Мэри Сью? Нет, спасибо!

Вас когда-нибудь прикладывали головой об стену, причём хорошенько так? Я как-то раз не вписалась в поворот в школе и приложилась так, что заработала сотрясение мозга. До сих пор помню, как перед глазами промелькали разноцветные вспышки, как в мультике про Тома и Джерри (кто хорошенько ударялся головой или хотя бы подбородком – поймёт). И вот прямо сейчас, сидя на деревянном полу в окружении разбитых ваз, стёкол, поломанной мебели и разбросанных цветов, я с уверенностью без медицинского образования заявляю – у меня сотрясение. Мне бы сейчас сидеть да осознавать факт своего перерождения, раскладывать информацию по полочкам в мозгу, пытаться систематизировать знания, чтобы ничего не забыть из прочитанного, или чем там попаданцы в таких случаях занимаются, а то вдруг озарение временное, и всё вскоре забудется. Вот только единственное о чём получается думать, так о том, что шевелиться нельзя! В голове звенит так, как будто бы кто-то не переставая свистит в собачий свисток, только очень громкий. Голова просто дичайше болит. Перед глазами все слегка расплывается, фокус ни в какую не хочет возвращаться. И самое противное, стоит мне сейчас хоть немного пошевелиться и весь мой завтрак окажется на моих коленях. А ещё я точно знаю, что сейчас в доме никого нет. Я – семилетний ребёнок, понятия не имеющий какими зельями лечить такое состояние или где в доме они хранятся. Само собой, никаких привычных мне таблеток тут нет. Добавляем к этому прилично оцарапанное осколками детское тельце и получаем картину Репина «Приплыли». А изюминкой на торте можно добавить что-то тёплое, стекающее у меня со лба на лицо. И я почему-то на 100% уверенна, что это не вода из разбитых ваз. Так и сижу. Минут 20, наверное, точно просидела не шевелясь. Рискнула немного оглядеться, и вот мой завтрак встретился с гостеприимным полом. Но после этого как-то сразу же стало легче. Даже нашлись силы подняться. «М-да, разгром жуткий. Отец будет в шоке». Кое-как перебирая ногами стала отступать спиной назад из комнаты и тут же, запнувшись, навернулась на пол. Хоть приземлилась на пятую точку, а не на многострадальческую голову, но даже от такого падения в глазах на мгновение потемнело. «Ну здравствуй, деревянная балка – голову проламывающая, воспоминания возвращающая. А при неудаче и в повторное перерождения отправляющая». Заново собравшись с силами, поднялась и доковыляла аж до первого этажа. Прошу заметить, что после такого удара по голове, лестница стала весьма сложным препятствием. Силы хватило добраться до кресла у камина, упасть в него, закрыть глаза и на этом наши полномочия всё. … Разбудила меня старая добрая (чтоб она в аду горела) кукушка в часах, оповещая, что пора обедать. К своему несчастью лучше я себя не чувствую, хотя проспала в беспокойном и весьма болезненном сне не менее пяти часов. Кровь, стекающая с затылка, уже остановилась (кажется) и запеклась корочкой на лице, неприятно стягивая кожу. Но это было меньшее из зол. Я ужасно замёрзла, несмотря на то, что на улице был конец июня, руки и ноги плохо слушались, а думать становилось всё труднее. К любящей пророчить трагедии Трелони за предсказанием ходить не нужно, чтобы понять, что дела мои плохи. А самое мерзкое во всей той каше из двух жизней в голове удалось выловить важный кусочек знания: отца сегодня не будет дома, а если очень не повезёт, то и завтра тоже. Время стремительно уходило, и сомнений в возможности в скором времени отправиться на повторное перерождение не было. Собрав остатки своих детских сил, я направилась к камину. В голове нашлось воспоминание, что недалеко от дома расположена маггловская деревенька, где в теории я могла бы получить помощь. В теории. На практике же это самое «недалеко» – часа полтора непрерывной быстрой ходьбы по бездорожью. Единственный способ получить сейчас помощь – переместиться к кому-нибудь через камин. Уже зачерпнув летучий порох из сосуда рядом с камином я осознала две вещи. Во-первых, мне ни разу не доводилось перемещаться по каминной сети, и не уверена в правильности её использования. Во-вторых, нынешняя я не знает ни одного адреса для перемещения, а прошлая я (если так можно сказать) отказывается выдавать какие-либо внятные названия. Хотя скорее не отказывается, а не может вытащить нужные знания. - Ну же, – даже такой хриплый детский шёпот ужасно резанул по ушам. «Больница? Больничный дом? Нет, не так. Госпиталь… госпиталь что-то там… или нет. Вроде всё же больница кого-то… или чего-то… Боже, как же, как?» Голова уже начала отключаться, оставаться в сознании становилось практически нереально. Нужно было название. Короткое. Любое. Абсолютно любое. Что угодно. Быстро! - Нора! – порох летит в камин, а моё теряющее равновесие и сознание тело летит следом. Последнее, что удаётся уловить угасающему слуху, это чей-то испуганный вскрик.

