Сенсибилизация

«decide, you live with me or give up — any thought you had of being free» — Slipknot, «The Nameless»

      По возвращении домой из Тампере, Матела, по обыкновению рассчитывая увидеть авто Томми где-нибудь неподалеку от станции, не нашел его взглядом и ненадолго выдохнул. Это могло означать, что Лалли охотится за головами его друзей, если ему показалось, что те когда-то длили рукопожатие сильнее допустимого для ревности Томми, или вычисляет случайного бариста, который в один из дней посмел флиртовать с Олли. Вариант, в котором Лалли просто заработался, пришел в голову в последнюю очередь. Пока Олли ехал в такси, то невольно следил за отражением в зеркалах машины, выискивая в веренице автомобилей знакомый. Но Томми нигде не было.       В подъезде его со всех сторон обступила тьма. Олли стал жертвой очередного везения: вероятно, выбило пробки из щитков; то-то внизу припарковалась машина с баннером электросервиса. Матела на ощупь поднялся на свой этаж, в темноте различая десятки очертаний притаившегося врага, и нащупал ключи в рюкзаке. Пальцы, искавшие дверную ручку, чтобы на пару дюймов ниже угадать замочную скважину, вдруг наткнулись на нечто мягкое. Ворсистое. Непривычное.       Олли отдернул руку и дрожащими пальцами стал обшаривать карманы в поисках мобильного. Луч встроенного фонарика вспыхнул во тьме, и по этажам эхом разнесся вскрик на грани истерики. У Олли занялось дыхание — с дверной ручки на толстой черной нитке свисала, слегка покачиваясь, мертвая ворона со свернутой шеей. Из птичьего тела на пол размеренно, неторопливо капали остатки темной крови, разлетаясь на брызги, пачкая пол, мыски кед и светлую дверь. Экран мобильного на мгновение оживился из-за сообщения с неизвестного номера. «То, что случится с нами. Понравилось?»       Олли почудилось, что его преследователь вновь стоит прямо за спиной и уже примеривается, куда лучше вонзить нож и убить Матела не только морально, но и по-настоящему.       Снова затошнило. Он сорвал труп вороны с ручки и отшвырнул его подальше от своей двери, не имея желания и даже мысли разбираться с этим. Голова закружилась, и тело крупно заколотило. Олли, не с первой попытки попадая в скважину содрогающимся вместе с рукой ключом, расправился с замком и быстрее добрался до ванной, глотая соленую слюну. Он едва отдышался, и его не вывернуло, но зрительный отпечаток повешенного вороньего трупа все еще стоял перед глазами.       Если Томми смог убить животное, свернуть шею невинной птице ради того, чтобы вогнать Олли в еще больший ужас, значит, он не остановится уже ни перед чем. Лалли перешел на новый уровень в беззаконии собственного мира, потянув за собой попытки заставить Матела быть рядом с собой; он все еще наблюдал, манипулировал, запугивал и ждал, ждал, ждал…       Олли нашел оставленный ради неудавшегося побега мобильник и набрал сообщение. «Где ты, больной ублюдок?» «Всегда рядом»       Олли бросился к окну и, не прячась от слежки, раскрыл гардины. Знакомое авто, уже направлявшееся восвояси после проделанного грязного дела, вновь въехало во двор и остановилось. Матела с решимостью берсерка вылетел из квартиры, краснея щеками от переполняющей злости. Он достиг внедорожника, забрался на переднее кресло, с силой захлопнув дверь, зная, что владельцы авто терпеть не могут такого обращения с машиной. — Ты заколебал меня в край, — Олли повысил голос до крика: ярость помогла справиться со страхом, — посмотри, до чего ты докатился: однажды ты похитил меня, угрожал навредить моим близким, убил чертову ворону, и все для того, чтобы превратить мою жизнь в еще больший кошмар! Ты уже достаточно над этим постарался, может, хватит?!       Томми, не пошевелив ни одним мускулом лица, одной рукой достал его за горло, другую запустил в кудри и сильно сжал, оттягивая их назад и заставляя Олли закинуть голову. Глаза расширились от страха, брови из-за намотанных на пальцы прядей приподнялись вместе с кожей лба в обреченном удивлении. Руки вцепились в живую удавку на шее, но не смогли оторвать пальцы мучителя от кожи. — Не устраивай драму, Олли, — угрожающе шепнул Томми, — я могу убить тебя.       