Пусанский персик (часть 1)

-Мы сделали всё, что могли, любимый. Он никогда не прикоснётся к тебе больше. -Ты… что вы с ним сделали? – Айен утыкается носом в безопасную грудь: в ту, что всегда дарила ему какой-то неосознанный покой, хоть Чанбин и знал, что он спал со многими. Суть в том, что Айен только спал с ними, просто бочком прижимаясь, ища, куда уткнуться, чтобы просто отдохнуть после очередных побоев. По-настоящему он занимался любовью лишь с Чанбином. Он- единственный, кого Айен не боится к себе подпускать после долгих лет скитаний по Канаде. -Всё, что он заслужил, и немножко больше, клубничка, - Чанбин с нежностью целует омегу в макушку, приглаживая пушистые непослушные волосы. – Наш Тэян- доминант, пришлось разыграть сценку, чтобы этот урод поверил, и Тэян помог. – Чанбин морщится от воспоминаний: говорить о своём любимом в подобном тоне, который он давил из себя, прикрываясь маской безразличия и жестокости по отношению к Айену, называя его шлюхой, всё ещё тёмным осадком сидит на его сердце. Однако это был единственный способ уничтожить Сынмина вконец, не выдавая себя и перед другими альфами, и им пришлось воспользоваться, не отказываясь от возможности. Он знает, почему Айену приходилось ложиться под альф в Мексике, и ни разу его не упрекает. Чтобы упрекать любимого, ему надо побывать в его шкуре. -Он пока… он пока тут, Чанбин? – Айену не верится: Чанбин вновь рядом. По случайности. По воле судьбы. Этим двоим никак не разойтись по разным дорожкам, и Айен уже не хочет гадать, к лучшему ли это. Он хочет верить в положительный ответ. -Шутишь, клубничка? У него есть ещё один должок, - альфа прижал поближе и поудобней изрядно похудевшего на фоне болезни Айена, бережно, словно хрустального, целуя его в висок и усмехаясь его словам, – В Мексике. В этом мире все повязаны, Ин. И я с тем мафиози, которому он задолжал, тоже. Вот, отправили его грузом туда, где ему будут рады, в замечательный мексиканский бордель, пусть отрабатывает там свои грехи. Айен прижался комочком к альфе, начиная подёргивать торчащую ниточку на его майке: когда-то, его малыш Тэтэ делал так же, когда нервничал. Чем же занята его звёздочка сейчас? Айен помнит, как муж заставил его молчать, пригрозив убить детей, если тот не оставит его на час наедине в комнате с Тэхёном. Айен не знал, куда деть себя от страха, метался по своей спальне, в поисках решения, и у него остался только один выход: когда-то, когда он работал в борделе, ему давали таблетки, вызывающие течку. Качественные, проверенные: альфы платили больше, если омега течный. Даже не пытаясь найти воду, он тогда передозировал с таблетками, забрасывая их дрожащими руками в рот одну за другой, уповая на то, что Сынмин ничего не успел сделать с сыном. Айен всегда был готов отдать жизнь за своих детей, и если очередное насилие- ещё одна плата за отсрочку домогательств до малыша- Айен согласен сделать всё. Именно с этими мыслями он ворвался в комнату маленького напуганного Тэхёна, которого Сынмин уже поставил на колени перед собой, натягивая на лицо маску самой элитной проститутки, ненавидя себя, и стараясь избегать взгляда сына, виляя задом перед ненавистным мужем, чтобы отвлечь его своей “внезапной” течкой, уводя его как можно дальше. Айен не может надеяться на прощение своего хрупкого сынишки: ему никогда не искупить свою вину за нанесённые ему травмы детства. Но разве он не спас его от физических, насколько это представлялось возможным? Омега обнимает крепко исхудавшими пальцами Чанбина, переходя с тихих всхлипов на истошный крик боли, которую ему ничем не унять. И Чанбин понимает его, позволяя в очередной раз выплеснуть свои эмоции и страхи, воспоминания прошлого. Чанбин не знал, как выйти на контакт с любимым им Айеном. Он не мог ему признаться в любви: если бы Айен знал об этом, Сынмин бы просто уничтожил его, сжигая дотла вместе с детьми. Поэтому он был на восьмом небе