Сенсибилизация

«я всматриваюсь в огонь. на языке огня раздается «не тронь» и вспыхивает «меня!». от этого — горячо. я слышу сквозь хруст в кости захлебывающееся «еще!» и бешеное «пусти!» — И. Бродский, «Горение»

      Латентный алкоголизм Йоонаса Порко погнал его в клуб, и даже повод нашелся; Йоонас, однако, наотрез отказался озвучить его для Олли, но долго и убедительно доказывал скептично настроенному другу, что повод серьезный. Реплика про то, что Порко никому больше не может довериться в таинственном вопросе, польстила чувству собственной значимости, и Матела согласился обсудить с ним в клубном баре несомненно неотложное дело. О Томми он не переживал — они с Йоонасом договаривались о встрече лично, и про нее невозможно было узнать из просматриваемых преследователем мессенджеров.       Когда Олли потерял надежду выпытать ответ, Йоонас выдал: — Я хочу предложить Нико съехаться.       Матела присвистнул — заявление определенно компенсировало его нежелание тащиться в клуб в будни. Он положил ладонь на плечо друга в поддерживающем жесте.       Давно пора, подумал Олли. Нико и Йоонас долго друг от друга бегали: любвеобильный и общительный Порко постоянно влипал в странные нестабильные отношения, где с его добрым, открытым сердцем подчас обходились грубо и неблагодарно, пока Моиланен отговаривал его от очередного эксперимента с рандомом, обвешанным красными флажками с ног до головы. В один момент Йоонас неожиданно прозрел и заметил рядом с собой Нико; поддерживающего, красивого, надежного, давно любящего Нико. «Ну и закрутилось» — прокомментировал начало их отношений Порко. Крутилось уже второй год. — И в чем проблема? — уточнил Олли. — Боюсь, откажет. Посчитает наши отношения несерьезными или что-то вроде, — Йоонас отхлебнул из стакана и громко шарахнул донышком о столешницу. — Может, ты узнаешь у него, как он к этому относится? Нико очень доверяет тебе. — Это Нико посчитает ваши отношения несерьёзными? — Олли мягко рассмеялся. — Он готов сделать все для тебя. — Нико боится, что я с ним ненадолго, как с бывшими, — у Йоонаса развязался язык, а состояние опьянения отлично оправдывало его «немужественную» чувствительность и «недостойные» металлиста романтические переживания об отношениях. — Вот, у тебя есть отличный шанс доказать ему обратное, — бодро подсказал Олли. — Твое предложение — это очень серьезный шаг. — Нико может согласиться, а потом не вынести меня, — Йоонас решил вывалить на Олли весь запас терзающих его сомнений. — Йоон, до отношений вы дружили около четырёх лет, так что Нико успел увидеть тебя во всех состояниях, стать свидетелем всех твоих истерик и подъемов, — Олли быстро нашелся с ответом. — Он отлично знает, во что может влипнуть.       Матела даже иногда завидовал тому, с какой готовностью Нико всегда впрягался в любое дело, где Йоонасу нужна была помощь, с каким пылом он защищал Порко, если кто-то смел нелестно высказываться о нем за его спиной, и как терпеливо он ждал, пока Йоонас повзрослеет и захочет найти для своего сердца долговечный и надежный приют. Эта перемена в нем произошла так внезапно, что Нико дивился тому, как долго шумный и заметный Порко не рассказывал о новых знакомствах, а затем с ехидством наблюдал, как бедный Йоонас приучает его к своей заботе и частым встречам, заново завоевывает доверие и пытается понравиться в качестве, ну, партнера. Олли, к сожалению, вместо разумного парня, с которым могло бы что-то получиться, достался помешанный на нем маньяк. — Олли… черт, Олли, я знал, что обращаться нужно именно к тебе! — Йоонас весь воодушевился и обхватил Матела руками в объятиях благодарности — слова друга здорово успокоили и рассеяли мрак безнадеги. — Я поговорю с ним завтра. Выйдешь со мной?       Никотиновая зависимость Йоонаса Порко уже била тревогу, и он утащил Олли на улицу за компанию. Снаружи было приятно холодно. Стемнело, глаз различал только озерцо фонарного света на дороге, сбегающей за соседнее строение, да отсветы неоновой вывески.       Порко чиркнул зажигалкой, положил кончик сигареты на пухлую нижнюю губу, опустил верхнюю и затянулся. — Надо бросать, — задумчиво произнес Йоонас, сосредоточив неожиданно неприязненный взгляд на тлеющем сигаретном кончике, — Нико не нравится, когда я курю.       Олли поддержал инициативу.       В озерцо света на повороте мягко втек свет фар приближающегося авто. Озерцо мягко легло на блестящий металлический бок машины. Олли, в груди которого заворочалось знакомое недоброе предчувствие, отшатнулся в спасительную густую тень у самого выхода. И не зря — машину Томми он научился узнавать мгновенно. Олли быстро сориентировался и привел Йоонаса в реальность из мира грез толчком в плечо. — Йоон, запомни, меня здесь не было, понял? — Олли поймал расфокусированный взгляд друга и дождался запоздалого кивка.       