***
Комнату освещал лишь дневной свет, что пробивался из прикрытых тяжёлых штор. Зайдя, Дафна сразу ощутила лёгкую согревающую магию, что нежно её окутала. – Мёрзнешь что ли, принцесса? – тихо сказала она. – Кого я слышу. В школе новые правила? Теперь студентов отпускают домой на обед? – у Астории были проблемы со здоровьем, но не с иронией. – Я тоже очень рада тебя видеть, маленькая язва. Как твои дела? – спросила Дафна, присаживаясь напротив сестры и кладя её закутанные в одеяло ноги на свои. – Посмотри на меня, я молода и прекрасна. В отличии от тебя, старушка. Выглядишь паршиво. Зоркий глаз Астории сразу отметил, что девушка выглядит так, будто спит через раз. Она сильно похудела, лицо даже с макияжем было осунувшимся и уставшим. Волосы не блестели, как будто потеряли свою красоту так же, как их хозяйка – искру во взгляде. – Побольше уважения к старшим, юная леди, – насмешливо сказала Дафна, передразнивая их троюродную тётку. – Мерлин, я уже и забыла о существовании этих родственников. Когда мы виделись в последний раз, сколько мне было лет? Десять? – Оно и к лучшему. Иначе ты бы выросла воспитанной и прилежной, а мы с отцом старались этого не допустить. Астория рассмеялась, но этот смех быстро превратился в кашель. Она приподнялась на постели, и Дафна посмотрела на её запястья. Девушка никогда не отличалась физической силой, но такими тонкими и хрупкими её руки тоже не были. Улыбка, что только начала появляться в уголках губ Дафны, погасла. – Не смотри так, я всё ещё жива, пусть и не надол… – Прекрати, – резко оборвала её старшая сестра. – Ладненько. Лучше расскажи, как ты? Как ребята? Я не виделась с ними слишком давно, иногда мне кажется, что я забываю их лица. Блондинка села поудобнее и, поглаживая Асторию по ноге, начала говорить.***
Шла вторая неделя пребывания Дафны дома. Она проводила с Асторией всё время, когда та не спала. Она помогала младшей совершать ванные процедуры и есть, регулярно обновляла согревающие чары в комнате, обезболивающие – накладывала с невозможной нежностью и точностью. Девушка со всем вниманием относилась к тому, чем делилась с ней сестра. От её отношения к новым журналам про моду, где, как она считала, публиковали только бред, до откровенных слов о том, как страшно ей умирать. Вильгельм со старшей дочерью пытались сделать всё для комфорта Астории. Им было тяжело поднимать тему, которая висела над головой каждого из них красной лампочкой, но если девушка настаивала, они обсуждали с ней детали похорон и всевозможные варианты развития событий. В один из таких разговоров Астория поведала семье, что ей всегда нравился розовый цвет. – А чего у вас такие удивлённые лица? – весело поинтересовалась тогда она, – Я никогда не носила одежду этого цвета, потому что мне хотелось казаться старше. А розовый – для маленьких девочек, думала я. Ни Дафна, ни Пэнси никогда не надевали чего-то ярче ночи, всегда ходя в исключительно тёмных оттенках. Если говорить о коротышке, то это был предпочтительно чёрный. По крайней мере, раньше. Не знаю, как сейчас. – У неё ничего не поменялось. Хотя недавно она купила бордовую юбку, которую так ни разу и не надела, боясь таким образом нечаянно отдать честь Гриффиндору. – И в номинации «Самая Логичная Женщина Планеты» побеждает Персефона Элоиза Паркинсон! – пробив барабанную дробь указательными пальцами по тумбе, важно сказала Тори. – Это точно. Я передам ей. Мистер Гринграсс посмеивался себе под нос, впитывая последние, как он почему-то был уверен, моменты воссоединения его семьи. Пока дочери могут весело сплетничать или дразнить друг друга, он может немного расслабиться и любоваться ими. – Знаете, я почти не помню мамины похороны, но они