Жаркое лето на Хоккайдо

      Однажды утром, когда отношениям их было уже две недели, когда солнце ласкало плечи и спину Юджи, пока он лежал сверху на Сатору, он спросил так, будто делал парню предложение руки и сердца — с трепетом и даже, как Юджи показалось, с лёгким страхом:       — Поедешь со мной на север Хоккайдо?       Юджи приподнял голову с его груди и взволнованно посмотрел на него, хлопая глазами и пока не совсем осознавая вопрос, который был ему задан. Для него перспектива остаться с Сатору вдвоём где бы то ни было, да так, чтобы никто не мешал им наслаждаться друг другом, не кидал за столом испытующие взгляды, как Нобара — перспектива для него была как сон, как мечта. Понемногу он вышел из сонного состояния, которое обрёл, валяясь в обнимку с любимым мужчиной, и смог сказать хоть пару слов.       — Зачем? Для твоей работы?       — Да. Для статьи про северные говоры, которую я готовлю к выпуску в сентябре.       Юджи смотрел на него теперь с меньшим недоумением, но с гораздо большим интересом.       — И мне можно поехать с тобой?! — воскликнул он и тут же зажал себе ладонями рот, потому что был слишком громким в такой ранний час.       — Ну конечно, можно, я ведь поэтому и спросил у тебя, поедешь ли ты со мной, — ответил Сатору и потрепал его по голове, а Юджи подался к нему и оставил у него на губах мягкий и лёгкий, как перо, поцелуй. Сатору же твёрдым движением руки притянул его голову ближе и углубил поцелуй, и целовал парня до тех пор, пока тот настойчивым постукиванием по его груди не указал на то, что ему не хватает воздуха. Тогда они прервались, и Сатору гладил его по взъерошенным волосам нежно и смотрел ему в глаза, и Юджи через этот взгляд чувствовал невысказанные слова. “Я не хочу оставлять тебя”, — вот что говорил этот взгляд мужчины. И Юджи тоже не хотелось оставаться здесь без Сатору. Жизнь после него уже не могла стать прежней, и, останься он один, голова лопнула бы от мыслей. Где он? Как он? С кем он? А Юджи не желал себе такого мучения, потому что понимал, что даже Нобара не способна будет скрасить его одиночество вдали от любимого. Это было так странно, ведь обычно Нобара спасала его от самого себя как истинный профессионал своего дела. А теперь он вдруг осознал, что, если Сатору уедет, не поможет никто. Совсем никто.       Он прижался к мужчине поплотнее и обнял его руками и ногами. Только бы Сатору никуда не делся вот прямо сейчас, из комнаты, не исчез был из рук Юджи, как сонное видение. Юджи льнул к нему и покрывал поцелуями его шею и подбородок, не доставая до губ, и не хотел отпускать его тогда даже, когда их позвали на завтрак. Он согласился встать с кровати и одеться только при условии, что половину пути по лестнице до первого этажа Сатору будет держать его за руку. Их пальцы сплелись, и Юджи был доволен, хотя в любой момент их могли застать домашние. Сегодня ему как никогда хотелось заявить всем, что Сатору принадлежит ему. Они ведь вместе едут на север Хоккайдо!       За столом эту тему поднял сам мужчина. Сразу по окончании завтрака, когда мама собирала тарелки, а отец развернул газету, чтобы читать её за чашечкой кофе, Сатору сообщил им, что собирается отлучиться на пару недель на север острова. Когда же согласие обоих хозяев дома было получено, он не преминул упомянуть и о том, что планирует взять с собой Юджи, если, конечно, его родители согласны на это и не имеют никаких возражений. Юджи же подумал о том, что, если они не согласятся, он просто сбежит с Сатору, как невеста со своим женихом.       Но мама только рассмеялась и как-то по-особенному взглянула на них двоих. В этом взгляде Юджи привиделось странное одобрение и сочувствие.       — Надеюсь, он не навязался к тебе сам, — сказал папа.       — Нет, что Вы, — улыбнулся Сатору, и от его улыбки у Юджи на душе стало спокойно и правильно. — Он даже не знал о моих планах, я сам предложил ему поехать вместе. Ведь одному мне там будет совсем скучно, разве Вы не согласны?       — Бесспорно, бесспорно, дорогой мой, что Юджи способен развеять скуку и скрасить твои исследовательские будни, и переживаю я только о том, как бы он не надоел тебе за две недели, и вы не вернулись бы домой врагами, когда уезжать будете крепкими друзьями, — ответил ему папа. Юджи же хотелось со смехом развеять его сомнения, рассказав, какие между ним и Сатору на самом деле отношения. Но он, конечно, не мог. Откровенность, которой требовало подобное признание, не была привычна для него в отношениях с родителями, даже при том, что они были очень близки. Всё-таки рассказать о том, что они с Сатору встречаются, он мог только Нобаре, но она и так уже всё знала. Хотя иногда ему казалось, что родители и так всё понимают. Иногда мама, как теперь, смотрела на него с улыбкой, выражающей, как ему казалось, поддержку именно в отношении Сатору. Или, может, ему и правда только казалось?..       — Когда вы планируете выезжать? — спросила мама, приглаживая волосы Юджи, которые за полчаса до этого Сатору взъерошил своими ловкими пальцами.       — Послезавтра, — ответил Сатору, и Юджи удивился тому, как скоро они покинут родные края и отправятся в неизвестные места вместе. Главное — вместе. От мыслей об этом его губы сами растягивались в улыбке. Сатору возьмёт его с собой, и они будут наслаждаться новыми впечатлениями вдвоём, делить между собой эмоции, обсуждать пейзажи за окном и незнакомых прохожих, и, может, даже пару минут смогут подержаться за руки на улице. Ведь там никто не будет их знать, а значит, осуждение ничего не будет для них значить. Будут только они двое, и никого, никого.       — Дорогой, тебе нужно собрать сумку в дорогу, — посоветовала мама, и Юджи вдруг понял, что совсем не помнил об этом. Для него в путешествии с Сатору первое место занимал именно Сатору, а уж потом — само путешествие, и он совсем не думал о сопутствующих неудобствах вроде тяжёлой сумки и поиске отеля, и жаре в поезде, и необходимости каждый день искать место, где они могли бы позавтракать, пообедать и поужинать. Для Юджи не существовало никаких минусов, которые могли бы перекрыть радость от скорого отправления в путь вдвоём с Сатору.       — Так вы даёте мне разрешение украсть у вас Юджи? — спросил Сатору у папы, и Юджи при этих словах зарделся.       — Да на здоровье, — ответил папа.       Так, всё было согласовано, и через день, утром, когда на траве ещё была роса, а солнце только поднималось над горизонтом, окрашивая небо в розовые оттенки, они сели в машину и вскоре высадились у ближайшей станции электропоезда. Вскоре они уже были в вагоне, и Юджи тайком, под складками рубашки, держал Сатору за руку, хотя было жарко, и их ладони от пота слипались, а пальцы казались склеенными навсегда.       — Мы вдвоём едем в путешествие, — произнёс Юджи, не вполне веря в свои собственные слова. — С тобой. Я с тобой. Мы вместе.       Сатору смотрел на него с нежностью и гладил большим пальцем его по тыльной стороне руки.       — Да, да, Юджи, и мы пробудем вдвоём ещё две недели. Я успею съесть тебя полностью, маленькое солнышко, — он облизнулся и улыбнулся ему самой невинной улыбочкой на свете, в которой Юджи, однако, видел его истинные намерения. В слове “съесть” так и сквозило что-то откровенное, что-то смущающее, хотя что конкретно, Юджи определить не мог. Просто ему казалось, что Сатору имел в виду какие-то действия в постели, а не за столом. А если за столом, то это и того хуже!       И время потекло стремительной рекой, унося их обоих всё дальше и дальше, и Юджи казалось каждый день, что у них ужасно мало времени.       