Жаркое лето на Хоккайдо

      — Вернётесь к обеду? — мама поцеловала Юджи в щёку.       — Постараемся. Если что, позвоню тебе из города, — ответил парень, выкатывая на мощёную тропинку велосипед. Сатору ждал его у калитки, в очках, в белой хлопковой рубашке и шортах цвета хаки, в кедах, которые одолжил у папы Юджи.       Они выехали на просёлочную дорогу, и Юджи почему-то отчётливо почувствовал, что сегодня жизнь должна повернуться к нему другой стороной. Он, правда, не понимал, какой именно, и очень надеялся, что это будет что-то приятное.       На самом деле он искал возможности оставаться наедине с Сатору каждый раз, когда мужчина попадался на глаза. Спускался на кухню, когда слышал, что мама на улице, а отец в кабинете; заходил к нему в комнату как будто за какой-то книгой, только бы посмотреть, чем там занимается Сатору; обедал и ужинал специально подольше, чтобы в конце трапезы принести персиков и подавать Сатору салфетки, когда из них потечёт сок. Он сам не знал, чего всем этим добивался, просто хотел стать ближе, стать как будто неотъемлемой частью каждого дня гостя в их доме. Во всех этих странных попытках сближения было что-то неловкое и вместе с тем глубоко личное. Он чувствовал, что открывается Сатору, когда говорит с ним о всякой ерунде: погоде и подобном. “Сегодня так солнечно” — “Да, в Токио, наверное, все сидят под кондиционерами” — “А у нас и кондиционеров-то нет” — “Вы больше приближены к природе”. И Юджи чувствовал, как щёки алели от таких вот соприкосновений.       Ему нравился голос Сатору. Голос, который как будто будоражил и утешал одновременно. Голос, который он продолжал слышать у себя в голове по прошествии нескольких часов после их разговора. Этот голос говорил с ним на такие темы, как самоосознание, будущее, переезд от родителей, работа — в общем, говорил обо всём, что пугало Юджи. Но с голосом Сатору это было почти не страшно и как-то определённо, совсем не так, как представлялось парню до этих внутренних диалогов. Он почему-то знал, что будущее его будет светло и прекрасно, а работа — именно такая, какую он захочет. Он не решался рассказывать об этом Нобаре, потому что с ней эти темы поднимались крайне редко.       Дружба с Нобарой была тем немногим, что Юджи трепетно хранил и до ужаса боялся потерять. Хотя он был привязан и к дому, и к острову Хоккайдо, он всё-таки был уверен, что проживёт без них. А вот без Нобары — не проживёт.       — Думаешь о подруге? — спросил Сатору, чуть замедляясь, чтобы не обогнать Юджи.       — Ага, — немного смущённо ответил парень. — Она же сказала вам про счёт в банке?       — Сказала.       — Тогда нужно заехать, — кивнул Юджи скорее самому себе.       Несколько минут они молчали, и парень слушал звук крутящихся педалей, шелест деревьев по обе стороны от дороги, шёпот рапса, цветущего на широких полях, редкие переклички томящихся от жары птиц, стрёкот цикад. Жизнь сейчас представлялась ему такой же простой, как движения ногами, и совсем не страшной. Неизвестность даже привлекала его, что было нечасто, и он наслаждался свободой, которую дарила ему эта поездка.       А ещё рядом был Сатору, и его присутствие сглаживало острые углы, которыми обычно мыслил Юджи. С Сатору всё было как будто гораздо легче, но Юджи никак не мог понять, что же меняется, когда мужчина рядом.       — Вы встречаетесь? — спросил вдруг Сатору, отпуская руки от руля и сладко потягиваясь.       Юджи поначалу не понял, о ком речь, и на мгновение его мозг преподнёс ему самый ужасный расклад: что Сатору узнал о Мегуми, о том, кому посвящена вся та музыка, которую писал Юджи. И узнал о чувствах, в которые посвящена была только Нобара.       — Нет, дружим, — ответил парень, и между вопросом и ответом прошла лишь секунда. Он, к своей радости, понял всё-таки, что вопрос относился к Нобаре.       — И она тебе никогда не нравилась… как девушка? — спросил Сатору, не глядя на него.       Юджи улыбнулся собственным мыслям. Нобара — как девушка? Это было немыслимо хотя бы потому, что ему вообще не нравились девушки. А Нобара была настолько приближена к позиции сестры, что даже мысль о романтических чувствах к ней вселяла парню некоторое отвращение.       — Нет, не нравилась, — ответил Юджи с ясной улыбкой. Ему стало очень хорошо от мысли о том, что они с Нобарой — семья.       — Прости, если лезу не в своё дело, — Сатору снова отпустил руль, и Юджи подумал о том, что, если он упадёт, можно будет заклеить ему коленки пластырями. Симпатия к нему была несколько эгоистична — Юджи понимал это. Ему нравилось представлять Сатору больным, а себя — ухаживающим за ним, или Сатору с подвёрнутой лодыжкой, а себя — делающим ему массаж и втирающим разогревающую мазь. Всё это было так мило и так правильно, что он готов был даже без повода стать почти прислугой при их госте.       — А что, она тебе понравилась? — спросил Юджи. Эта мысль была такой нелепой, что он решил уточнить это только для того, чтобы подтвердить её нелепость.       — Нет, нет… — задумчиво ответил Сатору. Они свернули к дороге, ведущей в город. — Просто было интересно, какие отношения вас связывают. Тем более, я и сам связан по рукам и ногам, — он рассмеялся.       А Юджи вдруг захотелось остановиться и долго посмотреть в небо. Может, поплакать. Может, просто подумать о том, что он тот ещё идиот.       Ну конечно, у человека в таком возрасте есть невеста или жена. Было бы просто глупо, если бы он оставался один, учитывая его выразительную внешность и приятный характер. Было просто бредом думать о том, что он одинок. И Юджи корил себя за то, что не понял этого раньше. Как легко было бы избежать нынешнего чувства собственной глупости, если бы он просто подумал головой пару дней назад. Если бы он не рассказывал Нобаре о том, что почти влюбился в этого Сатору. Если бы не прокручивал в голове это “Искал тебя”, которое наверняка было шуткой.       — Вы… типа… женаты? — спросил Юджи, сам не понимая, зачем он пытается сделать себе побольнее.       — Скорее уж замужем, — рассмеялся Сатору, а Юджи не понимал, что чувствует. Значит, ему нравятся мужчины. Это хорошо. Но он уже занят конкретным мужчиной. Это плохо. Юджи чувствовал себя стратегом, который просчитывает каждый следующий ход, когда спросил:       — Он остался в Токио?       И зачем он это спросил?       — Да, я обещал написать ему, когда освоюсь здесь, но так и не написал. Плохой я муж.       Юджи хотелось просто развернуться и поехать обратно домой. Что он вообще тут делает, если у Сатору уже есть муж.       Сатору повернулся к нему и увидел озадаченно-подавленное выражение на лице Юджи, которое тот совсем не пытался скрыть. Он даже педали теперь крутил напряжённее, как будто был зол. На самом же деле его уничтожала изнутри собственная несообразительность, из-за которой оказалась возможной ситуация, в которой он сейчас оказался. Он чувствовал себя таким придурком, каким не чувствовал даже, когда осознал, что Мегуми наверняка знал о его чувствах всё время.       — Я пошутил, — произнёс Сатору, подъезжая к нему чуть ближе. Юджи смотрел на него и с трудом переваривал новую информацию. С каждой секундой становилось не то что хуже, а просто невыносимо!       — Пошутил? — переспросил он, чувствуя, как с души отлегло при мысли о том, что Сатору всё-таки свободен. И почему это так его волновало?       — Да. Этот дурак просто связан со мной слишком многим, чтобы вот так просто отвязаться.       — Дурак? — снова спросил Юджи. Он всё думал о том, каким был он — этот загадочный кто-то, которого Сатору оставил в Токио. Ему представлялся идеальный мужчина, полностью при этом противоположный самому Сатору. Тёмные волосы, более спокойный стиль в одежде, возможно, увлечение техникой или математикой. В общем, такой, который не понравился бы самому Юджи, но такой, который наверняка во вкусе Сатору.       Были ли между ними чувства больше, чем дружеские?       — Зовут Гето Сугуру, покажу тебе как-нибудь фото, я с собой в паспорте вожу. Ещё со времени колледжа.       — Вы вместе учились? — спросил Юджи, немного оживляясь. Когда он узнал имя этого недомужа Сатору, стало легче, как будто теперь он мог отслеживать их отношения в своей голове.       — Да. И в школе тоже. Он один из тех, кому я могу доверить вообще всё, что угодно.       — Ты любишь его? — Юджи как будто специально бередил открывшуюся рану. Ему хотелось сразу получить всю информацию, он был ненасытен.       — Конечно, — ответил Сатору. Немного помолчав, он добавил: — Только не как… возлюбленного. Ну, понимаешь. Это просто другое.       — Понимаю, — произнёс Юджи, надеясь только, что Сатору не продолжит эту тему и рассказывать про Мегуми не придётся.       — У тебя было такое?       — Было что? — Юджи строил из себя дурачка.       — Влюблялся же? Не говори, что нет!       Юджи смотрел на него взглядом “Пожалуйста, не углубляйся в эту тему”, и Сатору, явно считав таковой, рассмеялся и закрутил педали быстрее, всё ещё держа руки не на руле.       — Держи руль! — крикнул ему Юджи, чувствуя, что сердце на каждом повороте и кочке ухает вниз.       — Волнуешься? — ответил Сатору, и в голосе его слышалась улыбка. Всегда он улыбается, чёрт его дери.       — Волнуюсь! Руль!       И мужчина послушно положил на руль руки.       Они ехали в Томакомай, и Юджи чувстовал, как места, раньше принадлежавшие в его сознании ему и Нобаре, наполняются новым смыслом в присутствии Сатору. Это было будоражаще-приятно и вдохновляло так, что он жалел, что не взял с собой нотную тетрадь. Ему хотелось написать что-нибудь о Сатору. Хотелось сделать так, чтобы музыка передавала его переживания, одновременно приятные и немного тянущие. В этот момент он удивительно ясно осознавал, что Сатору нравится ему в том самом смысле, и даже не хотел останавливать фантазию, которая несла его дальше: к их совместной жизни и бесконечным поцелуям, игре на фортепиано в четыре руки, ласкам в постели…       Ласкам в постели?!       Так, это нужно было останавливать, и Юджи сам отпустил руль, ударяя себя по щекам, чтобы прийти в нормальное состояние.       Они остановились у магазинчика сладостей, такого родного, что становилось тепло от одного его вида. За дверью, когда они вошли, раздался приветственный звон маленьких колокольчиков. Женщина, содержавшая магазин, спустилась к ним со второго этажа, из своей квартиры. Вместе с ней в помещение заглянуло солнце, вышедшее из-за облака, и баночки конфет и мармелада окрасились в золотой. От сладостей с красными обёртками солнце отражалось, растекаясь разводами по деревянным полочкам.       — Это тот самый знаменитый магазин, где мой драгоценный спутник провёл половину юности? — с улыбкой спросил Сатору. Он всегда улыбался, и это было так странно для Юджи. Так странно, будто бы он хранил в душе что-то тёмное, могущее поглотить его. Или Юджи начитался манги.       — О, Юджи! — воскликнула женщина — её звали так же, как его маму — Каори. Фамилию, хоть убей, он не помнил. — Сегодня без Нобары?       — Зато привёл Вам нового покупателя, — он головой указал на Сатору, который уже теребил в руках красно-белый леденец.       Каори-без-фамилии просияла.       — И как же Вас зовут, молодой человек?       Юджи увидел, как под очками Сатору подмигнул левым глазом. В магазинчике было так ярко, что но не стал снимать очки.       — Годжо Сатору.       — Очень, очень приятно, — засуетилась женщина. Она сразу собрала для Юджи те сладости, которые он обычно покупал в её магазине. Почему-то показывать Сатору любимое местечко в Томакомай было удивительно приятно, настолько даже, что он чувствовал мурашки на коже. Ему теперь хотелось одним днём показать Сатору и озеро, и дорожку к нему, пролегающую меж полей жёлтого рапса, и заброшенные склады, где они с Нобарой и Мегуми в детстве искали призраков, и место в саду под персиковыми деревьями, где он любил слушать на плеере музыку, и небольшой прудик совсем рядом с домом, где можно разве что намочить ноги. Поделиться с Сатору всем. Поделить с ним свою жизнь, свои воспоминания.       — А Вы, Годжо, что будете? — спросила Каори-без-фамилии. Она протянула Юджи бумажный пакетик с нарисованной маркером звёздочкой.       — То же, что он, — мужчина указал на Юджи с улыбкой, значение которой парень не мог понять.       Когда его пакетик почти был собран, он добавил:       — И леденец.       Юджи ждал Сатору у банка, жуя мармелад. Кислинка на языке покалывала и приятно отстраняла от реальности. Он мог сосредоточиться на своих мыслях, которых теперь было удивительно много.       