Настучать в бубен

      Ночная пробежка по лесу, да еще и с грузом на плечах, так и не закончилась травмами, но, к моменту рассвета, резерв Степана опустел больше, чем на две трети, а общее самочувствие плескалось у отметки «убейте меня». Несмотря на духовную трансформу и общую развитость ауры, столь долгое усиление самого себя подселенным в тело духом не могло не сказаться, оно и сказалось, вызвав усталость не столько физическую или аурную, а духовную. Поняв, что дальше уже нет смысла бежать, потому что далеко он в таком состоянии не убежит, юноша отпустил того духа, какой смазывал его собственные следы и не давал оставлять слишком явные отметки на своем пути, а после быстро приготовил себе место для сна. Защитный круг, пара тотемов, еще один тотем чуть в стороне, а потом спать, потому что глаза слипались.       Проснулся он уже ближе к вечеру, потому что в лицо начала капать вода с древесных листьев, почему-то не отклоняемая окружившими место его сна духами. Следующие полчаса парень экспрессивно, но безмолвно, вел диалог с духами-хранителями, доказывая им, что в условие защиты от дождя и влаги небесной входило не только отклонение самих падающих с неба капель или возникающей на теле росы, но и вторичных отскоков этих капель, когда они стекают вниз после удара о дерево. Духи лениво огрызались, уже понимая, что шаман их передавит авторитетом, но не желая признавать неправоту и частично невыполненную задачу, так что к моменту подъема Степан окончательно проснулся и еще сильнее взбесился.       Быстрый обед, а следом очередной марш-бросок, только в куда более щадящем режиме, вел его все дальше и дальше от злополучного города, где наверняка уже поднялся хай о том, что родная кровиночка почитаемого всеми мастера амулетов была подло и цинично убита во время попытки захвата новой жертвы для амулетостроительной практики. Конечно, едва ли там прямо так и говорилось, но, черти их знают, местных заправил – вполне мог Румориас Крелльб вообще напрямик сказать, при каких условиях погиб его сыночек, а все остальные только возмутились бы действиями Степана еще сильнее. Шутки шутками, но трудно скрывать свой интерес к запретным практикам, особенно если ты сам артефактор, который регулярно свои поделки из костей, черепов и позвоночников жертв продает. Когда из-под полы, а когда и вовсе официально, потому что хер ты им сделаешь, а?       Понимая, что снова начинает злиться, Степан привычно уже вошел в медитативное состояние, принявшись тренировать как камлание в движении, так и использование собственной духовной хватки. Дорога проходила пусть не легко, но куда легче, чем можно было себе вообразить, когда представляешь перед собой дикий лес из классического попаданческого фентези. Пару раз приходилось отгонять вложенным ужасом пришедших на его шум и запах зверей, но Степан быстро им доказал, что он – Степан, а не стейк. Один раз его укусила какая-то весьма ядовитая змея, но яд он из себя вывел вообще без помощи камлания, только собственным духом, обернув частицы яда в свою волю и утащив их на духовный план. Еще раз он едва не надышался галлюциногенными спорами на полянке с магическими мухоморами мутантами. Грибочки свои жертвы, какие впадали в кататонию и парили в облаках, медленно растворяли в общей на все грибы грибнице.       Здесь юноша уже задержался, укрыл себя несколькими духами, какие очищали воздух на шаг вокруг него от токсичных спор, посмотрел на кучу скелетов животных и даже один весьма старый скелет человеческий, рядом с каким нашлись ржавые меч, кинжал и несколько еще не распавшихся стальных бляшек с доспеха. Прежде чем уйти, он похоронил сожранного злыми мухоморами покойника, заставив кости уйти в землю, а также срезал несколько молодых и наиболее «вставляющих» грибов, какие пойдут для подношения или даже для личного принятия, чтобы усилить собственное камлание. Задержавшись еще немного, он приказал духам сначала поднять небольшой вихрь-торнадо на этой полянке, поднимая в воздух как можно больше этих спор, а после согнал все мельчайшие ядовитые частички в кувшин из-под вина. Тот самый, какой ранее был выдан ему в самом начале приключений.       Улыбающийся маньячной ухмылкой Степан запаял горлышко воском, а после принялся камлать и камлать, запихивая в кувшинчик духов ветра и усыпляя их, прикармливая и давая отдохнуть. Когда он разобьет бутыль, то все эти мелкие пакостники, у которых так отлично получается развеивать всякую пылевую взвесь, накроют обозначенную площадь добытым галлюциногеном. Как мыслилось парню, в замкнутых помещениях такая бутылочка может стать реально смертоносным оружием. Споры не смертельны сами по себе, в легких они не прорастают, просто выкашливаясь, а в тела врастая только в уже мертвые, но в таком количестве они реально могут убить, не за пару дней неспешного дыхания, а практически за несколько минут, вызвав жесточайшую интоксикацию. В нормальных условиях, грибы дают выплеск спорыньи в ответ на движения и давление: вот начала причумелая жертва шевелиться, как снова получает порцию наркотика в лицо, засыпая, и так по кругу, пока не помрет. А в случае с предельной концентрацией, там сразу пойдет отек легких и все, прощай дорогуша. Помечтав немного о том, чтобы подбросить такой кувшинчик под подушку решившего пустить его на мясо с вырезкой уважаемого мага, юноша отправился дальше, оставив за спиной временно ставшую куда безопаснее поляну.       Встретились ему и целых два источника волшебства, только оба были даже мельче и ничтожнее однажды посещенного. Первый располагался на дне крохотного заболоченного озерца, буквально полсотни шагов в ширину, а живущий там мутировавший карась или что-то подобное, даже не обратил внимание на помедитировавшего на берегу человека. Сама рыба, ужасающе тупая, как рыбе и положено, несмотря на свою магичность, давно сожрала большую часть живности в этой луже, теперь питаясь чистой энергией, да просеивая болотную тину и ряску. Степан подумал было прибить недо-хранителя ради опыта, но решил не приумножать жестокость, особенно такую, с которой выгода настолько крошечная.       Вторым источником оказался громадный вяз, возвышающийся над лесом своей кроной минимум метра на три-четыре. Собственно, это деревце весь исток и прибрало к корням, вырастя не на нем, а натурально вокруг. Причем источник был, в отличие от озерного, темноватой такой направленности, потому что вяз хоть и оставался здоровым и без всяких сочащихся слизью язв, но был он реально зловещим. Степан прямо кожей ощущал наполняющую его ствол и тянущуюся к свету крону злую силу, причем не просто злую, но еще и резонирующую с его собственной. Метка корней, как свойство ауры, буквально пела от приближения к этому деревцу, и парень был уверен – медитация здесь даст ему не только много опыта, но и вполне может еще немножко увеличить характеристики. Не настолько, чтобы сменилось их численное отображение, даже не близко, но курочка клюет по зернышку, не так ли?       - Вяз коварный злодей, он не любит людей. – Пробормотал он себе под нос цитату из классики, приближаясь поближе, садясь спиной к дереву и начиная сливать свой дух и тонкие тела с аурой темного древа. – Он ветров и бурь поджидает, чтобы ради утех сучья сбросить на тех, кто тени его доверяет.       Медитация, совмещенная с камланием и призывом парочки весьма нужных сейчас духов-разведчиков, действительно оказалась полезной. Духовное тело этого древа и вправду тянулось к нему, ощущало сродство, если так можно сказать. И пусть это сродство тоже было опасно, ведь древо стремилось поглотить похожую на себя частичку, но удерживаться на грани было не слишком сложно и даже не особо рискованно, иные камлания темным сущностям куда как опаснее. Зато результат вышел на загляденье, не только восполнив резервы, но и подарив телу неслабый такой тонус, сняв усталость и сонливость, а также оставив после себя привкус наэлектризованного железа во рту. От последнего удалось избавиться интенсивной духовной очисткой, буквально собирая налипшие энергетические осадки в призрачную хватку и сбрасывая прочь. Источник оказался, даже несмотря на фильтр в виде самого вяза, весьма засранным, даже загаженным и не будь у Степана метки корней и духовной трансформы, он бы здесь медитировать не взялся. Вреда бы избежать смог, но и пользы бы не получил, только время потратив.       Так вот и шел путь, прежде чем сделавший большую дугу Степан вышел к очередному населенному пункту, который ему указали духи. Вернее, это было не первое людское жилище, что встретилось на пути, но к остальным он даже не приближался, он бы и к этому не приблизился, да только удобный очень был маршрут, без болот и буреломов с оврагами. Находящаяся вблизи болотистой местности деревушка была скорее чуть разросшимся хутором, в каком насчитывалось лишь двенадцать жилых хат, не считая сараев и одной старой, почти сгоревшей, да еще и после растасканной на дрова и прочие запчасти. Посланные на разведку духи не нашли здесь никакой магии, а ведущая к хутору дорога была такой узкой и заросшей, что правильнее ее было бы называть тропой, если не сразу направлением. Оглядев дома и понаблюдав немного за жизнью местного населения, шаман неторопливо отошел обратно в лес, укрыв себя отводящим внимание тотемом, а то мало ли, вдруг охотник какой заметит.       Припасы у него пока что с собой есть, а чего-то, чего ему очень не хватает, здесь точно не купить, местечко глухое, бедноватое и максимально отдаленное от торговых маршрутов. Да и не понравилось ему в этом месте, пусть духи даже не заметили именно волшебства, но учуяли застарелый такой запах страха, крови и опасности, пусть даже не смогли толком передать эти образы шаману в силу несколько иной специализации. Мало ли, вдруг тут банда разбойников квартирует или местные жители на деле маньяки-людоеды, поклоняющиеся Ктулху, или еще что-то в этом роде. И стоит ему только заночевать, как сразу же «самого Дагона сын, из морских придет глубин», ну, или вылезет из болота. Население, - несколько стариков, мужики, бабы и детишки, являющиеся всего-то парой-тройкой разросшихся семей, - не походило на выше перечисленных, но маньяки и не должны походить на маньяков, иначе их бы превентивно ловили или вовсе устраняли. Скорее второе, местное правосудие уж очень радикальное и не терпящее больших сложностей в судебном процессе... ну, если речь идет о простых людях, пейзанах и горожанах, потому как тяжбы между какими-то двумя графами, Степан не сомневался, могут и поколениями длиться, пока правнуки когда-то поссорившихся молодых долбоклюев уже и не забудут причину вражды. Забудут, но не прекратят! Косвенно эти предположения подтверждались парочкой слухов от местных индивидов, с какими довелось поговорить в Фантреле или просто подслушать.       