абсолютно точно были мрачными и серьёзными. Собственно, как и подобает похоронам. Но я бы хотела, чтобы мои прошли чуть веселее. Дафна вздохнула, ударяя затылком стену. Вильгельм прикрыл глаза, мысленно считая до десяти на французском. – Я не хочу, чтобы было много людей. Не приглашайте всех тех дальних родственников, как тётя Миральда. Даф, ты меня услышала? – Услышала. Без Миральды. – Славно. Так вот. Я хочу, чтобы на каждом присутствующем был элемент одежды розового цвета. Любой: галстук, обувь, рубашка. Это может быть даже маникюр или резинка для волос. – Так не по-детски, – закатила глаза Дафна. – И насчёт самих людей. Пожалуйста, пусть здесь не будет посторонних, как бы на вас не давили традиции Священных Двадцати Восьми. Семьи Малфой, Паркинсон, Нотт и Забини. И ещё Джинни. Одна. Ох. Дафна и забыла об этой маленькой странной дружбе. Зато Мистер Гринграсс хорошо помнил рассказы младшей дочери о яркой и дерзкой сокурснице с рыжими волосами. – Сделаем, – кивнул он. – Дафна, позже я дам тебе указания и ещё некоторые пожелания касательного сего мероприятия, – Астория перевела взгляд на сестру, удовлетворившись реакцией отца. – Есть, кэп.***
Дождь не прекращался. Первые раскаты грома послышались в начале шести часов утра. Ветер завывал, а вода лилась стеной. В груди трёх жителей Гринграсс-Холла поселилась непонятная тревога. У каждого были предположения, но только один из них знал наверняка. Дверь скрипнула и внутрь вошла потрёпанная блондинка. Она несла в руках две кружки, от которых поднимался белёсый пар. Девушка поставила посуду на прикроватный столик, заваленный различными лекарствами и баночками с мазями. – Помоги мне подняться, хочу насладиться липой с листами земляники, – Астория еле удержалась, чтобы не добавить «напоследок». – Чай очень горячий, – предупредила Дафна, выполняя просьбу. – Моё тело уже давно не может поддержать нормальную температуру. Получу тепло хоть так, – пожала плечами. – Согреть комнату? Я могу усилить заклинание. Либо принести тебе тёплой одежды, второе одеяло. И неважно, что Астория и так была закутана в несколько пледов, а на ступни надеты шерстяные носки. – Не стоит. Присядь. Дафна аккуратно передала в подрагивающие руки сестры небольшую кружку и села на кресло рядом с кроватью. Астория медленно потягивала чай, растягивая удовольствие и чётко осознавая, что это последний раз, когда она его пьёт. Липа и листья земляники. Отец говорил, что это был единственный вид чая, который пила его покойная жена. Августа была избирательна в еде, но в напитках – куда больше. Ей не нравилось ничего, кроме воды. И этого травяного чая. Она говорила, что его вкус мягкий и чуть сладковатый, а лёгкий земляничный аромат напоминал ей об отчем доме, где в саду круглый год росла эта ягода, поддерживаемая магией. Астория почувствовала трепет, когда вспомнила о маме, чьё лицо ежедневно видела в зеркале, ведь была её точной копией. Совсем скоро они встретятся. Эта мысль помогала ей проще относиться к собственной неминуемой смерти. Когда за несколько месяцев до финальной битвы Астория поняла, что магия более ей неподвластна, то по-настоящему испугалась. День, когда палочка в её руке стала просто бесполезным куском древесины, был началом конца. Узнав об этом, отец немедленно забрал её из Хогвартса, чтобы, упаси Мерлин, эта информация не стала достоянием общественности. Во время войны всё было иначе, слизеринцы могли свободно передвигаться, в то время как остальные ученики подвергались тяжёлым испытаниям и должны были соблюдать дисциплину. Вильгельм доложил «коллегам», что его младшая дочь сильно больна и какое-то время не будет появляться на учёбе. К тому времени, как пришлось бы придумывать