Пригретая на груди холодная змея

Сукуна — несчастный ребёнок. И об этом прекрасно знал Урауме. Урауме в свои подростковые годы поражал самостоятельностью и холодным умом. Он всегда сидел в классе тихо, старался не контактировать с другими без надобности, изредка стрелял лавандовым глазами прямо в Сукуну во время занятий или на переменах. И Сукуна всегда замечал это. Ему самому не нравилось в школе, не нравилось постоянно оставаться одному. Он не умел справляться с собой и пустым пространством. Он — обычный ребёнок. А Урауме умел всё то, что казалось для Сукуны слишком сложным и даже нудным. Родители Урауме вечно были в разъездах, командировках: ездили то в одни города Японии, то и вовсе улетали на месяца на другие континенты. Всё, что он получал от них — ежемесячные деньги на карту. У людей принято страдать от одиночества как от страшного недуга, крича, проливая слёзы и теряясь в своих собственных мыслях и тревоге. Однако Урауме, видимо, не обладал этой чертой, наиболее чётко подтверждающей человечность. Он умел вести домашний быт, замечательно готовил — его кулинарные навыки и впрямь поражали — и был, что самое главное, достаточно заботливым с первого взгляда, ведь его маленькие белые руки держали, чудилось, только если мягкое постельное белье. Сукуна жил у Урауме дома, где за закрытыми дверями прятались все необходимые для хорошей жизни блага. Урауме никогда не заставлял Сукуну убираться вместе с ним или что-нибудь в этом роде. Ему было всё равно, он в любом случае привык справляться один, а Сукуна ему никак не мешал. В один из вечеров в выходные дни Урауме положил одежду в стиральную машинку, и на этом его ежедневная возня завершилась. Он со слабым любопытством заглянул в гостиную, где Сукуна сидел на полу, обнимая подушку. Он мял её края, размышляя о чем-то. Урауме же наклонил голову к плечу и опустился рядом, высматривая в Сукуне что-то непривычное. О, а это «непривычное»... — У тебя член встал. — невозмутимо сообщил Урауме, взглянув на лицо Сукуны. — И что? Урауме выдержал короткую паузу, всё по-прежнему не выражая явных эмоций на своей симпатичной мордашке. — Может быть подрочишь хотя бы? — Что? У парнишки с каре в первую секунду даже не нашлось толкового ответа. Он, конечно, знал, что Сукуна непробивной, в меру глуповатый и наивный, но чтобы всё было настолько запущено... — Спусти штаны и подрочи себе рукой. — уточнил Урауме. — Это снимает напряжение. Сукуна молча посмотрел на юношу с долей непония. Твердолобый. — Просто сделай, как я говорю. На этот раз Сукуна с долей неловкости кивнул. Он часто прислушивался к Урауме, потому что.. это виделось ему надёжным. Слова парнишки имели для него некоторый вес. Значительный вес... Сукуна спустил штаны до колен, поддевая и чёрные боксеры. Какое-либо сексуальное воспитание у него, как у юного парня, отсутствовало напрочь. Впрочем, личных границ в этом деле он точно так же совсем не мог очертить. Сказал бы ему кто-нибудь другой пордочить ради интереса чужого внимательного взгляда, Сукуна бы определенно ощутил волну сильного раздражения, однако пока это был Урауме, всё происходящее вырисовывалось ему более невинным, безопасным и нормальным. Спустя несколько мгновений Сукуна остался с оголённым пахом прямо перед Урауме, который не чувствовал ни капли стыда в отличие от Сукуны. Всё-таки нечто в его подсознании подсказывало, что это, по крайней мере, точно нестандартная ситуация, поэтому его щёки немного зарумянились, а дыхание стало прерывистым. — Возьми в руку и сделай движение сверху вниз. — Урауме показал ладонью в воздухе «как надо» и Сукуна повторил за ним. — Сожми сильнее на середине, не бойся, это не больно. К головке наоборот расслабь. — подсказывал юноша и Сукуна послушно действовал по его указке, будто хорошо выдрессированный щенок. Вскоре от самых простых движений Сукуна с помощью Урауме сосредоточился на сочащейся и очень чувствительной головке своего