парная паническая атака.

Лина по хозяйски упала на кровать, именно на «моё» место-самая лучшая часть в изголовье кровати, угол около стенки и окна, совсем рядом с розетками. она начала глазами бегать по моей комнате, как в первый раз, когда тут оказалась. не сильно большая комната примерно 4 на 5 метра, напротив кровати небольшой стеллаж, на нем чудные скляночки, книги, гипсовый череп, некоторые украшения и красивый старенький ларец, ещё времен СССР. сам стеллаж сплошь уклеен и разрисован разными пестрыми рисунками и граффити, небольшие гвоздики держат подвески и дорогие мне фотографии, спизженный с общественного балкона плафон бережно хранил в себе мою коллекцию зажигалок, а в маленькой коробочке лежали мои заначки в виде сигарет и прочей пакости, а на полке ниже-створки, скрывающие самые разнообразные вещи, от бутылок алкоголя, до старенького проигрывателя виниловых пластинок, которые аккуратно друг за другом уложены на самой верхней полке, соседствуя с красками, альбомами и всеми рисовательными принадлежностями. между этим стеллажом и кроватью небольшое пространство, в котором осторожно ютилась черная матовая электро-гитара с двумя хаммбакерами и комбиком на котором была маленькая баночка из под томатной пасты, в которой лежали медиаторы. слева от всего этого дела была дверь, а ещё левее моя тележка из магаза и большой черный (в прошлом коричневый) шкаф, который мы вместе разукрашивали примерно 4 года назад, было весело, фотографии с того дня до сих пор висят на тисовых веревочках, на люстре в центре комнаты. рядом со шкафом маленьких рабочий столик, с старинным стулом на котором горой находились мои и не только вещи. над ними же полка с самодельной акустической системой, собранной из старых, но добротных колонок, которые любезно пожертвовал мне дядя Володя, хороший мужик из соседнего подъезда, я иногда оставался у него ночевать, когда мать выгоняла из дома. справа от стола вечно настежь открытое большое окно с белой деревянной рамой и глубоким подоконником, на котором можно было посидеть, чай попить и покурить даже вдвоём, да так, чтоб жопа не свисала на горячую батарею, именно для этих целей там лежали пара подушек и неприметный столик, сколоченный из каких-то деревяшек, которые я добыл в гараже. разумеется столик был сделан «по госту» собственными руками и покрашен в черный. на нем располагалась пепельница, две кружки, которые я никак не мог убрать, а на сам подоконник было постелено бабушкино покрывало. бабуля живет в другом городе, я редко к ней езжу, хотя она единственная, помимо Лины и Иды, моя семья. отвлекся. над кроватью была полка, раньше там были створки, но я их снял за ненадобностью. на полке стояли небольшие горшочки с растениями, некоторые красиво свисали с них, а другие чуть ли не упирались в потолок. стены были усеяны плакатами с любимыми группами типа металлики, раммштайн и прочих, раскрашены газовыми баллончиками в черный и другие темные тона, разрисованы всевозможными надписями и картинками. на них же были и украденные дорожные знаки, вышедшие из строя пластинки, моя использованная капельница из больницы, в которой я лежал в 12 лет и ещё куча всякой всячины. по периметру комнаты под потолком висела самодельная диодная лента, во времена, когда я её сделал, такие были только за границей или стояли, как почка. в целом по всей комнате были понатыканы небольшие источники, а люстру я не включал вовсе, только если нужно что-то найти в вечной темени моей комнаты. днем же комнату освещал только свет из окна, оставлявший в тени почти всю кровать и рабочий стол, хотя такое было даже вечером. я никогда не любил яркий свет, потому на пару с Линой мы сшили очень плотные занавески из больших лоскутов каких-то темных однотонных тканей, ну а все остальное прикрывал полупрозрачный тюль. пока Эвелин рассматривала мою комнату вальяжно развалившись на кровати, я рассматривал её, оперевшись на рабочий стол и скрестив руки на груди. в один момент я чуть-чуть наклонил голову, как собака или кошка, но взгляд не оторвал. жесткий свет аккуратно ложился на мое лицо, оставляя чёткие тени от волос и подсвечивая голубые глаза. наконец Лина обратила на меня внимание, чуть приподнялась на локтях и просто смотрела, а в глазах читался немой вопрос, дескать «че вылупился?». так мы и играли в гляделки на протяжении минут 2, может 3. в один момент, она начала меня пародировать, наклоняя голову и нервно покусывая нижнюю губы, как это обычно делаю я. на усталое лицо мгновенно полезла теплая улыбка, я даже начал тихонько смеяться, но похмелье дало о себе знать больно ударив в затылок. я машинально сморщился от боли, но пытался всячески это скрыть. я думаю, что это не осталось незамеченным, но кое-кто хотел, чтобы я думал иначе. -ты ж мой хороший, подь сюда.-наигранно мягко сказал этот кое-кто, а я боялся подойти, ведь тогда последствия вчерашней ночи быстро вскроются. а может быстрее них вскроюсь я. - давай давай, по голове поглажу -стянув брови ко лбу подгоняла меня Эвелин. а я уже начал умоляюще смотреть на неё, дескать «а может не надо?». ну конечно она все и так поняла, только дурак бы не понял, а она на него явно не тянула.- не подойдешь ты-подойду я и огребать придется стоя. -пригрозила мне она. терять нечего. я медленно оторвался от стола и пошел, вернее пополз на встречу смерти. дойдя до кровати я аккуратно подполз к Эвелин, я закрыл глаза и уже был готов отхватить за милую душу, но ничего не произошло. я робко приоткрыл глаза и увидел Лину, по прежнему лежащую на против меня. -раздевайся. -ладно, такого я не ожидал, но иного и быть не могло. -нет, ты меня трахнешь. -пытался отшутиться я. -я тебя и одетого трахнуть могу. показывай. -звучало, как приговор. дело было вечером(днем) делать было нечего. я завел руки за спину и потянул хлопковый лонгслив через голову. вот теперь, когда брони не было вовсе, я чувствовал себя беззащитным под обстрелом острого взгляда, гуляющего по всем увечьям на теле. я не рискнул смотреть ей в глаза, боялся увидеть в них боль или ещё хуже-отвращение. -я не стану ругаться, если ты сам скажешь откуда это. -минута молчания. я не знал, на что списать это. что угодно, кроме алкоголя, но ничего не лезло в голову. -ну? -время вышло, в сознании перекати поле, а в горле ком. -пил. -я говорил, что чувствовал себя беззащитным? так вот в этот момент, скрючившись с три погибели, я ощущал себя ничтожным. -пил или бухал? -уточняющий вопрос. -я был в щепки. -наконец, все карты раскрыты, но несмотря на обещание не ругаться, я как маленький нашкодивший ребенок, боялся выхватить по щам. но вместо этого меня притянули к себе и уложили голову куда-то выше груди. рука невесомо касалась черных волос и я окончательно обмяк в родных объятиях. мягкие теплые руки бродили по моим плечам, усыпанным мириадами еле видных веснушек, по чудовищно чувствительной длинной шее, аккуратно обводили глубокие порезы, синяки и нежно, чуть касаясь покрывали местами ободранную кожу. я содрогнулся, от дувшего в спину холодного ветра и попадающих в комнату снежинок. я заерзал за месте, пытаясь согреться и улечься поудобней. по телу пошли мурашки. длинные пальцы осторожно проходились по выпирающему из под тонкой, бледной кожи, позвоночнику. -спать хочу. -прохрипел я, лег на бок и, нащупав рукой край одеяла, чувствовал себя в полной безопасности.