Лог трансфуррмаций | Вакцина от озверения. Changed: Remake

Встав с утра пораньше, я отправился к холодному цеху. Засидевшись допоздна с отчетами, я как-то позабыл о том, что являюсь единственным живым человеком в здании, и что приглядеть за взращиванием биолатексных гирлянд теперь некому. Благо, время полива и кормежки я не пропустил. Внутри царил холод, пробиравший моё тело до костей. Задраенные шлюзы системы вентиляции, разбитые колбы и побросанные на пол вещи – ситуация не менялась, сколько мне не приходилось сюда заходить. Работу я себе всегда мог найти, а потому не спешил с генеральной уборной на всем сорок седьмом уровне. В одном из окон развивались ветви латексного дерева. Напротив клумбы произрастали ветви диких цитрусов: кто мог бы подумать, что генные модификации настолько сильно простимулируют рост, что их коренья умудрятся продырявить пару метров бетона? Заходить внутрь в одном халате мне не хотелось, температура в инкубаторе держалась на отметке в тридцать два градуса ниже нуля. При всей своей лохматости, лезть туда без термокостюма было гиблым делом. Но вот незадача – в свой я залазил с трудом. Не говоря уже о том, что помимо слоя меха, мне еще мешался длинный волчий хвост. В любом случае, внутри времени предстояло провести не так много. Всего-то подрезать латексные коренья да захватить пару плодов мега-грейпфрута. Внутри же обстановка оказалась намного приятнее, чем я ожидал. Заходить мне туда приходилось все же не так часто, а поэтому я и забывал о том, насколько же сильны там эти самые температурные контрасты. Плоды латекса, что выглядели как белые сливы, внутри целиком и полностью были заполнены съедобным серым латексом. Самой большой проблемой в таком бесконечном источнике пищи было отсутствие какого-либо вкуса. Но здесь на выручку приходили вышеупомянутые цитрусы. Выдохнув с облегчением, я поместил последний латексный фрукт в контейнер, после чего направился к выходу. Там меня уже ожидал лифт. Преждевременно высвободившись из тесного термокостюма, я с превеликим удовольствием вобрал полные легкие свежего воздуха. Респиратор лежал в это время на столе. Я же не спешил его надевать обратно. Моё внимание было приковано к лучам солнца, что били сквозь разбитый стекольный потолок. Они не обжигали, они не грели… но завлекали одним своим видом. Вышло так, что я снова забылся… придался ностальгии. Запах свежих цитрусов, в купе с приятным ветерком, что доносился из этих самых поросших зеленью окон, помогал моему мозгу расслабиться. Это удовольствие было не передать словами: эти чувства перетекали из одного состояния в другое, проносясь по всему телу блаженными судорогами. Момент казался слаще карамели, что побуждало меня к тому, чтобы отказаться от этого надоедливого респиратора. Этот образ свободы мелькал перед красными глазами всё снова, и снова, и снова… Но вот, в какой-то момент солнце укуталось в пелене из беспроглядных серых туч и через пару секунд мне на морду упала пара ледяных капель. Секундное блаженство можно было считать упущенным. Я ценил эти малые моменты, хоть и в большинстве своём они не приносили мне ничего, кроме дискомфорта. Пошарив языком во рту, несколько раз демонстративно прикусив тот своими клыками, я пришел к мысли, что проголодался. Время играло на меня, и на обед оставалось около двух-трех часов. Затем же мне предстояла очередная пара опытов. С момента предыдущей записи прошло чуть более недели. За это время я внес пару корректировок в общую структуру сыворотки, однако боязнь за состояние подопытных репликантов все еще оставалась. В моем распоряжении было не так много биоматериала, чтобы создавать жизнь с нуля. Не говоря уже о том, что для их существования я жертвовал и своим наиболее ценным ресурсом, восстановить который никогда не получится. Войдя в обеденный зал, я тут же подбежал к холодильнику, чтобы сложить туда биолатексную еду. Задача не из “легких”, причем буквально, но и мешкать тоже не хотелось. Переложив остатки плодов, я с облегчением выдохнул. У меня возникло желание осмотреться вокруг, окинуть глазами уже приевшиеся пост-апокалиптические пейзажи покинутого сектора. Ничего, кроме