от счастья, когда омега сам позвонил ему, прося денег на то, чтобы сбежать в Канаду из Мексики. Именно Чанбин дал ему денег сверх достаточного, зная, что омега постесняется попросить ещё, исчезая из его жизни вновь. Как ему тогда казалось, навсегда. Чанбин приходил в бордель каждый день в обед, в то же время, когда обычно раньше омега позволял себе прикоснуться к нему. Но Айен никогда не появлялся, что вводило его в депрессию изо дня в день всё больше и больше. Пока однажды он не встретил его, не веря своим глазам, спустя долгие годы ожиданий и надежд, в аэропорту Шанхая, возвращаясь с бизнес встречи, собирающимся улететь в какую-то задрыпанную деревню, богом забытую, никому не нужную. Он нашёл его буквально неделю назад, и теперь ни за что не отпустит. Он не станет говорить ему, что именно делал с Сынмином. Нет. Его дело как альфы- просто быть рядом с Ином, как теперь зовут Айена. Айен поменял своё имя, находясь в Канаде, чтобы окончательно замести следы. На все вопросы о прошлом он просто качал отрицательно головой, потерянным котёнком прижимаясь к Чанбину в аэропорту, отказываясь верить в то, что заслужил в этой жизни его. Ин выглядел болезненно: худощавый, с потускневшими окончательно глазами, всего лишь с рюкзаком наперевес, он был не похож сам на себя. Чанбин бы может и мимо прошёл, не останови его клубника, до боли знакомая. Он не выпустит его, никуда не отпустит теперь от себя. Он нашёл любимого, который всегда был для него больше, чем обычная бордельская проститутка. Ин был идеален во всём- от ботаники до игры на фортепиано, и никак ему не подходило такое место, в которое его за ненужностью забросили собственные родители в четырнадцать лет. Жизнь Ина подарила ему только двоих сыновей. Больше она его решила ничем не радовать, отнимая и их. Омега был серьёзно болен. У него был рак, на лечение от которого денег не было от слова совсем. Ему не на что было жить, и он держался на несчастных пакетиках супа быстрого приготовления, давясь ими. Таким его Чанбин и подобрал, расцеловывая от счастья потухшее лицо омеги, обещая ему, что во всём поможет, и никогда не оставит на растерзание жизни. Чанбин так и не женился. Никто не смог запасть ему в душу так, как это смог сделать его Айен, который впадал в истерику, если он его так называл: прошлое имя возвращало воспоминания о прошлом. Ин был тем, кто нужен ему. Ин взял своё имя из последних букв имени любви своей жизни, мысленно прощаясь с ним, оставляя навсегда в своём имени его частичку. -Ин, клубничка, позволь мне любить тебя, прошу. Я не подведу тебя, - Чанбин не в том возрасте молодого буйного альфы, который бы голодно раздел омегу, сразу же утаскивая в постель. Нет, всё, что он позволяет себе, это поддержка, как прямо сейчас, от которой его сердце замирает от счастья, когда Ин позволяет ему приблизиться к себе, а после ненавидит себя за то, что не заслужил его в этой жизни. – Мы обязательно тебя вылечим, слышишь? Ты будешь самый-самый здоровый, любимый, верь мне. Альфа не может удержаться, покрывая лоб любимого сотнями маленьких поцелуев, не отстраняясь от него, утешительно поглаживая спину вцепившегося в него омеги, словно за последнюю тростиночку утопающий. Ину нужно восстановиться, иначе он совсем зачахнет. Сегодня была первая химиотерапия, впереди ещё тринадцать долгих и мучительных. Чудесным образом (Бог поддержал, не иначе), который врачи никак не смогли объяснить, болезнь Ина прогрессировала подозрительно медленно, до невозможного медленно, словно пыталась заставить его утонуть в собственной боли окончательно. Но не тут-то было. Чанбин такого не допустит. -Я верю только тебе, - Ин шмыгнул коротко носом, обвивая его шею руками и прячась в любимой шее. Он не может больше ни о чём думать, эта терапия выжала из него последние соки, и собирается ненасытно выжать ещё. Но раз после этого он наконец сможет просыпаться без болей, оно того стоит. ***