Однажды они отправились в деревню для исследования местных говоров. Юджи должен был лишь сопровождать Сатору и, когда мужчина скажет, доставать тетрадь и включать диктофон. Однако Юджи чувствовал себя очень важным субъектом в проводящемся исследовании, и ему это нравилось. Он прямо-таки сиял, когда Сатору и правда попросил его включить диктофон перед разговором с одной из женщин в деревне, у которой они попросили попить перед обратной дорогой. До этого Сатору записывал всё в тетрадку, которая была толстой от вклеенных внутрь листов и билетов.       Оказалось, что исследование говоров — вполне интересная работа, по-своему сложная и требующая огромных знаний и внимательности от учёного. Юджи только сильнее восхищался Сатору, который так легко записывал все особенности говоров и транскрибировал речь говорящих. Ему казалось удивительным то, как мужчина подмечал малейшие отклонения от речевой нормы. Оказалось, что и у Юджи есть оттенки говора, правда, говора южного Хоккайдо, но ведь раньше он и не подозревал о том, что говорит не так же, как люди на Хонсю. И даже различий между своей речью и речью Сатору не замечал.       Они возвращались в гостиницу под вечер, когда солнце уже не припекало, и Юджи нёс свою широкополую соломенную шляпу в руках и держал Сатору за рукав рубашки, потому что на дороге им встречались прохожие, и взяться за руки было нельзя. Они переговаривались и смеялись, и иногда Юджи останавливался, согнувшись пополам от хохота, и Сатору гладил его по спине и касался пальцами его шеи, вызывая волну мурашек по позвоночнику.       — Сатору, ты соблазняешь меня? — спрашивал Юджи тихо, приподнимаясь на носочки, чтобы достать губами до уха мужчины.       — А если так, — ухмылялся Сатору, — у меня получается?       Юджи медлил, а потом отвечал, отвернувшись, и даже уши у него краснели от смущения:       — Да. Получается.       И Сатору мурчал, склонившись к нему и приобнимая за талию:       — Тогда ты можешь показать мне это, когда мы вернёмся в гостиницу.       Юджи смотрел на него из-под опущенных ресниц, смущённый до визга, и боялся, что когда они и правда вернутся в гостиницу, от него только пепел останется, так сильно горело его тело от нежности и желания, которые он питал к Сатору.       По ночам они не отпускали друг друга, пока Юджи не начинал проваливаться в сон прямо под Сатору, пока тот ласкал его тело. Тогда мужчина оставлял его на кровати и вытирал салфетками — не будить же его, чтобы пойти в душ. Юджи любил просыпаться посреди ночи и осознавать, что задремал во время секса, и находить рядом с собой Сатору, обнимающего его и прижавшегося губами к его плечу или уткнувшегося носом ему в шею. В этом была какая-то особая привлекательность, и Юджи только сильнее начинал любить Сатору за то, что он позволял ему быть беспечным и немного неловким. Иногда Юджи было интересно, дрочил ли себе мужчина после того, как Юджи засыпал. Но он ни разу так и не спросил об этом, потому что грань, отделяющая его от болезненного смущения, была слишком хрупка.       В другой раз они целый день не ходили в отдалённые деревни, а потому вечером были в городе, и Сатору захотел сходить в бар. К тому же, объяснил он, скоро Юджи поедет учиться, и однокурсники точно станут звать его выпивать, так что научиться пить сейчас будет не лишним, тем более, пока он под присмотром такого хорошего и честного взрослого, как Сатору.       В баре было темно и пахло так, что начинала кружиться голова. Юджи казалось, что он от самого запаха уже пьянеет. Они сели за столик, стоявший в самом углу, так что ничего не мешало Сатору под столом играть с ногами Юджи и срывать с его губ взволнованные вздохи и полустоны, когда он касался его бёдер и щиколоток.       — Перестань, — просил Юджи, но просил не совсем искренне, потому что ему это нравилось и прекращения этой сладкой пытки он не желал. Сатору же понимал это, а потому только продолжал издеваться над парнем.       Когда им принесли выпивку, Юджи долго не решался попробовать. Всё-таки он никогда не пил и боялся, что его самообладания не хватит, когда опьянение возьмёт верх. А показаться перед Сатору не в лучшем свете было самым большим его страхом. Юджи казалось, что если мужчина увидит его пьяным, то разлюбит, непременно разлюбит. Он ведь такой взрослый, и такой умный, и такой интеллигентный, а Юджи — всего лишь мальчишка, который по неведомой причине пользуется вниманием Сатору и его благосклонностью. И всё-таки их любовь была чем-то неописуемым, чем-то особенным, и Юджи поверить не мог, что она такая же, как у других. Нет, конечно, не такая же. Их любовь уж точно на ступень выше, выше даже прошлой его любви к Мегуми. И Сатору у него тоже — особенный. Не такой, как другие мужчины, не такой, как вообще другие люди, он лучше, намного лучше всех на свете.       — Давай выпьем вместе, — предложил Сатору, видя колебания Юджи, который никак не решался поднести стакан с пивом к губам. — Не волнуйся. Если не захочешь, можешь вообще не пить сегодня. Но если хочешь, то давай вместе.       Юджи несколько секунд ничего не говорил, а потом поднял голову и кивнул, решительно, как будто сделал серьёзное жизненное решение. Да, вместе с Сатору пить будет гораздо легче. Так Юджи хотя бы не будет чувствовать себя неправильным.       Они подняли стаканы. Сатору отпил первым, сделал несколько глотков и поставил стакан на стол, глядя на Юджи с нежным ожиданием.       — Пить? — спросил парень, робко поднося стакан к губам.       — Как хочешь. Я в любом случае не буду тебя осуждать.       Это успокоило Юджи. Конечно, сердце всё ещё трепетало от страха и нетерпения, но теперь он чувствовал себя более уверенно и мог сделать первые шаги к взрослой жизни отдельно от родителей. Правда, думать о жизни без родителей он по-прежнему боялся. Будет ли с ним Сатору, когда придёт время уехать с Хоккайдо и учиться где-нибудь на Хонсю? Будет ли с ним Сатору в следующий раз, когда Юджи сядет выпивать? Ему страшно было представить себе, что мужчина просто пропадёт из его жизни, пропадёт навсегда. Как Мегуми, только Сатору, может быть, и писем писать не станет, делая вид, что они были добрыми друзьями. Сатору даже не вспомнит о нём и об этих отношениях.       И он всё-таки сделал глоток. Вкус пива показался ему странным, не приятным, но и не отвратительным, просто — вкусом. Он сразу сделал второй глоток, рассчитывая, что так разделается со своим стаканом быстрее.       — Ну, как тебе? — спросил Сатору, ласково касаясь его пальцев.       — Нормально, — ответил Юджи, сморщившись.       Сатору рассмеялся. Юджи показалось даже, что он хочет поцеловать его прямо здесь, просто потому, что всё это так забавно и незнакомо.       Но поцеловались они позже. На улице, когда вышли глубоким вечером из бара. Они держались за руки, пьяные, весёлые, и не обращали внимания на редких прохожих. В подворотне между магазинчиками они прижались друг к другу и целовались, долго, жадно, как будто в последний раз, и на глазах у Юджи стояли слёзы, потому что он думал, что этот поцелуй и правда последний. Ведь Сатору когда-нибудь придётся уехать.       Они возвращались обратно, и в поезде Юджи никак не хотел отпускать пальцы Сатору, цепляясь за них, как за последнее пристанище. Только Сатору имел смысл, во всём мире только он один. Только Сатору мог развеять его страхи, но не развеивал, потому что Юджи даже не говорил вслух о том, что его беспокоит. Всё держал в себе и надеялся, что Сатору поймёт.       А может, не говорил он специально, потому что знал, что исчезнет из жизни Юджи навсегда?