Руководство «Собери-ополчение-сам» для феи Сяньшу

Лю Минъянь грациозно плыла по вытоптанной сотнями ног тропинке. В целом она плохо знала Тихий пик, но дорогу к бамбуковой хижине владыки Цинцзина, успела выучить до камушка. Уже несколько месяцев как хозяина хижины не стало, но её не забросили — превратили в святилище для повергнутых в траур учеников Цинцзина. Бамбуковое святилище — всё, что осталось им в память об учителе… Среди прочих наиболее ревностно берегла покой бамбуковой хижины Нин Инъин, необычайно тихая и задумчивая. С болезненно блестящими глазами. Лю Минъянь с грустью осознаёт, что не припомнит, чтобы прежде видела её такой подавленной. А ведь они дружат уже достаточно давно, со времён вторжения демонов Ша Хуалин. Этот день Лю Минъянь помнит, как будто он был вчера: Нин Инъин болела за участника третьего поединка с такой искренностью и самоотдачей, что невозможно было не задержать на ней взгляд. А после Нин Инъин с той же непосредственностью подошла к ней. Чтобы сказать, что восхищается смелостью, с которой Лю Минъянь вышла на бой против священной демоницы. Что хочет когда-нибудь стать такой же, как она… Это удивило Лю Минъянь. Ведь она — воин, который проиграл свою битву. «Этой хотелось бы научиться такой искренности и непосредственности, как у Нин-шимэй», — отозвалась Лю Минъянь тогда. «По мнению этой скромной ученицы, таинственность сестрицы Лю — это часть её шарма!» Они обменялись улыбками: широкой и лучезарной у Нин Инъин и заметной только в уголках глаз у Лю Минъянь. У них нашлось больше общего, чем могло показаться на первый взгляд. Не последним в этом списке оказался загадочный одобрительный взгляд, который на них обеих устремлял Шэнь Цинцю. Ладно Нин Инъин: она была младшей и любимой ученицей своего наставника, — но и Лю Минъянь на Собрании Союза бессмертных почему-то периодически ловила на себе такие взгляды шибо Шэня. Что так привлекло его внимание? Вряд ли красота: легендами о её внешности могли прельститься только наглые мальчишки, которые давно не получали нравоучительных тумаков от её гэ. Никак не человек, прославленный своей хитростью и прозорливостью. Да, Шэнь Цинцю смотрел не как человек, желающий заглянуть под вуаль знаменитой красавицы. Как-то иначе. Как будто… как будто наблюдал за особенно увлекательной пьесой по любимой истории и не хотел пропустить ни единой сцены. Ассоциация пришла внезапно, но эта мысль успокоила Лю Минъянь. Она вспомнила множество прочитанных романов и легко представила себя героиней одного из них. Даже поражение в бою с демоницей подходило: какой же герой будет побеждать с самого начала? Нет, вначале должно быть поражение, которое закалит дух и подтолкнёт к росту над собой. Даст ценный урок, что позволит преодолеть следующие испытания — например, достойно выступить на Собрании… Возможно, Шэнь Цинцю рассчитывал, что она наконец сможет проявить себя? Лю Минъянь честно старалась, но в её результатах не было ничего особенного. Вторжение демонов, конечно же, не считается оправданием. Что видел в ней шибо Шэнь? Нечто большее, чем она видела сама? Или он и вовсе следил лишь за собственным учеником, а всё прочее — лишь выдумки впечатлительной ученицы? Лю Минъянь задавалась этим вопросом каждый день, особенно после того, как гэ, стискивая в кулаках веер, исчезал за облаками, направляясь во дворец Хуаньхуа. Увы, горный владыка Шэнь унёс все свои тайны в потусторонний мир. Только разрядилась ли накалённая до предела обстановка? Юэ Цинъюань пытался восстановить сотрудничество с другими школами: напоминал о необходимости держать оборону у пространственных разрывов в пустующим землях. Приглашал лидеров прочих боевых школ на переговоры — увы, тем было проще перекрыть дороги в Цанцюн, чем дать внятные ответы. Ученики не могли покинуть пределов школы — вспыхивали стычки. Караваны давно не посещали Цанцюн — и новости от торговцев сменились на пересуды черни. Между тем, Аньдин бил тревогу — без поставок извне быстро заканчивались запасы расходников и