Руководство «Собери-ополчение-сам» для феи Сяньшу

Удивительно, с какой лёгкостью информация может превратиться в опасное оружие… К этому моменту «Сожаление горы Чунь» уже обрело скандальную известность, — так что каждый в зале собраний Цюндина если не читал этот роман, то хотя бы слышал о нём. В воздухе витало ощутимое напряжение. Лю Минъянь незаметно вздохнула, вынужденная стоять за правым плечом госпожи пика Сяньшу как её первая ученица, слушать и стараться сохранить безразличное выражение лица. Непростая задача, если учесть, что горные владыки наперебой обсуждали слухи, которые вот уже несколько месяцев как смакуют в постоялых домах, игорных домах и кабаках по всей Поднебесной. И это понятно, даже нормально, что на лицах горных владык школы Цанцюн плясал вихрь противоречивых эмоций. Возмущение, опасение, даже капелька интереса. Лю Минъянь, наверно, должна была радоваться чуть больше, но… От такого во всех смыслах оглушительного фурора хотелось спрятаться подальше… Подумать только… Роман за авторством Лю…су Мяньхуа, обсуждают даже на собрании глав пиков Цанцюна — немыслимо, но чем не комплимент? Хотя думать так, наверно, эгоистично с её стороны. Увы, герои истории получились СЛИШКОМ узнаваемыми, раз даже уважаемые горные владыки поддались искушению изучить сие творение. — Искусство всегда имело особое влияние на умы людей, — деликатно заметила Ци Цинци. В отличие от неё глава пика Кусин выглядел весьма взволнованным. Румянец гнева окрасил его нефритовую щёку. Впрочем, это мог быть и румянец от выпитого алкоголя. — Искусство — это фантазия, поэмы, мифы, но отнюдь не истина! — выплюнул он. — Как будто мало было слухов о том, что Шэнь Цинцю пристаёт к своим ученицам, так теперь сочинили, что это его ученик домогался своего мастера. Эта возмутительная книга, — указал он на экземпляр «Сожаления», лежащий в центре круглого стола, — дурачит людей, ведёт их по ложному пути! Лю Минъянь сконфуженно потупилась. Властный голос Ци Цинци снова разлился по залу: — Смешное возражение. Был бы здесь шисюн Шэнь, он бы подтвердил мои слова: то, как искусство преподносит действительность, при всей своей сказочности подчас бывает ближе к истине, чем человеческая реальность. Образы, которые созданы в «Сожалении горы Чунь» достаточно конкретные и цепляюще, чтобы люди верили в них куда охотнее, чем любым нашим заявлениям. Глава пика Ванцзянь, сцепив ладони в замок, уточнил тихо, но значительно: — То есть идея достоинства шисюна Шэня вас уже не волнует, Ци-шимэй? То, что он хотел сказать, было ясно без пояснений. Мало шисюна Шэня обвиняли несправедливо, теперь даже книга неизвестного автора вольна переиначивать события, как вздумается. Ци Цинци смущённо поджала губы: — В правду люди сейчас верят меньше всего, шисюн Вэй. Вы все согласитесь, что мы задействовали абсолютно все ресурсы, которые были у нас в распоряжении. Посылали просьбу созвать внеочередное собрание, приглашали на переговоры, но ничего из этого не помогло. Люди уже не верят никому из нас. Доверие к нашей школе подорвано. Что-то должно было произойти, и лучше уж пускай это будет похабного содержания книжка. Кто-то на её тираду отвечал протестующими взглядами, другие же задумчиво кивали. Одно было ясно наверняка: после выхода «Сожаления горы Чунь» люди заново присмотрелись к наследию горного владыки Шэня и его деяниям. На этом фоне упрямый отказ Ло Бинхэ вернуть на Цанцюн тело Шэнь Цинцю разогрел общество с новой силой. Все задавались вопросом: неужели отношения мастера и ученика действительно вышли за рамки разумного? Казалось бы, чаяния Лю Минъянь исполнилось. Некоторая вольность в трактовке мотивов Шэнь Цинцю стала той самой