Он скользнул внутрь и, быстро перемещаясь между извивающимися телами, добрался до второго уровня зала, где танцпола не было, только бар. Олли отыскал неприметное местечко за стойкой и устроился там, с тревогой вглядываясь в посетителей.       Да, Олли придется придумать маленькую ложь для Йоонаса, если тот наутро вспомнит о странном заявлении. Да, Матела все еще не мог поставить друзей в известность о преследовании — его наверняка поднимут на смех. Он мечтал исчезнуть, слиться с миром, стать другим человеком и никогда больше не слышать о Томми Лалли. Мысль проникнуть через черный ход пришлось отбросить — он не мог так просто оставить Йоонаса здесь. Олли уже жалел, что согласился на встречу — мог бы закрыться в доме на все замки и хоть ненадолго ощутить себя в безопасности. Матела очнулся от тревоги, когда его, загруженного и загнавшегося, нашел Йоонас. Олли окинул внимательным взглядом мерцающее от блуждающих софитов пространство, мечтая не отыскать ни в одной из фигур одну угрожающе высокую. — Тебя спрашивал один тип, — Порко пришлось перекрикивать музыку, — я тебя не выдал. Но я хочу знать эту историю. — Если вспомнишь о ней наутро, — скептически отметил Олли, не переставая озираться. — Он еще здесь? — Нет, сразу вернулся обратно в тачку, — ответил Йоонас, и Олли с облегчением выдохнул.       Остаток вечера обещал пройти спокойно, и Матела позволил себе расслабиться. С перманентным стрессом на фоне, Олли тоже грозил алкоголизм. Впрочем, может, так он быстрее потеряет способность переживать, а затем утопит свое существование в градусах, и никакой Томми Лалли не достанет его с того света, если не отправится вслед за ним. Их обоих, несомненно, ждет ад, но жестокая душа Томми не будет там самой большой проблемой — пыткам подвергнутся оба.       Они выпили еще и засобирались по домам — следующий день готовил новые рабочие задачи. Порко размазало, и Олли пришлось перекинуть руку друга через свою спину и поддержать его нетвердо стоящее на ногах тело. Матела по стеночке довел его до выхода и сбросил на ступеньках, давая шанс и Йоонасу немного прийти в сознание, и себе отследить подъезжающее такси.       Вместо такси, пространство перед баром нахально заняло авто Томми. Лалли, вездесущий дьявол, ждал их, привалившись спиной к машине; сигарета тлела в его пальцах. Он направил взгляд прямо на него и торжествующе усмехнулся, когда Олли поймал его и замер: Томми странным образом узнал обо всем с самого начала, и ложь Йоонаса оказалась бесполезна, как и попытки сбежать от Лалли. — Останься у меня, догонимся чем-нибудь, — Йоонас подал голом, едва ворочая языком.       Олли с радостью согласился; надежда слабая, но присутствие рядом Порко хотя бы на одну ночь поможет заткнуть тревогу и спать долго и без кошмаров. Возможно, Томми от безрассудств остановит свидетель. Убийство не так просто замять, даже если имеешь хорошие связи и большие деньги.       Когда подъездную дорогу осветили фары еще одного авто, Олли почувствовал, что спасен. Водитель аккуратно объехал авто Лалли и затормозил прямо перед Олли и Йоонасом. Матела рывком поднял Порко со ступенек, они кое-как забрались в машину, и Олли на секунду поверил, что Томми признал проигрыш и отступил хотя бы на сегодня, пока звонок с неизвестного номера не разбил тишину. Олли не нужно было забивать его в список контактов, чтобы угадать, кто добивается внимания. — Ты что, хочешь, чтобы твой друг пострадал? — низкий голос Томми был исполнен приглушенного бешенства.       Черт. Он не подумал о практически вусмерть пьяном, проваливающемся в сон Порко, который ни постоять за себя (и вообще стоять) не сможет при случае, ни копов вызвать. — Я не понимаю тебя. — Олли попытался унять дрожь в голосе, чтобы не вызвать подозрений у Йоонаса. — Все ты понимаешь, — раздраженно отозвался Томми. — Смотри, сейчас я забираю тебя и ты спокойно ночуешь в одиночестве у себя дома, либо в этой истории неприятности будут не только у тебя. Тебе все ясно? Ты же не хочешь, чтобы все вышло так же, как с Таави? — Ты не можешь… — Ты не представляешь, сколько всего я могу, — Томми перебил его и сбросил звонок, зная, что Матела согласен по умолчанию.       Олли едва удержался от того, чтобы не всхлипнуть от досады осознания беспомощности. Утешало одно — Лалли не причинял вреда, если Олли покорялся ему. Матела скашивал взгляд на зеркала заднего вида, наблюдая, как неотступно следует за такси знакомый внедорожник. Водитель вскоре остановился у дома Йоонаса. Первый, напряженно поглядывавший на Йоонаса всю дорогу и опасавшийся, что его, пьяного, по дороге застигнет интоксикация, облегченно выдохнул. Олли пришлось вытаскивать друга из салона и поддерживать его, пока тот нетвердо шагал в направлении дома — алкоголь отобрал у него возможность хорошо управляться со своим телом. Они с трудом достигли двери, и Порко выжидающе взглянул на Матела, когда тот не последовал за ним. — Я поеду домой, Йоон, мне завтра на работу, — оправдался Матела, которого уже мелко колотило от обострившейся нервозности; краем глаза он заметил, как во двор мягко вкатывается знакомое авто, а Йоонас все еще в досягаемости его дьявола.       