еды. Напряжение в школе нарастало. Но ученики всё ещё непоколебимо и отчаянно верили в своего главу. Когда же всякие попытки наладить мир окончательно потерпели крах — у них просто не осталось ориентиров. На Цанцюн ввели обязательные боевые учения, а Юэ Цинъюань, появляясь на людях, держал ладонь на рукояти Сюаньсу. Тогда в толпе — среди учеников, готовых отчаянно отстаивать свою правду — всё чаще начали мелькать те, кто уже опустил руки. Люди, которые просто не видели себя в свитках будущих героев Цанцюна. Они ходили понурые, ни на что не обращали внимания, — а потом пропадали. Бежали с тонущего корабля, пока воды не слишком холодные и берега не скрылись в тумане. Лю Минъянь и сама неоднократно получала письма родителей с просьбой вернуться домой. Устроить жизнь как жена зажиточного чиновника и не рисковать понапрасну. Она честно старалась их успокоить. Только вот каждый раз они писали всё настойчивее, пока Лю Минъянь не пришлось им открыто возразить. У неё нет причин предавать свои мечты о бессмертии. Тем более если гэ не уйдёт — значит, она тоже не станет этого делать. И всё же это было тяжело. Очередной день, наполненный осторожным наблюдениям за слухами, которые вспыхивали тут и там, порицаниями. Раньше недели пролетали одна за другой, но теперь день морально выматывал от ощущения неопределённости. Из-за этого и вовсе казалось, что это никогда не закончится. Школа Цанцюн так и будет вечно готовиться к нападению союза других боевых школ. Так и будут вспыхивать слухи о поднятом из книг древнем заклинании, которое будет использовано для защиты мира от зла. Зла, что расползалось из самого сердца заклинательского мира. Чем дальше, тем громче мир заклинателей гудел от самых разных пересудов. Например, в таверне на перекрёстке дорог Лю Минъянь услышала такой разговор: «Недаром Шэнь Цинцю кончил так ужасно: скольких людей сгубила его чёрная зависть — не счесть». «Справедливость настигла его в виде смерти от рук собственного ученика». «Ах-ха-ха, да вы что, верите в этот спектакль? — грубоватый мужской голос снизился до заговорщического шёпота. — Этот Шэнь Цинцю хитёр и коварен. Он, небось, специально подстроил, чтобы никто не усомнился, будто он в самом деле мёртв — а сам сбежал». «Точно-точно! Залёг на дно подальше от суеты и наслаждается представлением». «Вообще-то, я слышал, что мастер Чэнлуаня отчаянно сражается за то, чтобы вернуть тело Шэнь Цинцю обратно в школу Цанцюн…» «Так они это… сообщники, наверняка!» «Школа Цанцюн — сплошь змеиное гнездо…» Лю Минъянь вздохнула, невольно прижав руки к груди. Под напором несправедливых обвинений их репутация становилась всё чернее. Но Лю Минъянь так и продолжала собирать слухи, не в силах остановиться и не предвидя конца. Хорошего конца. Это не значит, что она не пыталась найти возможности повлиять на настоящее. Лю Минъянь разговаривала с братом, хоть и всё реже, а ещё советовалась с Ци Цинци. Но каждый раз, когда цеплялась за надежду и пыталась просчитать возможные исходы, то светлый мир размывался и в воображении всё равно рисовалась картина утягивающего мир мрака и безысходности. Любая фантазия, которая вопреки явным предпосылкам сулила восстановление мира и дипломатических отношений, — казалась в высшей степени не реалистичной. Ведь развитая интуиция позволяла Лю Минъянь замечать то, что многие упускали из виду даже после долгих лет обучения. И сейчас она остро ощущала угрозу. Смесь гнева и осуждения, нависших над школой Цанцюн, подобно сверкающему небесному мечу. В Хуаньхуа пропадает глава Дворца? Кто же в этом заинтересован, если не Цанцюн? И всё же Лю Цингэ в очередной раз отмахнулся от её просьб пока не пытаться вернуть тело Шэнь Цинцю. Хотя бы пока. Он всегда был бесстрашным. Отчаянно бесстрашным. Лю Цингэ вбил себе в голову, что должен восстановить справедливость, и не замечал всего остального. Всё больше уходил в себя, беспокоя Лю Минъянь. Разговоры с ним теперь сводились только к одной теме: победить Ло Бинхэ. Вернуть Шэнь Цинцю. Вопросы о