искрой, благодаря которой люди снова стали активно обсуждать жизнь главы Тихого пика. И ведь помогло же: мнение народа о нём быстро начало меняться. Но кто мог предвидеть тогда, что запущенная Лю Минъянь искра обернётся самым настоящим пожаром? Для красного словца рассказчики добавляли к событиям, произошедшим чуть менее года назад, новые детали — при передаче из уст в уста история обросла невиданными подробностями. Теперь её точность и достоверность в глазах слушателей определяло лишь количество эмоций, которое рассказчик сумел вызвать у слушателя. Такая вседозволенность возымела ужасающий эффект. Особенно с учётом того, какие именно части «Сожаления» получили наибольшую огласку и отчего-то стали непререкаемой истиной в представлении людей, зачастую даже не читавших её работу. Казалось бы, Лю Минъянь должна была радоваться, что её детище получило такое признание. Но она чувствовала себя так, словно поучаствовала в какой-то беззастенчивой лжи. В порыве гнева она даже скомкала, а потом вовсе сожгла черновики. Вот только это не изменит того, что тысячи копий «Сожаления» уже разлетелись по Поднебесной. Зато гэ теперь в безопасности. Правда? Взгляд невольно скользнул по пустующим тронам. Один — владыки Цинцзина, а другой — Байчжаня. Но если первый пустует уже много собраний, то второй — впервые после печально известных событий в городке Хуаюэ. Это же нормально, что гэ перестал приходить на собрания… или нет? Рано или поздно он должен был отсечь лишнее, чтобы сэкономить силы для боёв с Ло Бинхэ. Так ведь? Лю Минъянь неосознанно сложила на груди руки, но спокойнее от этого не стало. В зале снова раздался напряжённый голос главы пика Кусин: — И что нам делать? — отчеканил он. Ци Цинци фыркнула: — А что вы предлагаете? Раз какая-то часть «Сожаления» оскорбляет благородную натуру шисюна Шэня, может, тогда нам нам самим показать, как было? Устроить театр, набрать людей и что-то представлять? Имейте в виду, что это будет не менее расточительно, чем открытое столкновение с другими школами. К тому же, образы должны быть сильными, чтобы убедить людей. — Ци-шицзэ, вы же прекрасно понимаете, что мы будем смешны, — спокойно заметил глава пика Цяньцао. — Да. Это будет выглядеть точно так же нелепо, как и осуждать то, что принесло нам благо. Шисюну Шэню на том свете уже всё равно, что о нём говорят, а нам ещё учеников растить. Господа, нынешнее развитие ситуации — не худшее из возможных. Нам следует оставить автора «Сожаления» в покое и заниматься восстановлением своей репутации. Возбудить у людей аппетит к правде. — А как же шиди Лю? — возглас разочарования прокатился по залу собраний. Вэй Цинвэй оглядел коллег с той же настойчивостью, с которой гнул железо в кузне, и продолжил: — Шисюну Шэню, может, и всё равно, но… наглость Ло Бинхэ не может остаться без ответа. Мы должны помочь шиди Лю вернуть тело! Сердце Лю Минъянь полыхнуло. Она восхищённо глянула на главу пика Ванцзянь, излучающего ауру силы и решительности. — Если будем действовать агрессивно, то рискуем объединить наших врагов против нас, — сказал Шан Цинхуа опасливо. — Нам следует действовать осторожно, чтобы снова не стать агрессорами в глазах других школ. — Это тех самых, которых не заботит пропажа собственных учеников? Споры не утихали, становясь всё жарче — но, когда молчаливый Юэ Цинъюань поднялся с места, в зале тут же воцарилась гробовая тишина, а взоры устремились к нему. — Шиди Шан прав. — Его холодным спокойствием можно было устлать все горные пики. — Мы не можем легкомысленно относиться к судьбе учеников. Вмешательство прочих мастеров Цанцюн может лишь ещё больше обострить конфликт. Вот так. Просто трезвый