@TaeTaeV: Привет. Я думал, может, я бы хотел поделиться.

@YourDiary: Привет! Я всегда тут, слушаю тебя внимательно.

@TaeTaeV: У меня из головы не выходит папа. Его запах. Я скучаю по нему и боюсь этого.

@YourDiary: Ты боишься, что он вернётся и будет снова тебе делать больно?

@TaeTaeV: Да. Меня воспитали замечательные люди, которых я считаю родными, а я всё ещё тянусь к своему прошлому, и мне от этого безумно страшно. Я не знаю, что делать.

@YourDiary: Позволь себе чувствовать себя, TaeTae. Это нормальная реакция твоего сердца. Мы начинаем чаще думать о родителях, когда взрослеем. Особенно, когда у нас есть невысказанные обиды. Невозможно выплеснуть из себя полностью ту кровь, с которой тебя родили, она всё равно в тебе останется. Если бы ты увидел его прямо сейчас, что бы ты сделал?

@TaeTaeV: Сам не знаю. Был бы в шоке.

@YourDiary: Ты бы хотел этого? Хотел бы быть в шоке?

@TaeTaeV: Да.

Тэхён не задумываясь ответил, выходя из переписки, рвано выдыхая и блокируя телефон, стараясь отвлечься. Его чувствительность однажды до добра не доведёт. Чонгуку пришлось покинуть его в самый разгар течки на несколько часов, рыча от недовольства: Тэ не позволил ему влить в себя четвёртую дозу блокаторов, отнимая её. Чонгуку надо дать время отойти, прийти в себя, чтобы без вреда вновь использовать их, и Тэхён уж за этим проследит. Возможно, это течка делала его эмоциональным, заставляла думать о папе постоянно, но ведь и он никогда не задумывался о том, что бережно хранил его запах в оранжерее, не давая завянуть лучшей на свете клубнике, вдыхая её аромат снова и снова, пытаясь насытиться фантомным присутствием папы, который никогда не был рядом с ним. Вырывая себя из объятий воспоминаний, Тэхён принял душ на подкашивающихся тонких ножках, стараясь устоять после марафона прошлой ночи: Чонгук идеален. Он так хорошо прислушивался к нему, давал ему всё, что тот хотел, не переставая говорить, как сильно любит его. А когда Чонгук сделал то движение внутри, от которого Тэ чуть не потерял сознание от удовольствия… Тэхён вернулся в постель, которую успел перестелить, пока течка отошла ненадолго, снова возбуждённый. Сейчас ему нужен только Чонгук и его крепкий, увесистый член. Вновь хватая телефон, Тэхён быстро набрал любимому, который сразу же поднял трубку: Чонгук дома, слава Богу, сегодня выходной. -Тэтэ, тигрёнок, как ты? – Чонгук светится, сияет, смотря на возлюбленного: безупречный во всём Ким Тэхён вновь оказался идеальным, нежась в его объятиях после шестого захода, ноя, как сильно у него болят бёдра, и как сильно он хочет ещё и ещё. -Я хочу тебя, Чонгук. – Тэхён уже не стесняется: чего стесняться, когда в тебе он уже побывал? Распахивая халат и обнажая свою раскрасневшуюся от горячего душа грудь, Тэхён опустил камеру ниже, минуя свой намертво вставший член, направляя фокус на растянутое, припухшее кольцо мышц, что так и манило выделяющейся смазкой ближе к себе, вызывая дикое желание и восторг у альфы. – прямо здесь хочу. Чонгук поперхнулся воздухом, когда Тэхён своими пальчиками тонкими оттянул ягодицы вбок, перевернувшись в коленно-локтевую позу, и установив телефон на твёрдой поверхности, предлагая себя. Прямо тут, по телефону. -Помоги мне, Чонгукки… - Стой так, детка. И оттяни свою прекрасную ягодицу вбок ещё. Да, вот так, малыш, умница. Я вижу, как ты превосходно сжимаешься для меня. – Чонгук знает, что нужно его течному омеге: тот всю ночь ему рассказывал между марафонами, как и что ему нравится, смущаясь своих предпочтений, но всё же делясь ими. -Чонгукки-и… - омега шумно выдыхает, утыкаясь лицом в подушку, повыше вскидывая зад, чтобы альфе было видно лучше. Он течёт от одних только слов. Да что там, он течёт от его голоса. -Скажи мне, чего ты хочешь, тигрёнок, давай. -властный голос Чонгука подчиняет себе, и Тэхён жалобно скулит. – Говори со мной, малыш. -Хочу, чтобы ты видел, как хорошо я буду на тебе смотреться, когда ты вернёшься ко мне, - Тэхён хнычет, чувствуя, как краснеет. Высказывать свои мысли сложно, и он пытается заменить извращённые предложения более мягкими, что замечает Чонгук, улыбаясь по ту сторону экрана: омега не видит его. Не видит, как он тоже краснеет. -И что же ты для этого сделаешь, малыш? -Я подготовлю себя пальцами вот так, - омега без труда вставляет в себя два пальца, начиная ими двигать активно, вызывая этим пошлые хлюпающие звуки, разносящиеся по всей комнате, резко выходя из себя со стоном, и теми же, но уже полностью мокрыми пальцами раздвигая ягодицы максимально широко, оставляя белёсые полосы смазки на медовой коже, утыкаясь лбом в подушку. – а потом ты отшлёпаешь меня, как тогда. – звонкий звук шлепка разносится по комнате, вызывая новую волну возбуждения и восторга у альфы, уже готового