Степан бы вовсе ушел от странного хутора подальше, но приближающаяся ночь вынуждала поискать место для ночлега, а тут еще и болота рядом с одной стороны и просто подболоченная местность со всех остальных, отчего возвышенность, на какой оказался разбит хутор с его огородами и полями, была единственным сухим местом на пару километров вокруг. Так что сокрылся шаман в чаще и принялся ко сну готовиться, да защитные контуры для себя создавать и духов-охранников призывать. И приготовился он, и призвал духов, и замкнул круг из тотемов, а после поужинал сухарями с медом, да и закрыл глаза, мгновенно выключаясь.       Проснулся он столь же мгновенно, потому что духи его тревожились, ощущали что-то опасное, хоть и не видели причины этих ощущений поблизости. Научившийся доверять своим нематериальным слугам Степан проснулся сразу, тут же сев и осторожно протерев глаза, прогоняя вспышку непонимания и рефлекторную панику, за счет вложенных в память рефлексов и ухваток стремительно приходя в боевую готовность. Сна не было ни в одном глазу и общее состояние отличалось выбросом адреналина в тело, прямо реально мощным выбросом. Почему-то ему стало страшно, прямо во сне, хотя кошмара не наблюдалось, да и причин для страха тоже не подвезли. Неестественная тишина тоже не добавляла спокойствия, ведь достаточно долго поживший на лоне природы юноша уже успел понять, что в обычных ситуациях лес не замолкает почти никогда.       Хрустнув пальцами, он встал на ноги, доставая четки с контрактными домами-якорями, а также призывая в тело духа из совиного пера, думая о том, что надо бы его заменить на аналог посильнее. Ночь расступилась, посветлела, но осталась все равно темной, даже чрезмерно темной. Взгляд на небо показал отсутствие оного неба, полностью закрытого облаками, ни луны, ни звезд, ничего, только темнота, будто в заднице у дроу. Адреналин все еще прибывал в тело, только теперь шаман взял свой организм под контроль и быстро пришел в себя. Оглядевшись и сориентировавшись в своих ощущениях, он двинулся в ту сторону, откуда шла неприятная волна странного и непонятного страха, страха инстинктивного, какой испытывает любой живой индивид, столкнувшись с чем-то, от жизни отреченным, но покоя после смерти не нашедшим. Разумеется, не лично двинулся, он не дебил, чтобы покидать укрепленную тотемами защитную линию и самому соваться в пасть какой-то твари – отправил духа, смотря его глазами, всматриваясь изо всех сил.       Выменянный когда-то на глаза громадного зверя-хранителя договор впервые сработал так, как нужно, являя очень четкую картинку, будто бы вид сверху на всю площадь, правда без особого толка. Деревня была темна почти полностью, ни единого огонька в окнах не было, если не считать одного-единственного пятнышка света, какое мерцало не в окне, а снаружи домов. И огонек этот был не просто огоньком свечки или факела, а каким-то совсем-совсем потусторонним, зловещим даже при взгляде на него через призму контрактного зрения сверху, да и дух считал примерно так же, высказывая образы опасения и желания быть подальше отсюда. Степану как-то подумалось, что увиденные этим вечером селяне вели себя несколько скованно, да и по домам разошлись очень уж торопливо, как только стало заходить солнышко, порою даже бросая дела незаконченными, нервно поглядывая на укрывающие небеса облака.       Призывающий одного духа за другим, собравший уже нормальную такую боевую стайку контрактов, причем преимущественно тех, кому одна-две атаки были оплачены заранее, юноша начал понемногу направлять своих слуг к деревеньке. Чужой, но свой, опыт подсказывал правильные маневры, маршруты для духов, позволял их группировать и дополнять другу друга, перекрывая слабости и концентрируя сильные стороны. Осторожно и неспешно роились в воздухе над деревней готовые проявиться в реальность духи, стараясь каждую секунду следить за бродящим между хат огоньком, в каком все меньше и меньше удавалось узнавать именно огонька. Нет, это было вовсе не пламя, пусть его можно было перепутать издалека со свечкой, скорее напоминает химический огонек или вовсе отблеск гнилушки какой-то.       Духи волновались, ощущали опасность и потому не столько роптали, сколько стремились послать вперед кого-то еще, не себя, а своего соседа-духа, пусть он разведывает. Но это такое, мелочи, землянин даже не обращал на подобное внимание, управляя призванными будто собаками в упряжке или юнитами в RTS, причем так вот сразу даже не сказать, какой вариант вернее и ближе. Вот поднялся повыше один из призванных, создание в сути свое несущее оттенок света Луны: довольно редкий и ценный контракт, на самом деле, вполне способный помочь во множестве различных ритуалов и, без поглощенного знания развитой камлательной практики, сам бы он такую сущность не призвал бы, не зная нужных обращений и метода подношения, тогда как наугад призывать можно очень уж долго. Степан использует лунара подобно микроскопу, каким забивают гвозди, как могло бы показаться на первый и даже второй взгляд, просто подняв повыше и заставив выдать мягкий и приятный поток лунного света, просто осветив кусок территории в самом центре хутора.       Огонек замер, оказавшись заключенным в старую и разбитую фонарную лампу, на вид, кстати, очень даже недешевую, какой точно не место в этом глухом селе – стеклянные стенки тонкой работы, много мелких деталей и украшающие медный корпус потемневшие от времени узоры, отдающие потускневшим золотом. Проблема, впрочем, была не в лампе и не в дрожащем внутри нее огоньке гнилостно-зеленого оттенка с тускло-рыжим отливом. Проблема была в том, что лампу держал на вытянутой руке старый, ссохшийся и весь какой-то перекрученный гуманоид. Давно мертвый и успевший мумифицироваться гуманоид, в каком даже сейчас можно с большим трудом угадать человека. И он, прямо в момент попадания под свет ныне сокрытой за плотными облаками луны, резко дернулся, изогнулся подобно солевому космонавту из подворотен, уставившись своими глазницами прямо на источник света. И было в этой его позе, как и в самом ходячем мертвяке, нечто зловещее, совсем не тянуло посмеяться или вспомнить о том, что в попаданческой классике зомбаки считались идеальным источником экспы с лутом.       Глаза у мертвеца были, никаких пустых глазниц, как можно было бы ожидать знатоку штампов страшных историй и рассказов, но глаза те давно высохли, сжались, будто бы изюм на солнце, так что лучше бы у него глаз не было, настолько оно мерзко смотрелось. Мертвец взмахнул своей лампой, а следом лунара ощутимо так потянуло в ту лампу, стремясь в нее всосать и духу это очень не понравилось, скорее, тот даже откровенно запаниковал и начал панически слать образы в стиле «памагитииии». Степан осознанно вложился собственной силой, вынуждая духа не только продолжить выполнять свою роль и светить, но еще и дополнительно укрепить свое состояние и положение в реальности, не дав ему поддаться на зов лампы. Мертвецу это сопротивление явно не понравилось, что стало ясно по резко усилившемуся чувству неестественного страха, но внешне его злоба отражений не имела, да и звуков тварь не издала.       Мертвяк, явно не ставший классикой обычный зомби, но нечто посложнее, куда опаснее и, быть может, разумнее, попытался было поднять лампочку повыше, усиливая нажим, но Степан и сам не собирался только молча ждать развития событий. Короткий приказ и один из понемногу заполонивших село духов рванул вниз, к самой земле и на земле же проявился в реальности полупрозрачным силуэтом. В некотором роде они с мертвецом почти коллеги – этот дух имеет вид и форму одетого в рванье древнего воина, павшего в не менее древней битве. Конечно же, это не призрак, хотя практики шаманизма и некромантии много где, особенно в деле тех самых призраков, пересекаются. Это именно дух, когда-то давно вобравший в себя образы и оттиски произошедшей при нем битвы, став не сколько призраком убитого (а может и спокойно битву пережившего) воина, сколько концепцией его воплощающей, памятью о подвиге этого и множества других воинов, что пали или выжили в той битве. Битве, что прошла ночью, смерти, что пришла к врагам в миг полуночи, стрел, что не знали промаха при свете равнодушно глядящей вниз Луны.       Этот дух мог ударить только в полнолуние, только в лунном свете, лучше всего вообще в полночь ровно, но и просто ночь или даже раннее утро подходили под условия. Разумеется, в эту ночь полнолуния не было, а луна была скрыта за пеленой очень плотных и ни лучика не пропускающих облаков. В такую ночь незримые стрелы духа, повторяющего, словно призрачный пересмешник, чьи-то забытые смертными, но не духами, и разящие в яблочко выстрелы, оставались нематериальными и безвредными. Даже у незащищенного человека максимум холодок по спине побежит да страх беспричинный возьмет, ударь такая стрела хоть бы и точнехонько в сердце. Но не зря же Степан призвал весьма редкого, пусть и слабого самого по себе, духа в качестве простой подсветки, не зря старательно изучал свои системные знания, ища способы удачно комбинировать призывы, особенно если именно этот способ был едва ли не подчеркнут красной линией в том знании? Нет, не зря, как доказал и мертвец с фонарем, и призрачный воитель, который был на деле всего лишь любопытным духом, взявшим на себя чью-то роль.       Стрелы впились в плоть мертвеца вполне реальными и причиняющими нешуточный вред снарядами, пусть и были они полупрозрачны и лишь частично материальны. Скорее, именно магическая их природа причиняла вреда куда больше, чем просто физический урон сам по себе. Мертвец не издал ни звука, только резко усилился ужас, чтобы будто задрожать огнем свечи вместе с замерцавшим огоньком, а после начать рывками слабеть. Вновь поднятый фонарь словно осветляет силуэт стрелка собственным сиянием, могильным и неправильным, что явно не пошло бы духу на пользу, дождись тот ответного удара. Увы, но потративший весь заряд вложенного шаманом резерва дух, коему Степан оплатил только три выстрела, три метких и не могущих промахнуться стрелы, тут же ускользнул на глубины родного плана и был таков.       