Жаркое лето на Хоккайдо

      Они остановились около тропинки, ведущей вниз, к озеру, и, побросав велосипеды в траву, побежали — Юджи сперва, а за ним Сатору — к воде, от которой даже на расстоянии чувствовалась живительная прохлада. Солнце клонилось к земле, и Юджи знал, что в такое время суток вода идеальной температуры, приятная и ласковая, как шёлк.       — Эй, я за тобой не поспеваю! — крикнул Сатору, и Юджи пустился бежать ещё быстрее, и в голове у него звенело от счастья. Трелью соловья плеск воды взмыл под облака, когда парень бомбочкой прыгнул с деревянного причала в озеро.       — Осторожней… — произнёс Сатору себе под нос, потому что Юджи уже не мог его слышать, находясь под водой.       Мужчина зашёл в воду по колено, когда Юджи вынырнул рядом с ним, улыбчивый и довольный своей шалостью настолько, что прямо-таки светился. В воде плавали осыпавшиеся сухие листья, и казалось, что наступила осень, и холодок пробегал по спине от мысли о предстоящей прохладе.       — Ты больше так не делай, — попросил Сатору, подходя на пару медленных подводных шагов ближе. — Я же боюсь за тебя.       Юджи же совсем не выглядел встревоженным. Он набрал в руки воду, как будто горстки песка, и плеснул прямо в грудь и лицо Сатору, рассмеявшись, как ребёнок. Ответ последовал незамедлительно: Сатору ударил по воде ладонью плашмя, так, что брызги поднялись выше их голов, блестя в лучах заходящего солнца.       Они стояли так близко, что могли рассмотреть блики в глазах друг друга, так близко, что слышали дыхание и даже, казалось, сердцебиение, которое наращивало обороты по мере того, сколь долго они оставались в этом положении, не преодолевая некой границы, отделяющей одного от другого. Юджи думал о том, что их поцелуй мог бы случиться сейчас, а потом он утопился бы, и Сатору рассказал бы об этом родителям, и они вместе скорбили бы об утрате, но никто, никто, никто, кроме них двоих, никогда не узнал бы об этом самом поцелуе. Пожалуй, умереть так было совсем не страшно. Насытиться жизнью всласть, а потом оставить её, предавшись забвению в прохладных и мягких, как перья, водах.       — Возвращаясь к разговору… — начал Сатору, но Юджи замотал головой, как будто отряхивался от воды, как собака.       — Ты, — он направил палец прямо в грудь Сатору, и, задержавшись всего на мгновение, продолжил: — Я вообще не понимаю, о чём ты говоришь!       — Прямо-таки не понимаешь? — улыбнулся ему мужчина.       — Совсем ничего не понимаю!       Его пальцы дрожали, и он спрятал руки за спину, краснея, как будто вечернее солнце светило ему прямо на щёки. Он знал, о чём говорил Сатору, только верить в это никак не хотел, потому что это значило бы признать свои чувства перед другим человеком, а такого Юджи всегда боялся. К тому же, всё происходящее ему как будто казалось, как будто не было правдой, и он не знал, как действовать, когда находишься наполовину во сне, наполовину в реальности. А поверить в то, что всё происходящее — реальность, он просто не мог.       Они искупались, и Юджи смеялся, запрыгивал на Сатору сзади, валил его в воду, плескался, кричал и взвизгивал, смотрел в небо, лёжа на спине, нырял, взъерошивал и приглаживал волосы — свои и Сатору — и чувствовал себя так, будто это и правда последний день его жизни. Сладостный и бесконечный последний день, данный ему свыше для чистого наслаждения, незапятнанного сомнениями и страхами. Правда, и сомнения, и страхи всё-таки были, но притупились немного, как если бы прошло много времени с тех пор, как он испытывал какие-то чувства. Только любовь была сильна по-прежнему и заставляла Юджи дрожать от странной переполненности и эйфории. Он как будто мог бы сейчас горы свернуть, или взлететь, или разверзнуть океанские пучины, и вообще мог что угодно!       Они лежали в высокой траве, сладко пахнувшей мёдом, и смотрели в розово-рыжее небо, высокое и безграничное и какое-то пульсирующее, бьющееся облаками как будто вместе с сердцем, которое выпрыгивало у Юджи из груди.       — Как хорошо, Сатору, — прошептал он, боясь нарушить даже дыханием ту божественную и божественно-возвышенную тишину, которая царила везде вокруг.       Несколько секунд Сатору не отвечал, и жизнь замерла в Юджи, вся обратившись в ожидание.       — Что — хорошо? — по голосу Сатору было слышно, что он улыбался, и Юджи улыбался тоже, и закрыл глаза, чтобы было не так страшно, когда он уклончиво ответил:       — Да всё.       Он услышал, как Сатору приподнялся на локтях и повернулся, и с закрытыми глазами Юджи не мог понять, смотрит ли Сатору на него, или отвернулся в другую сторону.       — В смысле: мы? — спросил Сатору, и на своём плече Юджи почувствовал отголосок его тёплого дыхания, приятного, мягкого, лёгкого.       Юджи задохнулся восторгом и несколько долгих, долгих секунд не мог ответить, набирая в лёгкие воздуха и стараясь не вскрикнуть вдруг от счастья, которого сейчас в нём было так много, что хватило бы на несколько человек.       — Ну, и это неплохо, — ответил парень, улыбнувшись, как котёнок, нежащийся в лучах солнца на подоконнике, — это неплохо.       Он вращал в голове эту мысль, сладкую, горячую, вязкую, приятно пахнущую мёдом и прохладной водой. И потому вздрогнул, как будто испугавшись, когда пальцы Сатору провели по его переносице, скользнув по сохнущей коже вниз, к кончику носа, а потом по приоткрытым губам, мягко и бережно, дразняще.       Юджи казалось, что он с ума сходит от всего происходящего, когда он высунул кончик языка и мазнул им по пальцам мужчины, тёплым и слегка солоноватым от пота, и когда пальцы за подбородок приподняли его голову так, что ему пришлось опереться на локти. Он не открывал глаз, он боялся, что сон, прелестный сон, который снится ему в эту минуту, закончится, лопнет, как только он посмеет хоть мельком взглянуть на него. Ему позволено было лишь чувствовать физически, осязать Сатору, осязать его, когда он наощупь нашёл губы мужчины своими и прежде, чем прижаться, лизнул его осторожно и как бы пробуя на вкус. Сатору приоткрыл рот, губы его натянулись в улыбке, когда он первым поцеловал Юджи так, как было правильно, так, как Юджи ещё никогда в своей жизни не целовался. Это был его первый поцелуй. Первый!       Он боялся вдохнуть, когда отстранился, потому что даже дыхание, даже сердцебиение могло разрушить иллюзию, такую приятную, такую длительную. В глубине души он понимал, что не спит, но поверить в реальность происходящего было сложно, и он приоткрыл глаза, осторожно, медленно.       Сатору смотрел на него, раскрасневшийся, взъерошенный, улыбающийся, с красными от поцелуя губами.       — Ещё? — спросил он, и его тёплая ладонь легла на щёку Юджи, поглаживая и приподнимая его лицо повыше.       — Угу, — кивнул смущённый парень. В несколько быстрых движений он сел на Сатору сверху, прижав его к траве, и склонился к его губам для ещё одного поцелуя. Долгого и горячего, уже более открытого и решительного, более честного, выражающего как бы весь спектр эмоций Юджи, его желаний и надежд.       Он потянулся к футболке и задрал её, собираясь стянуть через голову, но Сатору остановил его ловким движением руки.       — Не надо, — одна его ладонь лежала на талии Юджи, другая на предплечье, мягко удерживая его.       — Почему? — спросил Юджи, и щёки его сильнее покраснели уже от стыда за свои действия, чем от первоначального смущения из-за поцелуев. — Ты не хочешь?       Сатору снял его с себя и усадил рядом, такого открытого, такого милого.       — Просто не надо, — начал он, и каждое слово — он видел — было для Юджи как удар ножа. А потому Сатору старался объяснить ему. — Мы не сделали ничего плохого. Давай остановимся сейчас, пока всё хорошо. Между нами и в целом. Всё хорошо. Всё… хорошо.       Юджи смотрел на него полуиспуганно полурасстроенно. Конечно, плакать он сейчас не стал бы. Но оба понимали, что, как только он останется наедине с собой, эмоции польются через край, и остановить поток накручивания будет невозможно. А потому Сатору произнёс, взяв его ладонь в свои руки:       — Ты мне нравишься. Юджи, — он подождал, пока парень посмотрит на него, — ты мне нравишься. Очень. И я ждал этого дня так сильно, что у фонтана загадал поцелуй с тобой. Я просто хочу, чтобы всё было правильно, чтобы ты не жалел ни о чём, понимаешь?       Юджи сглотнул ком в горле и ответил, что понимает.       По пути домой они ехали, держась за руки, пока не выехали туда, где их могли увидеть. На ужин была рыба с рисом, и под столом они игрались ногами, то переплетая их, то пиная друг друга, легонько, шутливо. Сумерки заботливо скрывали от всех их краснеющие щёки.