Жаркое лето на Хоккайдо

      Пока Сатору заканчивал обед, — его голос был слышен из сада — Юджи заглянул в его комнату, чтобы взять новую книгу и достать из своего шкафа сменное бельё. Теперь здесь пахло иначе, парфюмом и потом, а ещё чистой одеждой, хлопком и одновременно персиками, как от стирального порошка. Юджи остановился на пороге, одной ногой на холодной плитке ванной, другой — на нагретом солнцем дощатом полу спальни, и вдохнул, глубоко и с наслаждением, новый воздух знакомого места.       “Он здесь совсем как дома”, — подумал парень, осторожно ступая в комнату. — “Даже не кажется, что в этой комнате жил кто-то кроме него”. Он оглядел спинку и изножье кровати, которые были завалены одеждой из разобранного чемодана. Юджи открыл шкаф: вешалки и полки были почти не использованы гостем. Он улыбнулся беспечности и свободе Сатору, которые так привлекали в нём, что Юджи даже при взгляде на беспорядок в спальне не мог на него злиться. Более того, Юджи вообще не мог на него злиться, что он заметил за собой не так давно. Оказалось, он принимает в Сатору все мелочи — от того, как тот чешет нос за столом, до того, что он никогда не ставит вещи на место, всегда изменяя их положение. Это осознание оказалось смущающим и опаляющим лицо, да надолго, так что Юджи пару часов не мог выйти к матери, которая ждала его для помощи в саду.       Сейчас же он зашёл сюда отчасти для того, чтобы побыть в комнате Сатору, а отчасти чтобы убедить себя в том, что комната ещё не полностью принадлежит гостю. Однако всё указывало как раз на обратное. Сатору на всём оставлял свой отпечаток, свидетельства своего присутствия, и комнату уже невозможно было мыслить отдельно от него.       Юджи уже собирался уходить, когда увидел на тумбочке у кровати леденец, лежащий на прозрачной обёртке. Красный с белыми полосками леденец, который Сатору купил в магазинчике в Томакомае.       Открытый. Блестящий слюнным глянцем. Манящий и такой доступный, каким никогда не могли бы стать те самые губы, которых этот леденец касался ещё недавно. Юджи смотрел на леденец, и в его голове сама собой складывалась удивительно привлекательная картина: Сатору, лежащий на кровати с леденцом во рту; Сатору вытаскивает леденец изо рта и кладёт на обёртку, тонкая липкая слюна тянется от его губ, и он слизывает сладость, оставляя леденец на тумбочке. И ещё представлялось кое-что другое. Поцелуй с Сатору, которого, конечно, никогда не случится, но который был таким частым и упоительным желанием Юджи с недавнего времени.       Он сам не понял, как оказался рядом с постелью Сатору, как потянулся пальцами к леденцу и как поднёс его к губам.       Язык прошёлся по краю, мазнул по всей плоскости, собрав липкую сладость, и Юджи после нескольких таких движений загнал леденец за щёку, растапливая застывшую слюну Сатору. Ему казалось, леденец имеет какой-то особый привкус, свидетельствующий о том, что его пробовал именно Сатору, и именно Сатору он пахнет, хотя на деле он пах карамелью и клубникой. Даже в том, как таяла эта самая карамель на языке, Юджи чудилось что-то особенное, то, что отсылало бы к владельцу леденца.       Юджи ещё раз прошёлся по всему леденцу языком и уже хотел незаметно возвратить его на место и удалиться в свою комнату для быстрой мастурбации, когда услышал на лестнице шаги, и шаги быстро приближающиеся. Он застыл на мгновение, но в следующее уже кинул леденец обратно на тумбочку и быстро, как порыв ветра, забежал в общую ванную и включил кран.       Шум воды заглушил для него стук шагов по половицам, но Сатору дал о себе знать иным способом: он постучал в дверь ванной и спросил:       — Юджи, ты в душе?       — Ещё нет, но собираюсь, — ответил парень. Лицо его при этом пылало от стыда. Он видел? Что, если видел? Что он подумает?       — А, давай. Я после тебя, — сказал Сатору.       — Угу, — Юджи смотрел на своё красное лицо в зеркало. Извращенец. Сатору будет считать его… извращенцем.       Он провёл языком по губам, ещё сохраняющим вкус леденца. Сладко. Сладко настолько, что сводит скулы. Такова на вкус была его влюблённость в Сатору, приторная и тягучая, в которой он увяз по горло.       Юджи стянул трусы и залез в душ, направив на себя холодные струи. Нужно было делать что-то с возбуждением, а мастурбировать, когда в соседней комнате — объект мастурбации, казалось ему чересчур откровенным. Как будто он держал перед собой фото Сатору, сопровождаемое его голосом и запахом.       Через десять минут возбуждение спало, и он, наскоро потёршись мочалкой, вышел из душа, напряжённый от холода и бодрый, как будто совершил утреннюю пробежку по росистой тропинке вокруг их деревни. И в конце — заплыв в озере.       Извращенец. Чёртов извращенец.