том, что будет потом, он как будто не слышал. Или просто не хотел останавливаться. Если бы это была уязвлённая гордость бойца, что прежде не знал поражений, Лю Минъянь беспокоилась бы меньше. Но иногда казалось, что брат стремится в этих боях вовсе не к победе и даже не к тому, чтобы исполнить долг перед боевым собратом. Они так… отдалились. И Лю Минъянь задавалась вопросом, станет ли всё хоть когда-нибудь как и прежде. Воспоминания о прошлом — радостные, полные света, мерцающего издалека через сгущающиеся ныне тучи, — они ещё сильнее ввергали в тоску. Поступки Лю Цингэ шокировали многих. Прочие школы боевых искусств если и не верили слухам, то открыто недоумевали: зачем жертвовать уважаемым титулом непобедимого Бога войны ради Шэнь Цинцю? Человека с запятнанным прошлым, который вырезал целое поместье, едва выйдя из нежного возраста. Затем, став горным владыкой, зверски издевался над своими учениками. И даже когда злодея настигло раскаяние и он сдался на милость правосудия — это оказалось лишь частью лживой игры. Ладно бы Шэнь Цинцю просто сбежал из Водяной тюрьмы — так он ещё и оставил за собой труп главного ученика Хуаньхуа! Даже будь он на самом деле хоть трижды оклевётан — это уже мало кого волновало. Интереснее было гадать, сколько ещё грязных тайн осталось в остывших рукавах змея пика Цинцзин. Нет, Лю Минъянь не хотела уйти из школы точно. Не хотела так всё оставлять. Но что она вообще может сделать? Мир совершенствующихся стал подобен хрупкому стеклу: того и гляди брызнет осколками от любого неверного движения, обрушив пламя всеобщего осуждения уже не на одного Шэнь Цинцю, а на весь Цанцюн, и прежде всего — на Лю Цингэ, который сражается за него так неистово. Шибо Шэнь… Чего он ждал, то и дело бросая в её сторону долгие взгляды? Какие действия в своих обстоятельствах она могла бы предпринять? Она хотела бы стоять плечом к плечу с братом. Хотела перенаправить всю силу народного осуждения в другое русло, пока не стало слишком поздно. Кто-то должен был это сделать. Тем более теперь, когда единственный человек, способный пролить свет на эти тайны, мёртв. Возможно, девушка, которая выдвинула против Шэнь Цинцю обвинения в поджоге поместья Цю и убийстве всех мужчин в нём, могла бы помочь Лю Минъянь, ответить на какие-то вопросы, но… Она пропала вместе с бывшим хозяином Дворца Хуаньхуа, где теперь безраздельно властвовал Ло Бинхэ. У Лю Минъянь действительно было много вопросов. И здесь — именно на Тихом пике — она рассчитывала получить ответы. Хоть какие-то. Бамбуковая хижина встретила Лю Минъянь гробовой мрачностью. Даже тонкая, как бамбук, Нин Инъин походила на призрак среди теней хижины. Она как раз заканчивала уборку, почти не нарушая священной тишины. Нин Инъин со всем почтением закрыла дверь и выудила из рукава два рисовых шарика — большая ценность сейчас. Лю Минъянь с благодарностью приняла один, но не спешила есть, раздумывая, как бы потактичнее начать разговор на нужную тему. Наконец, не придя к однозначному решению, она спросила в лоб: — Ты говорила, что Шэнь-шибо заменил тебе отца. Мне интересно, что ты думаешь насчёт обвинений, которые предъявили ему в Цзиньлане? — Эти гнусные слухи про издевательства — полнейшая чушь! — выпалила в сердцах Нин Инин. — Он был с нами добр. Лю Минъянь прищурилась. — А что насчёт Ло Бинхэ? В своё время на Сяньшу ходили легенды о сложных отношениях Шэнь Цинцю с его учениками и не только: скверный характер заставлял плеваться многих, имевших сомнительную честь столкнуться с ним вживую. Когда-то Лю Минъянь была убеждена, что владыка второго пика — позор их школы, но… жизнь, как оказалось, умеет преподносить сюрпризы. Осталось понять: Шэнь Цинцю действительно был добрее, чем казался до потери памяти, или это всего лишь очередная маска? — Учитель действительно давал А-Ло много работы, но не особо больше, чем всем. Нет, проблема была скорее в том, что он не вмешивался в наши склоки, — уверенно сказала Нин Инъин. — Он всегда был немного нелюдимым и, к сожалению, предпочитал