Сатору не женат и не помолвлен, а Гето — его друг из колледжа. Это вселяло некоторую уверенность, хотя Юджи даже не совсем понимал, в чём именно он уверен. Он ведь не собирался становиться возлюбленным Сатору, не собирался говорить ему о своих чувствах — в которых даже не был уверен и думал, что его влюблённость — это отчасти восхищение нового знакомства, эйфория от узнавания незнакомого человека. Однако и влюблённость в этом определённо была, осторожная, но яркая, юношеская влюблённость, которая расцветала жаром в животе и немного кружила голову. Ему было семнадцать. Сатору был вторым человеком, к которому Юджи испытывал нечто подобное.       И это было не похоже на чувства к Мегуми. С Сатору он почему-то не ощущал себя обречённым, а его — удивительно далёким. С Сатору было легко и тепло. С Сатору было правильно, хотя Юджи не смог бы объяснить, чем отличается влюблённость в Мегуми от чувств к Сатору. Просто сейчас ему было легче.       У Юджи не было часов, и он, оставив велосипед у банка, прошёл по площади и повернул к зданию местного управления, чтобы посмотреть время по большим часам с маятником. Обедали в полдень, за столом во дворе, под кронами деревьев, укрывающих от палящего солнца.       Он вернулся к банку и подошёл к телефону под полупрозрачным навесом, чтобы сказать маме, что они задержатся примерно на полчаса.       — Не устали? — спросила мама, и по звуку её голоса Юджи понял, что она протянула провод из коридора на кухню.       — Это приятная усталость, — ответил Юджи. — Мы пройдёмся немного, чтобы посмотреть фонтан, и повернём домой.       — Сатору наверняка видел фонтаны в Токио, — хихикнула мама.       — А наш особенный, — Юджи немного покраснел. Он почувствовал себя деревенщиной. И как он мог не догадаться, что в Токио наверняка есть фонтаны? Он ведь и правда думал, что покажет Сатору что-то новое.       — Ну, хорошо. Тогда жду вас к двум тридцати?       — Угу, — ответил Юджи, краем глаза поглядывая на дверь банка.       Он повесил трубку.       Через несколько минут появился Сатору, довольный и без пачки денег, с которой он заходил в банк. Юджи подумал вдруг, что он поразительно сильно радуется за каждый маленький успех Сатору. Когда они закончили сортировать карточки, выпили по бокалу вина, а когда мужчина закончил аннотацию к своей новой статье, которую набросал ещё в Токио, Юджи принёс ему целую корзину персиков. Радоваться за него было приятно. Это было совсем не так, как радоваться за Мегуми — с примесью чувства собственного ничтожества.       Ему хотелось забыть про Мегуми. Казалось, только так он мог бы быть свободен и позволить себе, наконец, жить не в тени друга.       — Ну что, домой? — спросил оживлённо Сатору.       — Зайдём ещё кое-куда, — ответил Юджи. Он не хотел менять планы и был намерен возвращаться только после того, как они посмотрят фонтан.       Фонтан располагался за несколькими поворотами, на небольшой площади между магазинов тканей, одежды и ковров. Он был маленьким и часто не работал, но в тот день, когда Юджи решил показать его Сатору, фонтан весело журчал, брызгаясь водой, если подойти слишком близко. Юджи это даже нравилось. В такой жаркий день приятно было хоть немного освежиться. Газировка, которую он взял в магазинчике сладостей, была выпита сразу, одним большим глотком.       — Ты же знаешь, что если бросить в фонтан монетку и загадать желание, то оно сбудется? — спросил Юджи, выуживая монетку из кармана.       — У кого-нибудь сбывалось? — спросил Сатору с некоторой насмешкой.       — У женщины, с которой раньше общалась мама. Она хотела выиграть лотерею.       — И выиграла, — продолжил Сатору, кивая.       — Угу. Попробуешь? Только вслух не говори, а то не сбудется.       Сатору подошёл к фонтану, и на белой рубашке сразу появилось несколько более тёмных пятен от воды.       Он кинул монетку вслед за Юджи. Желанием Юджи было: “Понять свои чувства”. Желание Сатору, думал парень, наверняка связано с работой, ради которой он прилетел на Хоккайдо.       Они отправились домой под ярким солнцем, и Юджи чувствовал себя удивительно наполненным.