Мертвец не растерялся, укрыв таким же ореолом неправильного замогильного света уже самого себя. Неплохой такой барьер, подумал Степан, вовсю пользуясь вложенным вместе с последним знанием боевым опытом, оценив увиденное вполне на уровне сильного ученика, не ниже. Парочка ударивших со спины молний от громовых духов, - на этот раз осмотрительно бьющих с дистанции, а не прижимающихся поближе к барьеру, - этот барьер поколебли, но не пробили. Пробил его еще один удар, но уже физический, мощным потоком воздуха, сбивающим с ног ветром, от какого поднялись в воздух листья, пыль, комочки земли, а также задрожали ставни в ближайшей хате. Удар, на деле в разы менее опасный для здоровья, чем каждая из предыдущих молний, окруживший колдующего мертвяка ореол просто сдул к чертям.       Неземной свет полетел прочь вместе с уносящимся в ночь ветром, будто клочочки фосфоресцирующей фольги, покрытой светоотражающей краской, а мертвяк неуклюже пошатнулся, стремясь удержать равновесие и уберечь едва не вырванный из рук фонарь. Могло бы получиться, мог бы он переосмыслить стратегию и выкинуть что-то еще, поопаснее, но второй из воздушных порывов, оказавшихся очень эффективными средствами, свалил тварь на землю, а следом ударило уже концентрированное воздушное лезвие, срубившее руку покойника у плеча, хотя и силы той хватило впритык. Ту руку, какая вцепилась в явно необычный фонарь, после чего воплощен был еще один воздушный порыв, отнесший не особо тяжелого мертвяка в одну сторону, а его руку и фонарь в другую. Фонарь, от какого и шла вся злая энергия, от какого текла в мертвую плоть сила, позволяющая колдовать, какой и был тем, кто сплетал эту силу в пусть примитивные, но весьма действенные чары неясного толка и неприятной природы. Уж по остаткам ауры мертвеца, какой сам по себе не должен был быть способным даже просуществовать в активном состоянии до утра, подобное вполне заметно.       Задергавшийся, словно червяк на крючке, покойник будто бы получил эпилептический припадок, но все еще торчащие в нем три призрачные стрелы только сильнее повреждали плоть и остатки тонких тел нежити. Причем эти тонкие тела даже не являлись полноценным заменителем ауры, как у зомби или иных видов мертвецов, делая это тело буквально перчаткой, куклой, какой приходилось управлять вручную. Спустя примерно минуту все закончилось, пропала атмосфера ужаса и чуждого присутствия чего-то злого, даже фонарик перестал пытаться втянуть мимопролетающих духов в свое потускневшее и почти не сияющее нутро, потускнев и став почти обычным, хоть и светящимся немножко предметом хозбыта.       Степан, неподвижно застывший в медитации почти в километре от деревни, все это время управлявший своими лучшими слугами с дистанции, досадливо поморщился при взгляде на фонарь, хоть и глядел он лишь духовными глазами контракта. Однозначно артефакт, причем крайне злой и при этом очень поврежденный, сейчас хранящий дай-то боги десятую долю своей мощи. И оставлять его здесь, в этом селе, где поутру его найдут местные, это все равно что гарантировать появление нового носителя для этой штучки, найдись где дебил, какой его решит прикарманить. Ну, или сам артефакт сыграет роль манка, принудив кого-то себя подобрать и оказав влияние на разум – страх эта штука насылала очень даже компетентно, страх и парализующее волю бессилие, так что есть вероятность и обратного эффекта, это не так чтобы намного сложнее уже продемонстрированного. Нет, некоторые колечки лучше сразу бросать в Ородруин, как сказали бы ценители. Вздохнув, понимая, что придется опять тратить резерв, а также осознавая, что никто ему за это даже спасибо не скажет, юноша начал в который раз за ночь камлать.       Оставшиеся духи ветров сплелись в небольшую кучку-тучку, крутясь в хороводе друг напротив друга, создавая совместное воздействие и радостно поглощая передаваемую им шаманом силу. Лично они к этому фонарю не приблизятся кроме как под прямым приказным контролем шамана, но здесь и не нужно таких экстремальных жертв. Настоящий таран воздуха, будто бы ступня великана, бьющая в землю, рванул от духов вниз, прямо на блекло и маняще мерцающий огонек. Даже если материал этого творения неизвестного сумрачного гения и был удароустойчивым, то последнего аргумента Степана эта устойчивость не заметила, как и аргумент ее.       Вспыхнул могильный свет, отгоняя духов, подальше, вспыхнул ярко, даже ярче, чем когда мертвяк колдовал будучи полным сил, а обломки фонаря вмяло в землю, раздавило, будто громадной ногой. Тяжело дышащий от интенсивной перекачки сил своим контрактам Степан, все еще глядящий на мир глазами духа-наблюдателя (который начинал роптать, потому что уже почти восемь минут его услугами пользуются, а он так не хотел, он хотел чтобы его призывали быстро и на пару секунд, а лучше не призывали вообще, раз плату он уже получил), с искренним весельем обнаружил, что на месте разрушения зловещего фонаря действительно остался весьма глубокий след, будто бы от здоровенной босой ноги, не меньше метра в длину. Фонарь же, получается, раздавила четко проглядывающаяся гигантская пятка – прямо эпично получилось, в духе настоящих попаданческих книжек.       Парня снедал искренний интерес к тому, что именно будут завтра думать расслышавшие звуки этой эпической битвы и давно уже попросыпавшиеся пейзане и кому станут возносить молитвы за свое чудесное избавление от давней беды. Да, именно давней, потому что мертвяк явно был местным знаком и регулярно тут бродил, отчего все и прятались с заходом солнца, пусть и со страхом, да только уже привычно, рутинно. Но при этом был то ли сам тупой, то ли из-за поломки фонаря нефункциональным, и в запертые дома и хлева со скотиной войти не мог, иначе здесь бы уже давно не осталось села, только могильник и отожравшаяся на живых и дышащих сосудах нежить. По итогу Степан всех спас, а ему никто и спасибо не скажет, потому что он сам не будет на люди показываться, просто уйдя поутру, обходя село по дуге широкой. Вообще-то ему награда и не нужна, хватит и понимания того, что он без лишнего риска умудрился помочь окружающим и спасти их от страшной напасти, да и мертвеца освободил от терзавшего его зловещего артефакта. А труда-то всего было пара призывов и контрактов, да три четверти резерва – мелочь, на самом деле.       Впрочем, совсем без награды юноша не остался, ведь опыт, постепенно набираемый, увеличенный ночным боем с пятеркой мудаков, работой с вязом и его источником, а также общей практикой, какую продолжал даже в пути, после этого сражения с действительно серьезным врагом (опаснее его был разве что зверь-хранитель, да и то только потому, что сам землянин был тогда слабее), с каким очень удачно удалось разделаться дистанционно, таки перешагнул новую грань, доведя уровень до двенадцатого. Считай, дюжина уровней за спиной, есть повод для гордости. Ну, а привычное уже шептание-касание от подарочного сертификата Леди Пошлых Автоответов вошло в привычку, от этой напасти ему не избавиться уже никак.       Получено: «продвинутые развитые методики наложения шаманских приворотов».       Обретенный талант добавлен к общему статусу Игрока.       Степану, только что выигравшему свою первую магическую дуэль, пусть и с более слабым и однозначно тупым до идиотизма противником, стало как-то по-человечески грустно. Это ведь тот уровень знания, какое даже по меркам системы считается за пусть и нижнюю грань, но все же уровнем мастера магии или старшего шамана. Это самый высокий уровень знания из всех, какие у него есть сейчас, предельный для его текущих характеристик. И как-то просто плакать хочется от осознания того, что самым развитым его навыком, целым блоком таковых были и остаются чертовы, мать их Милфу-Богиню, профессиональные привороты. С текущим уровнем он уже выходит на реально высокие возможности, получает доступ к еще тем контрактам, какие, конечно, не на уровне тех же духов из «узких» подарков, но все равно сильнее большей части его боевой свиты, порою вместе взятой.       Да, синергия работала и очень сильно повысились возможности работы со снами, выросли способности к исцелению, открылись новые механики работы с пластикой собственного духа, какие можно применить не только для приворота, те же проклятия тоже наверняка скакнут, даже некоторые трюки по работе с источниками тоже от нового знания зависят. Например, целая группа контрактов или просто духовных воздействий, какие позволяют наложить приворот (или другое воздействие) на связанного местом силы или просто с куском пространства одаренного. Здорово, да? Теперь Степан может сломать шаблон и приворожить слившуюся с собственной землицей-территорией ведьму, а не наоборот! Смех смехом, а все равно чувствуется какая-то затаенная боль пониже спины.       Не желая эту боль терпеть дольше обычного, парень принялся выбирать себе повышение уже обычной прокачкой. Он бы вновь вложился в духовное оперирование, но, увы, здесь тоже упирался в предел по характеристикам. Поглядел уже не начинающий шаман и на свойства, включая те, какие могли бы повысить недостающую характеристику, но ничего не выбрал. Да, на этот момент среди талантов попадались те, которые приносили куда меньше дебафов вместе с бафами, но совсем идеальных не встречалось. Хотя, вот, была, например, «мощь тела в отражении дара», какая просто и незатейливо повышала на один пункт телесность, почти что без любых других эффектов, если не считать откровенных мелочей, вроде чуть улучшившегося здоровья из-за синергии с благословением оного здоровья. Впрочем, негатива тоже никакого, но взять это свойство можно лишь пока телесность на единице, выше двойки оно просто не будет работать.       Пришлось выбрать повышение духовного диалога, какое давно уже напрашивалось, поскольку упрощает прокачку и взаимодействие даже с весьма сильными сущностями, снижает риски и облегчает последствия оных рисков. Пока что ему хватало текущего ранга знания, так что можно было, в принципе, повысить хоть бы и боевое камлание, - какое он и планировал повышать изначально, - но здесь у Степана взыграли остатки гордости. Боевые камлание у него и так весьма успешно получаются, тогда как позволить приворотам быть самым высоким по рангу из всех его знаний... нет, пожалеть нужно если не собственное эго, то хоть бы штаны – горит жопа так, что скоро дым пойдет и дыра образуется, нужно срочно охлаждать. По итогу, повысив нужный талант до «продвинутых развитых практик духовного диалога», Степан принялся пережидать приход знаний прямо в череп.       В этот раз он, приход, а не Степан, был особенно сильным, даже немного сильнее, чем при получении блока знаний о приворотах, что не опечалило, а даже обрадовало землянина. Видимо, здесь сказалось то, что к поглощенному знанию в системном статусе добавилась не только приставка «продвинутости», но и пропало упоминание «основ», сменившись «практиками», отчего скачок вышел куда заметнее, чем ожидал Степан. Валялся и усваивал, смаковал даже, новые умения и ощущения, он до самого утра, заодно неспешно восполняя резерв. Ночное сражение принесло позитивный опыт, так что настроение, ставшее херовым после подарка от Королевы Милф, снова начало расти вверх. Новый рывок в управлении собственной свитой тоже пришелся к месту, как и резко подросшее понимание тех образов, какие у духов вместо попыток общения.       