Найденный рай

Иисуса схватили, с гиканьем и свистом поволокли по камням среди маслин и кипарисов и повели через Долину Кедров в Иерусалим и доставили во дворец Каиафы, где уже собрался синедрион*, чтобы его судить. Я сел на мраморную лестницу перед входом. Было холодно. Слуги развели во дворе огонь и грелись. Время от времени из дворца выходили левиты и сообщали новости. От рассказов о том, как его истязали, волосы вставали дыбом на голове. Плотно закутавшись и глубоко втянув голову в плечи, во двор проскользнул Петр. Он уселся у огня, протянув к нему руки, грелся и с ужасом слушал новости. Проходившая мимо служанка увидела его и остановилась. — Эй, старче, — обратилась она к Петру, — что это ты прячешься от нас? Подними-ка голову, дай взглянуть на себя. Твоё лицо, как будто, мне знакомо. Не тебя ль я видела вчера вдвоём с бунтовщиком? Услыхав эти слова, несколько левитов подошли ближе. Петр испугался. — Клянусь тебе, сестра ты обозналась! — сказал он, поднимая руку.— Я с ним не знаком! Он направился было к выходу, но тут другая служанка заметила, что он собрался уйти, и протянула к нему руки: — Эй, старче, куда ты? Постой! И я тебя припоминаю! — Говорю вам, я его не знаю! — снова воскликнул Петр, отстранил девушку и прошел дальше, но уже в воротах двое левитов остановили его, схватив за плечи, и хорошенько встряхнули. — Говор тебя выдал! — закричали левиты. — Ты галилеянин, его ученик! Петр принялся клясться, божиться и кричать: — Не знаю я этого человека! Тут во дворе прокричал петух, и я оторопел, вспомнив слова Иисуса: «Петр, Петр, прежде, нежели пропоет петух, ты трижды отречешься от меня!» Он вышел, сжавшись всем телом, и зарыдал. Я подошёл к нему. — Пётр, - он вздрогнул, - скажи, как ты мог дойти до этой жалкой лжи. Светало. Небо покраснело, наполнившись кровавым багрянцем. Из дворца выбежал возбужденный, бледный левит. Появился левит. — Сейчас его поведут к Пилату. Только он имеет право выносить смертный приговор. Дайте им пройти. Двери открываются! Двери распахнулись, показались вельможи Израиля. Первым, медленно ступая, вышел Каиафа. Следом шли старейшины — множество бород, лукавые, злокозненные глаза, беззубые рты, злые языки. И все они кипели от злости, так что пар поднимался. Позади молча шел скорбный Иисус, с головы которого стекала, кровь от побоев. Я стиснул скулы. Во дворе раздалось гиканье, смех, ругательства. Я невольно вздрогнул, прислонился к косяку ворот и заплакал. —Эх, Иуда, Иуда, — тихо бормотал я. — Трус, лжец и предатель! А ещё «Восхваляющий Господа»! Подними голову и крикни: «Я с тобой!» И пусть меня потом убьют! На пороге Иисус споткнулся. Он пошатнулся, вытянул руку, ища, обо что бы опереться, и я подставил ему плечо. Я окаменел от ужаса, не в силах даже рта раскрыть, и застыл неподвижно. Я чувствовал, как его рука вцепилась в меня, не желая отпускать. Еще не совсем рассвело, стоял голубой полумрак, и Иисус даже не повернул головы, чтобы взглянуть, за что же он ухватился, пытаясь устоять на ногах. Он выпрямился, держась за меня, и снова двинулся в окружении воинов вслед за старейшинам к Башне Пилата. —Бедный…что же они с тобой сделали… Я плохо помню, как Иисуса вели к Пилату, лишь яростная толпа, кричащая: «Распни его, распни!» - осталась у меня в голове. Иисуса схватили, взвалили на него крест, стали оплевывать, бить и подгонять пинками в направлении Голгофы. Он зашатался — крест был тяжел — посмотрел вокруг, наверняка в надежде увидеть кого-нибудь из учеников, который кивнет ему, пожалеет его. Что-то окончательно надломилось во мне. Надежда на спасение, теплившаяся до этого в сердце, пропала. Пропала навсегда… Одним прыжком очутился посреди улицы. Толпа волнами продвигалась вперед. Впереди ехали римские всадники, а за ними шел с крестом Иисус. Кровь струилась по его телу, одежда свисала лохмотьями. У него больше не было сил идти, он то и дело спотыкался, готовый упасть лицом долу, но его то и дело заставляли держаться на ногах и пинками гнали вперед. За ним спешили хромые, слепые и калеки, которые, озлобленные тем, что он не исцелил их, поносили его и били костылями и палками. Он попытался было кивнуть в ответ, но споткнулся о камень, рухнул на землю с крестом на плечах и застонал от боли. Я бросился вперед, поднял Иисуса, взял крест, взвалил себе на плечи, повернулся к Иисусу и, улыбнувшись, сказал: — Держись! Не бойся! Я с тобой. Мы вышли из Давидовых врат, стали подниматься в гору и уже приближались к вершине Голгофы. Вокруг были только камни, тернии да кости. Здесь распинали бунтовщиков, оставляя распятых на поживу хищным птицам. В воздухе стоял тяжелый смрад. Я снял крест с плеч, два воина стали копать яму, чтобы установить его в глубине между камнями. Иисус опустился на камень и стал ждать. Солнце стояло в вышине, небо было раскалено добела и пусто… Я присел рядом с ним. Разминая пальцами горсть земли, медленно, не спеша он повернул голову. — Иуда - он улыбнулся, взяв мою руку. Два воина схватили Иисуса за плечи. — Вставай, Величайший! — крикнули воины. — Поднимайся на свой престол! Я хотел было удержать его, вырвать из цепких лап, броситься стражам в ноги, но тело не слушалось. Я отвернулся, чтобы не видеть всего этого кошмара. Кто-то небрежно схватил меня за шиворот хитона, жестко толкая в сторону, не давая удержаться на ногах. — Ты увидишь его смерть. Ты будешь страдать. — отчётливые слова звучат как приговор. Это был один из апостолов. Это был ещё один Иуда. Он берет меня за плечи и разворачивает так, чтобы я посмотрел туда, где лежит его тело. Они сорвали с него одежду, и показалось худое тело, все в крови. Я вздрогнул от страха и тщетно пытался вырваться из хватки Фаддея**. Где-то говорили, но кто и где я не разобрал. Когда подняли молотки и раздался первый удар, солнце сокрыло свой лик. Раздался второй удар — небо потемнело и показались звезды. Но это были не звезды, а крупные слезы, падавшие на землю. Я поднял голову, огляделся вокруг. Мир словно потерял сознание и бледно дымился в голубом полумраке. Человеческие головы исчезли, и только глаза черными дырами сверлили воздух. Густая стая ворон, учуявших запах крови и устремившихся было на Голгофу, теперь в страхе летела прочь. Тихий, жалобный стон доносился с креста. Я собрался с духом, поднял глаза, глянул вверх, и тут же из уст моих вырвался вопль. Большего страха, большей муки никогда не испытывал я в своей жизни. — Держись! Я с тобой! Не бойся… Ничего больше крикнуть я не мог — хотел, но не мог. Я помнил, как дыхание его прервалось, как он опустил голову и и потерял сознание.