы Сириус поил его сывороткой правды. Римус рассказывал про неприглядные серые улочки, и про то, как он в тайне от отца смотрел с местными ребятами порно-кассеты. Про первый в своей жизни косяк. Как убегал из дома, чтобы посмотреть на звездопад, такой редкий для Уэльса.        Но Сириус никогда не делился чем-то в ответ. Он внимательно слушал, сочувственно кивал, задавал уточняющие вопросы, смеялся, но никогда не рассказывал о своём детстве. Римус не настаивал.        Римусу оставались только крохотные детали, через которые он мог всё больше и больше влюбляться в Сириуса Блэка. Он влюблялся в музыку, которую слушал Сириус Блэк или наигрывал на гитаре — как же он красиво пел... Смотрел фильмы, на которые Сириус ссылался в разговоре, и пробовал любимую еду Сириуса. Он знал, что из современной музыки Сириусу нравятся Arctic Monkeys и Placebo, из старой — Дэвида Боуи, Sex Pistols и T.Rex, знал, какое Сириус носит бельё, где покупает свои рубашки и носки, но ничего не знал про настоящего Сириуса Блэка.        Всё изменилось 23 декабря, когда, проходясь по коридорам общежития, как по своему заднему двору, Сириус увидел Римуса, читающим книгу в общей комнате. Он тут же завалился на диван рядом с ним, взглянул на книгу — это была книжка по генетике, поэтому при виде первой же иллюстрации Сириус показательно зевнул.        — Неужели ты действительно собираешься провести Рождество в колледже? — спросил Сириус, выхватывая учебник у него из рук. — Так и будешь сидеть и зубрить?        — Лучше уж здесь, — пожал плечами Римус. — Мне не очень хочется видеться с моим отцом.        Сириус стушевался.        — Прости, — сказал он и вернул Римусу книгу. Они сидели молча, пока Сириус, как кот, не залез лицом перед книгой Римуса. — Тогда я останусь тут с тобой! Составлю тебе компанию.        — Что?.. — только и успел спросить Люпин, но Блэк уже достал телефон и отправлял сообщение. — Ты что, серьёзно?        — Только что написал своей матери, — он повернулся к Римусу с хитрой улыбкой. — Сказал, что мне нужно закрыть хвосты по философии. Она не сильно расстроится — у неё есть мой младший брат, чтобы терроризировать.        И они вместе рассмеялись.        Рождество они провели, смотря «Бархатную золотую жилу» («то есть как это — ты не смотрел этот фильм?!»), выпивая всё пиво, которое оставалось в опустевших магазинах, слушая музыку и гуляя по опустевшим коридорам Хэртфорда. Это было лучшее рождество в жизни Римуса.        Ночью сочельника они напились и вышли на заснеженный двор, чтобы сделать снеговика, валяться в сугробах, изображая снежных ангелов, и сыграть в снежки. Они были детьми, которые наконец-то остались наедине друг с другом, совершенно без взрослых.        Римусу не нужно было другого подарка, кроме Сириуса. Кроме его звонкого смеха, раскрасневшихся щёк и песен, которые он бренчал на гитаре. Но когда они лежали на полу его комнаты и слушали Radiohead, Сириус решил вернуть давно просроченный должок.        — Когда мне было десять лет, — начал он, глядя чётко в потолок, — мои кузины гостили у нас на Рождество и Новый Год со своими родителями. Андромеда, Беллатриса, Нарцисса. Андромеда всегда была моей любимой кузиной — и у неё всегда были самые лучшие подарки. Беллатриса… та ещё сучка, если честно.        — Что-то про Нарциссу я уже знаю, — заметил Римус и усмехнулся, но Сириус подскочил и сел на полу.        — Не перебивай, я серьёзно! — он пихнул Римуса в плечо, и тот поднялся. Сириус продолжил, уставившись на ковёр. — На Рождество Андромеда подарила мне пса. Лучшего пса на земле. Это был чёрный щенок лабрадор, самая красивая собака на земле. Я назвал его Гримм — и в тот же вечер начал тренировать. Мне кажется, я был самым счастливым ребёнком на земле.        Сириус остановился, вздохнул и отпил из своего стакана. В честь праздника они раскрыли бутылку джина, которая лежала у Блэка под кроватью на торжественный случай. В основном, чтобы спаивать девушек.        — Беллатриса вела себя отвратительно. Она пыталась отобрать у меня щенка, и мы постоянно дрались. Она всегда была ебанутой на голову — пыталась споить ему родительское вино, и всё такое. Но после Нового года она пришла к моей матери и сказала, что Гримм укусил её. И ты представляешь — показала отметину зубов на руке. Кровь. Но я уверен, что она укусила себя сама, конченая сука. И знаешь, что сделала моя мать? Она сказала, что диких собак нужно усыплять. Но она не отдала Гримма на усыпление, нет — она скормила ему крысиный яд.        Он замолчал. От тяжёлых воспоминаний лицо его словно потемнело.        — Тогда я нашёл Беллатрису и побил её. Она старше меня на три года, она была сильнее, но я всё равно хорошенько её избил. Ну, и получил сам. Мать заперла меня в охотничьем кабинете — это старый кабинет, которым сейчас никто не пользуется, принадлежал моему деду, но из-за его расположения его очень сложно отапливать, поэтому туда никто не ходит. Там хранятся чучела: медвежьи, птичьи… я ненавидел эту комнату, но меня запирали там на весь день каждый раз, когда меня наказывали. Тогда я устраивался между чучел, и становилось теплее. Один раз я словил воспаление лёгких, и когда болел, мать ни разу не зашла в мою комнату.        Римус слушал это, затаив дыхание. Он не думал, что Вальбурга Блэк была… настолько жестокой. И в то же время понимал, что история, которую рассказал Сириус, явно была не единственной в его жизни. «Каждый раз, когда меня наказывали»… он представил себе маленького Сириуса с коротко постриженными волосами, в детской пижаме, который пытается согреться среди раскрывших пасти чучел, и ему скрутило живот от несправедливости. От той боли, которая всё ещё жила в глазах Сириуса.        И тогда, после всех тех историй, которые он неделями рассказывал Сириусу, детская обида и искренность в его словах кольнули сердце Римуса отравленной иглой вины.        — Об этом знает только Джеймс, Лунатик, — сказал он, глядя Люпину прямо в глаза. — Я рассказываю это тебе, потому что доверяю. Потому что ты сам доверился мне, и я… — он глубоко вздохнул. — Прости, мне сложно… формулировать мысли.        Но в этот момент Римусу было всё равно. Свет настольной лампы падал таким образом, что глаза Сириуса казались золотыми. Волосы его чернели в полумраке, и губы раскраснелись от отопления и количество выпитого, и сам он так порозовел, что для Римуса сдержаться было выше его сил. Он поднял руку и осторожно коснулся лица Сириуса, обнял пальцами его челюсть, и Сириус поднял на него удивлённые глаза. Римус приблизился к Сириусу и поцеловал его в мокрые и сладкие от джина губы. Не получив сопротивления, он толкнул свой язык внутрь. Оказывается, у Сириуса был проколот язык, потому что Римус почувствовал тёплую титановую штангу, и от этого факта ему окончательно снесло голову, он сделал поцелуй глубже, более страстным.        Именно в тот момент, когда он распалился, Сириус ударил его в грудь. Так, что Римус упал на спину и ударился затылком о ножку кровати, а Сириус встал в полный рост, возвышаясь над Римусом. Блять. Блятьблятьблятьблятьблять.        — Что это за хуйня, Римус? — воскликнул Сириус, забыв про прозвища.        Срочно нужно было что-то придумать. Боль от удара в одно мгновение отрезвила Римуса, и он принялся нервно, наигранно смеяться.        — Похоже, я слишком много выпил, — Римус посмотрел на Сириуса, по-идиотски улыбаясь. — Прости, мужик, так бывает — внезапно становлюсь очень тактильным.        Римус поднялся с пола. Он старался не смотреть на Сириуса — ему было слишком стыдно. Он прошёл к двери, остановился и с усмешкой сказал:        — Мне стоит проспаться. С Рождеством, Броядга, — и Римус скрылся за дверью, стараясь побыстрее сбежать от своего позора.        Но перед тем, как закрыть дверь, он увидел выражение лица Сириуса. И это лицо… это была растерянность. Абсолютная дезориентация в пространстве, с которой Блэк смотрел себе под ноги, пальцами трогал свои губы, а другой рукой нервно ковырял свой рукав. Римус прекрасно знал это чувство, и осознание, которое его осенило, стоило закрыть дверь в комнату Блэка, заставило его улыбнуться.        Вот значит как.