Теперь можно рассчитывать следующим повышением поднять либо камлательную практику - раз он теперь может более сильных духов понимать и, если нужно, давить, то стоило бы и расширить набор известных контрактов, методик воззвания и хитрых уловок. С другой стороны, можно поступить так, как он задумывал изначально и поднять все-таки боевое камлание, чтобы куда эффективнее и с меньшими потерями резерва разбираться со всякой дрянью. Он не рвался в бой, но практика показала, что в этом мире он найдет себе приключение, даже в самых глухих пердях, какие только можно вообразить. То ли это мир такой конченный, то ли это Степан такой Степан, но попытки тихо и мирно прокачиваться постоянно упираются в одиночество и уезжающую крышу, а социальные контакты любого толка демонстрируют тревожащую до глубины души тенденцию переходить то в поножовщину, то в темные замыслы коварных некромантов, то просто в совершенное непотребство.       Однако, снова активировав контракт на взгляд сверху, - нужно бы и самому освоить, ведь подобного можно добиться выходом духа из тела, а работа с собственной духовной сущностью с недавних пор стала фишкой Степана, - глядя на столпившихся вокруг окончательно дохлого мертвяка и раздавленного «гиганогой» фонаря селян. Глядя на то, как плачут и смеются женщины, как хохочут мужики, как быстро оттягивают труп с помощью крюков скидывая его в выкопанную за пределами села яму, и осторожно берут двумя палками обломки фонаря, как ставят посреди деревни праздничный стол, а старая бабка едва ли не молится на отпечаток после духовного удара, тогда как полдеревни готово ей вторить. Глядя на стихийно зарождающееся празднование людей, какие больше не будут бояться задержаться после захода солнца и потом умереть. В этот момент Степан понемногу осознавал, что некоторые приключения могут действительно того стоить. А потому он от таких приключений будет держаться настолько далеко, насколько лишь это возможно, а в самом крайнем случае просто передаст спасение всяких потерпевших местным компетентным органам. Должны же они отрабатывать свой хлеб с красной икрой?       Продолжил свою дорогу юноша уже после обеда, предварительно отработав новые навыки, прочувствовал возросшие возможности, а также с раздражением сбросив отказом очередное задание от имени Ее. Нет, он даже за халявный навык не собирается два дня ходить в женской одежде, добившись того, чтобы в нем не распознали мужчину и при этом хотя бы треть всего срока задания проведя на публике. И это не только потому, что у него женской одежды нет, но и потому, что это будет поразительно неудобно при движении по лесу. А одежду, включая изысканные чулки, аристократичное платье, шикарный корсет и кружевное нижнее белье ему презентуют автоматически, стоит только взять задание, причем назад забирать не станут, несмотря на то, что ткани будут исключительно дорогие и немного зачарованы на удобство ношения и удаление пятен с запахами. Хотелось возвести очи к небу и спросить: «За что?», но Степан искренне боялся того, что ему небеса ответят.       Поэтому шел он куда подальше, засунув свои мысли поглубже, а то еще услышат адресаты, шел неспешным шагом, забирая в сторону от болота, откуда и пришел мертвяк, иногда кидая взгляд на свой статус и тем самым чуточку улучшая свое настроение. Как говориться, никакая Богиня Всех Милф не заставит дрочить на ее прелестный образ, если у настоящего игруна-задрота есть возможность дрочить на циферки. Даже жаль, что он так и не стал одним из таковых, - времени не хватало на игры, да и отваги со слабоумием, - потому что было бы, наверное, действительно заметно легче переносить подобные измывательства.       Имя: Степан       Уровень: 12       Класс: Шаман       Характеристики: (свободных: 0)       Таланты (свободные): 0       Телесность: 1       Сенсивность: 7       Мощь: 5       Контроль: 2       Исток: 4       Дух: 8       Сопротивление: 1       Поглощенные знания: устная и письменная речь: Вольные Города, академический Нейтар, Островное Королевство; развитая практика камлания; продвинутые развитые практики духовного диалога; отшельник дикой природы; основы работы с исцеляющими духами; продвинутые развитые методики наложения шаманских приворотов (ДАР); базовые методики навеивания и коррекции снов (ДАР); продвинутая базовая практика боевых камланий; базовые методики взаимодействия с магическими истоками; базовые методики противодействия проклятиям; базовые основы быстрого камлания; продвинутая базовая практика духовного оперирования; ухватки боевого камлателя       Малые знания: контракт со старшим духом: Сонный Веятель (ДАР); контракт со старшими духами: Пелена Касаний и Творец Решений (ДАР)       Обретенные свойства: благословения здравия и долгих лет; крепость духа; стойкость тонких тел; малая метка плеяды духовных сфер (ДАР); духовная плащаница высшего аурного сокрытия (ДАР); гибкая трансформация духовного тела; отметка опавших листьев и черных корней       Системные модификаторы: мирное развитие I; выдача системных заданий II (ДАР)       Особое: Благословение Лиарат си Мерриналь, Владычицы Даров и Дарами Одаряющей, верной слуги Иннелас Иннелай: вероятная выдача дополнительных талантов при повышении уровня; выдача специфических системных заданий с повышенной наградой; скрытые эффекты       Насвистывая что-то веселое, то и дело сверяясь с разведывательными духами или просто углубляясь в справку, Степан глядел на то, чего он достиг с момента своего прибытия из родного мира, который сам казался теперь какой-то сказкой, и понимал, что уже может немало, а сможет еще больше. Это успокаивало, давало уверенность в себе, потому что он точно знал, что его дар и умения позволят достойно устроиться где угодно, позволят выжить, заработать и, если нужно, успешно надавать по сусалам тем, кто потянет к нему руки, дабы потом протянуть ноги. Конечно, пока что он еще даже не в помине настолько хорош, чтобы ничего не бояться, что предметно было доказано вынужденным бегством из первого крупного (по местным меркам) городка. Но это сейчас, когда он всего-то простой шаман, аналог адепта магии, да еще и без свиты, рода, племени, покровителей и документов (даже без усов и хвоста!). А что будет через год, пять, десять? Не случится ли так, что он придет в негостеприимно встретивший его Фантрель, открыв все двери с ноги, оттаскает за ноздри всякую сволоту и уйдет, гордо смотря в закат?       Думать такие мысли было приятно, но юноша знал меру и не увлекался фантазиями на подобную тематику, потому что осознавал – это лишь аналог ментального онанизма, не более, ведь пока что тех лет не прошло, той силы нет и ему еще нужно пережить хотя бы следующий месяц и грядущую зиму, а не мечтать о мировом господстве. И потому шаман стойко встречал судьбу, шагая вперед, - механически, спокойно, уверенно, - вспоминая о том, как вообще дошел до вот этого рубежа. Что сделал верно, где ошибся, кому сумел отплатить, а кому еще нужно будет прислать голодного духа с большой пастью. Даже о Труде с Лашкой вспомнил, хотя до этого практически забыл, за ненадобностью.       Все же ему самую чуточку жаль, что у него нет способа взять и подглядеть, чем именно занимаются обработанные призванными по дарованному контракту духами предательские стервы. Не для того, чтобы понаблюдать магический аналог порнографии, но просто из интереса: все же команду духам он отдал, исполнить они ее обязаны, а не исполнить не могли физически, но все равно хотелось бы проверить насколько те два чрезвычайно сильных духа вообще могли понимать то, что недоучка-слабосилок им пытался передать. Вот только возвращаться ради этого в Малую Ронну и к надоевшей хуже Родислава Гастольдовича Янина, - ладно, тут он перегибает и очень сильно, не настолько, - лесной сторожке?       Нет уж, ну их обеих нахер, вместе со сторожкой.

Interlewd 3: Дочки-матери (часть третья)

      Лашка напевала себе под нос любимую песенку, резким движением стягивая небольшой котелок, в каком остывала бурлящая зеленоватая масса, на удивление приятно пахнущая чем-то мятным и хвойным. Простейший заживляющий бальзам, благодаря какому половина Малой Ронны не маялись кровавыми мозолями на ногах и руках, у нее получился отлично. Обычно это снадобье готовила и делала матушка Труда, от начала и до конца – слишком сложный рецепт, где еще и нужно понемногу вливать силу своего дара в размазанные до состояния кашицы листья, придавая им воистину чудесные свойства. Раньше Лашка просто не могла так делать, не хватало ни сил, ни власти над этими силами, но теперь все поменялось – у нее была сила, новая и послушная ее воле, пусть даже тех сил совсем кроха, а еще была власть, как над силой, так и вообще.       Девица скосила глаза на стоящую чуть позади матушку, что сейчас заканчивала нарезку последних сизо-синих грибочков, нарезая их на мелкие крошки, почти что в пыль стирая. Работа нужная, долгая и не сложная, как раз для глупышки-мамочки, которой так трудно стало думать и решать, особенно после первого же касания к ее вишенкам. Громадные сиськи Труды были сейчас стыдливо прикрыты тоненькой рубахой, но то, как ее вишенки торчат и просвечивают сквозь чуть пропотевшую от жары и пламени под котелочком ткань, было бы видно даже слепому. Лашка облизала губки, отбрасывая в сторону плохие, плохие мысли плохой дочки, потому что нужно заканчивать зелье, а не снова гладить вишенки потаскушке-матушке.       Сжимая ножки и бедра, она и сама сейчас аж протекает медом, да только она себя, в отличие от матушки, контролирует и держит в стальном кулачке собственную волю. А потому не станет чуть-чуть надавливать на бугорок сквозь ткань юбки, не станет задирать подол и тереть, легко-легко. Потому что сделай она это и, будучи разгоряченной работой и лицезрением послушной матушки-шлюшки, непременно возьмет и кончит, как хорошая и послушная дочка. Лашка же сама отказалась хорошей дочкой быть, перестала быть послушной и стала плохой, плохой дочкой, а плохие дочки не трут себе цветочки, плохие дочки не кончают, и она тоже не кончит больше никогда. Прикусив губу и посмаковав эту мысль, вспомнив все те разы, бесконечно далекие разы, когда она еще была хорошей и могла себе позволить застонать, закричать, прикусив губы, Лашка резко разводит ноги в стороны и чуть приседает. Низ живота сводит в судороге, словно он старается вжаться поглубже в тело, таз аж дрожит от подавляемого желания подергаться вперед-назад, чтобы хоть так добавить недостающей стимуляции, но Лашка уже наловчилась такие порывы гасить в зародыше.       