Порко кивнул, не имея сил выяснять подробности, и скрылся за дверью — мотивация прилечь тянула одеяло на себя. Олли с упавшим сердцем отправился к авто Томми, чувствуя накатывающую тошноту от предчувствия опасности. Он забрался назад и забился в угол, стараясь не встречаться взглядом со своим кошмаром, который наблюдал за ним сквозь зеркало. — Не обманывай меня больше. Я об этом узнаю, — Томми разрушил молчание, впрочем, злости в его голосе больше не было — своего он добился.       Олли, который пристально следил за тем, чтобы Лалли ехал по знакомому маршруту, не ответил, только на секунду посмотрел на его отражение и сразу же отвернулся. — На дорогу смотри, — ровно произнес Матела, кожей чувствуя, как часто падает на него тяжелый, темный взгляд.       Хотя врезаться во что-нибудь и умереть уже не казалось такой плохой перспективой. — Не могу. Ты очень красивый, Олли, — Томми одарил его тысячным комплиментом.       Матела в тысячный раз проигнорировал его. Теперь, когда Лалли был честен с ним и не притворялся другим человеком, Олли мог отчетливо читать его эмоции в голосе, движениях, взглядах. И сейчас Томми превратился в концентрированные обожание и восторг от возвращенного контроля. Только одержимость может сочетать в себе безбрежную нежность и неограниченную жестокость.       Вероятно, Томми и правда смешал трепет влюблённости с первого взгляда, а затем и нежные ростки любви в дальнейшем общении с терновником жесткой зависимости, которой он был подвержен с самого начала. Он безрассудно стремился заменить свою жизнь слиянием с Олли.       Матела искал успокоение в протекающих мимо улицах, ведущих к его дому, и постепенно успокаивался, все больше убеждаясь, что в лес его не вывезут и там жестоко не расправятся.       Тем опаснее было для Олли. Он все ждал, когда у Томми откажут последние тормоза, не позволяющие ему сделать с объектом обожания все, что ему захочется, в моменте. Матела не знал точно, когда окажется изолированным и прикованным к батарее — через день ли, спустя месяц, или сегодня вечером. Томми не поддавался анализу, и невозможно было постичь, вынашивает ли он изощренный и жестокий план, или действует импульсивно, повинуясь сиюминутным желаниям.       В свете фар Олли увидел двор своего дома. Авто остановилось, и Олли стремился поскорее покинуть клетку со зверем. Дверь оказалась заблокирована. — Если боишься за своих друзей, веди себя хорошо, — Томми дал совет вместо прощания и отпустил его.       Забавно. Олли даже начинал тосковать по теплому «Позвони, если что-то случится».       Матела, к удивлению Томми, не покинул его, решившись воззвать к разуму своего преследователя — Лалли всегда показывал себя умным и рассудительным. Он весь смягчился и двинулся ближе к Томми, изумив того еще сильнее, а его голос зазвучал спокойно и тепло: — Слушай, ты говоришь, что любишь меня, — Олли дождался кивка и продолжил, — почему ты не хочешь, чтобы я был счастлив и свободен? Ты же видишь, мне неприятно твое внимание. — Ты не понимаешь, — со смешком ответил Лалли, вступая в игру, — если у меня не будет тебя, вся любовь исчезнет из моей жизни. А я этого не хочу. — Нельзя угрозами заставить человека любить кого-то, — менторски напомнил Олли.       Томми заявление не впечатлило. — Это мы еще посмотрим. Мои методы зависят от тебя. И пока работает только… небольшое давление. — Ты больной на голову, — Олли подвел итог, не справляясь со злостью.       Томми, которому надоело довольствоваться отражением любимого, развернулся к нему, доверительно заглянул в глаза. — Так помоги мне вылечиться.       Занавес. Олли едва сдержался, чтобы не поддаться унынию. — Давай так, — Матела не терял надежды, потому пустился в торги за свою личность, — мы забываем все происходившее и пробуем дружить заново, если ничего не выйдет, мы оставляем друг друга в покое, хорошо? — Нет, Олли, — Томми скорбно покачал головой, — этот этап мы уже прошли: я ухаживал за тобой, дарил тебе подарки, был настойчив и ясно обозначил, что мне нужно. — Но я не вещь, меня нельзя купить или просто присвоить, — Олли сопротивлялся, но уже предчувствовал, что убедить Томми в чем-либо не удастся. — Если бы ты был вещью, я бы не прикладывал твоих усилий, — Лалли не вступал с Матела в конфронтацию и не сводил разговор к горячей перепалке, оттого у последнего возникало чувство, будто его держат за идиота, которого снисходительно поддерживают, в споре, где он должен отстоять не то, что свое мнение, а свою жизнь.       