малой ностальгии, они у меня не вызывали. В самом центре помещения, ровно, как и на остальных уровнях четвертого порядка, располагалась зона отдыха, ныне залитая остатками белого латекса и запятнанная запекшейся кровью. Телевизоры, мягкие кресла и даже пара игровых автоматов – глядя на них, я в очередной раз удивлялся тому, насколько же сильно наше бывшее руководство пеклось о том, чтобы все сотрудники “колоса” чувствовали себя как дома. Кто бы мог подумать, что когда-нибудь старые бассейны, располагавшиеся в западной части уровня, станут обителью бесстыдных тварей… латексных сирен, мать его. Даже так, общая обстановка на уровне мне казалась вполне комфортной. Все ходы и выходы, за которыми меня вероятнее всего могли ожидать толпы латексных тварей, были давно опечатаны: запаяны или даже заблокированы. Часть лабораторного комплекса в своё время обрушилась из-за взрыва в одном из пяти реакторных отсеков, но даже несмотря на это колосс выстоял и последствия ударной волны до моей обители не дошли. Я размышлял о смысле своей жизни, вот прямо в этот самый момент: смакуя биолатекс приправленный цедрой грейпфрута. Сразу нахлынули воспоминания о том, как я впервые удосужился попробовать этот самый съедобный латекс. Вкуса он не имел, но по текстуре своей казался отвратным. Эдакая смесь жвачки, кефира и молока. Но цитрус всё менял… цитрус спасал. Не успел я доесть пару ложек, как в кармане зазвенел будильник. А значит, настала пора продолжить эксперименты. Отбросив одноразовую посуду в переполненную мусорную корзину, я двинулся в лабораторию. Картина не шибко изменилась. По ту сторону защитного стекла стояли две капсулы, в одной из которых находился репликант, а во второй латексная волчица. В этот раз я открыл лишь одну створку, чтобы человек смог освоиться и его стресс сошел на нет. В то же время в камеру к волчице я запустил нейролептик, благодаря чему та ненадолго успокоилась. Пробуждение репликанта выдалось более-менее спокойным. Как только он раскрыл свои голубые глаза, то почти сразу же стал осматриваться по сторонам, пристально изучая обстановку. Интуитивно ему не хотелось отрывать взгляда от зеркальной стенки, позади которой я и находился. Человек действовал аккуратнее, чем в последний раз, и даже попытался заговорить. Однако такой роскоши в его случае не оказалось: дабы не слышать эти вечные истошные вопли и крики о помощи, я удалил у этого поколения тел голосовые связки. Мои чувствительные уши устали от этой нескончаемой какофонии еще очень и очень давно. Десятью минутами позже он наконец решился подойти поближе ко второй капсуле. Прислонившись к ней ухом, человек услышал слабое урчание. Посмотрев на камеру, что находилась внутри капсулы с волчицей, я удивился. Она сумела ощутить присутствие жертвы и начала приманивать его. Одурманивающий секрет, что выделяло её тело, при всем желании не могло покинуть пределов камеры, но оно же было и к лучшему. Как только репликант сообразил, что что-то не так, то тут же сделал несколько шагов назад. Датчики фиксировали крайне сильное сердцебиение, из-за чего опыт вновь мог сорваться, а этого я допустить не мог. Через какое-то время он уселся прямо напротив камеры с латексной и продолжил сверлить ту своим взглядом, будто ожидая чего-то. Выпустить латексную сейчас – означало бы повторение провала, а поэтому я решил зайти издалека: сделать инъекцию заранее. Услышав шум турели, человек сильно насторожился, однако избежать дротика с сывороткой не сумел, хотя попытался уклониться. Быть может, маневр бы и удался, да вот только с момента пробуждения от криосна прошло всего двадцать минут. Эффект от укола наступил мгновенно: схватившись за место инъекции, человек тут же вынул дротик из шеи и отбросил в сторону, после чего забился в болезненных судорогах. В отличие от прошлого раза, теперь его тело стало подвержено некоторым метаморфозам, в числе которых была и смена цвета кожи. Репликант имел стандартный для человеческой кожи оттенок, ну или чуть более смуглый, нежели обычный европеоид. Однако, спустя две-три минуты, его руки и ноги стали осветляться, будто бы уподобляясь цвету ре-активного