С мучительным стоном выдохнув, ощутив, как еще обильнее стекает по ножкам любовная роса, Лашка снова встает на ноги нормально, принимая от улыбающейся широкой улыбочкой матушки последнюю часть бальзама и засыпает ее в котел. Следом быстро размешать однородную массу, добавив к запаху хвои с мятой еще и немного чего-то угольного, будто бы старый дым от костра. Теперь бальзам уже не просто от мозолей поможет, но еще и действительно неприятную рану подлечит. Особенно если в ту рану грязь попала, ведь улучшенный крайне редкими и дорогими грибами бальзам как раз и должен вымывать скверну из раны, не давать той загнить, выгонять заразу. Вдохнув поглубже новый запах, не найдя ни ноток гнили, ни сладости, какие указали бы на то, что бальзам был на огне передержан или что листики календулы оказались слишком сухими, Лашка удовлетворенно кивает, накрывая котелок специальной крышечкой.       Развернувшись ко все еще стоящей матушке, она только улыбается шире, но уже не довольно, а немного хищно, предвкушающе. Какой же она стала послушной, как же старательно делает всю работу по дому и помогает дочери за рабочим столом. Стоит там, где раньше стояла сама Лашка, не мысля даже потянуться к самым сложным рецептам, лишь помогая, нарезая, подавая и вымывая. А сейчас вот, милая и такая хорошая Труда уже даже черпачки вымыла, как всегда чуть облив себя, заставив рубаху прилипать к телу еще сильнее. Очерчивать большие, непростительно большие сиськи, предмет потаенной зависти каждой сельской бабы и даже самой Лашки. Это ее вымя, мягкое и манящее, несправедливо красивое, оно так и просило помять его, сжать в ручках, словно доброе сдобное тесло, потрясти этими дынями, чтобы тупая и покорная шлюшка вовсе стала безмозглой и остаток дня только и могла, что лежать и гладить свой цветочек да сиськи, подкидывать их, заставлять колебаться и трястись.       - Молодец, матушка. – Лашка приблизилась совсем близко, осторожно поцеловав судорожно выдохнувшую женщину чуть выше соска, прямо сквозь мокрую ткань. – Сегодня со снадобьями все, можешь чуточку отдохнуть. Но не меняй рубаху, да, не меняй. Скоро придет Родер, забирать снадобья для его каравана, и хорошая мамочка поможет плохой доченьке заработать немного монеток, правда?       Лашка чуть сильнее вжалась между сисек Труды, глубоко вдыхая запах ее жаркого и такого похотливого тупого тела, приятный и отдающий пропитавшими дом травами. После того зелья, какое они обе приняли, поменялся не только дар и понимание трав, но даже сам запах телесный, почти исчезнув и прибавив каких-то травяных ноток. Это было удобно, ведь можно было куда меньше сил тратить на стирку, хотя о чистоплотности Лашка не забывала и не давала забыть матушке. Матушке, какая прикусив губу пытается разомкнуть губки и что-то ей сказать. Хитро улыбнувшись улыбочкой очень плохой доченьки, девушка снова начинает покрывать груди своей наставницы поцелуями сквозь рубаху, будто бы зверь, круг вокруг добычи наматывает. Только вместо добычи сладкие и торчащие вишенки послушной Труды, а вместо зверя, злого хищника лесов, нежные губки Лашки. Она заставляла едва ли не стонущую в своем тяжелом дыхании женщину замирать, предвкушать тот миг, когда губки коснуться вишенок, принеся то самое удовольствие, какого Труда больше всего желала, но не смела себе причинить. Да, давалочка-Трудочка могла тереть себе цветок, мяла свое вымя каждую свободную минуту, но не могла пересилить какое-то непонятное наваждение, какое не давало ей даже коснуться вишенок, не то что ущипнуть их.       О, как Лашка хотела эти вишенки ущипнуть, сжать в цепких пальцах и выкрутить! Она была уверена, совершенно точно знала, что Труда кончит в тот же миг. Не просто кончит, нет, она завопит от сладости, брызнет медом из своей доступной по хорошей сделке щели, завоет тупым зверем, течной кошкой. Но сама Лашка ее щипать не будет, она ведь все равно пусть и плохая, но доченька похотливой матушки, она не будет мамочку щипать за вишенки, нет, не станет. Вместо этого, отстранившаяся Лашка резко присела, широко расставив ноги и задирая подол юбки, прикусывая ту зубами, чтобы не мешала. Бедра начинают будто бы подмахивать невидимому уду, а потом резко останавливаются и дрожат вместе с подергивающимися губками ее цветка. Зарычав и выдохнув, девушка поправляет одежду, снова похвалив себя за то, что осталась плохой дочкой, в отместку поцеловав матушку в щечку, за то, что воспитала такую плохую сучку-дочку.       - Лашенька... я вот подумала, и может быть не надо Родера вот так... – Лашка аж возмущенно подпрыгнула, надувшись, словно маленькая девочка, какую гулять не пускают. – Мы же все равно, ну, вроде бы, снадовь... садоб... травок наварили...       - Неправильно, матушка, совсем-совсем неправильно говоришь. – Прижавшись к Труде со спины, Лашка засунула ручки ей под рубаху и принялась поглаживать вишенки, добившись новых вздохов, стонов, оханий и довольного смешливого хихиканья шлюшки-дурочки. – Ты, матушка, не думаешь, верно же, да? Ты у меня тупенькая, да? Ты послушная, да? Будешь делать, как скажет твоя плохая доченька, да? Дашь Родеру в цветочек, да? Задерешь юбочку, да? Будешь ему пих-пих давать, да? За звонкую монеточку, да?       Труда с каждым разом все быстрее и быстрее доходит до полного согласия, каждый раз все легче начинает хихикать и тупеть, стоит только взяться за ее сиси, так что иногда Лашка даже забывает их помять как следует, погладить вокруг вишенок, чтобы сделать матушку совсем послушной. Но стоит только той начать говорить даже не особо связно, но поперек воли плохой доченьки, как та, сжимая бедра от наслаждения, принималась возвращать Труду к ее приятной и послушной тупости, а то чего это она умничает? Нет-нет, Лашка этих умных слов уже наслушалась, теперь она – умная, а Труда – тупая и пусть так всегда будет. Вот и сейчас, дождавшись пока эта шлюха с громадными сиськами станет послушной, дочка услышала такие сладкие для ее уха слова:       - Да, доченька. – И эта улыбка, широкая и непередаваемо тупая, покорная и страстная, она буквально зажигает под юбкой пожар, заставляет дочку быстрее дышать и упереть руки в стенки дверного проема, чтобы дать телу утратить часть страсти, иначе обязательно перестанет быть плохой дочкой и кончит, снова станет хорошей. – Я все сделаю, хи-хи.       На деле Родер был весьма симпатичным мужчиной, привлекательным даже и Труда однажды не без удовольствия подливала ему зелье в вино, после чего добилась неплохой скидки и всласть покувыркалась с обезумевшим от желания мужчиной. Лашка тоже, благо в том состоянии, да в темноте, Родер даже не понял, что в постели прибавилось еще одним человеком. Высокий, крепко сбитый со здоровыми зубами и выраженным подбородком он и сам по себе имел у женщин успех. А уж клинок, - настоящий меч, а не селянский топор какой-то, - на поясе, да должность главы небольшой группы караванщиков, стабильный звон монет в кошельке: знатным был бы женихом, но Труда не гналась за возможностью выгодно выдать Лашку за кого-то, а теперь уж и подавно поздно думать. Ах, точно, милашка-шлюшка, сисястая матушка теперь и думать-то может с трудом! Под эту мысль хихикающая Лашка усадила вторящую ей своим хихиканьем матушку на кровать, чуть приспустив ее рубаху, полив сверху чашкой стылой водицы, чтобы прилипла ткань к громадным дыням, а вишенки стали еще тверже, еще слаще и чувствительнее. Похихикав собственной хитрости, Лашка сама уселась в уголке, на стуле, внимательно глядя на Труду и вокруг. Она будет очень-очень внимательно смотреть, чтобы с ее девочкой, ее личной и послушной давалкой, делали только то, за что заплатили.       Сам караванщик, караван которого традиционно останавливался в Малой или, если не повезет, Верхней Ронне на три дня минимум, чтобы дать отдых лошадям и мулам, пришел под вечер. Лашка про себя с радостью отметила, каким взглядом он посмотрел на сидящую неподвижно матушку, сиськи которой пришлось еще раз полить водицей холодной, когда плохая и жадная дочка все же привела его в жилую комнатку. Он ведь давненько ее хотел, хотел повторить ту ночь, так и не поняв, что его тогда подпоили немного, хотел эту недоступную, хитрую и своевольную женщину. А свои желания подобные ему мужчины привыкли по возможности выполнять.       - Небо свидетель, ты и впрямь правду говорила. – Он по-хозяйски подошел к улыбнувшейся ему шлюхе, проведя пальцами по ее лицу и приподняв одну из громадных грудей, чуть сжав, чудом не задев вишенок. – Говоришь, что зельем отравилась? А ты и рада воспользоваться, да?       - Ага, я очень плохая дочка. – Равнодушно ответила ему Лашка, внутри замирая от страсти, что так тесно сплелась с властью. – Меньше треплись и руки при себе держи. Коль уж хочешь мою сладкую мамочку, то плати звонкими монеточками, Родер, или уходи отсюда уд себе дергать.       Мужчина поглядел на сложившую руки на груди девушку без неприязни, но с легким раздражением, он не любил хамства, а тут еще и девка, да при том красивая, наглая и явно с головой у нее после того зелья тоже не все в порядке. Не настолько, как у Труды, ради какой он сюда и пришел, но заметно так ветер в голове гуляет. Улыбнувшись неприятной улыбкой, мужчина указал пальцем на мнущую свои сиськи травницу, не сдерживая насмешку в собственном тоне и словах:       - Знаешь, я вот сомневаюсь, что твоя шлюха, реши я ее взять за так, сильно возражать станет. – Нельзя сказать, что он именно так и собирался поступить, но Лашку задело за живое, будто ножом по сердцу, заставив разом напрячь сжатые ноги, зависнув на очередной, уже какой по счету, грани за сегодня, а после приготовиться к возможному конфликту. – И чо ты делать станешь, девка? Закричишь, что тебя грабят или как? Я ведь верно понимаю, что селяне ваши о твоем способе халтурку подыскать не знают? Пока что.       Вместо страха или хотя бы смущения, Лашка лишь усмехнулась совсем уж пакостно, поднимая перед лицом большой и пузатый флакон – настоящий флакон для зелья, с тавром стеклодува из Дантмарка, а не глиняный кувшинчик, по каким она и эта бесполезная шлюшка, какая даже не понимает, похоже, что ее тут собираются за так попользовать, разливают свои обычные поделки. И там, во флаконе, переливается зеленоватым цветом очень много пыльцы одного лесного цветка, пыльцы не особо даже ядовитой, да и цветок часто встречается, особенно поближе к воде. Но после обработки, да в таком количестве, да в закрытой и душной комнате... если Родер отсюда и выползет, предполагала Лашка, то валяться в бреду и дышать через рот будет еще месяца полтора. Если вообще сможет дышать, а то от таких цветочков глотка опухает страшно, настолько страшно, что просто втянуть хоть капелюшечку воздуха не выйдет. У самой же Лашки и ее давалки было много лет, чтобы развить у себя привычку к именно этому яду, так что они максимум потом чихать станут и будут вынуждены вымывать весь дом.       - Так что даром можешь уд подергать за амбаром, а мне, почтенный Родер, будь готов заплатить, если хочешь сладенького. – Закончила она свою угрозу, поигрывая одной рукой с флаконом, а второй водя вдоль выставленной на обозрение ножки, то касаясь подушечками пальцев коленки, то почти трогая влажные и жадные до ласки, какой так давно не получали, губы цветочные. – Ну что что, монетка у меня будет? Мне матушке приказывать подол-то задирать?       Мужчина, у которого даже похоть пропала, от осознания того, что он в одном доме двумя помутившимися разумом от плохого зелья травницами, только у второй безумие куда опаснее, все же был воином, а потому успокоился быстро и быстро же понял, что его все же не грабят, а все-таки торгуются. Он и так не хотел отказываться, а тут и вовсе передумал – денег в кошеле как раз на то, чтобы погулять и имелось, а остальное у верного товарища осталось, как завсегда делалось, когда один шел по злачным местам, а второй оставался на охране. Не желая проверять, что будет, когда он решит уйти не заплатив, - пусть и без сладенького, - тот молча достал три добрые серебреные монеты и положил их на стол. Он четко понимал, что за такую сумму можно было бы снять девку и в одном из реально хороших борделей, но, признаться, Труду ему действительно хотелось.       - Бешенная ты блядь. – Все же проворчал Родер, когда Лашка сгребла деньги, сразу же становясь нежной и угодливой, будто переключили в ней что-то, отчего стояк смешался с какой-то глубинной опаской. – Ну, сама не хочешь? Я бы еще приплатил.       Особенно за возможность безопасным образом забрать опасный флакончик с зельем, потому что так ведь и деньги следом забрать можно, что она ему сделает-то?       - Пихать в цветочек – это для хороших дочек. – Отпарировала она так, будто давно выученную дразнилку высказала, презрительно скривив губки, но став от этого только еще более хорошей, он ее прямо так бы и завалил, коль бы не злополучный флакон с ядовитой пыльцой. – Я тебе свою матушку продаю за серебро, Родер. Думаешь, меня можно называть хорошей дочкой? Нет-нет, я очень плохая дочка, так что никакого тебе цветочка, пошли, лучше, искупаешься для начала, а матушка тебе спинку потрет и уд поласкает. Правда же матушка, правда моя сисястая давалочка?       - Да, доченька. – Хихикнула Труда, оставляя в покое свое наглое и громадное вымя, тут же подхватываясь на ноги и даже чуть подпрыгивая, едва не выпадая грудью из рубахи. – Как скажешь.       Плюнувший на все и решившийся рискнуть ради такого шанса мужчина покорно поплелся за девицей, обнятый сбоку жарким телом ее не столько безмозглой, сколько какой-то очень странно помраченной, матери, сбрасывая по пути одежду. Потом была помывка в полной бочке с горячей водой, и Лашка сидела чуть в стороне, неотрывно смотря на то, как жалась к нему сисястая Труда, а уж когда он начал без лишней скромности сам ее лапать, так девка и вовсе стала себе гладить щель, бесстыже улыбаясь и подергивая ногами от счастья. На этом моменте мужик окончательно успокоился и принялся получать удовольствие от потраченного серебра.       Перегнув ойкнувшую и засмеявшуюся Труду прямо рядом с бочкой, он задрал ее мокрую насквозь юбку, окунул сиськами в воду, вызывая тяжкое дыхание и стон у матери и скулящее стенание от наслаждения у дочери, а после стал долбить сзади. Вот это было хорошо, он просто терял над собой контроль, то и дело меняя позицию, выкручивая шлюхе соски, отчего она каждый раз дергалась и едва ли не кончала. Нет, он был бы не против считать, что кончала, но прекрасно знал, что работает это не так, хотя играла сучка очень достоверно, даже щель сжимала на херу, аж пульсировала вся в экстазе.       В какой-то миг они все перебрались на кровать, но сначала он уткнул всегда своевольную и наглую шлюху мордой в пол, трахая ее за все те разы, когда она отказывалась сбавить цену на мази, когда отказывала ему в близости и вела себя совсем, блядь, непочтительно. Родер драл стонущую шлюхой сисястую дуру, то и дело поглядывая на сидящую спиной к стене, прямо на полу, тяжело дышащую Лашку. Она, задравшая себе платье, терла щель не переставая, дергала тазом и судорожно напрягала ноги, прикусывала губу и едва не плакала с таким счастливым лицом, что его самого едва удерживало от взрыва. Тот же факт, что весь разврат стерва творила только одной рукой, второй судорожно сжимая тот самый флакон, привыкшего к смертельной опасности воина неожиданно заводил как бы не сильнее обоих полоумных сразу. А в тот миг, когда она резко одернула руку и вдруг звучно шлепнула себя по нижним губам, - когда он сам такой трюк попробовал провернуть с какой-то давалкой из борделя в одном из посещенных городов, та едва не выбила ему зуб, полуорчиха блядова, а тут она сама себя терзает, - мужчина просто не выдержал, спуская, в очередной раз, в который уже по счету, спуская в травницу.       Лашка что-то рассказывала в ответ на его вопрос и недоуменный взгляд, о том, что она плохая дочка и потому должна шлепать по цветочку, но его уже достала эта странная и поехавшая парочка, - он даже подумывал проверить как-то их товар, а то мало ли что они могли туда помешать, если реально свихнулись, - а Родер выполнил мечту свою, а также, наверняка, кучи селян из Ронны и округи. Положил эту роскошную давалку на спину, прямо на пол, уселся ей на живот и принялся долбить хером в ложбину между сиськами, устраивая себе куордемарский перепихон, как его в среде наемников называют. И он был готов на алтаре Алемира или вовсе Даромара поклясться, что сука кончала от такого обращения даже ярче и быстрее, чем сам Родер.       Ушел он уже под утро, вымотанный, снова вымытый, довольный и сам себе признавшийся, что такая ночка хоть и стоила как визит в дорогой бордель, но точно того, ну, стоила. Пошедшая с ним Лашка, на людях ведущая себя будто знакомая еще по прошлым встречам скромная и учтивая девица, тут же в его караване эти монеты и вернула, закупившись всевозможной утварью, реагентами и даже новым котелком, на последний, а и вовсе из своих доложив. Зевающий через раз Родер попрощался с коварной и чокнутой сукой, устроившейся мамкой при своей же мамаше в качестве девки, да и отправился спать. Устраивать сцену или бахвалиться своими достижениями перед тупым сельским быдлом он все равно не собирался, так что пусть сучка хранит свою тайну, ей таковой все равно недолго быть, шила в мешке не утаить, как ни крути ты тот мешок.       Лашка же, вернувшись с покупками, принялась помогать своей сисястой шлюхе с громадной, возмутительно здоровенной грудью, как следует помыться, убрала вместе с ней хату и снова поставила ее работать за нарезкой и сортировкой. Цветочек буквально пылал, приходилось едва ли не каждую секунду, каждый момент времени следить за тем, чтобы очередное быстрое движение не вынудило ткань юбки особенно сильно потереть на бугорок и вызывать неизбежное, но это каким-то чудом получалось делать совершенно естественно, ничуть не теряя в мастерстве семейном. Она была плохой, все еще плохой и с каждым днем лишь худшей и худшей дочкой, она не могла позволить себе кончить, чтобы не становиться вновь хорошей, хорошей и скучной, послушной и нигде не властной дочкой.       Уложив вымотавшуюся матушку спать, запретив ей надевать рубашку, она легла рядом и долгие несколько часов просто лежала на ее теплом теле и поглаживала той вишенки, спокойно, мерно, завлекательно и без разрядки. Тихо хихикающая и то и дело благодарящая свою доченьку Труда все же уснула, закрывая глаза, но дочь еще не скоро прекратила колебать ее пышные сиськи, глядя на то, как они трясутся перед ее лицом, как кружат в завлекательном танце напряженные, - они теперь всегда напряженные, вообще всегда, - вишенки. В последний раз поцеловав Труду в каждую из вишенок, чем заставила ту кончить прямо во сне и не просыпаясь, девушка встала с кровати и пошла в соседнюю комнату.       Сегодня она была очень плохой дочкой и потому не могла просто так уснуть, как, впрочем, почти никогда. В отличие от матери она вообще никогда не была соней, ей хватало буквально немножечко сна урвать, чтобы чувствовать себя отлично и спокойно работать – свойство очень полезное по жизни и только усилившееся после принятого зелья. Матушка Труда пыталась что-то говорить о том, что это оттого, что Лашенька просто еще молода, но девушка точно знала, что Труда всегда засоней и была, даже в самой молодой молодости. Улыбнувшись этим воспоминаниям о тех днях, когда со старшей травницей и строгой наставницей еще можно было говорить, когда та еще могла командовать помощницей и ученицей, сама ученица снова задрала юбку.       Зажав ткань подола в зубах, она широко раздвинула ноги, в какой уже раз за день принявшись натирать цветочек, который только для хороших дочек. Но стоило только подойти к пику, она прекращала любые действия, лишь едва-едва дергались в предпиковой судороге таз да бедра, а в те моменты, когда плохая дочка с ужасом осознавала, что пик уже почти наступил и пауза не помогает, так и вовсе шлепала непослушный и глупый цветочек. Цветочек ведь не понимает, что она – плохая дочка, слишком плохая и потому ей нельзя кончать. И она чуть-чуть шлепала по губкам, добиваясь вспышки болезненного наслаждения в том, как прерывалось возношение вверх, ограничиваясь ее волей и выбором, какие не сломить и не поменять страстям и желаниям глупого и непослушного тела.       Она не Труда, какая перед своим телом, своими сиськами, не устояла и стала давалкой, задирающей подол по команде, позволяющей драть себя за серебро (или даже за медь, Лашка согласилась бы и на медь, только лишь бы не за так). Лашка – плохая дочка, но она достигла того, что желала, а не поддалась своим желаниям, как безвольная шлюха. Именно это было важно, именно ради этого она доказывала себе раз за разом, с наслаждением, что куда лучше, чем возможность просто послушно сдаться на милость цветочка и пустить мед, кончая и закатывая глаза. Плохая дочка Лашка не станет кончать, она не позволит себе утратить контроль над собой, она будет несоизмеримо выше своей глупой матушки и не кончит.       Никогда.