кончить от того, как прекрасно и равномерно раскраснелась чувствительная кожа омеги от шлепка. – Вот так. – тяжёлое сбивчивое дыхание Тэхёна с трудом позволяет ему раскрывать рот, чтобы продолжать выпускать из него фразы, но Чонгук помогает, специально не прикасаясь к себе, теребя возбуждённо языком свой пирсинг: сегодня он хочет кончить без рук. -Что ты сделаешь после, малыш? -После… После… Я… аххмхм…- Тэхён выпускает довольно большую порцию смазки, которая вязко стекает по нему, развратно отсвечивая и играя бликами от солнца, попадающего в его комнату. – А после я хочу, чтобы ты вошёл в меня, Чонгукки. – пальцы показательно возвращаются в сжимающееся кольцо, пару раз делая резкие движения внутри, а после просто оглаживая уже красные от напряжения края, словно указывая: вот сюда. – Вот сюда. -Тэхёни-и-и… - Чонгук заворожённо смотрит, не веря своим глазам. Это его омега. Это его малыш, и он ждёт его, он хочет его, он думает о нём. Он сейчас ублажает себя, как может, желая получить в себя возбуждённый орган Чонгука, рассказывая о том, как ему было бы хорошо от растяжения внутри, от того, как идеально тот достаёт до его комочка нервов, вызывая скулёж и восторг, как он бы объезжал его ещё всю ночь без устали…. Чонгук не может больше выдержать, кончая, так и не прикоснувшись к себе, одновременно со скулящим от нетерпения и удовольствия омегой, от выбитого из альфы собственнического рыка, после которого тот издал протяжный стон, закатывая глаза. -Я приеду сегодня ночью, малыш. Жди меня. Тэхён отключает трубку, тяжело дыша и откидываясь на подушки, переворачиваясь. Неужели так сложно просто получить эту чёртову метку и нормальную жизнь, где им не придётся расставаться? Послеоргазменная чувствительность вызывает у него поток слёз, смешивающих в одном флаконе его чувства. Жди, Тэхёни. Сегодня он даст тебе свою метку. Обязательно даст, ты только постарайся его отвлечь. *** -ЧИМИН! -П-п-п-апа…- Чимин делает шаг назад, увидев, как разъярённый папа входит в дом, стуча дверью о стенку: может, он погорячился, выбирая жертвой лучшую сковородку в доме? -Надеюсь, ты при… - Сокджин смотрит на стол, на котором уже стоит ваза с огромным букетом розовых пионов, пушистым полем перетягивающих его взгляд на себя. – Чимини… -Па, извини, я… - Чимин замялся, понимая, что папу можно было оказывается, простым букетом отвлечь, без ущерба любимой сковородке, но уже слишком поздно это осознавать. Сокджин уже тянется к нему руками, в поисках объятия, расплываясь в улыбке и кусая полные кукольные губы, чтобы не запищать от восторга. Чимин подбегает сразу же, обнимая того крепко, дыша ему куда-то в грудь: вот почему, скажите, почему, имея таких высоких родителей, он не вышел ростом? Папа лишь прижимает его голову к своему сердцу, причитая: -Извини, солнышко, извини, я не должен был повышать на тебя голос, я просто… - Сокджин снова смотрит на пионы, заставляющие его выдавать новую порцию счастливых слёз. – я просто перенервничал, прости меня, ладно? -Па, это я должен извиняться. Поедем в торговый центр? Поели бы чего-нибудь, купили бы новую сковороду? М? – Чимин не поднимает взгляда, затаив дыхание надеясь, что тот согласится и план сработает до самого конца: Тэхён наверняка там уже целуется с Чонгуком, и никто бы из них не хотел, чтобы в самый разгар шалостей папа ворвался в комнату, даже не зная, что Тэ- уже, вообще-таки, омега. К счастью, Сокджин с лёгкостью согласился, после чего застыл на месте: -Тэтэ… Чимини, надо вернуться к Тэтэ, его лихорадило! -Нет-нет, пап, у него всё хорошо, правда, - Чимин лихорадочно подбирает слова, чтобы отговорить Сокджина возвращаться вновь в дом друга. – он написал, сказал, что уже засыпает, чтобы ты не переживал. Сказал, что температура спала, стоило ему вставить в себя пальцы и блевануть. – Чимин улыбнулся уголками рта, пытаясь скрыть ехидное двойное дно, сказанное им только что: о да, Тэтэ однозначно вставил в себя пальцы сегодня. И вряд ли только их. -Думаешь, правда не стоит идти? – Сокджин поджимает губы, аккуратными длинными пальцами оглаживая нераскрывшийся бутон пиона, попавшийся в букете. -Правда-правда, папуль. Мы уже взрослые, па, - Чимин подходит к нему, утешающе обнимая за талию: Сокджину всегда больно слышать эту фразу: он не насытился взрослением их маленьких ножек в своём доме, изо дня в день с восторгом и жадностью пытаясь запомнить каждое их движение, словно память когда-то побьёт его по рукам, отнимая счастливые воспоминания. – И иногда нам может быть неловко, только и всего. -Наверно, ты прав, солнышко. – Сокджин вздыхает, сдаваясь: его дети и правда выросли, и теперь от этой правды никуда не деться: теперь остаётся лишь от них ждать внуков, чтобы вновь по дому звучал весёлый топот счастливых босых ножек.