Волосы больно тянуло, кровообращение нарушилось из-за сдавливающей артерию руки, с болью смешалось унижение, и Матела горел от стыда и недостатка воздуха. — Не можешь, — просипел Олли и вымученно улыбнулся, — у тебя съедет крыша без меня. Сильнее, чем сейчас. Хотя казалось бы…       Лалли было нечего возразить — пальцы перестали давить на шею Олли, хватка на кудрях ослабла. В конце концов, надежда на завоевание еще жила в нем. А если ничего не выйдет, Олли не достанется никому, кроме земли и ангелов с отрешенными ликами. Томми вернул руки на рулевое колесо и посмотрел на него с бесконечной усталостью. — Олли, я не понимаю, что делаю не так, — сообщил мужчина так, будто душа раскалывалась на части, — я забочусь о тебе. Забираю тебя с работы. Делаю подарки. Чего тебе не хватает? — Свободы от всего причиненного тобой добра, — голос Олли был сухим и хлестким. — Ты преследуешь меня и лишаешь выбора. Вот что не так, Томми. — Но это лишь переживание, — Лалли рационализировал свои ужасные поступки, навеянные манией, — я ограждаю тебя от того, что ты бы и сам не стал делать с другими людьми, связанный отношениям со мной. — Ты считаешь, что мы в отношениях? — уточнил Олли; уверенность собственничества Томми ошеломляла каждый раз. — Безусловно.       В голове Томми, у Олли не могло присутствовать других вариантов — где-то на небесах Матела был создан из шума кошачьей поступи и голосов рыб с ржавой чешуей исключительно для того, чтобы подчинить волю Лалли. — Я не соглашался! — Пока не соглашался, — Томми сделал акцент на первом слове, — это вопрос времени. Кстати о времени, — Лалли застигло озарение, — что ты хочешь на день рождения? — Никогда больше тебя не увидеть, — Олли удовлетворился мелькнувшим выражением скорби по невзаимной любви. — Что-то более реалистичное, — подсказал Томми. — Мне ничего от тебя не нужно, — упрямо отрезал Матела. — С тобой так сложно, — обреченно заключил Лалли и уронил голову на сложенные на рулевом колесе руки.       Озвученное утверждение заставило бы Олли ликовать, если бы внезапно не задело. Он промолчал, подарив Томми тишину, которую тот использовал, чтобы заговорить. — Когда я увидел тебя на видеозаписи несколько лет назад, то заинтересовался, — откровенность психопата могла привести к опасным последствиям, и Матела сильнее вжался в кресло, — тогда и начал любить жизнь. Я даже не помню, почему меня так заклинило на тебе, но, Олли, ты не представляешь, какое это счастье — засыпать и просыпаться в мире, в котором есть ты. Каждый день думать о том, что ты можешь принадлежать мне. Тебе, наверно, интересно, почему я не объявился раньше?       Томми бегло взглянул на него, чтобы найти хоть искру любопытства, но обнаружил только напряжение на грани срыва. — Я завоевывал власть и доверие, становился профи, заводил связи. Я рос, чтобы соответствовать тебе, Олли, и потом смочь добиться тебя и окружить всем, чем ты пожелаешь. То, какой я сейчас, это отчасти твоя заслуга, за что я благодарен, правда. Ты не признаешь насилия, я помню, но пойми, Олли, ты для меня — весь мир, и я не могу позволить хоть кому-то отобрать тебя у меня, завоевать внимание, которое должно достаться мне, — Томми перевел дыхание, заканчивая исповедь, — я люблю тебя, ты знаешь.       Тошнотворное отвращение от паники Олли схлестнулось с сильным состраданием. Томми и вправду был нездоров — его фиксация на Олли руководила всей его жизнью последнее время. И Лалли не пережил бы отказа, вот где крылась еще одна проблема. Пока Матела грузил себя осмыслением смешанных чувств и ждал, когда дверцы авто разблокируются, Лалли впал в одно из своих состояний, вызванных раскрепощением откровенности, и состояние это — слепое обожание. Мужчина обрушил огромную ладонь на коленку своего пленника, проследовал до бедра и потянулся к нему второй. Матела весь сжался, свел колени вместе и оттолкнул навязчивые руки. Большой и сильный Томми не сдавался. — Я не хочу, не хочу! — кричал на него Олли, высвобождая запястья и плечи из захватов и попадая в ловушки вновь.       Томми эта борьба порядком надоела — он с силой приложил объект своей любви головой о панель под лобовым стеклом, так, что перед глазами Матела на долгие секунды собрался болевой искристый сумрак, и мир потерял верх и низ. Лалли сгреб его в охапку, пользуясь временной беспомощностью, стиснул в медвежьих объятиях. От поцелуев, случайно приходящихся на щеки, лоб, угол челюсти, кудри, шею, Олли заколотило, и он бился в чужих руках, словно птица о прутья тесной клетки. Одна из ручищ забралась под его одежду к горячей коже, огладила живот, поднялась к диафрагме и спустилась вниз только затем, чтобы начать вытаскивать хвостик ремня из захвата пряжки. Матела нащупал за своей спиной ручку и, собравшись с силами, потянул. Он едва не взвизгнул в ту же секунду, когда зубы безумца сомкнулись на его ключице.       