расчёт главы школы, который должен печься обо всех пиках. Лю Минъянь стиснула зубы и тяжело вздохнула, затем опустила взгляд в раздражении. На себя ли, на ситуацию — поди разбери. С каждым днём она становилась всё более нервной и грубой: сказывалось волнение за брата, которое не находило выхода. К сожалению, гэ узнал о её книге, причём совсем не из первоисточника, и очень… впечатлился. Он практически перестал показываться на хребте Тяньгун: теперь всё время он проводил близ Хуаньхуа, готовясь к бою или зализывая раны. В этот раз Лю Цингэ и вовсе появился на своём пике всего на несколько часов — только привести себя в порядок и пополнить запасы — но неравнодушные ученики с Байчжаня быстро передали новость Лю Минъянь. Она хотела всё бросить и незаметно проследить за ним, может, помочь в чём-то, но… Несколько более растрёпанный, чем обычно, Лю Цингэ уже покидал свою резиденцию — как вдруг ослепительно сияющий Чэнлуань, готовый сорваться в путь, застыл в воздухе. Конечно, Лю Цингэ её заметил. И теперь его могучая ладонь крепко сжала плечо понурившейся Лю Минъянь. Льдисто-серые глаза, очень похожие на её собственные, остро сверкнули: Лю Цингэ окатил её тяжёлым укоризненным взглядом. Лю Минъянь сглотнула. — Гэ, прошу, позволь мне пойти с тобой! На миг лицо его потемнело, но затем он вздохнул, прикрыв глаза, и положил ладонь ей на макушку. Лю Минъянь редко видела на его лице такое странное выражение. Она было подумала, что гэ всё-таки уступит, даже успела обрадоваться. — Иди домой, — отчеканил Лю Цингэ бескомпромиссно. Вот и всё, что он сказал ей, прежде чем улететь. Как жаль, что она не Богиня войны… Жаль, что не может никого защитить. Даже просто присмотреть — и то ей не позволят.

***

Что вообще теперь делать? Её дурацкая книга не помогла, она только всё усложнила! Бездна её побери, зачем она вообще взяла в руки кисть? Душевное напряжение последних месяцев, что несколько притупилось сразу после публикации её новеллы, охватило Лю Минъянь с новой силой. Она вяло и безучастно плелась за Нин Инъин — прежде молчаливой, но теперь с возмущением и увлечением щебечущей что-то прибившейся к ним ученице с Аньдина. Кажется, они обсуждали какие-то моменты из «Сожаления». Нин Инъин отличалась миролюбием и терпением, особенно когда дело касалось чужих слабостей. Но даже она не смогла остаться равнодушной и бурчала на нелогичность некоторых поворотов сюжета и вольность в передаче образов. Благо, она не догадывалась, кто скрывается под псевдонимом Люсу Мяньхуа. Вряд ли она бы одобрила такой ход. Вскоре к главным ученикам, возвращающимся с собрания, прибивалось всё больше друзей, любопытных знакомых и просто охочих до информации из первых уст. В конце концов собрание горных владык Цанцюна плавно перетекло во всеобщее собрание учеников. Лю Минъянь не было до них никакого дела: её сердце стиснула липкая тревога, а слова главы школы просто не выходили из головы. С чем гэгэ придётся столкнуться теперь из-за его упрямства? Теперь, когда глава Юэ приказал мастерам двенадцати пиков не вмешиваться. Когда он остался совсем один. Наедине с терзающими его демонами. Навредит ли она, если решит действовать сама? Она была ценной ученицей Ци Цинци и, в свою очередь, питала искренне, неподдельное уважение к наставнице. Если шицзунь прикажет ей остановиться — Лю Минъянь будет обязана ей подчиниться. Но если она бросится на помощь брату, нарушая прямой приказ не вмешиваться, — это будет рассматриваться как предательство. Жаль, не было у неё рычагов, чтобы оспорить решение главы школы: не хватало авторитета, которым обладал её гэ. Да и кто она вообще такая, чтобы спорить с главой школы? Вскоре Лю Минъянь