Interlewd End

      Изначально, до встречи с мертвым фонарщиком, Степан планировал идти вдоль болота, ища возможность пройти сквозь них или даже покамлать болотных духов, какие за счет метки корней обязаны были слушать юношу в мере куда большей, чем просто духи. Вот только после встречи с тем мертвяком и его фонарем, а если точнее, то с фонарем и его мертвяком, он резко передумал такой херней заниматься. Мертвец ведь пришел со стороны болот, каждую безлунную ночь приходил, приходил и старался найти что-то живое и дышащее, найти и... ну, вариантов много, конечно, но приятных как-то нет. Степан ведь не дурак и поняв, с чем столкнулся, как стало очевидно, что опасность он все же устранил, тут же отправил специальных именно под эту задачу духов проверять округу.       Тройка гончих, работающих только втроем и оттого особо гонористых и столь же особо любящих проверить шамана на прочность, были так себе следопытами на самом деле, скрыться от них не так чтобы сложно было, зато умели глядеть в оставленные следы, даже если они весьма давние. Поскольку мертвяк не скрывался, то даже без особых талантов в духовном и магическом восприятии было бы несложно заметить следы его пребывания и движений, каких вокруг хутора накопилось с запасом, особенно со стороны болота. После таких откровений и без того не слишком сильное желание изучить глубины местных трясин покинуло Степана со скоростью стартовавшего с места Усейн Болта. А без желания, зачем лезть туда, куда и не хочешь, и не нужно? Вот парень и не полез.       Дорога вновь слилась в уже несколько более щадящий, но все еще непрестанный, ритм, а километры начали кидаться под ноги идущему. Мимо проносились живописные поляны, волчьи стаи, которые в ответ на насланный ужас разбегались, прикрывая отход говнометанием, одинокий и матерый магически здоровый кабан, проводивший юношу подозрительным и очень разумным взглядом, а также сотни иных мелочей. Мелочей, что способны восхитить даже самого черствого человека, показать ему всю палитру природных красот... первые полста-сто раз, после чего они начинают уже бесить. Если Степан все же станет местным чОрным Оверлордом, то он обязательно придумает доступную каждому систему метрополитена на магической тяге. Ну, когда лень поборет. То есть, никогда.       Самая знаковая встреча произошла примерно пять дней спустя после эпической битвы дебила с фонарем. Не в том смысле, что у дебила был фонарь, а фонарь с одной стороны и дебил с другой – самокритично, но Степан себя, полезшего в ненужный ему конфликт, не оправдывал. А может и стоило бы, ведь были вполне серьезные шансы, что мертвяк, не найдя живых селян, что попрятались по хатам, решит поискать находящегося под открытым небом шамана. Впрочем, возвращаясь ко встрече, она произошла на еще одном магическом истоке, причем этот был как бы ни крупнее любых двух прошлых вместе взятых, а его хранитель являлся тем еще страховидлом. Громадный, сука, лось, чья морда в нормальном состоянии была на полголовы выше Степановой, а уж на рогах можно было еще двух Степанов развесить. Масса и габариты остального тела тоже соответствовали, а уж добрый взгляд совершенно равнодушных звериных глаз, в каких горел нешуточный интеллект, пусть даже и не человеческий, могли вызывать ступор и расслабление кишечника. Буквально, у него была какая-то встроенная в ауру магическая способность проклинающе-ментального типа, какую Степан автоматически преодолел за счет характеристики духа и общей пластичности духовного же тела, просто стряхнул налипшую поверх дрянь.       Очень хитрая штука, куда опаснее того пугающего рыка, потому что приступы страха и пачкания штанов должны были продолжаться еще долго, даже годы, ведь суть воздействия вцепится в тонкие тела подобно проклятию. Вероятно, такая магическая мощь, дополняемая блеклыми огоньками, какие начали мерцать между лосиных рогов, была вызвана самой природой зверя, какой и зверем не являлся в полной мере этого слова. Подселившийся в материальное тело дух, за долгие годы с этим телом сросшийся и освоившийся в нем: очень суровая хрень, иногда шаманы таких себе в охрану или спутники делают, но это сложно, долго и дорого, а еще рискованно (как и большинство иных путей к силе). Этот явно появился сам, не ощущалось в нем чужого контроля, даже в малых аспектах, да и дух был однозначно не слабенькой сущностью, какую разум зверя еще и задавить мог, а очень даже развитым индивидом. Как минимум, он владел навыками сокрытия ауры и духовного тела, потому что вышел из-за деревьев совершенно для юноши внезапно.       Судя по всему, этот бой был бы опаснее всех остальных, возможно вместе взятых, особенно учитывая неготовность землянина к сражению вот прямо сейчас. Но таких мыслей он себе не позволил, флегматично, будто так и надо, призывая поближе к реальности боевые контракты, а также готовя духовную хватку к очень тяжелому испытанию. Интересно, что будет, если настолько старого и успевшего столь прочно врасти в тварное тело духа попробовать выдернуть обратно в пространство сфер? Явно же ничего хорошего, для духа, а вот для шамана вполне себе наоборот, только к лучшему все сойдется.       То ли хранитель пока что так и не увиденного Степаном источника что-то прочитал во взгляде человека, то ли прошлый хранитель был некультурным и тупым хамлом, то ли сказалась демонстративная готовность к бою и способность этот бой дать, представляя опасность для лосища, но зверь-дух не бросился в бой. Всхрапнув, притопнув копытом он надавил собственным духовным присутствием, но не угрожая, а посылая образы переговоров. Такой диалог очень заметно отличался от тех, какие приходилось вести с чистыми духами, какие пребывали в духовном же плане, но приспособиться к нему сложности не представляло, особенно с недавно поднятым навыком. Да и без него справился бы, только чуть больше сложностей испытав в процессе – хватило бы и продвинутых базовых основ. Другое дело, что с таким слабаком могли бы не захотеть говорить, но это частности.       - Привет. – Равнодушно и, в принципе, уже смирившись с тем, что драться все равно придется, поздоровался Степан. – Давай жить дружно.       И что-то было такое в его словах, а может в метке корней в его сути, или вовсе в мечущейся то когтистой лапой, то гибким щупальцем-клинком духовной конечности, но лось чуть всхрапнул, склонил набок, совершенно не по-звериному, свою рогатую голову, отчего огоньки между рог слегка поблекли, да и отступил немного назад. Шансов на уверенную победу у юноши не имелось, но он четко осознавал, что, если драке быть, сумеет тварь очень серьезно ранить, как минимум. И тварь, на деле достаточно интеллектуально развитая, тоже это понимала, не стремясь множить ненависть и кровь, если можно получить трындюлей.       давай       Диалог шел спокойно, выверено, даже без попыток давления, что вообще нехарактерный признак вежливости для подобных сущностей. По итогу этого диалога, Степан вежливо кивнул лосю-хранителю, не убирая, впрочем, боевой конечности, а потом достал из рюкзака несколько особо ценных грибов из того самого грибного круга. Хватка духовного щупальца на этом грузе была самым опасным моментом, ведь именно сейчас подселенному было удобнее всего ударить временно лишившегося возможности быстро контратаковать человека, но зверь и сам отступил немного назад. И на грибы он глядел уже не равнодушно, а прямо жадно, жаждая, голодно, как хищник глядел бы на добычу, хотя Степан уверен, что этот экземпляр вполне может мясом подзакусить не хуже убитого им хищного хранителя.       Перенеся материальное подношение в мир духов, причем сразу полностью, за счет чего ценность подношения выросла в разы, как и «вкусность», юноша поднес грибочки поближе к твари, какая и сама осторожничала, ведь теперь уже парень мог бы внезапно атаковать неготового противника. Но не стал плодить подлости и человек, раз зверь показал себя адекватно, вместо этого вкладывая резерв в хватку, на секунду создавая кокон силы и защиты вокруг подношения, чтобы оно могло пребывать в таком кармане даже без прямого удержания духовной хваткой, оставаясь все таким же ценным, а не падая в глубину мира духов. Стоило ему только убрать подальше свой боевой тентакль, - от этого названия каждый раз пробивало на смесь стыда и смеха, - как лось шагнул ближе, раскрыл, неестественно широко раскрыл, свою пасть, в какой заметны были очень острые клыки в четыре ряда, а потом вокруг его зубов и пасти будто появилась еще одна пасть с зубами. Они были наложены друг на друга, совсем не отделяясь, но магическое зрение все равно видело проявленную духовную плоть, а восприятие шаманское осязало, как на миг дух словно бы разделил себя и мясное тело зверя.       Пасть захлопнулась вокруг подношения, пережевывая и сами грибы и вложенную в них силу, причем жевал зверь очень странно, демонстрируя монструозную подвижность челюстей, что нижней, что верхней. Парню даже показалось, что эти челюсти могут рвануть вперед в змеином укусе, как вторая пасть-язык чужого из знаменитой земной киносерии, но проверить не довелось и хорошо. Лось же дожевал, встряхнулся и демонстративно отошел в сторону, еще и расплетая примитивную, но весьма мощную защитно-сигнальную сеть вокруг поляны с источником, пропуская человека в свою святая-святых. Степан ведь не просто выкупил свою жизнь с плаксивыми криками «вот вам мой айфон, я его даже разблокирую и пароль сниму, только не бейте, дяденька», он провел обмен, вполне себе выгодный и для него тоже, банально выкупив себе право помедитировать на источнике. Весьма сильном и, что важнее, уже стабилизированном, окультуренном и оттого в разы более полезном для развития того, кому всемогущая система может подкинуть талант, без необходимости пару месяцев активно на этом источнике медитировать и познавать. А еще осушать и лишать стабильности сам источник, не такой уж большой и не слишком стабильный, в процессе тренировки, или, если нет, то добавлять к паре месяцев еще в два раза больше времени.       Правда, лось оказался смышленым и подкованным, но это еще по защитной сети было понятно, как и по остальным продемонстрированным типам магического воздействия. Только вот если пугающе-проклинающие глаза, а также морфирование плоти в какую-то более опасную херню можно скинуть на инстинкты и естественную волшбу магического зверя, то вот сеть, сеть была выполнена разумным существом. Некоторые духи в распоряжении юноши тоже могли что-то подобное и они тоже были умны, хоть и до бешенства непонятные и мыслящие просто непередаваемыми аналогиями. Возвратившись к предусмотрительности лося, он потребовал обещания, заверенного общей сделкой, о том, что человек не станет источник осушать полностью, что не будет проклинать его или пытаться привязаться к нему сам, подчинив или отрезав от подпитки нынешнего владельца. В теории большую часть таких подозрений Степан вполне бы мог оправдать, а о некоторых вовсе всерьез задумался как раз после оговаривания запрета на их выполнение.       