Из сказанного стало ясно, что Томми желает не просто обладать Олли — он хочет пробраться в его внутренний мир, узнать его разум, все сломать и адаптировать так, чтобы создать прочное место для себя. Сломом, Томми хотел, чтобы Олли любил его тоже. В этом было его главное отличие от маньяков и насильников — не тяга к разрушительному садизму над телом и проблемы с головой, а стойкая и страстная привязанность ко всему Олли, обостряющая и образовывающая проблемы с головой. — Ты не оставляешь мне выбора. — У тебя есть выбор, — возразил Лалли, — прийти ко мне сейчас или сопротивляться до последнего, и все равно прийти.       Все надежды на дипломатию рухнули. Томми культивировал в себе твердое убеждение в том, что Олли принадлежит ему и обязательно должен быть рядом, под контролем. Матела молча покинул авто, ватные ноги донесли его до квартиры. Он на автомате надежно закрыл дверь на все замки и упал в мягкость постели, отключаясь.       А дело близилось к выходным, и напряжение Олли росло с каждой минутой. После незапланированный будничной встречи с Йоонасом, Томми не приближался к нему. Лалли будто совсем исчез: знакомый внедорожник не раздражал глаз светом фар и не громоздился на парковке у бизнес-центра. Олли за несколько дней не получил от своего преследователя ни единого послания: мобильник молчал, забрызганные кровавой краской листы не ложились мягко на пол, низкий голос не сопровождал угрозы. Томми удивительным образом научился издеваться над объектом обожания, не взаимодействуя с ним — одни и те же тревожные мысли закручивали сознание в узел и звенели в голове, мешая спать по ночам. Олли ни на секунду не поверил в то, что Лалли мог проникнуться его трогательными словами, сказанными в защиту неприкосновенности — этого психопата от воздействия железной аргументации надежно защищала мания.       Томми позвонил ему только перед выходными, и Олли, предвосхищая худшее, ответил на звонок. И ошибся. — Привет, Олли, — голос Томми зазвучал глухо. — Из головы который день не выходят твои слова из последнего разговора. Ну, про то, что нельзя получать что-то угрозами. — И что же? — Олли хотел съязвить, но побоялся разозлить мужчину, потому изобразил сочувствие. — В общем, ты предлагал начать заново, — напомнил Лалли, — мы могли бы встретиться, спокойно поговорить. Я понимаю, тебе будет сложно меня простить, но, может, у нас выйдет что-то?       Вот черт, Матела действительно пытался выменять второй шанс на осаду. Желание торговаться за себя подвело — видеться с Томми он больше не желал в любом случае. В голове Олли быстро сменялись орлы и решки всех вариантов дальнейших решений. Пошлет Томми куда подальше — рискует переключить Лалли опять в режим берсерка и терпеть преследование и запугивания. Согласится — пойдет против себя. Мягко откажет — не сдержит слово, данное садисту, спровоцирует ярость и навлечет на себя еще больше проблем. Примет предложение — даст одержимому ложную надежду на то, что его еще можно завоевать. Олли не хотелось обманывать Томми в том, что он сможет когда-то с прежним расположением относиться к сталкеру. — Не молчи, Олли, — попросил Томми как-то подавленно.       Сомневающееся в выборе сердце Матела поразило острое сочувствие. Раскаяние всегда невыносимо. — Да, — произнес он так же тихо, — да, конечно, можем увидеться.       Если это единственный шанс на спасение, им нужно пользоваться. — Спасибо, Олли, — робкая радость вплеталась в слова. — Я заеду за тобой завтра утром, хорошо? Я скину точное время сообщением — не знаю, как получится с делами. — Я буду ждать, — согласился Матела — ставить свои условия было опасно, — тогда до встречи? — До встречи, Олли, — эхом отозвался мужчина и отключился первым.       Через некоторое время сообщение действительно оживило мобильник. Время, предложенное Томми, показалось Олли слишком ранним, но он не оценивал свое положение настолько хорошим, чтобы возражать. Внезапное прозрение Томми немного успокоило расстроенные нервы — и он засыпал ночью, согретый надеждой на скорое избавление от кошмара. С дальнейшим отдалением от Лалли он как-нибудь разберется.       Олли никогда не относил себя к жаворонкам, оттого ранний подъем в выходной его не осчастливил. День радовал — солнце светило прямо в окна спальни, и кусочек пола у постели, залитый светом, приятно нагрелся.       Солнечные блики, отраженные от гладких боков машины Томии, слепили глаза. — Привет, — Олли поздоровался первым и натянуто улыбнулся. — Привет, — повторил приветствие Лалли.       