В пылу сражения за себя, Олли вовремя заметил, что дверь не заблокирована — она приоткрылась от его первого усилия, и в салон затекали остатки ветра. Надежда придала ему сил — он вывернулся из рук мучителя, стремясь сбежать, но его тут же грубо схватили за волосы и вернули на место.       Тогда пришлось решиться на хитрость. Олли затих, перестал сопротивляться, а когда почувствовал, что его мучитель расслабился и перестал так неистово сдерживать его, сам прильнул к Томми, повергая его в недоумение. Настойчивые попытки обнажить тело приостановились, и чужие руки замерли, когда Олли оставил поцелуй рядом с его губами. Атака мгновенно прекратилась — Лалли, сбитый с толку его взаимностью, весь смягчился. Матела взглянул на него из-под ресниц, со смесью робости и желания, снизу вверх, повторил маневр, прижав губы к щеке у кромки колючей щетины. И спрятал глаза, изображая смущение влюбленности. Лалли позволил Олли выпутаться из захвата, чтобы подцепить пальцами нижние края худи и затем стянуть вещь через голову. Томми легким щелчком пальцев по пястью Матела обозначил, что хочет сделать это сам, и потянул предмет одежды вверх и на себя, оставляя Олли в футболке.       Пора. Матела воспользовался тем, что руки Лалли заняты освобождением его тела и сжимают только ткань худи, выскользнул из рукавов, попутно толкая дверь машины, и едва не вывалился на асфальт парковки, стремглав бросаясь к спасительной громаде своего дома. Он оглянулся всего раз, чтобы проверить, не преследует ли Лалли его. Но Томми растерянно сжимал вещь в руках и на Олли даже не смотрел, хотя уже осознал, что его обманули.       Матела мгновенно перестало волновать состояние Томми; его самого трясло от навязчивых прикосновений, и места, к которым прижимались чужие губы, будто выжигало огнем. Олли забрался под горячий душ и впился короткими ногтями в тело, желая сцарапать с кожи метки Лалли. Пока мужчина отмывался от позора, уроненного человеческого достоинства, беспомощности и отчаяния, новая мысль поразила Матела: черт, он только что показал Лалли, как с ним может быть, если будет взаимно. Поэтому Томми не стал его догонять — из-за пробужденной надежды. Зачем сиюминутно возвращать того, кто уже и так пообещал вернуться?       Теперь Томми точно от него никогда не отступится — и это ввергало в ужас. Терпеть домогательства Лалли становилось невозможным: время тянулось, и каждую его секунду заполняло собой безумие. Олли и так долго выжидал, когда Лалли потеряет надежду на завоевание его бедного сердца, когда наконец мучитель позвонит или напишет в последний раз и опустит руки, не видя взаимности. Но Томми показывал крепнущую решительность и напор, и в этот раз получил подкрепление. Силы Олли были на исходе.       Отвечая самому себе на вопрос, что лучше: мириться с иллюзией свободы или обрести ее в самом недостойном месте — за решёткой, — Матела невольно задумался. Его природная мягкость надежно препятствовала побуждениям мстить, нанося увечья, и неконфликтная натура избегала насилия. Однако, крыша съехала вместе с полюсами планеты, и моральный компас колебал стрелку на отметке «допустимо». Олли решил, что если и замыслит лишение Томми жизни, то не станет даже скрываться от полиции, и предвкушал облегчение — Лалли он больше никогда не увидит. Олли не стал строить плана — лишь подумал о том, где достать нехитрое вооружение и когда наступит удобный момент для атаки. Он, конечно, не представлял, куда колоть ножом, чтобы Томми как следует намучился перед смертью, и не лучше ли организовать лишение его жизни как-то по-другому. Главное — отправить Томми со всей его сумасшедшей любовью на тот свет, остальное второстепенно. Ответ к запросу на вооружение пришел сам по себе — в старом рюкзаке, где Олли хранил старый мобильник, который побывал в Тампере, обнаружился некогда забытый там нож-бабочка.       Олли наполнило тревожное и радостное предвкушение, спровоцировавшее нездоровый духовный подъем — он наконец отыскал способ спастись.       Олли Матела, которого судьба запланировала пацифистом-убийцей, собирался на работу следующим днем, ощущая тяжесть острого металла в кармане. Скоро этому металлу предстояло быть окрашенным кровью. Может, эта метаморфоза произойдет сегодня, если Томми приедет за ним.       В студии он трудился усерднее обыкновенного из-за переполнившей энергии кровавой идеи, и по обычаю пропустил прием пищи — какое ему дело до собственного тела, когда душа, заключенная в нем, умирала?       