***

Дальнейшая неделя смазалась в один сплошной непрекращающийся день: беспокойные пробуждения, больничная палата, зелья, сон и по новой. Мне всё же повезло, и вывалилась я из камина известного рыжего семейства Уизли. Всё же мозг выдал мне хоть какой-то адрес. В тот момент в гостиной был кто-то из детей, мне толком этот момент так и не объяснили, поэтому кто именно не знаю. А вот то, что в доме в принципе никого не должно было быть, мне уже сообщили. Стоило немного прийти в себя, одна сплетница-медсестра объяснила мне, что тушку мою принесла в больницу встревоженная мать рыжего семейства, а её в свою очередь позвал как раз тот ребёнок, что был дома. На деле же, все Уизли были в гостях у соседей (может у Лавгуд, а может у Диггори), и, как я поняла, возвращаться до вечера не планировали. Уж не знаю, почему кто-то из детей остался дома, может был наказан, но это реально спасло мне жизнь. Как объяснила мне всё та же болтушка-медсестра, меня практически с того света вытащили в последний момент: тяжёлое сотрясение, большая кровопотеря, своевременно не оказанная помощь и всё это на фоне сильнейшего стресса, а возможно и депрессии, чуть не отправили меня в новое перерождение. Откуда депрессия в семилетнем возрасте? О, тут всё просто. Отсутствие должного внимания и ухода со стороны отца плюс лютое одиночество равно моё детство из прошлой жизни, только вместо равнодушной матери равнодушный отец. Да, даже в этой жизни всё как-то слишком похоже на моё детство в России: пофигист-родитель одна штука – чек, отсутствие другой родни – чек, никаких друзей – чек. Хотя в прошлой жизни вопрос с друзьями решился во времена старшей школы, меня вполне устраивало наличие только нескольких приятелей, но до этого я всегда пыталась угодить любому знакомому, чтобы быть хорошим ребёнком, чтобы нравится окружающим. Но, как говорится, всем мил не будешь, не сто долларов. И стоило принять эту истину, как жить резко стало легче. Сейчас же, в этой новой жизни, я оказалась брошенным и ненужным ребёнком, который изо всех сил старался привлечь внимание отца. Мелкая, рыжая и голубоглазая девчушка семи лет, которая ещё не прошла все стадии отрицания и принятия дерьмовости своего единственного родителя. Кстати, именно семилетие и стало причиной магического выброса. Я так долго нормально не общалась с отцом, что ждала тот единственный день, когда он не занят своей обожаемой работой, и уделяет мне хоть чуточку своего драгоценного времени. И вот, на календаре тридцатое июня 1987 год, последний день первого месяца лета и день моего Рождения. Думаю, нет смысла описывать детский восторг от долгожданного праздника, а если учесть, что последние пару месяцев я пребывала в состоянии детской депрессии, то положительные эмоции просто зашкаливали. И вот, проснувшись утром, и не найдя отца, появились первые признаки паники, но ещё не критичной, ведь был шанс, что тот просто покупает подарок, как всегда в последний момент. Я, как послушный ребёнок, умылась, переоделась и даже съела свою кашу на завтрак без возражений, поднялась в свою комнату, и тут-то была замечена она. Записка на прикроватной тумбочке. И опять, восторг, счастье, ведь это наверняка поздравительная записка от папы. Ага, счаз! На потрёпанном клочке бумаги говорилось, что отец уехал за каким-то новым сортом цветов, вернётся завтра или послезавтра, как получится. Еда на кухне. Всё. Ни намёка на поздравление. Он забыл. Забыл про день Рождения