Но этот Томми разительно отличался от того, что почти умолял о встрече. Этот Томми носил маску некоего очевидного превосходства. Он жестом приказал Олли занять место в авто, обошел машину и сам сел за управление. Матела одолело нехорошее предчувствие.       Внедорожник тронулся с места, и все было в порядке, пока жилые дома не начали попадать в поле зрения все реже. Направление движения было для Олли неизвестно. Матела воспроизвел в сознании карту местности и не нашел в намеченном курсе ничего, кроме края спального района и складских зданий местного производства, обнесенных глухими заборами. — Томми, куда мы едем? — Олли не стал скрывать тревоги и недоверия. — Я все ждал, когда ты спросишь. Зависит от твоего ответа, — губы Томми тронула усмешка. — Ты уже подумал над тем, что выберешь? — Останови машину, — потребовал Олли вместо ответа.       Лалли затормозил и послушно съехал на обочину пустынного шоссе. Местность дышала безнадёжностью: солнце высветило несколько гниющих неиспользуемых складов, ржавую крышу производственного ангара и вертикально поставленные домино стареньких жилых домов.       Олли, пока его не закрыли в машине, выбрался из салона, чтобы не оказаться запертым в клетке со зверем. Томми выскользнул на свет вместе с ним и медленно обходил авто, неуклонно приближаясь. — Я дал тебе выбор — прийти ко мне сейчас или сопротивляться до последнего.       В конце концов, Томми уже зашел слишком далеко, чтобы отказываться от цели — забрать Олли у всего мира для одного себя. — Я дал тебе шанс.       Томми спокойно, уверенно преодолел последнее расстояние, отделяющее его от объекта больной любви. Матела струхнул, но бежать было некуда, поэтому он воззрился на мужчину с выражением самоуверенного любопытства — он не мог позволить себе потерять достоинство. — Томми, мы уже говорили об этом.       Лалли не дал ему договорить, толкнул его к машине. Олли больно приложился спиной о металл, но сообразить, как выгоднее отбиться, ему не позволили: Томми развернул его спиной к себе, пока Матела громко орал на него матом и вырывался. Ручища преследователя легла ему на шею и пережала артерию. Олли стало по-настоящему страшно, и боялся он не боли — то был неконтролируемый ужас смерти. Томми похитил его с его собственного согласия, чтобы убить. Крика о помощи не выходило — кислородное голодание не позволяло даже вдохнуть, не то, что позвать на помощь. Подстегиваемый адреналином, он на мгновение ощутил, что вырваться получиться — Томми ослабил хватку на его запястьях, но лишь затем, чтобы в следующую минуту подхватить бессознательного Олли. Его глаза закатились, и он бы точно бестолково упал, если бы руки Томми не поддержали его в нужный момент.       Ни одна живая душа не видела, как Лалли погружает безвольное тело во тьму салона внедорожника; как перетягивает изолентой запястья человека, которого так вероломно лишил сознания. Никем не замеченное авто Томми выехало со двора и покатилось в неизвестном направлении.       Первое, на что наткнулся взгляд Олли, когда он пришел в сознание — тьма. Голова гудела, и тело закоченело от холода бессолнечного пространства. Он бы с радостью поверил, что погиб и оказался во мраке небытия, но что-то холодное и металлическое, приковывающее пленника к статичному устройству, красноречиво врезалось в запястье.       Олли наощупь проследил за штукой, сковавшей запястье (ею оказались наручники с крепкой цепью между кольцами), которая соединялась со статичным приспособлением — приваренной к стене толстой железной скобой. Он ощутил себя картинной жертвой насильника из дешевого кино: одиноким, прикованным едва ли не к батарее, до дрожи опасавшимся своей участи.       Что ж, если Олли жив, значит, обязан выбраться. Успокаивало одно — он знает своего похитителя в лицо, но уже не представляет, на что тот способен — одна из косвенных угроз воплотилась в жизнь и, возможно, венчается смертью Олли. И если бы Томми хотел его убить, он мог с легкостью воспользоваться сотнями шансов, выпадавших в моменты, когда они были наедине. Верно?       Вокруг стояла тишина, и ни шаги, ни шум мотора, ни посторонние шорохи не достигали чуткого уха. Телефона в кармане толстовки с капюшоном не обнаружилось — ну конечно, наивно было полагать, что Томми даст ему шанс позвать на помощь. Карман тяжелили только ключи. Когда глаза привыкли к темноте, Олли воспользовался возможностью оглядеться. Под ним лежал тонкий старый матрац, не занимавший и четверти пола. Окон не обнаруживалось — вероятно, Матела держат в подвале, большом кессоне или гараже, либо окна по неизвестной причине оказались замурованы. Стены, согласно тактильным ощущениям, были обшиты железом: листы неровно ложились друг на друга, и массивные болты выпирали. Под низким потолком угадывалась лампочка. Свет выбивался из-под щели между полом и широкой двойной дверью, слабо пахло машинным маслом — это позволило опознать гараж. В помещении, кроме неясной кучи строительных материалов, пары ящиков и сложенных друг на дружку шипованных шин для авто, ничего не было.       