Жаркое лето на Хоккайдо

      — Диалектические особенности разных областей острова Хоккайдо до сих пор остаются малоописанными, поэтому-то Вы и нужны мне, Джин. Я безумно рад тому, что оказался здесь, и благодарен Вам за то, что Вы приняли меня под свою крышу — и под своё крыло…       Он стоял у книжного шкафа в кабинете отца Юджи, пока сам Юджи сидел в кожаном кресле, поджав колени и пытаясь делать вид, что читает “Исповедь маски”. Однако с того момента, как он взял в руки книгу, только бы не смотреть на Сатору, он не прочитал ни предложения, а всё слушал и слушал, о чём говорили отец и гость. Он подсознательно искал в речи Сатору намёки на то, что мужчина прекрасно знает, что Юджи здесь не ради чтения, однако таковых не было. И он стал прислушиваться к голосу гостя, чтобы научиться улавливать оттенки его настроений. Для чего — неизвестно, но он хотел знать о Сатору так много, как только возможно.       — Не знаю, читали ли Вы, у меня недавно вышла статья в вестнике Киотского университета, — продолжал Сатору. — Об особенностях социолектов пригородов Киото, и — Юджи, подай-ка мне этимологический словарь — она была широко обсуждена на международной конференции. Я не хвастаюсь. Ну, может, немножко. Юджи, этимологический словарь…       Юджи вздрогнул, как будто проснувшись с похмелья в незнакомой квартире в одной постели с каким-то парнем. У него такого опыта не было, зато у подруг Нобары было предостаточно историй, чтобы навсегда отвадить парня от пьянок.       — А? — спросил он, подняв голову и встретившись взглядом с Сатору. В помещении он, к сожалению, не носил свои тёмные очки.       — Этимологический словарь. Который с происхождениями слов, знаешь?       — Да, — смущённо ответил Юджи, засуетившись. Он встал ногами на кресло и потянулся за словарём, который находился прямо у него над головой. — Конечно, знаю! — добавил он.       — Второй том, — произнёс Сатору мягко.       — Вот, — Юджи осторожно поддел книгу пальцами и вытянул её, не уронив стопки, лежавшей на словарях сверху. — Держи.       Он понял, что совершил ужасную ошибку, только когда их пальцы соприкоснулись, и всё тело вдруг начало усиленно потеть. Сердце стучало в висках, а ноги стали как будто тяжёлыми, и он шлёпнулся в кресло, стараясь выглядеть беззаботно, пока внутри него всё кричало: “Сатору! Сатору! Сатору!”, а место на руке, которого коснулись его пальцы, ощущалось как нечто чужеродное. О, он не был влюблён. Просто этот гадкий Сатору был слишком интересным, а Юджи давно не знакомился с интересными людьми. На его орбите постоянно вертелись Нобара и — до недавнего времени — Мегуми, которые были, безусловно, прекрасными собеседниками, но они были привычны его сознанию и не создавали такого переполоха, как внезапно появившийся Сатору. Он был новой эрой. Юджи даже чувствовал, как понемногу переосмысливает свои жизненные ценности под влиянием просто нахождения рядом с гостем. Хотя на самом деле он ничего не знал о ценностях самого Сатору.       — Вот здесь, — мужчина приобнял его отца за плечо, указывая на определённое место в словаре. — Получается, основу слова составляют два слога, которые присутствуют также в аналоге этого слова в говорах Хоккайдо. То есть, начальное слово было едино для всех разрозненных племён Японии, после чего произошло разделение на диалекты, в результате которого сейчас мы имеем несколько слов, разных для разных местностей.       Юджи никогда не был увлечён работой отца так, как сейчас. Когда о нюансах языка рассуждал Сатору, это казалось чем-то удивительно понятным и одновременно загадочным, каким никогда не было на словах отца. Он начал вслушиваться внимательнее, ему даже казалось, что в его собственном сознании рождаются новые мысли о предмете научных изысканий Сатору. Правда, сказать он ничего не мог, и просто отложил книгу, чтобы на этот раз слушать открыто, не скрываясь за страницами текста.       