своего ребёнка. И даже напомнить ему до этого было попросту невозможно. Он всё время проводил со своими цветами. Вот тут-то эмоциональные качели и сделали «солнышко» да такое, что разнесли комнату во всех направлениях, что даже та самая деревянная балка с потолка не выдержала. - Пидарасио-гондонио, а не отец, - голосок тихий, детский, вроде бы мой, но по ушам режет. Всё же ожидала услышит более низкий и взрослый голос. А в подтверждение моего же высказывания хочу заметить, что папА, как любит говорить Драко Малфой, меня всё ещё не посетил. - Уже проснулась, Агата? – а вот и болтушка-медсестра. - Да, доброе утро, мэм, - немного непривычно использовать такое обращение, но тут так принято. - Ох, до чего же ты самостоятельная девочка. Последние дни как не приду, а ты уже на ногах, - медсестра, чьё имя я так и не узнала, покачала головой, - но так даже лучше. У тебя посетитель. Я перевела взгляд за её спину, ожидая увидеть горе-отца, вот только не припомню я у папы пышной копны рыжих волос. - Привет, Агата! Меня зовут Молли Уизли, - она подошла ближе к моей кровати, а из корзинки в её руках стал исходить умопомрачительный запах, - ты может ещё не знаешь, но это я принесла тебя в больницу. Поскольку медсестра буквально сразу же ушла, я и Молли остались одни в палате. - Здравствуйте, миссис Уизли! Мне уже немного рассказали о случившемся, но не всё, - не стала я закладывать медсестру, - огромное Вам спасибо, что помогли мне! - Ой, да не стоит! – она активно замахала свободной рукой, а затем присела на свободный стул, который пододвинула ближе к кровати, - я на самом деле так испугалась. Утро и так в тот день выдалось нервным, а потом ещё и Артура вызвали на работу в первый же день отпуска. Артур – это мой муж. Так вот, потом Фред и Джордж откуда-то притащили росток бубонтюбера. Это мои дети. Пока я их… Вот ошиблась я, назвав болтушкой медсестру. Следующие минут десять Молли вещала без остановки, активно жестикулируя. При этом она так и не подошла к главной части рассказа – нашему первому знакомству, если можно так сказать. Если же обобщить всё ею сказанное, то день у неё был тяжёлым, дети – непослушными, Министерство – обнаглевшее и полномочия превышающее, и вообще Волан-де-Морта на них нет. Ну, последнее это я уже от себя. В тот момент, когда Молли восторгалась, какие у миссис Лавгуд дома необычные цветочные композиции из каких-то неведанных мне растений, я кое-как смогла вклиниться в этот бесконечный монолог. - Миссис Уизли, а как меня нашли? Вы же сказали, что ушли из дома всей семьёй. - Дома тебя нашёл Рон. Мой младший сын. Он почему-то вернулся один без разрешения. И я бы его за это даже отругала в обычные дни, но он тоже очень испугался, когда ты выпала из нашего камина вся в крови. Ох! У самой каждый раз сердце сжимается как вспоминаю эту картину. Так вот, Рон очень быстро прибежал за мной и в панике стал просить вернуться домой. Я поняла, что случилось что-то плохое, но из-за того, что Рон не мог нормально связать слова, масштаб трагедии я осознала, только увидев тебя. Мне на секунду показалось, что это моя Джинни там лежит. Джинни – моя дочь. Ох, я, наверное, со времен рождения Билла, моего первого сына, так не волновалась. - Ещё раз спасибо, миссис Уизли! У вас такая большая семья, что я даже всех не запомнила, - постаралась прервать новый зарождающийся монолог, хотя не уверена, что выбрала удачную тему. - О, дорогая, у меня и правда большая семья – шесть сыновей и дочка. Старший закончил в этом году пятый курс Хогвартса, а самой младшей, Джинни, в августе исполнится шесть. И… ох, точно! Чего это я всё говорю да говорю. Вот, - Молли поставила на прикроватную тумбочку корзинку и достала что-то, завёрнутое в бумагу, - я приготовила для тебя пирог с патокой. Уверенна, что тебе не дают здесь достаточно сладкого, а ведь оно полезно для детей. Поэтому съешь его побыстрее, пока никто про него не прознал. Молли заговорчески подмигнула и протянула чудесно пахнущий пирог мне в руки. «Пока никто не прознал? Серьёзно? Да запах, наверное, чувствуется даже на улице. Уверенна, если бы мне было нельзя его есть, я бы про его существование даже не узнала». Я развернула бумагу и стала рассматривать этот шедевр кондитерского искусства. Внешне пирог был максимально простым, без всяких сложных узоров, но, учитывая его дивный аромат, думаю, вкус будет чудесным. - Что-то не так, дорогая? – Молли заметила, как внимательно я разглядываю её творение, и пришла к каким-то своим выводам, - ты не любишь патоку? - Нет. В смысле да! То есть я никогда не пробовала такой пирог, вот и… Уж не знаю, что такого Молли услышала в моих словах, но выражение её лица как-то резко изменилось на какое-то печально-сочувствующее. Она немного помолчала, а потом спросила: - Агата, я всё хотела узнать, почему ты переместилась именно к нам, а не в больницу? Я ведь только здесь, в госпитале, узнала твоё имя. Сначала решила, что ты ребёнок кого-то из коллег мужа, но и он не знаком ни с кем с фамилией Бакли. Вот мне и интересно, почему… Она не закончила свой вопрос, но я и так её поняла. Вот просто представьте, к вам в разгар дня заявляется чужой, ещё не доросший до школы, ребёнок, весь в крови. И вроде бы очевидно, что малыш пришёл за помощью, вот только в больнице ты узнаёшь, что дом его как раз находится по соседству с этой самой больницей, а ребёнок почему-то пришёл именно к тебе, да и ещё откуда-то узнал пароль от входного замка. Мой дом, конечно, не находится по соседству с Мунго, но логично было бы переместиться сразу в госпиталь, а не к чужим людям. Но название больницы ни в какую не хотело всплывать в моей голове, а прыгать в камин, использую в качестве адреса слово «Больница», и смотреть что из этого выйдет, мне даже в невменяемом состоянии не хотелось. - Если честно, я не знаю, почему оказалась именно у вас дома, - я пожала плечами и поставила пирог на тумбу рядом с корзинкой. - Как не знаешь? Хочешь сказать, тебя кто-то отправил к нам насильно? – Молли нахмурилась и практически шёпотом добавила, - тогда все те раны… О-о-о, женщина, я уже примерно догадываюсь куда пошли ваши мысли, начиная с варианта о жестоком обращении с детьми, заканчивая совращением и педофилией. Э нет, давайте мы не будем плодить ложные слухи, как «Пророк» в 95-ом году. Сделав вид, что не услышала последней фразы, я решила изображать того, кем я сейчас и являюсь – семилетнего ребёнка, незнакомого с миром. - Я очень сильно расстроилась, и всё вокруг резко разлетелось, и поломалось, и полетело в разные стороны и опять поломалось. А потом длинная деревяшка, которая была сверху на потолке, упала мне на голову. Было очень больно, и я стала ждать, когда перестанет болеть, - надеюсь у меня получается изображать кривой говор ребёнка, который ещё не умеет чётко формировать свои мысли, - но болеть не переставало, а папа ушёл на работу. Я хотела отправиться пойти в деревню к обычным