члена. От прикосновений здесь он чувствовал себя совершенно по-новому: тело пробивал лёгкий озноб, а возбужденное волнение буквально росло в его руках. Он замедлял движения, когда добирался до головки, и чуть-чуть увеличивал силу сжатия. Наиболее нежными прикосновениями проходился по уздечке с невнятным бормотанием. Тут он ощущал внутреннюю слабость, в особенности когда за ним наблюдали пронизывающие лавандовые глаза. Урауме не вмешивался, тем не менее оставался рядом, как можно ближе. Местами на его личике мелькали эмоции подавляемого удовлетворения, незаметные вздохи становились глубже, щёки заливались нежно-розовым. В конце концов он просто проглотил ком вязкой слюны, застрявший в горле, и продолжил молчаливо наблюдать за Сукуной из-под полуприкрытых пушистых белых ресниц. Они были похожи на склеенные вместе изящные снежинки. Всё-таки Урауме имел не расцветающую, словно весенние бутоны, красоту, а ядовитую и колючую, похожую на ледяные шипы-стекляшки. Сукуна начал пробовать двигать сверху таким образом, чтобы напряжённого члена касались только подушечки пальцев, а при движении вниз головка упиралась в середину ладони. Ему хотелось тихонько заскулить, однако из-за присутствия Урауме он старался не издавать совсем уж неловких звуков. Удовлетворение при возбуждении, которое он получал сейчас, казалось смесью очень приятного блаженства и неудобства. Его пальцы слипались из-за обильного выделения смазки, тело постепенно становилось горячее и горячее, губы в растерянности раскрывались, желая издать какой-нибудь стон. Урауме смотрел. Смотрел кукольными глазами без явных эмоций или чувств, но Сукуна практически был перед ним на блюдечке. С какой начинкой окажется этот десерт, Урауме обязательно узнает в следующий раз... — Это.. это... — неразборчиво пробормотал Сукуна, прикусывая нижнюю губу. Из его горла вместо протяжного стона вырвался надрывный вздох. Горячая сперма разлилась по его руке, попала на бедро, и он, ошеломлённый, до конца не мог осознать случившегося. Его пальцы мелко дрожали от перевозбуждения, в ушах бешено колотил ритм быстрого сердцебиения, а две пары красных радужек лихорадочно крутились, оглядывая всю комнату и Урауме недалеко. Парнишка же преспокойно поднялся на ноги и вернулся к Сукуне с пачкой влажных салфеток. Он принялся вытирать остатки спермы с тела, касаясь своими прохладными, как у рептилий, конечностями распаленной кожи. Можно было бы спросить, почему он делает такое, разве это не противно, но... Сукуна не мог оторвать от Урауме, склонившим голову так низко, взгляд. Сукуна ощущал себя отчего-то крайне нуждающимся. — Помыть тебе ванну, чтобы ты искупался? — ровным тоном голоса спросил Урауме, отстранившись и скомкав грязные салфетки. Сукуна пялился на него снизу вверх горящими замутнёнными глазами. Казалось, протянешь руку, он прямо сейчас покорно откроет рот и высунет язык. Однако кусаться он не будет, некого тут кусать... В Урауме это зародило несравнимую удовлетворенность от сытости, его щёки и тонкие губы вспыхнули ярким багровым. — Искупаться? Ну, давай наверное... Через полчаса Сукуна уже сидел в маленькой светлой ванной. Урауме проверял температуру воды с неприметной улыбкой на устах. Он прекрасно замечал, что одна пара глазёнок Сукуны не повёрнута к нему, но вот другая точно-точно обращена к его безмятежной мордашке. — Никогда не мастурбировал до этого? — Э? Ну, что-то вроде того. — И как оно? — Неплохо... Урауме безустанно продолжал сквозить Сукуну немигающими глазами. Лавандовый оттенок имел свой эффект на всех, с кем бы парень не общался зрительно. Сияют его глаза или меркнут — абсолютно неважно. Главное, что цвет успокаивающий. Урауме немного пригнулся, поставив руки на бортики блестящей ванны. — Знаешь, если тебе сложно расслабиться до конца, я принесу алкоголь. — Чего? Алкоголь? Спятил, где ты его достанешь? — Достану, если захочешь. В полном расслаблении будет приятнее.