Они говорили долго, увлечённо, и совсем не замечали наблюдающего за ними Юджи. И он был рад этому. Ему не хотелось хоть чем-то прерывать рассуждений Сатору, не хотелось сбивать с мысли отца.       — Каори, дорогая, как там наш лосось в сливочном соусе? — спросил отец, когда мама пришла проверить, как у них дела. Она всегда делала так: заходила, когда Юджи или Джин были заняты своими делами, недолго смотрела на них, а потом уходила. Правда, когда Юджи исполнилось тринадцать, она стала стучать прежде, чем войти.       — Уже на подходе, — ответила мама, улыбаясь. Она оглядела комнату, кивнула Сатору, как бы удостоверившись в том, что ему здесь комфортно, и уже собиралась выйти, когда заметила в углу, в кресле, сына. — Тебя искала Нобара.       Юджи неловко пожал плечами. Он вышел вслед за мамой, не глядя на мужчин, оставшихся в комнате.       — Давно Нобара заходила? — спросил он, направляясь к двери на улицу.       — Да пару минут назад. Может, ещё не далеко ушла, ты выгляни.       Он увидел подругу идущей по просёлочной дороге вниз, и догнал её на повороте к её дому.       — Ты чего заходила? Привет, — он приобнял Нобару за плечи, притягивая к себе.       — Утречка. Мегуми прислал письмо.       Выражение лица Юджи резко изменилось. Воспоминания о Мегуми, существование Мегуми как такового приносило ему одновременно самые нежные и самые сковывающе-гнетущие чувства. Это был Мегуми, Гуми, которого Юджи так сильно любил все эти годы и немного продолжал безнадёжно любить по сей день. Это был Мегуми с взъерошенными волосами, Мегуми в идеально выглаженной футболке, которая мялась, когда они лежали на животах рядом друг с другом и подолгу разговаривали обо всём на свете. Мегуми с прелестной улыбкой, от которой в животе просыпались так называемые бабочки — хотя ощущение это было больше похоже на лаву, которая стекала из желудка в штаны. Мегуми с его вечными планами на будущее, такими привлекательными и одновременно немного пугающими, потому что сам Юджи совсем не представлял себе своего пути. Это был Мегуми — его Мегуми, его друг и возлюбленный, его драгоценная родственная душа.       Но… это был Мегуми, который влюблялся в парней старше на год-два, который любил рассуждать о том, какой будет жизнь на Хонсю, Мегуми, который уходил домой, когда ему надоедали долгие разговоры и он хотел побыть в одиночестве. Мегуми, который, должно быть, знал о чувствах Юджи, но решил не обсуждать это, потому что у них была прекрасная дружба. Мегуми, у которого всё получилось. Мегуми-идеал, Мегуми-верх-мечтаний, Мегуми-наставник, а не Мегуми-друг. Мегуми был недостижим, и оттого неуловимо далёк от мира, в котором жили Нобара и Юджи.       И его письма были одновременно удивительно интересными и странно-давящими. Юджи не любил, когда ему напоминали о будущем. Мегуми весь был совершившимся будущим, таким живым и пульсирующим, что хотелось свернуться комочком и закрыть ладонями уши.       Они сели на садовые качели у дома Нобары. Она достала письмо из кармана, нераспечатанное, но сложенное пополам. Рывок — конверт открылся, и то, чего боялся и жаждал Юджи, оказалось в руках у подруги, такое материальное и ощутимое, что казалось от этого преувеличенно реальным, каким иногда пытается казаться сон.       — Читаю, — предупредила Нобара.       