новую отговорку, Волан-де-Морт был повержен. И вот сейчас Астория чувствует, что жизнь постепенно покидает её так же, как и магия полгода назад. – Даф, – тихо позвала она. – Да? – Не забудь сделать то, о чём я тебя просила. И береги себя. Просто пообещай, что ты намеренно никогда не причинишь себе вреда. – Не забуду. И обещаю, – за неделю Дафна привыкла к такого рода разговорам, поэтому ничего не заподозрила. – Позови папу, – прошептала совсем юная, но такая осознанная девочка, отставляя пустую кружку. – Сейчас, – Дафна встала со своего места и пошла на выход. Когда дверь за ней закрылась, Астория подумала, что уйти с привкусом любимого чая на языке и лицом старшей сестры, отпечатавшимся под веками, очень даже неплохо.***
– Тори, он подойдёт через минуту, – вернувшись, сказала Дафна и поняла, что её голос был единственным звуком в комнате. Астория неподвижно лежала, её глаза были закрыты, а грудь не вздымалась от дыхания. Голова девушки осталась чуть повёрнута в сторону двери. Туда, куда ушла Дафна. – Астория? – попробовала позвать дрожащим голосом. Девушка медленно приблизилась к кровати, не веря до последнего. Она приложила два пальца к тому месту на шее, где должен был биться пульс. Не бьётся. Ничего. Никаких признаков жизни. Даже кожа была еле-еле тёплой, словно со смерти человека прошло намного больше, чем пара минут. Но, учитывая, что Тори была ледышкой задолго до этого момента, этот факт не имел значения. Дафна наклонилась к сестре, положила ладони на её лицо и оставила на лбу невесомый поцелуй. У неё подкосились ноги, когда она пыталась разогнуться и встать ровно. Девушка схватилась за угол стола и осторожно, насколько сейчас могла, опустилась на пол возле кровати. Она не могла говорить, не могла кричать, не могла встать. В груди стремительно разрасталась огромная ноющая дыра. Кончики пальцев онемели, начало подташнивать. Все знают миф о том, что близнецы и двойняшки на физическом уровне чувствуют друг друга. Так вот в магическом мире это не миф. И, несмотря на то, что Дафна и Астория родились с разницей в два года, они тоже обладали подобной способностью. Правда, она никогда не ощущалась так остро, как сейчас. Дафне казалось, что она умерла в ту самую секунду, когда удостоверилась, что Астория не дышит. Ей всегда казалось, что смерть ощущается именно так. Тебе больно, но не болит ничего конкретного. Ты чувствуешь всё и ничто одновременно. И, наконец, рядом никого нет. Уже через секунду сюда войдёт отец. Но его не было здесь, когда мир Дафны рухнул. Его не было здесь и тогда, когда Астория испускала свой последний вздох. Хотя, если говорить честно, то младшая девушка лично рассчитала время так, чтобы остаться на эту жалкую минуту с самой собой. – Девочки? – Вильгельму понадобилось мгновение, чтобы сложить пазл в голове. Он обошёл злосчастную кровать с другой от Дафны стороны и сел на край. Мужчина подсунул свои руки под спину мёртвой дочери и приподнял худое несопротивляющиееся тело. Он крепко прижал труп к своей груди, беззвучно плача. Его маленькая, маленькая девочка, так похожая на свою маму. Нет, у Вильгельма не было проблем с головой, он знал, что его жена и дочь – разные люди. Но не отмечать их поразительную схожесть просто не получалось. Пятнадцать лет назад Мистер Гринграсс точно так же держал на руках любовь всей своей жизни. Он тогда остался совершенно один, только перешагнувший порог двадцатилетия. Августа была для него всем. Она была его главным жизненным приоритетом. Женщиной, укравшей его сердце. Молодой матерью, что отдавала всю себя маленьким дочерям. Она была потрясающей во всём. И он её любил. Но проклятье не щадило эту семью. Дафна разворачивается и смотрит на эту