белого латекса. От такого эффекта я пришел в малое замешательство, потому что до этого момента наблюдались совершенно иные “побочки”. Исход инъекции всё же отличался от предыдущего. Благодаря внесенным правкам в общую формулу, мне удалось добиться того, что теперь его организм вырабатывал в разы меньше адреналина, однако от учащенного сердцебиения это репликанта не спасло. Пронаблюдав за подопытным еще некоторое время, я успокоился, убедившись в полной стабильности его состояния. Как уже упоминалось раньше, теперь его стопы, а также внешние стороны обеих ладоней имели едва ли не белоснежный оттенок. Этот факт меня озадачил, но всё же я чувствовал и некоторое облегчение. Но можно ли было считать подопытного готовым ко встрече с латексной – я ответить сам себе так и не смог. В любом случае, иного варианта у меня и не оставалось. Как только створки второй камеры открылись, латексная тут же начала принюхиваться. Завидев волчицу, человек опешил, не зная, куда ему и деться. Единственный путь к отступлению – его собственная криокамера, однако створки ему бы закрыть никак не удалось, и он это понимал. Ожидая худшего исхода, репликант не стал делать резких движений и просто оставался сидеть на полу, наблюдая за тем, как латексная принюхивается к окружению. Сначала мне показалось, что она перестала его видеть, будто бы сыворотка, вопреки всем моим ожиданиям, сработала как маскировка (хотя такая разработка у меня уже и так имелась). Но вот, стоило ей сделать первый шаг, как она резко насторожилась. Её реакцию было довольно трудно предсказать. Я держал руку на пульте управления, чтобы в случае чего остановить эксперимент. Волчица же сблизилась с репликантом, подбираясь к нему все той же хищной поступью. Сердце человека разрывалось от возникшего стресса: его инстинкт самосохранения всяк твердил ему бежать, однако бежать-то было и некуда. Латексная же вновь раскрыла поры, желая подманить человека поближе к себе, чтобы слиться с ним в очередном фатальном поцелуе. Репликант же возымел своеобразный иммунитет к этому афродизиаку и даже не думал пошевелиться. Волчица отчетливо улавливала его настроение, его переживания, и на подсознательном уровне понимала, как и посредством чего на него воздействовать. Это нельзя было списать на страх. Даже наоборот, её поведение стало отдавать настоящим любопытством. Волчица не собиралась атаковать его, а просто своеобразно изучала издали, не желая действовать опрометчиво. Но тут что-то переменилось и человек стал медленно подниматься с пола, не отрывая взгляда от белесой маски латексной, из-под которой виднелось два хищных вертикальных зрачка белого цвета. Волчица заинтересованно виляла хвостом из стороны в сторону, в её власти было закончить этот эксперимент очередным выпадом, но по какой-то причине она сдерживалась. Я уже было подумал, что дело в её нейролатексной структуре, ведь по сути своей – она является смесью человека и зверя (будь это не так, то она бы не существовала в антропоморфном образе). Да, ей удалось отведать человеческой плоти и крови, и не один раз. Но даже так, я все равно не понимал, откуда возникло это любопытство в её глазах, это непонятное состояние… Человек же пошел дальше. Сделав еще два шага навстречу, он подошел к двухметровой волчице вплотную, от чего на его тело стал попадать опадавший с её латексного тела мех. Простояв так около минуты, он приподнял одну руку вверх, после чего ему захотелось прикоснуться к белой маске. Волчица же, прекрасно осознавая тот факт, что это её единственное уязвимое место, стала рычать и сделала шаг назад. В это время я занимался изучением реакции организма при взаимодействии с нейролатексным мехом. При попадании на кожу человека, ворсинки бы незамедлительно стали сливаться с доступными клетками дермы, оказывая на организм влияние трансфуррмации, однако в случае с репликантом все было иначе. Его тело, как того и требовала сыворотка, отвергало закон о латексном преображении и не стремилось менять клеточную структуру на латексный материал. Репликант вскоре также осознал, что допустил оплошность, попытавшись дотронуться к антропоморфной волчице. Однако, как