Странное удовольствие настигло Матела, стоило ему заметить на парковке знакомое авто. Он, не скрывая воодушевления и желая запутать Томми еще больше, охотно зашагал к нему и забрался в машину. Отпечаток изумления на чужом лице не укрылся от внимания. Интересно, как будут выглядеть льдистые пронзительные глаза, когда их вовсе покинут искры жизни?       Взгляд Олли зацепился за картонные квадратики в небольшой нише у приборной панели: то были визитки Томми с адресом корпорации и номером его личного офиса. План мгновенно созрел в голове — все произойдет внезапнее и фееричнее, чем Лалли сможет представить. Матела стащил одну из визиток, покрутил ее в пальцах и спрятал в карман. Маневр не укрылся от глаз Томми, и Олли, который не особенно скрывался, сухо ответил, что, может, хоть так узнает чуть больше о Лалли, не любившем распространяться о себе в самом начале их непростых отношений. Томми это объяснение устроило и почему-то заставило притихнуть до конца пути — возможно, из-за радости вновь проснувшейся надежды на взаимность. Или из-за вины — она отчетливо проглядывалась в горьком выражении, но так и осталась неозвученной.       Выбрав следующий день для окончания своих мучений, Олли подменился на два последних рабочих часа со стажером, оставил мобильник дома, чтобы стать для Томми сюрпризом, и на общественном транспорте доехал до офисной многоэтажки в элитном деловом районе города. За стеклянными дверями корпорации Олли разглядел своеобразный контрольно-пропускной пункт — турникеты и одного охранника. Все равно, если оружие отберут, главное, чтобы ему разрешили пробраться к Томми. А там он сообразит.       Отвлеченный от обеда охранник бегло осмотрел Матела, не обнаруживая при нем ничего похожего на то, во что мог бы поместиться прессованный тротил, винтовка или хотя бы травмат, и поманил к себе, требуя представиться и предоставить документ, который сможет удостоверить личность. Олли не стал скрываться и назвал свое настоящее имя. Охранник принял сведения и быстро их куда-то передал. Завис перед монитором планшета на долгую минуту, затем, судя по прояснившемуся взгляду, получил ответ и открыл для него турникет. Отлично, теперь Томми знает, что он пришел к нему.       Олли скользнул в лифт вслед за двумя молодыми сотрудницами с пухленькими папками-скоросшивателями в руках. — Тоже к боссу? — поинтересовалась у знакомой одна из девушек; ее вкрадчивые интонации выдавали желание начать горячее обсуждение. — Ага, с отчетом, — кисло отозвалась блондинка и помрачнела еще больше, — не хочется снова нарваться на гнев начальства. — Даже любопытно, есть ли у такого холодного и серьезного мужчины, как Томми, кто-нибудь… — вздохнула первая и прижала папку к груди.       Олли напрягся и весь превратился в слух: еще не хватало, чтобы Лалли трепался о нем сотрудникам. — Ты представляешь, новенькая из бухгалтерии, красавица Алииса, решилась с ним заигрывать и позвала на ужин. — А босс что? — девушка затаила дыхание.       Матела тоже перестал дышать, дожидаясь ответа. — Даже не взглянул на нее! — запальчиво ответила приятельница. — Отказал и отвлекся на рабочие моменты. На вопрос «почему», ответил, что измены не в его правилах. — Идеальный! — со смесью уважения и странного огорчения воскликнула другая. — Его избраннице очень повезло. Вот бы узнать, кто она…        Матела едва сдержался, чтобы вслух не расхохотаться от мечтательных речей девушек — они завидовали Олли. Если бы они только знали, под началом какого дьявола они трудятся, каким деспотом смеют восхищаться.       Двери лифта медленно разъехались, и он последовал за сотрудницами в сторону кабинета начальника через огромный зал, где ютились за столами десятки работников. Кабинет Томми закрывала матовая стеклянная дверь, через искусственный туман которой невозможно было разглядеть то, что находится внутри.       Олли не стал настаивать на первенство в очереди. Одна из девушек скрылась за дверью, но довольно быстро появилась вновь и с неопределенностью остановила взгляд на Олли. — Кажется, вас хотят видеть?.. — обратилась она к Матела.       Олли извинился, сообразил на лице легкое выражение и вошел. Томми восседал во главе длинного стола; на поверхности лежали открытые папки и отдельные листы, на которых громоздился нескончаемый текст, ютились решетки таблиц, умещались стройные диаграммы. — Привет, — сказал Томми; уголки его губ поднимала несмелая радость, противостоявшая затаенному подозрению, — я счастлив тебя видеть.       Лед в глазах сиял так, словно был залит февральским солнцем.       