Разумеется, такая сделка не есть аналог клятвы на алтаре бога или мощного магического контракта, но при этом все равно сравнительно надежна. Есть духи, какие кидают и обманывают, как не быть, но для них это весьма непростое дело, а уж для оказавшегося в тварном теле... если этот лось еще и может себе позволить вот так легко и ненапряжно нарушать подобные сцепляющие сделки, то это уже перебор. Но и Степану тогда весьма вероятен конец игры и экран загрузки. Есть способы обманывать клятвы, играющие от хитрости, вроде «да не нанесешь ты смертельное оскорбление сему духу», а потом окажется, что дух ветров степных вполне может (и хочет!) посчитать таким оскорблением процесс дыхания, ведь шаман убивает тем вдохом воздух, какой потом выдыхает «испражняясь». Но такие хитрости сам Степан тоже знал и старательно делал их договор максимально прозрачным и прямым.       Да, у него не было выделенного в отдельную строку статуса знания о контрактах и договорах, хотя он и подумывал когда-то его взять, но была базовая для самого класса шамана камлательная практика и такой же базовый духовный диалог. И, как не раз подмечал юноша, при достаточном развитии эти два таланта могут позволить пусть и начальные, но уверенные действия в очень многих ответвлениях шаманских практик. Их же с лосем договор был предельно простым и кратковременным, уже через два-три дня он распадется, но сам парень и не собирался возле истока задерживаться. А еще вторую часть подношения, таким же образом переносимого в мир духов, лось получит только по завершению сделки и когда юный шаман покинет место чужой силы, ну, просто на всякий случай.       Несмотря на все перестраховки, никаких подлостей или коварных ударов (или укусов) в спину расслабившегося оппонента не случилось. Лось молча отошел в сторону, устроившись на каком-то примитивном самодельном лежаке-алтаре из натасканных камней, костей и сухих деревяшек, а Степан опять прислонился спиной к источнику, уже не реагируя на внимательное наблюдение временно безопасного (насколько такое нечто может быть неопасным) лося. В этот раз на источнике дерево не росло, а если и росло когда-то, то очень добрый и светлый лось его сожрал и пустил на веточки для своей постели. Вместо дерева был каменный валун, покрытый мхом и даже травами с цветами, причем эти цветы да травы были почти все необычными и крайне ценными. А еще их регулярно ели, подъедали и подпитывали силой те, какие еще не трогали, всегда оставляя запас для посева, этакий огородик для собственного развития.       Не стал тянуть свои лапы к ценным реагентам и шаман, понимая, что можно без пальцев остаться, - вон, какие у огородника зубищи в несколько рядов, - вместо этого привычно уже объединяя тонкие тела и основу истока, а также выходя духовным восприятием из тела. Полностью покинуть оное тело, временно перейдя в духовное состояние, он не рискнул, не в такой компании, хотя и был на то способен, а благодаря трансформе духовного тела еще и не был в таком состоянии настолько беззащитен, как обычный шаман его уровня силы. Даже куда более опытные камлатели, переносясь в родное для их слуг измерение, становятся до крайности беспомощными, если сравнивать с собой обычными, пусть даже им и открываются новые возможности, без выхода из тела недоступные. Кто-то хитрит с якорями, ища способ буквально мгновенно вернуться, даже если попробуют помешать, иные стараются не отходить от своего бесхозного тела сколь-либо далеко, боясь найти его уже кем-то занятым, а третьи договариваются с могучими защитниками, какие будут их прикрывать, связанные мощной клятвой и вскармливаемой еще первыми из многих поколений шаманского рода верностью. Степан вот, мог не слишком бояться прямого нападения просто потому, что слабую хрень он, даже будучи беззащитным и обнаженным духом, может и сам порвать, да и не слишком слабую тоже. А тело можно и якорями прикрыть, и защитным кругом от квартирного захвата оградить, что куда проще, если можешь кинуть на это дело побольше сил, не опасаясь за самое себя.       Все это было прекрасно, но рисковать подобными путешествиями юноша пока что не спешил, даже в более безопасных условиях не рискуя, дожидаясь высокого уровня, появления специфических навыков и прочих усилений. В условиях нынешних? Даже не смешно, пусть такими рисками качаются герои ранобе, но это даже для них предел тупости, все равно что в логове хищника добровольно пустить себе кровь, связать себе руки и принять снотворное со слабительным. Ограничился стандартной медитацией на источник, связкой ауры и прокачкой через нее силы, побольше оной силы вбирая и отдавая, фактически не столько осушая источник ради тренировки и отработки приемов, - как делают маги, получающие возможность очень долго и непрерывно практиковать свое искусство плетения, хотя шаманы тоже могут такой подпиткой пользоваться, хоть бы и заверяя кучу контрактов, платя быстро восполняющимся резервом, - а просто развивал и укреплял ауру, вовсю пользуясь меткой корней и общей стойкостью оной ауры. Проводил через себя силу, становился с той силой сближенным и единенным, чтобы мигом спустя вернуть все на круги своя.       Тренировка заняла больше двенадцати часов, хотя Степан мог бы и дольше, но решил, что лучшее – враг хорошего, да и не хотел проверять границы терпения единого с духом лося, вернее, духа, единого с лосем. Тот все это время лежал в своей постельке, изредка грызя какую-то кость, похоже просто зубы затачивая, а не поедая ее, не пытаясь ни мешать, ни двигаться, ни как-то еще взаимодействовать с миром или попаданцем. Стоило только юноше встать на ноги, захрустев затекшими суставами, как встал и лось, с ожиданием и жаждой глядя на человека. Тот не спешил, не желал поспешность и опаску показывать, собрав свои вещи, подпоясавшись, взяв прислоненное рядом с валуном копье, и пошел к границе места силы, места власти, с каким лось плотно сросся. И только выйдя за границу того места, где чужая воля едва ли не физически ощущалась, он достал из рюкзака вторую порцию грибов и, не уменьшая осторожности, в любой миг ожидая подлости, повторил транзакцию.       Лось землянина не подвел, - вернее подвел, потому что ожидал проблем, а их не случилось, - приняв подношение и уже с куда большей теплотой, хоть и весьма расчетливо-специфической, посмотрел на человека - сказывалась однозначно темноватая природа вселившегося в рогатого зверя духа. Будто бы приняв какое-то решение, он прислал образ просьбы-ожидания, чтобы скрыться в своем логове и вернуться спустя десяток минут. В этот раз он держал в пасти хороший такой пучок очень даже ценных растений, какие Степану не просто бы пришлись впору, а прямо-таки офигеть, как пришлись бы к месту. Осторожно положив их на пожухлую осеннюю траву, даже не испачкав слюнями или иными жидкостями, лось потоком воздуха из левой ноздри, этаким воздушным щупальцем, разделил горку трав на две почти одинаковых порции, подтолкнув первую из них копытом поближе к человеку, а вторую к себе.       Степан понял его желание даже без диалога, хватило и, так сказать, жестовой передачи смысла, невольно улыбнувшись. Лось очень оценил подношение, особенно учитывая тот факт, что у него проблемы с усвоением таких вот жертв, какие вообще-то духам идут на пользу, позволяя медленно, веками или эпохами (для самых могучих), усиливать себя. Сказывалось пребывание в подселенном состоянии, пусть это и компенсировалось частично возможностью усиливать себя поеданием добычи или иными, характерными для магических зверей, а не духов, способами. И если Степан пожертвует ему эти цветочки, тоже отправив их в мир духовный, то это будет не только вкусно, но и крайне полезно.       Долгое пребывание рядом с лосем подсказало, дало заметить, что сильный дух-зверь на деле застыл на границе определенного прорыва в развитии, когда тело зверя стало не помогать, но уже сдерживать. И вот тут подобное подношение, наполненное силой и доставленное прямо с той стороны, из мира духов, может дать нужный лосю толчок вперед. За такое не жалко и вторую половину действительно ценных и, что важнее, правильно выращенных и регулярно подпитываемых растений отдать в плату. Вот так неожиданно Степан оказался на обратной стороне привычного для шамана диалога – дух нанимал его для выполнения работы по профилю, предлагая щедрую плату.       Окинув взглядом насыщенные магией растения, какие должным образом перетащить в пространство сфер, сберегая их свойства, будет заметно сложнее, чем с однородными и более «легкими» грибами, юноша пожал плечами и выдал ответную реплику-образ. О том, что он может попытаться, но не гарантировать результат, о том, что эти травки для его руки могут оказаться чрезмерно «тяжелыми» и он их уронит. Лось задумался, если это можно так назвать, и принял факт, согласившись не испытывать зла и не искать оплаты жизнью или иными ценностями с не достигшего успеха камлателя. Но и камлатель тогда получит не все травы, а только четверть, чтобы скомпенсировать усилия и попытку, но не более.       Где-то там, далеко в пространстве собственных мыслей и размышлений, Степан как-то отстраненно и горько подумал о том, что торговаться с этой хтонью и понимать ее мотивы ему куда как легче, чем общаться с обычными в сущности людьми местного менталитета. Вот, с темным и явно опасным существом он договорился почти без труда, только перенервничал чуток, тогда как люди, простые люди, регулярно его разочаровывают. Это так мизантропами становятся или нужно в какой-то особый клуб записаться?       Травки и вправду оказались тяжелы, очень тяжелы, будто бы норовя из хватки его духа выскользнуть и провалиться в сферы, стать чьей-то еще добычей. Но рука парня была крепка, пусть она и третья, и карман он сумел создать, только в этот раз руку он убирал в последний момент, а лось очень бережно и осторожно хватал свою добычу, чтобы руку его кормящую не укусить. Сказывался и очень строгий контракт-сделка, и призванные заранее и с запасом сильнейшие из боевых его духов – очень побуждающие к нежной осторожности факторы. Успех был сокрушительным и полным, хотя пропотел парень едва ли не насквозь, но лось, аж лучился довольством от своей трапезы, также блистая и сверкая начавшей ходить волнами и становиться ярче аурой. Ненамного, но заметно – если по-системному, то парочку единиц к контролю и единичку к истоку получил, примерно так аурное и духовное зрение Степана идентифицировало случившуюся на его глазах трансформацию.       Собрав свои подарочные травы, должным образом их упаковав и обезопасив от порчи, а также оставив осваивать новые горизонты ставшего заметно опаснее хранителя, который даже послал образ в стиле «ты это, заходи, если чо» вслед уходящему человеку, Степан был таков. На лицо лезла поистине широкая улыбка и причиной ей было не только выживание после торгов с таким финансовым экспертом, но еще и всплывшее перед внутренним взором системное сообщение о получении сразу двух талантов вне обычных уровней, причем оба были достаточно полезны, а не как у Автобогини.       Получено: «основы духовного торга и контрактных договоров с инопланарными сущностями», «продвинутые базовые методики взаимодействия с магическими истоками»; повышено сродство с природной, воздушной и темной сферами; повышена вероятность обретения знаний и свойств ветки друидизма, ведовства и контрактной магии.       Обретенные таланты добавлены к общему статусу Игрока.       Неплохо Степан сходил в гости, хоть и нигде не Винни Пух!