Олли, преодолев первичную волну страха, возникшую под ребрами и сковавшую тело, на пробу дернул руку, попытавшись разорвать наручник. Цепь между кольцами натянулась; одно кольцо лязгнуло по скобе, второе врезалось в кожу, но звенья не поддались. На полу рядом с матрацем ничего вспомогательного не валялось — только шины. Олли наудачу обшарил пространство под матрацем, где не обнаружилось ничего интересного, кроме пыли на полу. Глаза силились всмотреться во мрак, и в тени у шин взгляд выловил нечто, похожее на конец шланга или рукоять. Матела потянул предмет на себя и, насколько позволяла ситуация, обрадовался тяжести и конструкции предмета — им оказался скрытый за стопкой шин молоток. Им вполне возможно было разбить цепь.       Олли поднялся на ноги, перехватил инструментам поудобней и отвел руку на столько, насколько было возможно, сильно натянув цепь. Первый удар не принес результатов — Матела испугался боли, и потому ударил слабо, на пробу. Взяв себя в руки, он повторил маневр — цепочка жалобно лязгнула, но не разорвалась. Еще Олли понял, что молоток запросто может соскользнуть в момент удара и зарядить по руке. Тогда он приспособил цепь к скобе, положив звенья на нее, и ударил так сильно, как мог. Получилось — звенья не выдержали удара и разлетелись с жалобным лязгом, но кольцо все еще обхватывало запястье. Олли махнул на это обстоятельство рукой — позже разберется.       Получив шанс свободно передвигаться по месту заточения, он осмотрел стройматериалы. Среди деревянных панелей, тяжелых мешком с чем-то сыпучим и пластиковых трубок нашелся крепкий лом — тяжелый покореженный железный стержень, который отлично справится с самозащитой. Порадовавшись удаче, Олли прислушался к происходящему вовне и, услышав только шум ветра, толкнул двери, которые покачнулись и с жутким скрежетом побитого коррозией металла поддались давлению. Двери полностью не открылись — между наружными ручками натянулась крупная ржавая цепь, скрепленная амбарным замком. Сквозь образовавшуюся щель проскользнула бы разве что тощая дворовая кошка.       Томми, скорее всего, поблизости не было — иначе он не стал бы бездействовать, слыша оглушительный лязг металла. Это обстоятельство придало пленнику уверенности. Олли замахнулся и обрушил лом на натянутую цепь. Не сработало. Тогда лом проник в одно из звеньев, и Матела, используя один из мотков цепи как упор для штыря, использовал его как рычаг. Звено послушно разломилось. Матела рукой поддел конец цепи в месте разрыва и распутал ручки. Амбарный замок и сломанная цепь тяжело обвалились на землю, приглашая Олли к спасению.       Олли, окрылённый успехом побега, осмотрелся — ни машины Томми, ни его самого не было. Рядом он заметил только нечто вроде загородного дома, лишь небольшое деревянное строение на две комнаты, и глухой металлический забор, за которым со всех сторон возвышалась зелень леса. Матела сделал неутешительный вывод: кричать о помощи здесь бесполезно — никто не услышит. Шума трассы тоже не доносилось — до автомобильной артерии еще нужно было добраться. Ну, забор он как-нибудь преодолеет, дальше побежит до шоссе и там поймает авто. Главное, чтобы Томми не оказалось рядом. — Я думал, ты освободишься быстрее, — прозвучал из-за спины ровный голос Лалли.       Он направился прямо к нему, и его ничуть не устрашал тяжелый лом в руках пленника. — Не подходи, — Олли взглянул на него исподлобья, демонстративно перехватывая свое нехитрое оружие поудобнее.       Матела не одобрял насилие, и в пацанских потасовках за клубами никогда не участвовал. Сейчас же речь шла о его свободе, если не о жизни. Опасность даже пацифиста вынуждает оскалить клыки. Томми провокационно попытался его схватить, Матела замахнулся и ударил. Борьба закончилась быстро — Лалли перехватил другой конец лома, резким движением выдернул его из непривыкших к дракам рук, оцарапав кожу на ладони Олли до кровавой ссадины, и ударил под солнечное сплетение. Воздух покинул легкие, боль согнула тело пополам. Олли сквозь невыносимое страдание, собравшееся в районе груди, почувствовал, как его схватили за плечо и за волосы. Томми без труда затащил пленника обратно в гараж и бросил на матрац. Он попытался подняться на ноги и сбежать, но мужчина забрался на Олли сверху, не оставляя возможности вырваться, и наотмашь ударил по лицу тяжелой рукой. Боль ослепила его, щеку и бровь жгло огнем — казалось, к ним приложили раскаленный металл; полость носа заполнилась кровью. Выведя агрессию Олли из строя, Томми вооружился более крепкими наручниками и заблокировал зубчатый сектор — цепь и сами кольца выглядели заметно толще и ощущались на запястье тяжелее.       