Олли приветственно кивнул, прикрыл за собой дверь, нащупал ладонью защелку и заблокировал замок — вот он добровольно запер себя в клетке с хищником. Нервно подрагивали руки, тошнота знакомо и неприятно раздражала пищевод, и нож-бабочка начал оттягивать карман так, будто весил центнер. — Я хочу обсудить твое предложение, — Олли сразу перешел к делу, шагая к Томми и изображая уверенность.       Его задача — шокировать Лалли и усыпить его бдительность. Поэтому Олли приблизился к нему почти вплотную, рывком развернул офисное кресло к себе и навис над своим мучителем, уместив одно колено между ногами Томми. Ладонь нашла точку опоры на спинке кресла позади мужчины. — Олли… — произнес Томми на выдохе, с осторожностью недоверия укладывая руки на талию Матела.       Тот едва не вздрогнул от неприязни, но вовремя осознал, что вот он, нужный момент для броска. Олли соблазнительно потянулся, завоевывая внимание Томми целиком, быстрым движением вытянул нож из кармана, раскрывая его, и приставил лезвие вплотную к горлу Лалли. Томми дернулся от неожиданности и уставился во все глаза на Олли, нависающего над ним. На миг ошеломление завладело выражением мужчины, однако он быстро оправился от впечатления — расслабил руки, выпуская ребра Олли из тисков, и посмотрел на него с шальным бесстрашием. — Ничего себе, — он едва не присвистнул, — мой милашка оказался маньяком! Прямо сюжет для фильма.       Матела надеялся заразить его своей паникой, найти ее отголоски в поднятых бровях и частом дыхании. Его ждало разочарование: Томми разглядывал его, взбешенного и напуганного одновременно, открыто восторженно любуясь, и отражение Олли заполняло черные зеркала расширенных зрачков. — Заткнись, — сквозь зубы прошипел Олли и сильнее вжал плоскую сторону ножа в кожу рядом с кадыком. — Как скажешь, — Лалли продолжил беспечно болтать, — я понимаю, тебе непросто. Мне, может, отвернуться или закрыть глаза, чтобы ты не смущался и наконец зарезал меня?       Как Томми может с такой иронией говорить в такой момент? Почему он не позволяет Олли ощутить хоть немного власти, ненадолго захватить контроль? Совсем не боится за свою жизнь, или не верит, что Матела решится на это? — Я убью тебя, — заявил Олли, рассчитывая на какую-то перемену в Томми.       Но руки неуемно дрожали, и прыгающее лезвие грозилось перерезать горло Томми раньше запланированного.       Лалли вдруг извернулся и двинулся в сторону, чуть отклоняясь, и нож случайно чиркнул по коже на шее сам, оставив неглубокую, но длинную царапину. Небольшой разрез заполнила выступившая кровь. — Эй, я мог сильно порезать тебя! — испуганно воскликнул Олли и мгновенно отвел подальше от Томми руку, сжимающую нож.       Его лицо приобрело растерянное выражение непонимания. Томми взглянул на свою любовь и… искренне рассмеялся. Олли, дезориентированный, отшатнулся на два шага назад от него и долго смотрел на царапину, украсившую горло мучителя. Боги, как он вообще мог подумать о том, чтобы убить человека? — Хватит, Олли, — Томми посерьезнел, насладившись сценой неудавшейся казни, — ты не такой жестокий, чтобы грохнуть даже меня. Забирай свое орудие убийства и пойдем на парковку, я отвезу тебя домой.       Олли, расстроенный своим безволием и в то же время переживающий ужас краха своей личности из-за того, что всерьез собирался убить Лалли, сложил нож. Он почувствовал себя ребенком, ожидания которого вероломно обманули.       Матела, разочарованный и до предела напряженный, двинулся к выходу из кабинета. Но сильные руки зацепили его пряди, стиснули ткань худи на спине, дернули назад и припечатали грудью к длинной столешнице. Челюсть больно и громко ударилась о лакированное дерево. — И еще: если такое повторится, мне придется претворить в жизнь некоторые свои предупреждения раньше срока, — грубо произнес Лалли и ослабил хватку.       Мужчины вместе покинули изолированный от чужих взглядов и звуков кабинет — Томми, мягко надавливая на его спину, чтобы скоординировать и заставить держаться подле себя, вывел своего невольника по огромному залу с офисными столами и стеклянными перегородками. Матела не сразу понял, почему встречающиеся на пути сотрудники компании ощупывали его взглядом с неприкрытым ошеломлением, а головы их поворачивались вслед за ним. И краем глаза взглянул на Томми. Лалли, строгий начальник и наследник огромного механизма из людей и документов, застенчиво и счастливо улыбался, как мальчишка, демонстративно придерживая Олли за талию и посматривая на своих подчиненных с видимым превосходством, как бы крича: «смотрите, смотрите все, какого волшебного кудрявого мужчину я заполучил! смотрите, как я счастлив с этим очаровательным талантливым человеком! И он только мой, полностью подвластный мне!». Томми гордился им, словно новеньким приобретением. Олли захватило жгучее желание спрятаться или исчезнуть совсем; он вновь почувствовал себя бесправной вещью, безвольной марионеткой, которой один деспотичный психопат управлял, как хотел.       