картину. Астория – тряпичная кукла в руках ребёнка, пытающегося научить её самостоятельно говорить или двигаться. Блондинка привстаёт с пола и кладёт руку на плечо отца. – Сейчас ты нужен мне больше, чем ей, – спокойно говорит Дафна. Мужчина пытается что-то ответить, но слова застревают в его горле и из глаз начинает течь новый поток слёз. Он сдавленно хрипит, жмуря их. Это второй раз, когда Дафна видит, как он плачет. В сознательном возрасте – первый. Девушка уже хочет выйти и оставить его наедине с покойницей, как ноги снова её подводят и она начинает падать. Подскочивший Вильгельм подхватывает её на руки. – У тебя кровь, – сдавленно говорит он. Слизеринка проводит кистью руки под носом, где чувствует липкую жидкость и смотрит на красный след, оставшийся на руке. – О, и правда, – соглашается она, укладывая голову на плечо отца.***
Девушка аккуратно выходит из ванны, наступая сначала на одну ногу, потом на вторую. Мокрые ступни зарываются в мягкий ковёр. Она подходит к запотевшему зеркалу и протирает его ладонью. Смотрит на себя. Всё тело красное и от него исходит пар, потому что она мылась буквально в кипятке. Дафна медленно натягивает нижнее бельё, распускает волосы. Привычные, простые действия – единственное, на что у неё хватает сил. Ранее пустую голову начинают заполнять мысли. Это она должна была умереть. Она была первым, старшим ребёнком. Семейная болезнь должна была выбрать её своей избранницей. Не Асторию. Дафну. Но жизнь непредсказуема. Мы никогда не можем быть уверены, как она повернётся. От этого знания не легче. Чувства вины и потери настолько сильны, что не оставляют места другим. Дафна смотрит на острые маникюрные ножницы, на лежащую на раковине палочку, которая по-прежнему была с ней. На всё ещё заполненную водой ванну. На кухне есть ножи. Она имела представление о том, как вязать петли. Но она дала обещание. От осознания, что ей придётся продолжать свою жизнь, которая больше не имеет смысла, становится тошно. Как она вообще должна жить дальше после того, что произошло? Что она должна делать? Окончить Хогвартс, потом поступить в высшее учебное заведение так же где-то в Лондоне, ведь вряд ли в ближайшие годы правительство отменит запрет на перемещение. Позже завести семью. Умереть через много десятилетий от старости. И знать, что на её места могла быть Астория. Эту обычную человеческую и относительно счастливую жизнь могла жить она. Могла. Теперь точно не сможет. И Дафна не сможет. Она не сможет просыпаться по утрам, заниматься рутиной, любить, учиться и веселиться без постоянного голоса в голове, твердящего: «Это не твоя судьба. Не тебе были предназначены все эти моменты. Не тебе, а твоей сестре.» Она сидит на керамической плитке, подтягивая ноги к груди. Дафна обнимает себя руками и роняет голову на согнутые колени. Солёные капли уже падают на голые бёдра, высыхая и оставляя еле заметные разводы. Ей не хочется здесь находиться, ни здесь, ни где-либо ещё. Нет такого места на всей необъятной планете Земля, где бы ей сейчас было хорошо и спокойно. Разве что, под землёй на глубине шести с половиной футов в деревянной лакированный коробке. – Я даже не могу отправиться в след за тобой. Ты лично мне запретила, – шептала Дафна, обращаясь к умершей сестре. Мало ли, она сейчас смотрит на неё и жалеет о своём указании, кто знает. И пусть Астория уже далеко отсюда и не видит страданий, что испытывает девушка, её душа, всё ещё витающая в стенах поместья, знает, что это правильно. Терять родных – тяжело. Но Гринграсс справится. Рядом с ней будет отец, и они справятся вместе, бок о бок преодолевая боль, которая сейчас так сильно и глубоко засела внутри. Это было непредотвратимо. И это было правильно.