Мегуми писал о том, что в Токио они с родителями завели кота мейн-куна, что он оказался настоящим демоном и по ночам буквально снимает с вешалок всю верхнюю одежду, что он не ест, если на него никто не смотрит и будит маму в четыре утра, чтобы попросить креветок. Писал, что он поступил в колледж искусств, что его новые друзья Инумаки и Маки очень интересные и подходят ему по складу характеров, что учёба начнётся в сентябре, а пока он отдыхает, исследуя мир многочисленных станций токийского метро. Он познакомился с преподавателем, которого звали Нанами, и они вместе сходили выпить кофе. Мегуми писал, что помнит, какие напитки нравятся Нобаре и Юджи, помнит, какие сладости они берут в том маленьком магазинчике в Томакомай, помнит, что Юджи иногда оставляет кислые мармеладки на несколько дней, а не съедает всё сразу, а Нобара не любит сильногазированные напитки, поэтому берёт холодный чай. И писал, что скучает. Не по Хоккайдо — нет, уехать отсюда всегда было его мечтой — а по ним двоим, которые были его единственными друзьями, которые были частью его самоосознания, которые “останутся в его сердце, как бы далеко он ни был”.       Юджи почувствовал, как защипало глаза. Подло, о, как это было подло с его стороны — писать такое, когда он оставил их и уехал! Он хотел злиться на Мегуми, хотел даже возненавидеть его за то, что он больше не был рядом. Но… но ненавидеть Мегуми было попросту противно его природе. Сердце не обмануть — хотя раньше Юджи пытался. И его сердце было глубоко преданно Мегуми, даже если часть этого самого сердца сейчас думала о том, что Сатору никогда бы так не поступил со своими друзьями. Он совсем не знал Сатору. Не знал, но оттого только сильнее уверялся, что очень хорошо его понимает, как бывает обычно, когда ты плохо знаком с человеком, но как будто знаешь его уже сотню лет.       — Ты в порядке? — спросила Нобара.       О, она всегда умела понимать оттенки его эмоций.       — Нет, — ответил Юджи. И, как придурок, начал плакать от чувства внутренней неполноценности, которая приходила вместе с знанием о том, что у Мегуми всё хорошо. Он умел радоваться за друзей, и радовался искренне, только вот к мыслям об их успехах всегда примешивалась мысль о собственной нереализованности.       — Из-за Мегуми, да? — спросила подруга, обнимая его за плечи и прижимая к себе. — Ты всё ещё думаешь о нём?       Юджи всхлипнул и спрятал лицо у неё на груди.       — Да, — тихо ответил он, как будто боялся, что сам услышит собственные слова. — Да, из-за него. Потому что он оставил нас. Потому что у него всё сложилось самым лучшим образом, а мы остались без него, без огромной части нашей жизни…       — Я понимаю, Юджи, — прошептала девушка, гладя его по голове. — Понимаю. Ты ведь лю… он тебе так нравился…       Юджи почувствовал, как краска приливает к лицу от мысли о том, какие чувства он питал к Мегуми. Это было так сложно. Так сложно расстаться с ними, когда ты делил жизнь с этими чувствами больше пяти лет.       — Я… я думаю, мне нужно забыть его. В смысле, то, что я питал к нему, — произнёс Юджи. В этот момент он был решителен, как никогда. Даже подумал, что, если не получится, он специально заведёт отношения (хотя он и сам знал, что не мог бы встречаться с тем, кто ему не нравится).       — Я поддержу тебя, — произнесла Нобара после недолгого молчания. Юджи был благодарен ей за то, что она подумала над ответом. Это как будто давало ему гарантию, что подруга никогда не оставит его одного.       В голове у него вдруг появился Сатору — чёткий образ, который как будто сопровождал его с того самого момента, как он вышел из дома и не видел носителя этого образа.       — Знаешь, я хотел сказать тебе, — начал он, поднимая голову и глядя девушке в глаза.       — Да? — Нобара мягко улыбнулась и стёрла с его щеки слезинку.       — Мне… интересен Сатору.       Она сжала его руку в своих ладонях.       — Интересен?       