и у неё, его страх сошел на нет и частично сменился любопытством. Они изучали друг друга на расстоянии, подобно животным. Латексная не переставала принюхиваться, но по какой-то причине враждебного для себя запаха ей обнаружить так и не удавалось. Даже глядя на белесые конечности человека, она не собиралась атаковать, будто намеренно игнорируя тот факт, что белый латекс является для неё враждебной средой (а именно за него она и могла принять его побледневшую кожу). Приоткрыв пасть от удивления, волчица сделала еще один шаг назад. Её обнаженные клыки блистали на свету, тем самым приманивая человека к себе. Уровень развития репликантов ограничивался уровнем рефлексов, с небольшой поправкой на то, что они были вполне себе быстро-обучаемыми биоединицами. И на данный момент человек проявлял нешуточный интерес к волчице, стараясь всеми способами с ней сблизиться. Та же, в свою очередь, постоянно делала шаг или два назад, будто не желая, чтобы человек прикасался к её телу. Мне стало казаться, что она не хочет, чтобы он обратился. Ей был неведом его запах, благодаря сыворотке. Ею руководило одно лишь животное любопытство, из-за которого латексная попросту растерялась. Это натолкнуло меня на мысль о том, что этим существам вполне себе может быть известна такая вещь как эмпатия. Но вдруг произошло то, чего я опасался больше всего. Как только юноша в очередной раз попытался дотронуться до костяной маски волчицы, сыворотка прекратила своё действие. Глаза латексной тут же заметались из стороны в сторону, а зрачки парня сузились до предела. Страх охватил их обоих, из-за чего репликант тут же стал пятиться назад, пока не оступился. Теперь волчица нависала над ним с хищным взглядом, пытаясь разобраться в случившемся. Меж тем, одурманивающий аромат охватил разум юноши, из-за чего тот начал вести себя крайне лояльно. От былого страха, как и подобает, не осталось ни следа. На смену ему пришла приевшаяся похоть, а сердце стало биться с перебоями. Он стал шаг за шагом сокращать дистанцию с волчицей, пока та все еще находилась в легком шоке. Проморгавшись, она уставилась на человека, что в этот самый момент хотел обнять её. Однако латексная отпрыгнула назад, ускользнув от его объятий. Это меня озадачило еще больше: теперь я совершенно точно стал понимать, что она не желала ему вреда. Она понимала, что даже одного прикосновения хватит, чтобы тот обратился. Человек же был движем животными инстинктами и мало отдавал себе отчет о происходящем. Его смерть в момент стала для меня недопустимой: мне было необходимо продолжить изучение этой аномалии. Пока девушка продолжала ускользать из человеческих объятий, я решил воспользоваться моментом и стал делать подробную запись, постоянно поглядывая на мониторы с данными от датчиков. Я то и дело фиксировал аномальную активность со стороны латексного существа – волчица вела себя почти так же как и… — Нет! — прокричал я во всё горло. Однако было уже поздно. Латексная больше не желала наблюдать за мучениями человека, у которого от афродизиака помутился рассудок. На её лице я видел самую настоящую жалость, которая в то же время отдавала человечностью. Выставив одну лапу вперед, девушка схватила человека латексными путами, после чего нехотя слилась с ним в протяжном и очень глубоком поцелуе. Репликант закрыл глаза от удовольствия. Волчица пыталась облегчить его страдания, пыталась перебить боль от разрыва внутренних органов посредством стимуляции эрогенных зон и мозга. Её взгляд был идентичен человеческому, она испытывала сожаление от того, что её тело постепенно пожирало голубоглазого юношу. Но вместе с тем и ей удавалось получать то самое удовольствие… пускай и нежеланное. Жизнь юноши стала увядать: его глаза наполнились черным латексом, а из носа потекла алая кровь. От бессилия, в порыве гнева, я что есть мочи ударил по стеклу, после чего опустился на колени и развернулся к стеклянной стене спиной. Всё, что я услышал после, так это хруст костей и разрыв тканей, за которыми последовало гортанное урчание и тишина. Второй эксперимент подошел к концу. И мне было необходимо выяснить, в какой момент всё пошло не так.