Спаси меня, я не справляюсь Мне сложно кажется вздохнуть Я красоте не удивляюсь Мне в море суждено тонуть И солью прожигая раны я каждый день виню себя Возможно поздно или рано, я всё равно убью тебя.
Нити судьбы Странника будто своими красными осколками резали ей глотку, либо же это кара Селестии за то, что Божество Мудрости перестало принимать мудрые решения. «Это не могла быть я, это не могла быть я» и это просто паранойя. Глупо само осознание того, что богиня настолько сильно хотела его понять, что едва ли не стала человеком. И вот к чему это привело. «Это не странно» «Ведь я сделала хороший поступок, я помогла подчинённым. Избавила их от убийственной созависимости и воспоминаний о всяких отвратительных вещах. Разве что, немного повырезала лишнего» «Это не страшно» Нахида опустилась в свою опочивальню, устало прикрыв глаза, спрятав трясущиеся руки под пледом. Ничего так не успокаивало, как постепенное слияние с корой самого огромного дерева в Сумеру, но некий шум и резкий вскрик стражей мешал этому процессу. У Скары не было никакого плана, когда он врывался в обитель, у него просто накопилось несколько прямых вопросов к владычице мудрости. Что-то изменилось неуловимо и моментально, но его тряхнуло так, будто он пережил сильнейший шок. На его столе стояли две кружки, только он был там абсолютно один, в комнате пахло женскими цветочными духами, но его последние цельные воспоминания датировались днями-месяцами тому назад, остальное обрывалось, как некрепкий сон. — Что ты сделала? — дверь в её покои распахнулась сердитым потоком ветра, Нахида от сего тотчас растерялась ещё сильнее, сжала плед и испуганно глянула на гостя. — Я не понимаю, о чём ты говоришь? — Нахида спустилась с ветки на ветку, едва не запутавшись во лжи. — Блять, Нахида, — он эмоционально разводит руками и делает круг по опочивальне. — я всем нутром чую, что исчезло что-то важное, — он, кажется, хотел прочесть в глазах у божества, что та наделала своими шаловливыми пальчиками. — Что случилось? — базовый вопрос. Скара и Нахида сейчас уже были одного роста и возраста. Умственно он точно её не превосходил, но что произошло уж знал точно. — Кавардак, полный. Явно с твоей подачи. Или, хочешь сказать, я сошёл с ума? — развёл он руками. Сказитель залпом задавал молчаливой Нахиде вопрос за вопросом, несколько раз спрашивая о том, что он делал вчера, неделю назад; чьими духами пахло в его комнате; почему в его спальне роль светильника играет довольный бытием пиро слайм, если сего он совсем не помнит. — Это были мои духи, — не придумала ничего лучше. Странник сразу не особо поверил, но прежде зло стукнул кулаком по стене, прямо у лица собеседницы. Под таким натиском о своей вине начнет задумываться даже тот, кто вообще не виноват. Но она то не виноватой не была. Наоборот, оказывается, врать в таких количествах было даже приятно. Ответственность за что-либо как рукой снимает. Только вот, божество не может так поступать, иначе скверна покроет всё её тело, тогда, по правилам Селестии, следующее божество мудрости казнит её как нечисть. Ну и дела. С тех пор, как Нахида больше поддалась своим человеческим качествам, действительно смогла понять многое в людях, это был просто невероятный опыт. Ложь, жадность, тщеславие… раньше это всё казалось жалким человеческим бытиём, теперь это словно заразный вирус, меняет её нутро. — Ну и на кой стирать последние недели из моей жизни начисто? — Последние несколько месяцев ты активно употреблял наркотические вещества, я стёрла эти воспоминания вместе с тем, что мы чуть не совершили… грех… да, точно, а пиро слайм… не знаю. Странник сказал ей стоп, выставил ладонь вперед и, готовясь к худшему, с мучительным стоном переспросил: — Какой ещё грех? — он вопросительно поднял бровь, богиня дрогнула, тотчас отвела взгляд и замешкалась с ответом. — Мы с тобой едва ли не поцеловались. Признаться, первым, что его смутило было то, что она, видимо, не хотела этого. А уже потом то, что у него каким-то образом развились чувства к Нахиде, раз до такого дошло. Странник снова тяжело выдохнул и прикрыл