ощутила, как сильно она устала. Вопреки всему Лю Минъянь чувствовала, как болели её ноги. Наконец, толпа нашла достаточно просторное место у подножья пика Цюндин, где с комфортом разместились бы все. Лю Минъянь отстранённо оглядела колосящиеся на пока ещё холодном ветру всходы, мимолётно отметив их красоту, но это не пробудило в ней совершенно никаких чувств. И место в уединенной беседке облегчения не принесло — да и какая она уединённая, с толпой залетевших вслед за ней учениц Сяньшу? Вскоре Лю Минъянь снова ушла глубоко в собственные мысли, далеко от поляны и её оживлённой беседы. Даже когда слух резанул знакомое имя Люсу Мяньхуа, она предпочитала отмалчиваться. Не первый и, видимо, не последний раз быть ей центром чужих споров. — Это точно кто-то с Цанцюна, возможно, даже с пика Цинцзин. Так передавать характеры мог бы только тот человек, который неплохо знаком с собратом Ло и учителем Шэнем! — Или кто-то достаточно близкий… — отозвалась Нин Инъин, даже не взглянув на говорившего. В этот момент она внимательно наблюдала за выражением лица Лю Минъянь, которая, как и на собрании глав пиков, дышала нарочито-размеренно и слушала чужие голоса лишь вполуха. Лю Минъянь искоса глянула на подругу. Инъин что, проверяет её? Лю Минъянь только коротко кивнула вместо ответа и отвернулась. — Эта Люсу Мяньхуа сделала большое дело. — Лун Юньси, главный ученик Ванцзяня, потёр щёку, сделав пятно от сажи ещё заметнее. — Даже наши владыки оценили, что уж говорить о других школах, которые наконец перестали возводить на шибо Шэня напраслину. Ну и что, если на основе истории появились, кхм, ТАКИЕ слухи… — Жаль, что мой брат воспринял их слишком серьёзно, — вырвалось у Лю Минъянь. Взгляд Нин Инъин смягчился, и она покачала головой. — Сестрица Лю, А-Ло легко увлекается, и он всегда был зациклен на учителе. Я бы тоже подумала неладное, если бы не знала А-Ло ближе. Лю Минъянь нахмурилась, оценивая, насколько предвзята Нин Инъин по отношению к Ло Бинхэ, раз она склонна трактовать его поступки через призму собственного чувства вины. Ответ был очевиден: предвзята совершенно и абсолютно. Вздохнув, Лю Минъянь сказала: — Гэ это не волнует. Он не остановится ни перед чем, и… — помолчав, добавила: — Едва ли это изменится. — Почему? — нахмурился Мин Фань. — Шишу Лю же такой сильный и прозорливый. Он точно не стал бы полагаться на слухи из жёлтой книжонки. — Не стал бы. Вот только эта жёлтая книжонка имеет влияние на сознание людей. А шибо Шэнь там изображён тем, кого поставили в уязвимое положение, а затем воспользовались. Вероломно воспользовались. Думаешь, гэ оставит такое без внимания? — Но, — растерялся Мин Фань, — она же выворачивает некоторые события наизнанку, разве нет? Мелкий гадёныш действительно раздражал, но… это же не значит, что он в самом деле мог сделать… ЭТО с нашим учителем… Лю Минъянь на миг глянула Мин Фаню в глаза. Тот вздрогнул. — Даже если это ложь, то, полагаю, всё же не безосновательная. Вину шибо Шэня так и не доказали, зато оклеветали и публично унизили. Затем с ним что-то случилось, и теперь гэ рискует каждый день, сражаясь за то, чтобы вернуть его на Цинцзин. Всё так несправедливо. Лун Юньси, обычно сдержанный и сосредоточенный человек, решительно стукнул кулаком по ладони. — Значит, мы должны восстановить справедливость! Это движение — с его мощными плечами и руками в перчатках без пальцев, привыкшими орудовать тяжёлыми молотами, — выглядело весьма внушительно. По собранию сразу прокатился гул одобрения: — Точно. — Из-за Ло Бинхэ пострадало много невинных. — А вы что, мстителями себя возомнили? Невинные люди будут страдать всегда, — возразил Мин Фань, сморщившись, — в