Похититель обезопасил Матела от побега и наконец освободил его от веса своего тела. Щелкнула кнопка выключателя — под потолком зажглась хрупкая, ненадежно свисающая с потолка на одном проводке лампочка накаливания. Олли еще оправлялся от боли, а потому пропустил, как Томми на минуту покинул его, и вернулся уже с бутылкой воды и упаковкой с пропитанием. Он ставил дары рядом с матрацем, бегло осмотрел пространство гаража и остался доволен — больше ничто не поможет Олли сбежать.       Матела немного пришел в себя и тут же забился в угол, с ненавистью воззрился на своего мучителя. Томми и сам знал, как это жестоко — отнимать надежду. Но чего не сделаешь ради любви. — Извини, Олли, — кажется, Лалли искренне раскаялся, когда заметил кровоподтек на лице прекрасного пленника, — если бы ты был послушнее, этого бы не произошло. — Отпусти меня, — строго потребовал Матела. — Не сейчас, — мягко ответил Томми, опускаясь коленями на краешек матраца.       Промелькнула мысль дотянуться и ударить похитителя, но этим Олли мог сделать только хуже. Потому он прижал колени к груди, закрываясь от Лалли. — Мои друзья наверняка уже ищут меня, — Олли решился навязать похитителю тревогу разоблачения. — Ты всерьез рассчитывал, что я не получу доступа к твоим аккаунтам в соцсетях и не свяжусь с ними? — Томми, кажется, от души потешался над наивностью пленника. — Но зачем? От меня ты не получишь никакой выгоды, — Олли искренне не понимал момента: он не рисовался знаменитостью или наследником богатого семейства, да черт возьми, Матела — обычный парень с севера Финляндии.       Слишком много усилий Лалли уходило на то, чтобы превращать жизнь Олли в кошмар день за днем. И ради чего? — Я уже говорил — я хочу, чтобы ты пришел ко мне. Я даю тебе шанс оставаться со мной добровольно, признать меня и принять мои чувства. Либо такой будет твоя жизнь, — Томми обвел рукой пространство вокруг, — если ты откажешься. Чем-то напоминает мое детство. Короче, тебе придется непросто. — Меня все равно найдут, — неуверенно возразил Олли. — Неужели? — Лалли все еще веселился. — Маньяки по много лет прячут своих жертв в такой же глуши, а я у тебя еще и со связями, и даже не маньяк, — тут Олли саркастично фыркнул. — Пойми, Олли, — выражение преследователя приобрело серьезный вид, — я очень тебя люблю и не хочу поступать жестоко. — Я обращусь в полицию, — пригрозил Матела и понял, как по-детски наивно звучало его заявление. — Не уверен, что ее служащие захотят лишиться дружбы моей семьи, — флегматично ответил Томми. — Слушай, — идея поразила его, — может, ты согласишься принять от меня что-нибудь, чтобы быть со мной? Решайся — я не пожалею денег.       Подумать только — этот ненормальный попытался сторговаться с ним за его самого. — Пошел к черту, — зло выплюнул Олли. — Я не хочу этого, Томми. — Тебе стоит попробовать, — настаивал Лалли. — Ты увидишь, что быть со мной — не страшно.       Олли не ответил.       Томми неодобрительно посмотрел на него и поднялся с колен, разочарованный в своем пленнике. — Я отлучусь на денек, — вдруг предупредил Томми, — а позже подумаю, отпустить тебя, или нет.       Матела не заинтересовался его замечанием. И Лалли решил подогреть интригу: — Решил скататься в Оулу. Там намечается выставка современного искусства, — пленник все еще не понимал, к чему ведет Томми, и тот дополнил пространные речи, — кажется, твоя мать интересуется искусством, да, Олли? Ее компания уже подарила ей билет. С ними было несложно договориться.       Ужас захлестнул Матела с головой — Лалли добрался до его семьи, повинуясь порывам своей больной любви. Олли не переживет, если с его родными что-то произойдёт. — Ты не посмеешь, — голос Олли задрожал от тревоги, — ты не сделаешь этого, Томми.       Но Лалли уже выключил свет и вышел за дверь, и слова пленника проигнорировал. — Томми, — позвал Олли, желая обратить внимание на себя, но похититель уже возился с замком, — вернись, я сделаю то, что ты хочешь! Томми!       Но Лалли не вернулся к нему, оборачивая ручки гаража новой цепью и венчая ее амбарным замком. Вера Олли в свободу и выбор надломилась, однако над тем, чтобы сломать ее полностью, предстояло поработать.       Олли из своего плена слышал, как завелась машина, и как шуршит гравий под колесами. От обиды и ужаса хотелось сесть и разрыдаться, но Матела не мог позволить себе сдаться. На смену тревоге вновь пришла агрессия.       Под рукой ничего не было — Олли не догадался запрятать хоть какой-то инструмент под матрац. Много часов он пытался справиться с цепью. Он тянул, пытался разогнуть звенья и кольца наручников, бил ребром одного кольца о цепь, даже попробовал потянуть скобу с листом обшивки — все тщетно. Матела прекращал попытки, давая себе время отдохнуть, затем пробовал снова.       