Как только лифт скрыл их от внимательных глаз, Олли неприязненно сбросил с себя чужую горячую руку. — Это было великолепно, Олли, — Томми не удержался от искренней похвалы, — я не ожидал от тебя.       Лалли правда до глубины впечатлила ярость Матела, взболтанная с какой-то странной страстью, и на скулах расцветал жаркий румянец возбуждения, когда кадровая лента памяти отматывалась назад, вновь бросая Олли на него. Матела не знал, что в момент неудавшейся казни Томми испытывал не страх за собственную жизнь, а преодолевал жгучее желание подняться, коснуться носом светлых кудрей и завладеть губами Олли, а после завалить его, притягательного в своем страстном остервенении, прямо там, среди отчетов и бланков. И взгляд добрых глаз, метавших молнии, не вызывал стремления спрятаться; напротив, завораживал. Олли не представлял, что подлым покушением на жизнь в тысячный раз заново влюбил Томми в себя. — Стоило довести начатое до конца, — раздосадовано отозвался Олли.       Но испытал облегчение, что не смог убить Томми — для него еще не все потеряно. Остатки человечности все еще сдерживали его от бессмысленного насилия. Возможно, Олли и сам бы не захотел жить после этого. Не нужна ему свобода такой ценой. — Чтобы страдать угрызениями совести всю жизнь, — продолжил Лалли, легко прочитав его, — отличный план. За что ты мне такой нежный, Олли? — он попытался приобнять своего мужчину, но тот вовремя отшатнулся.       Лалли не стал настаивать. От счастья, которым он лучился, было противно. Олли не чувствовал благодарности за его горячую готовность спонтанно оставить все дела, сорваться и отвезти несостоявшегося убийцу домой. Лучшее, что мог сделать Лалли в любой момент времени — навсегда оставить его в покое.       А потом Томми пропал.       Олли не видел его около трех дней — ничтожно маленький срок, считавшийся за целую жизнь для того, кто искал встречи каждый день. Матела по сто раз на дню атаковал социальные сети обновлениями, просматривал мессенджеры и электронку, выискивая доказательства существования Томми Лалли. Олли должен был испытывать облегчение, но выходило наоборот — неопределенность подстегивала беспокойство мучить его только сильнее. Из-за перманентной тревоги Олли давно не мог ни есть, ни спать, что вылилось в небывалую слабость тела и угасание когнитивных способностей — его память безнадежно ухудшилась, и Матела почти плакал, когда понимал, что в очередной раз не смог запомнить простейший сигнальный ряд или коротенький список покупок.       Олли ни на секунду не поверил в то, что Томми разочаровался в своих безуспешных стремлениях. Теплилась слабая надежда, что его преследователь угодил за решетку, тяжело заболел, был закрыт крышкой гроба — неважно. Паника кричала, что где-то совсем рядом Нагльфар готовится к поднятию якорей.       Томми объявил Олли о приближении судного дня простым сообщением. Скользящего взгляда на дисплей мобильника хватило, чтобы измученное сердце подпрыгнуло к горлу и упало вниз за считанные мгновения, а клиент с вежливым беспокойством поинтересовался, все ли в порядке — кожные покровы смертельно побледнели. «Помнишь нас в баре (память воспроизвела фантомные касания пальцев и рельеф колен Томми под весом его тела еще тогда, когда Олли не подозревал, что дьявол лицемерно защищает его от самого себя), у тебя дома (родинку под левой лопаткой вновь одарили касанием неосязаемые губы), в моей машине (ключицу обожгла боль укуса, а висок прошило иглой после удара о жесткую панель) и моем офисе? (они оба в опасности, но Томми вновь обвел его вокруг пальца и едва не достиг пика наслаждения от добровольной близости Олли, знойного в своей агрессии) Нам стоит завершить начатое как можно скорее, Олли. Ты не смог тогда довести дело до конца — я покажу, как это делается»       Олли наконец постиг нечто, искомое в посланиях и поступках Томми долгое время — предопределённость. Мания Лалли преодолела какой-то внутренний порог, и сумасшествие ревности, подкреплённое желанием обладать, вышло из