таком мире мы живём. — Знаешь по собственному опыту, да? — зрачки Лун Юньси блеснули расплавленной сталью. — Говори, что хочешь, умник, но ты подумал, что будет, если вы разгневаете владык своим неповиновением? — продолжал гнуть свою линию Мин Фань. «Не напоминай…» Лю Минъянь мысленно возблагодарила богов, что её лицо скрывает вуаль, за которой не видно захлестнувших её эмоций. Словно невидимые жуки, они забрались ей под кожу и жалили изнутри, не давая спокойно сидеть. Кто бы что ни говорил, а Лю Цингэ не остановится не перед чем и… вот именно этого-то Лю Минъянь и боялась. Гэ ведь так безрассуден… У неё разрывалось сердце от одной мысли, что с ним может случиться беда, а её просто не будет рядом. Потому что ей нельзя спорить. Потому что она не решилась. — Ты так переживаешь, — заметила Нин Инъин. — У тебя всё видно по глазам, сестрица Лю. Давай расслабимся, отдохнём немного. Пронзительные глаза Лю Минъянь встретились с глазами Нин Инъин, и между ними застыла тяжесть невысказанных эмоций. — И забудем о той боли, которую Ло Бинхэ причиняет моему брату? — вспыхнула та. Улыбка спала с лица Нин Инъин. Она сжала губы и глянула из-под ресниц уязвлённо. Лю Минъянь тяжело вздохнула. Она вовсе не хотела обижать её… Ин-Ин же просто хотела разрядить гнетущий разговор… Зачем она вспылила? Как могла позволить резким словам сорваться с губ? — Прости… — выдохнула Лю Минъянь. В самом деле, что это с ней сегодня? Как же шумно… Ученики заклинателей, а спорят, как торговцы на рынке. Каждый ученик хотел высказаться по поводу того, следует ли вмешаться или же поддержать указ главы Юэ. Оживлённый спор быстро скатывался в бурную перебранку — голоса слились в какофонию противоречивых мнений. Особенным нетерпением отличились возмущённые ученики Цюндина: — Вы, идиоты, всё испортите! — Не саботируйте план главы Юэ! — Какой план? — парировала высоким голосом У Чжицай, главная ученица пика зверей. — Смотреть и ничего не делать? Она ощетинилась, как зверь, который почуял слабость, и презрительно хмыкнула, откинув прядь огненно-рыжих волос с плеча. Бусины и перья, вплетённые в них, тихо звякнули. Чарующая, дикая красота, вспыльчивый нрав: животных она уважала куда больше, чем людей. Нин Инъин страдальчески вздохнула. — Ребята, прекратите ссориться… — Я могу объяснить, с чем связано решение главы Юэ, — вмешался старший ученик с Цюндина. — Сначала откуда ни возьмись появляется объявленный мёртвым Ло Бинхэ, потом вскрывается мутная история с мастером Шэнем, потом Бог войны пика Байчжань мотается в Хуаньхуа чуть ли каждый день и разносит окрестности, но почему-то — почему-то! — никак не может победить вчерашнего ученика… Понимаете, куда всё идёт? Если сейчас к этому присоединится кто-то из глав или даже старших заклинателей, это будет выглядеть как хорошо спланированное разрушение Хуаньхуа. — На пропажу учеников близ Хуаньхуа же закрывают глаза! Если мы будем просто наблюдать, то чем сделаем хуже? — ученица пика зверей побагровела и, хмыкнув, рывком отвернулась. Остальные недовольные решением главы Юэ тут же подхватили: — Хорошо, нашим старшим вмешиваться нельзя, но если это будут ученики, то что с них взять? — Тем более что мы просто волнуемся за одного из наших владык. — Можно подумать, вы удержитесь, если подвернётся возможность! — Говорят же вам, нельзя!.. — Так глава же не запретил, — удивлённо выпалил Мин Фань, щёлкнув пальцами, словно поймал за хвост ускользающую мысль. — Я там был, на собрании. Он НЕ запретил. Кажется, сердце Лю Минъянь пропустило удар. На пару долгих мгновений собрание погрузилось в ошеломлённое молчание. Как будто никто не знал, что на это сказать, кроме недоумённого: — Ты