Он твердо решил вовсе отказаться от еды и воды, которые оставил для него Томми, хотя и так достаточно долго был голоден, и сил не оставалось. А цепь все лязгала, терпела удары, выдерживала давление, но не сдалась. И скоба держала крепко, не желая расставаться с пленником.       К концу дня Олли совсем обессилел и потерял надежду на освобождение. Длительный голод перерос в изматывающее желудок и горло состояние тошноты. Все мышцы затекли, до крови порезанное наручником запястье саднило и жгло. Матела пробовал кричать, многократно повторяя «Спасите», тонущее в стопке шин и даже у арматуры не вызывающее сожаления. Томми был прав — эта надежная первозданная глушь лишала шанса на спасение извне. Когда голос сорвался, и горло не выдавало больше ничего, кроме хрипов, Матела рухнул на матрац, привалился телом к холодной стене, и горло предало его, выдав всхлип. Он не желал представлять, что будет с его матерью, с семьей, с ним самим, ведь воображение подчас могло завести в много более мрачные дебри, чем реальность. Это единственный раз, когда Олли пожалел, что Томми не рядом с ним, не в поле зрения. Вина кольнула его — стоило предугадать то, что Лалли совсем слетит с катушек и организует покушение на самых близких, лишь бы подобраться к Матела.       Измотанный, страдающий от чужой безумной любви, пленник провалился в отсутствие сознания на грани тревожного бреда. Там он бесконечно долго шел в темноте к огням далекого города, а они будто все больше отдалялись от него. Ночь в небытии нависала беззвездная — плотные облака спрятали от взгляда и месяц, и звезды. И за спиной слышались шаги, следующие прямо за Олли, но как он ни оборачивался, обнаруживал лишь бездонную пустоту мрака.       Тревожное забытие прервалось лязгом снимаемой с дверей гаража цепи — звенья туго шли по кольцам и оттого грохотали. Двери усилием ручищ Томми распахнулись, выдавая жуткий лязг.       Олли отвернулся, чтобы не смотреть на своего мучителя. Он весь продрог, и голову еще терзала боль от навалившихся на него переживаний.       Лалли подошел к нему и вежливо опустился на краешек матраца. — Сейчас поедем домой, — сообщил Томми, понизив голос, и нежно коснулся кудрей пленника в ободряющем, любовном поглаживании. — Давай без глупостей, я не обижу.       Томми приложил к наручнику нечто вроде магнита. Кольцо наручника покорно разжалось, выпуская изрезанное запястье Матела из крепкой хватки. Томми осторожно коснулся повреждения кончиком пальца и с глубоким звенящим раскаянием произнес: — Мне ужасно жаль, Олли… Доберёмся до машины — обработаем, ладно? — Мне ничего от тебя не нужно, — упрямо просипел Олли.       Он, пошатываясь от слабости, поднялся на ноги и вышел из места заточения. Неяркое холодное солнце раннего утра заставило пробывшего около двух дней в кромешной темноте Олли привыкать к себе. Слабый ветер объял его, забрался под куртку и окунул пальцы в волосы. Томми закрыл гараж и окликнул Олли, жестом приглашая занять место в авто. Матела подчинился, забрался на задний ряд и там обнаружил свой телефон. Лалли не заставил себя ждать и занял водительское кресло. Он тоже выглядел уставшим — долгая дорога до родного города и наверняка бессонные ночи отняли много сил. — Что ты сделал? — прохрипел Олли сорванным от крика голосом. — Узнал много интересного: твоя мать, эта чудесная женщина, отлично разбирается в искусстве, — отчитался Лалли, — и сделал фотографию, но это она меня попросила. Больше ничего.       Олли не принял слова на веру и включил мобильник, отправил сообщение матери. Она не медлила с ответом — скинула свое фото, где была запечатлена среди творений современных дарований, и похвасталась отлично проведенным временем. Матела выдохнул. И даже на мгновение ощутил благодарность Лалли за то, что тот не причинил вред его семье, и все тревоги не оправдались.       По дороге Олли сам не заметил, как задремал, расслабленный отсутствием энергии и облегчением, убаюканный покачиванием авто и пролетающими огоньками фонарей, и потому совсем не запомнил дороги. Все равно, куда его везут — хоть на забой.       Через долгие минуты сквозь дрему послышался голос Томми — он позвал его по имени. Матела открыл глаза и обнаружил, что Лалли не солгал и действительно привез его домой. — До встречи, — проговорил Томми на прощание.       Матела не ответил.       Стоило двери закрыться за ним на все замки, а каплям горячей воды из душа нежно коснуться кожи, как обида с горечью оскорбленной гордости, обреченное облегчение и ужас осознания, что Томми пойдёт на все, смешались и наотмашь ударили его. Олли спрятал лицо в ладонях, пока вода падала на него, разлеталась на брызги, собиралась на коже в ручейки и текла, текла, текла…