глаза. Злость почему-то никуда не ушла, руки просто неустанно чесались, хотелось покусать собственные вены. Что-то тут было не так, Странник знал, по идее, божество мудрости не может ему врать, иначе покроется скверной и просто сдохнет. Это было первой причиной верить ей. А второй причиной было то, что это имело место быть. Нахида была той девчонкой из немногих, кого Скара считал симпатичной. Но эта изящная белая лилия никогда бы не принадлежала ему. — Лады, так как же это произошло? — Странник нервно почесал кисть на правой руке. Скара сразу обратил внимание, что всё происходило так, будто это привычка. — Я не могла сопротивляться, у меня не было другого выбора, — небрежно бросает: — уходи. — Бля, — Скара нервно царапает себя за подбородок и выдыхает Нахиде в самые губы, накричав: — не лезь ко мне в голову. Больше никаких стираний памяти я не хочу. — но вовремя понимает, что позволил себе лишнего, выдвигает ладони и начинает медленно отдаляться. Значится, когда Сказитель ушёл, какой-то страх вовсе не оставил Нахиду в покое. Белый пледик с вышитыми цветами больше не помогал уснуть, божество мудрости трясло, словно человека. Есть книги, в которых говорилось, что это называется тревожностью. Это естественная реакция организма человека на стресс? А когда зуд появляется по всему телу, что это такое? Белая лилия срывается из-под всех своих снежно-белых одеял и идет к зеркалу, сначала осматривает случайно полученные синяки, которые с обретением человечности, так и не зажили. Нахида хмурится, почёсывая шею. Взгляд сам бросается на странную тень под платьем, где-то у груди. Она подошла ближе, чтобы её тело осветили лучи света, которые в опочивальню почти не проникали сквозь толстую деревьев кору. Нахида провела пальцем по грудной клетке, поддевая платье. Тёмная тень всё больше казалось ей какой-то странной, страшной и неестественной, тело пронизала невероятная тревога. Пальцы дрожали, «тень» была огромной и была вовсе не тенью. Это была скверна. А затем были громкие крики девочки-подростка. Был треск стекла. Было понимание, что Селестия покарала её за всё. Нахида дрожит, снимает платье полностью, все места «человеческой похоти» были покрыты скверной. Это выглядело словно бездомная дыра в космос, с которой вот-вот выпрыгнет всепожерающий Нарвал — её отчаяние. Его слышал возможно даже сам странник, дошедший уже до района сумерекого большого базара. Люди там смотрели на него как-то странно, обращали внимание, затем отводили взгляд в сторону. Словно узнавали его, но потом решали, что с кем-то перепутали. А он просто знал, что вон того парня зовут Кавех, а ту девочку — Фарузан. Первый кажется каким-то веселым, но Скара будто знал за большую печаль в его сердце, будто бы они вместе ели пиво с сушёной рыбой ещё совсем недавно. Странника посетила навязчивая мысль остановиться. Вдруг они и правда знакомы и он просто забыл их, как недавние дни из своей жизни? — Йо, — повернулся парень к ним, проверяя реакцию. — Финики буш? — это сказала девушка очень маленького роста, она сидела на ковре, изначально он даже не заметил её. — Дори, ты его знаешь? — Кавех немного озадачено пил свой смузи. — Хотя, и мне твое лицо довольно знакомо. Представляешь? — Да, твой отец, — шутит Дори в ответ, Кавех злобно кусает трубочку. Дори прикрывает глаза и отрицательно кивает головой, кидает взгляд от шляпки к ногам «незнакомца». — наверное у тебя просто такое лицо, что ты кажешься всем вокруг знакомым. Странник уже было хотел молча уйти. Очевидно, он их не помнил и они ему тоже чужие. — Этот сраный день чертовски странный. У меня какие-то провалы в памяти, странные боли в голове, какая-то тревога, — объясняла Фарузан, запивая таблетку от головы каким-то соком. — Странное совпадение но, по этому же поводу, я сейчас жду Аль Хайтама, — хотя тот и сказал ему уже, что у него нету никакого чувства дежавю и шизоидный сосед опять просто что-то придумал себе. — А как по мне, это потому что в организме просто не хватает пива, — Дори открыла бутылку. — будешь, паренёк? — Дерзай. — Но это не значит, что я тебя угощаю. Скарамучча