Юджи чувствовал, что должен хорошенько подбирать слова. Сатору был “интересен” ему всего лишь второй день, и это было похоже на мимолётную полувлюблённость в мимо проходящего парня, которого ты совсем не знаешь, но думаешь, что он, должно быть, очень хороший. И всё же одна мысль о Сатору давала Юджи какую-то странную необоснованную уверенность в том, что всё будет в порядке. С ним или без него — будет в порядке. Как будто он, такой хаотичный и малопонятный, неизученный, был одновременно тихой гаванью, куда кораблик Юджи мог приткнуться носом и заснуть, чувствуя себя в безопасности.       — Ну… как личность. И… просто интересен.       — За пару дней? — спросила Нобара, приподнимая бровь. И всё же даже в этом жесте была поддержка, как будто она приняла бы любое решение Юджи, потому что видела в нём разумного человека.       — Я не собираюсь пытаться… делать с ним что-то такое… ну, ты понимаешь, — смущённо произнёс Юджи. — Но я хочу узнать его лучше. Знаешь, когда он разговаривает с папой, я чувствую, что он говорит и со мной тоже…       Нобара прервала его, коснувшись ладонью его щеки.       — Пообещай мне, что расскажешь, если это будет развиваться. В каком угодно направлении.       — Конечно, — немного удивлённо согласился парень. Просто… с Мегуми всё было не так. С Мегуми он оставался наедине со своими чувствами, и Нобара лишь ждала, пока он решится рассказать ей о своих переживаниях. А с Сатору вдруг она захотела знать все подробности.       Сатору ведь не был опасен для него?       — Сколько ему лет? — спросила Нобара.       Юджи не знал. Сатору выглядел на что-то между двадцатью пятью и тридцатью, и парень дал бы ему скорее меньше, чем больше, то есть, где-то двадцать шесть, но точно никто не знал. Это не тот вопрос, который задаёшь человеку, с которым вас почти ничего не связывает. Можно было попытать удачи у мамы и папы, но они будут задавать вопросы, ответов на которые Юджи дать им просто не мог.       — Думаю, лет двадцать пять-тридцать, — задумчиво ответил Юджи. — Не знаю.       — И ты собираешься продолжать питать в себе некие чувства к нему, даже не зная его возраста? — Нобара всё ещё держала его за руку. В этот момент она погладила тыльную сторону пальцами, нежно и осторожно. — Ты уверен, что он не сделает тебе больно? Что ты сам не сделаешь себе больно?       И Юджи, сам не зная, чему, улыбнулся. Одна мысль о том, что Сатору сделает ему больно, казалась такой глупой, такой далёкой и нереальной. Ему хотелось защищать честь Сатору, хотелось сказать, что мужчина никогда не навредит ему, и это было странно-смущающе. Ему казалось, что полувлюблённость в этого малознакомого человека — самое правильное и приятное, что случалось в его жизни за последние пару месяцев.       — Нет. Нобарочка, я думаю, всё будет хорошо, — ответил он, вытирая глаза. Теперь плакать больше не хотелось. Теперь будущее было странно-ощутимо и совсем не страшно, а прошлое — далеко и не болезненно. Мегуми больше не был тем, кто бросил их на Хоккайдо, теперь Мегуми был приятным воспоминанием.       И, хотя Юджи понимал, что отказаться от чувств к нему не так уж и просто, теперь это казалось ему хотя бы возможным. Возможным в первую очередь потому, что рядом был другой человек, и впервые за несколько лет этот другой человек заинтересовал его.       — Юджи, ты немного наивен, — ответила подруга, поднимаясь с садовых качелей. — Но я буду приглядывать за вами, так что всё и правда будет в порядке.       — Приглядывать? — спросил парень, улыбаясь.       — Съездим завтра все вместе в город? Покажем ему окрестности, а ещё, мне кажется, ему следует завести счёт в местном банке, раз уж он здесь надолго.       — Приглядывать, — не отступал Юджи. А Нобара всё не поясняла это своё высказывание.       — Заодно купим сладостей в Томакомай.       — Я всегда только за, — ответил парень.       — Мама просила меня прополоть грядки, — вздохнула Нобара. — Так что мне следует этим заняться. А ты… можешь пока разузнать побольше об этом своём Сатору.       Юджи почувствовал, как внутри поднимается странный эйфорический ураган. Захотелось бежать, бежать куда угодно, и заобнимать всех на своём пути, а может, ударить — он пока не понимал.       Но, выбежав со двора Нобары и несясь вверх по дороге к своему дому, увидев Сатору, он чуть было не набросился на мужчину, до дрожи довольный чем-то скорее внутри себя, чем вовне.       — Ну чего ты? Что случилось? — улыбнулся ему гость. Юджи остановился и подпрыгнул на месте.       — Да просто! Почему-то так хорошо! — ответил он, хватая руку Сатору и пожимая её.       — Позволишь найти применение твоей энергии? — спросил Сатору, взъерошивая ему волосы.       — Да!!! — Юджи почти взвизгнул от радости. Он, он найдёт применение его энергии, он, о котором у Юджи только что был личный разговор с Нобарой. Он! ОН!!!       — Пойдём. Посортируем немного мои карточки с информацией об опрошенных жителях на Хонсю.       Юджи почему-то было ужасно интересно, кто эти опрошенные и почему у них были какие-то карточки, которые Сатору необходимо рассортировать.       — Это называется “паспорт”, — объяснил мужчина. — Такие паспорта составляются, когда собиратель диалектов посещает разные деревни и проводит беседы с местными жителями, чтобы зафиксировать особенности их речи. Паспорт нужен для того, чтобы лучше определить природу диалекта и его распространённость среди молодёжи. Например, если среди носителей диалекта большинство — взрослые люди, от сорока до восьмидесяти, значит, диалект имеет тенденцию к отмиранию… Ты понимаешь?       Юджи понимал. Понимал так, как никогда ничего раньше не понимал.       — Да, — ответил он восторженно.       Сатору посмотрел на него долго, как будто ища ответа на какой-то свой вопрос в его глазах.       — Сыграешь мне на фортепиано? — спросил мужчина. Они поднимались по лестнице в дом, и рука его на мгновение коснулась руки Юджи.       — Вы единственный, кто называет пианино фортепианом, — хихикнул Юджи.       — Это даже немного лестно.       В кабинете теперь были они вдвоём: отец занимался стрижкой кустов в саду, а мама готовила ужин. И от этого сердце так взволнованно билось и так желало что-нибудь сделать, что Юджи начал перебирать лежавшие на столе перьевые ручки.       — Смотри, вот здесь — карточки, — указал мужчина, — а вот подставка. Нужно распределить их по регионам. Допустим, мы исследуем диалекты Канто, тогда нам нужно, чтобы все карточки с опрошенными из Канто стояли в одном месте. Будь внимателен, хорошо?       — Буду, — с гордостью ответил Юджи. Ему, вроде бы, впервые доверяли такую ответственную работу. Папа редко пускал его в свои занятия, хотя Юджи был уже относительно взрослым.       Несколько минут они молчали, улыбаясь друг другу и самим себе, внимательно сортируя карточки. Солнце проникало к ним через открытое окно вместе с музыкой улицы: шелестом деревьев, пением птиц, стрёкотом цикад. Юджи думал о том, что хотел бы написать что-то похожее на реальность, такое же неуловимое, но прекрасное. Он занимался музыкой примерно столько же, сколько любил Мегуми. А теперь его привлекала жизнь вне Мегуми, за границами маленького мирка, в котором они трое существовали долгое время. Этим миром был Сатору.       — Кстати, — произнёс Юджи, вставляя карточку в подставку. — Что ты делал на улице?       — Искал тебя, — просто ответил Сатору.       Солнце зажглось на щеках Юджи.