Неправильные и Отстающие

      Вечер был тёплый, пытаясь понравиться людям, которые, однако, всё равно носили куртки, готовясь к зиме. Свет от фонаря, помаргивая, мягко ложился на старую потрескавшуюся плитку. Вдалеке слышались быстрые постукивания ботинок. Звук усиливался, но начал замедляться, переходя в более размеренный. И вот, на землю упала тень Генри Артмана. Без куртки! Весь в поту, он остановился под фонарём, вытер лоб и пошёл к стене ближайшего здания, держась за сердце и переводя дыхание. Он упёрся спиной об здание и огляделся вокруг. Никогда такого не было, чтобы он бегал так много. Обычно, он садился на автобус и приходил вовремя. Тогда он мог пробежать разве что жалкие сто метров до остановки. Посчитав нынешнее расстояние не столь большим, Артман отказался от поездки и мог опоздать. В итоге, уложив два километра в десять минут, он был не только раздосадован отсутствием Джорджа, но и через пару минут заскучал, а когда человеку скучно — в голову лезут идеи. Первая мысль была проста: самому зайти в галерею и спокойно дожидаться Джорджа в ней; но она разбивалась, как корабль об скалы, при появлении в голове мысли о пропуске. А память подтверждает наличие пропуска, она в таких делах не врёт. Генри подошёл к свету и взглянул на лист бумаги у себя в руках. Действительно ли Это настолько хорошо? Это и есть его максимум и предел? Потолок, которого он достиг, а разрушить не в силах? Здесь он догнал горизонт в вечной гонке и отныне Это — его величайшее достижение, которое не превзойти? Думать о своих способностях всегда сложно. Никогда человек не оценит себя правильно, поэтому Генри собирается показать свою картину миру. Он отошёл обратно к стене и впал в ожидание, но уже с большим сомнением в душе. Сомнения он лишился, как только задумался о времени, которое всё текло и текло, медленно уходило из его владения в руки Джорджа, так и заставляющего себя ждать. Смешно думать о столь ненужно потраченном времени в ожидании. Можно ведь сделать так много, но вместо этого нужно ждать. Ждать праздника, приятеля, успеха или везения, развития сюжета в нудной книге — худшее, что может быть! Генри начал злиться. Но — спасибо всевышнему — Новый год настал, на работе повысили, автор устал от описания стен и даже друг не только пришёл но и подобрал хорошее оправдание! Вдохнув свежего воздуха для длительных объяснений, друг выпалил: — Извини, брился. Вот это удар! Такой, что тишина, до этого абсолютно объяснимая, теперь казалось громче ракеты из-за своей внезапности. Но что на это ответит поражённый мощью фразы собеседник? — Ничего страшного, — с недоумением сказал Генри Артман и быстро оглядел Джорджа. Действительно, бородка стала незаметной, а усы полностью испарились, не оставив и следа. — Ну я ведь правда виноват, что задержался. Всё не мог решить, лучше ли мне будет без усов. — продолжал Джордж, но тут ему в глаза бросился лист бумаги в руках Генри. — А это что у тебя? — Да так, ничего интересного. — произнёс Генри, но всё же демонстративно помахал картиной перед приятелем. — Хватит трясти! — воскликнул Джордж и выхватил из рук Генри лист. Он начал рассматривать рисунок под льющимся от фонаря светом, но не сразу понял, что нарисовано. Наконец, он догадался, что это натюрморт. Его взгляд начал сильно меняться. Увидев это, Генри занервничал. В конце концов, Джордж устал сдерживаться и взорвался диким хохотом, при котором принято кататься по полу и задыхаться. Генри же почувствовал, будто ему дали пощёчину. И каждый раз, когда смех, чуть притихнув, начинал заново разрастаться; каждый такой раз был как грузовик, переезжающий его бессильное тело вместе с рисунком. — Я… Я… — хотел начать Генри. — Это гениально! — успокоившись сказал Джордж, — Настолько идеальной пародии я никогда ещё не видел! Ты просто гений! — Я думал тебе не понравилось. — сказал Генри, услышав только похвалу. — Как мне могло это не понравиться? Ты ведь так хорошо спародировал современных художников. — Но я. — А какие у тебя тени! Они то есть, то нет! Так ещё и не зависят от света! Это так хорошо ссылается на этого бездаря — Юджина Колго! — А мне понравилась его картина. — Ты стоял около неё секунды две от силы. Но не суть дела. — продолжил Джордж, — Как ты интересно распределил детали. Яблоко у тебя получилось хорошее, возможно, слишком хорошее, а вот миска отвратнее некуда. Я даже не знаю, что тут ты показал! То ли уходящее вдохновение во время работы, то ли пример желаемого качества и реального. А то, как смята бумага! Словно неудачный экземпляр достали из помойки, чтобы продать хоть за какие-то гроши. Как же это похоже на Альберта Дролла! — Но ведь я никого не пародировал. — вмешался, уже полностью вбитый в землю от града ударов, Генри. И снова воцарилась тишина. Они постояли на месте некоторое время, но потом Джордж что-то пробубнил и пошёл к проулку. Генри, весь раскрасневшийся от стыда, последовал за ним, смотря в землю. Вот они подошли к нужной стене. Привычный ритуал прошёл: снова сдвинулся кирпич, мелькнул пропуск, вызывая торжество памяти, подтвердившей свою правоту; открылась дверь. Они медленно вошли. Джордж сразу свернул налево — в каморку Эдварда. — Привет, Эдди! — и, прежде чем вахтёр успел среагировать на столь оскорбительное обращение, выпалил — Хозяева не здесь? У меня к ним дело. — Здесь, — раздражённо сказал Эдвард — и, пожалуйста, не коверкай имён. — Хорошо — он развернулся и бросил — Подготовь пока пропуск для Генри. — А фото есть? — Потом приклеем. — и, обратившись к Мистеру Артману — Пошли! И только мельком Генри увидел кусочек носка вахтёра, прежде чем выйти из комнатки. И этот кусок не говорил хорошего. Просто кусок чёрной ткани. Они спустились чуть ниже по лестнице и Генри всё же решился спросить: — Ты отдашь мне рисунок? — После того как мы покажем его миру! — воскликнул Джордж, — Не беспокойся, посетителям я показывать не буду, но есть те, кто может заинтересоваться. Только не относись к своему рисунку так серьезно. Как сатиру его легче воспринимать. А высмеять этих зажравшихся тварей нам давно пора! Генри, расстроенный от нынешней роли его рисунка, даже был немного рад тому, что его рисунок увидят и оценят. Но всё же он сомневался. Эта затея казалась ему отвратительной. Этого ли он хотел?