видел в них всех знакомых незнакомцев. — О, охаё, — помахал Кавех кому-то за спиной Скары. Это была девочка, чуть ниже его, с, кажется, золотыми глазами (точно это было сложно определить, эта странная девушка почти спала на ходу), крио глазом бога, из-за него (Страннику так казалось) даже его кукольное тело бросало в дрожь. Странная темноволосая девочка была одета в плотные колготки, в такой жаркий знойный день ей было будто холодно. Её ноги действительно немного дрожат, Скарамучче было интересно, все ли люди обращают внимание на её красивые ноги? Эта особенная атмосфера как-то успокаивала и очаровывала. — Что-то я не хорошо себя чувствую сегодня… — от усталости Лайла почти даже не посмотрела ни на кого из присутствующих, её глаза были плотно закрыты. У Странника мысли, как ветром принесло, как человек так может что-то видеть? — Детка, давно я тебя не видела, — Фарузан трогает подругу за плечо. — ты неважно выглядишь. Совсем неважно. — Я просто направляюсь в академию, — девушка аккуратно потёрла глаз и повернулась к Страннику и Фарузан и тогда первый задумался, где уже слышал этот триггерный запах её цветочных духов. — У меня провалы в памяти… Их слишком много. — Как забавно, что мне встретились люди как раз с похожей проблемой, — прокомментировал Странник. — Слушай, чел, когда я на тебя смотрю, у меня усиливается мигрень, — Кавех издал громкий смешок, Лайла тоже понимающе улыбнулась незнакомцу. — так, будто меня сейчас на суффиксы разложит. Было, конечно, очень интересно слышать, о чем они все говорят, вот только чесушиеся руки постоянно отвлекали, да и из-за рядом стоящей девчушки какого-то в миллион раз тревожно. — Что такое, бро? — Кавех обращался так ко всем. — Я пойду домой, — Сказитель бросил Дори монетку за пиво. — ещё увидимся.***
Как хорошо, что этот запах из дома уже успел выветриться. Странник закрывает двери, снова чешет руку. Это чувство достало. Будто есть зависимость от чего-то, но совершенно непонятно от чего. Съеденный кусок шоколадного торта не помог, последняя сигарета тоже. Было как-то приятно только тогда, когда случайно расцарапал руку до крови, кожа начинала приятно ныть, тревожные мысли улетучивались, жизнерадостно поющие птицы за окном больше не раздражали, когда Скарамучча взял лезвие в ящике. Оно было всё в засохшей крови, из шкафчика пахло как-то мерзко, почему-то успокаивающе. Странник лёг на подушку и вдруг до чёртиков ему стало интересно, было ли у него что-то с Нахидой на этой кровати. Заставила ли упрямая богиня забыть его все их объятья, было ли им действительно хорошо рядом друг с другом. Что она чувствовала? — Похуй на это. Я всегда был одинок. Скарамучча уже знает, что очевидно, делает это не впервые. Рука почти не дрожит, когда он делает не глубокие, но частые порезы. Кожа вокруг сразу краснеет, напухает, организм возбуждается. То жарко, то холодно. А потом немного больно. Какие-то голоса в его голове умоляют перестать нести клинический бред. Рассудок меркнет перед бессмысленными, но такими желанными ощущениями. Страдания — величайшая сущность бытия. Скарамучча жаждет крови, даже своей собственной, неважно, сколько осталось воспоминаний, это желание невозможно стереть из Ирминсуля. — Моё тело все помнит, Нахидочка. Смеётся. — Говорил ли я тебе, что хочу твоего спасения? — Странник подымает руку, смотрит, как кровь с кончиков пальцев падает ему на щеку. — Всё равно. Всё, что ты бы делала, это и дальше устраивала дурацкие беседы под дубновыми деревьями. Наверное ты думаешь, что из монстра можно сделать человека… Смех уже был похож на приступ безумия, ведь если подумать, он мог бы сделать из божества монстра, но белая лилия сумеру слишком прекрасна. Если нарвать цветы и поставить их в стакан, наполненный кровью, они завянут, сколько их не балуй приятной прохладой. Прекрасные цветы в итоге вянут и опадают, такова судьба всего живого. Желание сохранить нечто в состоянии расцвета вполне понятно. — Когда же жизнь опалённые солнцем кости отправит на дно? Скара лижет себе палец, наслаждается вкусом железа во рту. — Но мы ведь оба одиноки…