людям, но они далеко живут. И я решила сделать, как папа: он кидал песок в камин, что-то говорил и исчезал. Я думала, что если сделаю также, то окажусь у папы на работе… а оказалась у вас дома. Простите! - пожалуй лучшим ответом будет полуправда с примесью детских эмоций. Всё туманно и расплывчато, как предсказания Трелони. - Ох, вот оно что! Это был всего лишь магический выброс, - у Молли, кажется даже от сердца отлегло, учитывая её предыдущее предположение, но она тут же снова нахмурилась, - но всё могло закончится очень плохо. Редко, когда детские выбросы приводят к таким опасным последствиям, так ты ещё могла попасть не к нам, а к очень плохим людям. Постарайся больше не перемещаться камином, если не знаешь точного адреса. Чтобы попасть в больницу нужно чётко и громко сказать: «Больница святого Мунго», и лишь затем бросать летучий порох. Адрес моего дома, кстати, «Нора». Запомни на всякий случай, а когда будешь дома, узнай свой адрес. - «Нора», я запомню! – вот уж теперь точно не забуду, как ни как случись что, нужно знать куда бежать за помощью. - Вот и славно, - Молли ярко улыбнулась и встала со стула, - я очень надеюсь, что ты попробуешь пирог, и при следующей встрече скажешь, как он тебе. - Конечно! – я тоже встала, - я бы и сейчас попробовала, но скоро завтрак, а я после сладкого всегда не хочу кашу. Поэтому я съем пирог после каши. А вот это не ложь. В больнице сладкое мне практически не давали, но пару раз меня угощали конфетами, а на обед подают тыквенный сок. Я абсолютно уверена, что вряд ли бы он мне понравился в прошлой жизни, зато в этой такой напиток пришёлся мне по вкусу. Плюс теперь даже небольшое количество сладкого отбивает желание есть что-либо, кроме этого самого сладкого. Вот оно, детское тело. - Эх, вот бы и мои мальчики были такими же разумными. А то всё сладкое в доме повытаскивали, безобразники! – хоть Молли и жаловалась на поведение детей, в голосе не было даже намёка на упрёк, - мне уже пора идти, я и так сильно задержала тебя своими разговорами. Поправляйся скорее и постарайся больше так сильно не расстраиваться, чтобы не случилась ещё одна трагедия. - Я постараюсь, миссис Уизли, до свидания! - Ещё увидимся, Агата, - Молли забрала корзинку и покинула палату. Не прошло и пяти минут, как медсестра принесла мой завтрак. «Каша, чтоб её!» Мой взгляд то и дело переходил на пирог с патокой. Пожалуй, чем быстрее я расправлюсь с этой кашей, тем быстрее смогу попробовать шедевр Молли. Справедливости ради скажу, что, несмотря на все упрёки в адрес больничной еды, в прошлой жизни я бы съела такую кашу быстрее, чем мне успели бы её наложить. Всё же детские вкусовые рецепторы – это что-то с чем-то. Расправившись с кашей, я приступила к божественно пахнувшему пирогу. Медсестра даже отрезала мне от него кусочек и положила на блюдце. Ну-с, приступим к дегустации! … «О! Мой! Бог!» Я не знаю, существуют ли в этом мире боги, но Молли точно благословил Бог Кулинарии и Кондитерского дела. Иначе я не знаю, как у неё получился этот шедевр. Пирог очень сладкий, но не до отвращения, отдающий нотками карамели; корж сыпучий, но очень нежный; кусочки реально тают во рту, а уж этот аромат, будто бы его только что достали из духовки. Даже если я оказалась в той версии мира, где всё семейство Уизли не гнушатся манипулировать людьми с помощью зелий, и сейчас я вкушаю один из вариантов какого-нибудь зелья доверия, то могу сказать только одно: - Дайте десять!