берегов. Хотелось навсегда исчезнуть или убить себя — на том свете ему будет не до Томми. Надуманная необходимость срочно уехать рисовала в голове новый план: доехать до дома за документами, сегодня же взять билет на ближайший поезд, сойти на станции подальше от столицы, найти временный приют, где Томми не достанет его, или достанет, по крайней мере, не сразу. Хоть ненадолго оказаться в безопасности. Матела не знал, куда точно отправится, будет ли говорить об этом хоть с кем-то или станет пропавшим без вести. Конечно, Томми найдет Олли, где бы тот ни находился. Конечно, он не сможет всегда скрываться от своего тирана. Но, вероятно, выиграет еще немного времени до того, как Лалли заберет его для себя окончательно.       Сердце сходило с ума, глаза бегали от фигуры к фигуре, тщась узнать Томми. Олли решил: сейчас, если ему повезёт не встретить Лалли, он вернется домой, соберет деньги и документы и немедленно поедет на железнодорожную станцию. В квартире оставаться было небезопасно — Томми прекрасно знал, где он живет, и стал бы мучить манипуляциями до последнего. Нервы натянулись до предела и грозили снова не выдержать.       Олли немного пришел в себя, когда преодолел лестничные пролеты, закрыл за собой дверь, заперевшись на все замки, и выдохнул. Это стало его ежедневным ритуалом — пытаться поверить в то, что есть место, где существует безопасности. Вслед за щелчком выключателя поздний вечерний сумрак квартиры прогнал электрический свет, разогнавший тени по другим комнатам.       Взгляд, привыкший к светлым оттенкам квартиры, наткнулся на кроваво-красное буйство, которое даже не попытались скрыть, и прикипел к нему. Алые ручейки изрезали пол, кляксы, образованные шальными брызгами, темнели на стене.       Он был в его квартире и в открытую оставил подарок. Эта жалкая демонстрация того, насколько сильно Томми плевать на все физические и метафизические стены между ними, затевалась, чтобы разрушить последний бастион.       Ужас зажал голову в тиски, мир в глазах Олли потемнел, в ушах гулко застучала кровь. — Томми?       Олли задыхался, воздух рвано свистел в легких. Сердце разогналось так сильно, будто чувствовало последние секунды своей жизни. Подарок от Томми, казалось, вот-вот завизжит и совсем сведет Олли с ума. — Томми, ты еще здесь?!       На грани паранойи и реальности ему слышались шаги и шорохи. Сердце остро кольнуло, боль прошила бедный комок мышц насквозь и завязалась узлом, передавив артерии. Олли несдержанно громко всхлипнул от боли и сполз вниз по стене, испачкав штаны в крови животного. Дрожащие руки вцепились в свитер прямо напротив сердца, стиснули, потянули. Хотелось и вырвать его, бестолковое и слабое, и заставить вернуть ускользающую жизнь. — Томми, ты добился своего! — закричал Олли; его голос облетел квартиру и вернулся к нему давящей тишиной.       Сердце продолжало сбивать его с толку и путать тяжелые шаги маньяка с шумом крови. Прерывистое дыхание не давало расслышать самодовольный смех Томми, но воздуха не хватало. Давление расширило зрачки, и мир смешался и рухнул, концентрируясь на истекающей кровью огромной свиной голове. Глаз у животного уже не было. В череп, прямо между розовых ушей, вогнали огромный мясницкий нож, и там и оставили. — Томми, где ты?! Томми, хватит, прошу тебя! Я согласен, на все согласен!       От собственного крика звенело в ушах.       У Олли отказывало разрывающееся от сумасшедшего темпа сердце. Отказывали легкие. Все тело вспыхнуло пламенем жара агонии. Олли оттянул ворот свитера, но дышать легче не стало. Воздух ускользал от него вместе с жизнью. И Томми все никак не показывался из своего укрытия, вооруженный цепью, огнестрелом, тротилом или только идеальными для удушения ладонями — все равно. — Томми!       Он умирал. Олли Матела умирал. А Томми все нет. — Томми! — на последнем выдохе Олли захлебнулся воздухом.       И свернулся на полу, зарыдав от боли, паники и бессилия, воем обреченной на смерть гиены крича, что погибает, мешая трудные вдохи со всхлипами, поле зрения со слезами, атмосферу с жаром собственного тела.       Знакомое ощущение загнало Олли в новый тупик, и потолок опускался на него, стены сдвигались, зажимая его и норовя раздавить. Дробящиеся на осколки ребра впились в сердце и легкие, и органы в грудной клетке разрывались от боли. Олли, опираясь на руки и колени, размазывая кровь по полу, ввалился в ванную и успел склониться над раковиной в тот момент, когда желудок стал яростно выталкивать все инородное из организма. Олли мучительно рвало, горло саднило и царапало. В ушах застыл собственный крик — мольба об избавлении его от жизни в ночном кошмаре. Когда покидать организм стало нечему, Олли еще с минуту со страхом ожидал смерти. Дрожащими пальцами он включил ледяную воду, горстями жидкости наполнил рот, игнорируя онемевшие десны, и сплюнул, отер с покрасневшего лица слезы.       