общество свитков общению с нами. Наказывал Ло Бинхэ за проступки в основном Мин Фань. Вот кто действительно перегибал палку. Как же он меня бесил тогда! Хорошо, что время научило его не ревновать учителя так некрасиво… …И ревновать-то теперь некого. Молчаливая мысль пронеслась между ними и повисла в воздухе напряжённой паузой. — Учитель всем нам был как отец, — грустно сказала Нин Инъин. — Но А-Ло ведёт себя так, словно он один скорбит. И всё же одно Лю Минъянь видела ясно: Шэнь Цинцю действительно выделял Ло Бинхэ. Только что за этим крылось на самом деле? — Перед исчезновением брата Ло… — Лю Минъянь чуть помяла в руках остывший рисовый шарик и продолжила: — Что случилось между ними? Нин Инъин протяжно выдохнула и, пожав плечами, ответила: — Да ничего особого. Просто А-Ло изо всех сил старался завоевать внимание учителя. Сначала я думала, что он просто отыгрывается за издевательства Мин Фаня, а потом поняла: нет, А-Ло действительно заботится об учителе. — Или уже тогда он помешался на нём? Нин Инъин растерянно моргнула. — Не знаю. На тот момент мы с ним уже редко проводили время вместе. — А с кем тогда Ло-шисюн общался? — удивилась Лю Минъянь. Она почему-то считала, что Нин Инъин была лучшей подругой Ло Бинхэ и его постоянной спутницей в ту пору. Нин Инъин, что-то вспоминая, обиженно фыркнула и насупилась. — С учителем он общался, конечно. Это было странно. Как можно не хотеть заводить друзей, а вместо этого проводить всё своё время с человеком, который не на один десяток лет старше тебя? И потом наотрез отказываться выпускать тело этого человека из своих рук, возвращать на родной пик… Лю Минъянь невольно передернула плечами. Если её предположения верны, причины этого поступка могут быть гораздо более возмутительными, чем кажется на первый взгляд. Глаза Нин Инъин вдруг наполнились слезами. — Почему! — выпалила она. — Почему всё сложилось именно так? Почему А-Ло не пришёл ко мне, не пришёл на Цинцзин… Что он нашёл в этих змеях из Хуаньхуа? Лю Минъянь растерянно моргнула и приобняла её за плечи. Её догадки подругу сейчас только ещё больше расстроят, поэтому она продолжала поглаживать дрожащие плечи, позволяя Нин Инъин выговориться. Та всхлипнула: — Что я сделала не так? Какая из меня шицзе, раз он даже не подумал обратиться ко мне со своей проблемой? — Ты не виновата, — возразила Лю Минъянь. — Виновата, — Нин Инъин задрожала сильнее. — Даже в тот день, когда учитель умер, вместо того чтобы поговорить с ним, я просто надавила на А-Ло… Если бы не мои слова, возможно, он бы не вёл себя… так. — Неправда. — Лю Минъянь со вздохом прижала к себе дрожащую подругу. — С самого начала это был его выбор, никто не мог на него повлиять. — Угу. Однако тон её совсем не звучал убеждённо. Лю Минъянь чуть улыбнулась и наклонилась к её уху. — Нин-шицзе самая лучшая. Среди всхлипов послышались отчаянные смешки. — Прекрати! — Нин Инъин упёрла руки ей в грудь. — У Нин-шицзе самое большое сердце! — продолжала шептать Лю Минъянь, не выпуская свою жертву. — А кто этого не понимает, тот осёл плешивый! Нин Инъин ещё долго не могла успокоиться, мечась между всхлипами и истеричными смешками, но ей явно стало намного лучше. Наконец девушка вытерла слёзы тыльной стороной ладони, отрывисто выдохнула и, расслабляясь, полностью облокотилась на плечо Лю Минъянь. — Знаешь, — обронила она бесцветным голосом, — я ведь любила Ло Бинхэ. — Любила?.. — Лю Минъянь чуть нахмурилась, опешив от такого откровения. — Я всегда его любила, — проговорила Нин Инъин. — Он шиди, о котором я мечтала много лет. Как жаль, что всё сложилось именно так… Лю Минъянь промолчала. Да и что она могла ответить? У главной ученицы Сяньшу не было ничего, кроме презрения и ненависти для человека, который пленил, а затем довёл до смерти собственного учителя и теперь угрожает её драгоценному старшему брату. Лю Минъянь никогда не сможет взглянуть на Ло Бинхэ так же, как Нин Инъин, большую часть жизни на пике называвшая его младшим братом. Она никогда не