это о чём, шисюн Мин? Первая искорка безумной надежды вспыхнула где-то в груди, и Лю Минъянь вся обратилась в слух. — Нас, учеников с пика Цинцзин, учат следить за своими словами очень внимательно. Я уже проводил сложные переговоры от лица учителя Шэня, и если провести аналогию… Выходит, что глава Юэ оставил пространство для отрицания. Наверно, он хотел, чтобы каждый из учеников мог решить для себя сам, какую занять позицию. — А вот тут, пожалуйста, поподробнее, — приподнял бровь Лун Юньси. Мин Фань поджал губы, кивнув отрывисто. — Помнишь, он сказал, что мастера Цанцюн не должны вмешиваться — а это, прежде всего, главы пиков и старшие заклинатели. То есть речь была не о том, что никто не должен вмешиваться. Он сказал, что не могут пойти главы пиков, потому что станет хуже. Что если выступит он сам, это станет толчком и все начнут драться со всеми. — О! — Теперь настала очередь Лун Юньси щёлкать могучими пальцами, способными гнуть железо. — Точно! Мастер Лю своими действиями на удивление хорошо вписался в концепцию романтической истории Люсу Мяньхуа. Поэтому все смотрят на его вылазки сквозь пальцы. Пока не вмешиваются другие представители школы… — Ах… Это всё хорошо, но… — пролепетала младшая ученица в скромных пурпурных одеждах за плечом Лю Минъянь. — Что мы вообще можем сделать без глав пиков и старших мастеров? Если даже сам Лю Цингэ не может победить. — Приказа в любом случае не было, — мрачно буркнул Ян Исюань, прищурившись. Прежде тот, как и главная ученица Сяньшу, отстранённо наблюдал за спором, воздерживаясь от активного участия в нём; и хотя он продолжал смотреть куда-то вдаль, явно не желая вступать в спор, теперь казалось, будто он не мог больше спокойно слушать. Посчитал, что обязан высказаться, предупредить о чём-то крайне важном. О том, что остальные по неопытности и наивности просто упустили из виду. — Но если действовать не от имени школы… Лицо Ян Исюаня исказилось гневом. — Пострадают наши, ты это понимаешь? Твои товарищи, друзья, те, кто доверится тебе и пойдёт за тобой. — Наконец он глянул на говорившего и продолжил сильным, уверенным тоном: — Не понимаешь. Конечно, нет. Ты никогда не терял своих близких и не знаешь, о чём говоришь. Зато я знаю. Лю Минъянь тяжело вздохнула, на миг прикрыв глаза. Ян Исюань прав. Никто из них не вечен. Даже владыки пиков, достигшие недосягаемых для прочих вершин, способные двигать горы и потрясти Небеса — они всё равно смертны. Но время для нерешительности истекло. Лю Минъянь наконец-то осознала, отчего ей так тяжело, и больше она не могла ждать и надеяться, что всё как-нибудь обойдётся. Она не хотела оставаться беспомощным зрителем. Она воительница, сильная и верная. Как волчица, преданная своей стае. И принять вызов судьбы для неё — единственный выбор. Слова Мин Фаня придали ей уверенности, в которой Лю Минъянь нуждалась. Пусть она не увидела в словах главы школы того же смысла, что и шисюн Мин, тем не менее она проследит за исходом следующей битвы брата с Ло Бинхэ. Во что бы то ни стало. Поздно сомневаться и бояться. «Если гэ запрещает мне следовать за собой, то я больше не буду спрашивать». И в этот момент восприятие вновь стало кристально ясным, словно с души слетела какая-то тёмная пелена. — Я пойду за Лю Цингэ, — заявила она. Ян Исюань глянул на неё почти испуганно. Она продолжила тихим голосом: — Если я оставлю гэ одного на этом опасном пути, то не смогу нормально спать. Нет, я хочу знать, что с ним всё в порядке… Это эгоистично с моей стороны, но я не отступлюсь, даже если мне придётся пожертвовать титулом. Я буду ждать у главных ворот, когда гэ в следующий раз полетит в Хуаньхуа, чтобы отправиться за ним.