Глаза щипало. Ноющая боль в сердце еще напоминала об ужасе смерти; дыхание и сердцебиение были близки к обычным значениям. Жар постепенно отступил. Томми не было в квартире, иначе он бы не позволил Матела переживать панику в одиночестве — непременно обнаружил бы себя, чтобы ее усугубить.       Да, Олли не умер сейчас, во время панического приступа, но ради чего он выжил? Чтобы в конце концов окончательно свихнуться и провести остаток жизни в закрытой секции диспансера для буйных, принимая каждую тень за призрак Томми? Он так устал за последние месяцы от перманентного нервного напряжения. У него, находившегося в силовом поле высоковольтных проводов, начала ехать крыша — каждый звук казался новой попыткой Томми добраться до него.       Олли, избегая риска уронить взгляд на свиную голову, добрался до мобильника и выбрал один из последних номеров в истории. Не имеет значения, будет ли у этого номера имя — Томми звонил с разных номеров.       Ответили не сразу — вероятно, Олли разбудил или отвлек его. — Ты где-то рядом, да? — хрипло пробормотал Олли в трубку. — Я могу оказаться рядом в любой момент, — низкий голос Лалли припечатал его своей опасной вкрадчивостью, — когда захочешь. — Я хочу, чтобы ты потерялся, — отрезал Матела и сбросил звонок.       В любом случае, бояться и делать вид, что его мятеж способен противостоять безумию, уже стало невыносимо. Может, Томми наконец убьет его, и произойдёт это с согласия жертвы, ведь «смерть не причиняет боли» .       Матела поднялся с пола на дрожащих ногах. Олли, как был в окровавленной футболке и заляпанных свиной кровью брюках, без опасений вышел за дверь, не прислушиваясь, как раньше, к неуловимым звукам, которые могли бы обозначить присутствие его неустанного конвоя. Пусть его хватают за волосы, бьют, мучают трупами птиц и животных. Из него выкачали весь воздух, обрекая на равнодушие. Он будто шел на эшафот, потеряв всякую надежду и рассчитывая на спасение в смерти. Если с ним поступят так же, как с несчастной свиньей — проломят череп топором, — он и пальцем не шевельнет, чтобы защититься.       На улице стояла пронзительная свежесть ночи. Тесный двор был пустынен, все окна соседних домов смотрели равнодушно и сквозь него, и Олли остался совсем беззащитным. Руки колебала дрожь — не то из-за холода, не то из-за нервного перенапряжения. Матела огляделся по сторонам и заметил знакомое авто, но Томми нигде не было. — Собираешься сбежать? — прозвучало за спиной, и Олли вздрогнул всем телом, чувствуя привычный вкус паники на кончике языка.       Но скрываться, путать следы, спасаясь от одержимого хищника, больше не нужно. Спокойнее, когда твой страх находится в поле зрения и не пытается тебе навредить. Переживший панический приступ Олли, встретив Томми лицом к лицу, растерялся: его решение приведет его в безопасность или в еще большую опасность? — Нет, — бесцветно произнес Матела, понижая голос до полушепота, — у меня больше нет сил.       Томми прерывисто выдохнул, неслышно приблизился. Борясь с головокружением, Олли наблюдал, как тянутся к нему чужие ладони, слегка прикасаются к плечам и шее, едва входя в контакт с бледной кожей, будто всерьёз опасаясь нанести вред. Мягким движением Олли привлекли к надежному теплому телу и осторожно оплели дрожащими руками.       Теперь он в ловушке, загнан и сломлен. На Олли накатило ощущение безнадежности в дальнейшей борьбе за себя. Ему, словно утопленнику на дне реки, было все равно, каким течением его отнесет дальше или к какому берегу его прибьет. Ему некуда бежать, негде спастись — Томми всегда будет где-то поблизости, неважно, решит он следовать по пятам или будет на шаг впереди. Его неустанный надзиратель довел Олли до того, что тот перестал чувствовать себя в безопасности дома, на работе, в компании и в одиночестве. Присутствие Лалли ощущалось повсеместно. И выбора больше не было. — Я так долго ждал тебя, Олли. Мы будем самыми счастливыми, — ласково пообещал Томми, нежно касаясь кудрей и висков Матела, — я всегда буду любить тебя.       Олли покорно кивнул в плечо Томми и прикрыл раздраженные бессонницей глаза, объявляя капитуляцию.