простит его за то, как расчётливо и безжалостно он причиняет боль Лю Цингэ. Каждый. Гуев. День. Лю Минъянь сочла молчание лучшим решением. Её категоричность в отношении Ло Бинхэ только ранит нежное сердце Нин Инъин, и ей не хотелось причинять подруге ещё больше боли. Оставалось только в немой поддержке поглаживать Нин Инъин по спине, помогая успокоиться. Лю Минъянь даже порадовалась, что подруга доверяет ей свои самые сокровенные чувства. — Может, ты просто запуталась, — высказала она свои мысли вслух. — Детская привязанность настолько искренна и непосредственна, она похожа на любовь. А сейчас ты испытываешь вину за то, что очень сильно хотела сохранить, просто не получилось. Не всегда всё получается так, как нам хочется. Нин Инъин только пожала плечами. — Всё будет в порядке, — уверенно повторила Лю Минъянь. Так они и просидели в тишине, пока в голове крутилось множество мыслей, складываясь друг с другом в причудливые концепции. И вдруг в голове у Лю Минъянь как будто что-то щёлкнуло. Ну конечно! Вот что она может сделать. — Извини, — она стремительно поднялась на ноги, бросая изрядно помятый шарик риса в рукав. — У меня… есть важное дело. Я должна идти. — Хорошо. Тебя проводить? — Не стоит. Лю Минъянь невесомо вскочила на меч, оставив Нин Инъин удивлённо смотреть вслед стремительно растворившейся вдали подруге.

***

«Тот, кто лишь пытается начать, никогда не начнёт, — говорилось в Дао дэ Цзин, — путь длиной в тысячу ли начинается у тебя под ногами». Лю Минъянь глубоко вздохнула. Она умела неплохо писать, и теперь она точно знала, что именно хочет облечь в слова. Нечто, что встряхнёт мир, заставив переиграть обстоятельства заново. Что-то гротескное, но не совсем далёкое от реальности. Наоборот, нужно высветить её настолько ярко, чтобы у читателя не осталось и шанса не усомниться, действительно ли Шэнь Цинцю скрывал собственную насквозь прогнившую натуру? Или у него были тайны, которые сохранить оказалось важнее собственной репутации? Её кисть прытко танцевала над пергаментом, мысли складно ложились в строки, пока Лю Минъянь не исписала себя до остатка. Она даже не заметила, как умудрилась съесть рисовый шарик, подаренный Нин Инъин. В таком же темпе прошёл и следующий день. И ещё один за ним. Наконец минуло три месяца кропотливого труда. Кажется, эта книга выпила из Лю Минъянь всю душу — и всё же она смогла закончить «Сожаление горы Чунь». Это была книга о юноше, который взошёл на вершину власти только для того, чтобы завоевать непреклонное сердце горного владыки Чунь — своего учителя, коего должен был почитать и уважать. Но учитель отверг его чувства, и юноша готов был прибегнуть к коварству, унизить, растоптать репутацию своего наставника, лишь бы тот оказался в его руках. А ещё эта книга была о мастере, которого ждала незавидная участь быть замученным страстью, поглотившей сердце некогда беззаветно преданного ученика. И о чувстве вины за трагический поворот в его несчастной судьбе, полной лишений, — настолько сильном, что владыка Чунь предпочёл принять смерть вместо того, чтобы раскрыть всему миру правду. Правду об ученике, чья душа почернела настолько, что он готов был скорее втоптать надежды своего учителя в грязь, чем отпустить его. История, прямо скажем, вышла спорной. Местами довольно похабной. Зато герои были достаточно узнаваемыми для того, чтобы понять, о ком же была рассказана эта история. Напряжение начало спадать в первый же месяц после появления «Сожаления горы Чунь» на свет. Как ни смешно, сомнительная книжка смогла сделать то, с чем не справилось ручательство Юэ Циньюаня или непоколебимая решительность Лю Цингэ: отвела от школы Цанцюн большую часть осуждения и заставила людей задуматься, так ли очевидно всё было с обвинениями в адрес мастера Шэня. Да что там, книгу вовсю обсуждали не только люди, непосредственно вовлечённые в эту историю, но и круги, далёкие от мира совершенствования. Лю Минъянь ещё не подозревала, как сильно эта история вскоре изменит её жизнь и школу Цанцюн.