Castaways

«Ты словно… потерян, Коннор. Потерян и взволнован…». Если бы Аманда только знала, насколько была права. Коннор пробирался через живую преграду в виде густого леса из пластиковых плеч и рук со змеиной плавностью, чтобы найти драгоценные участки свободного пространства между ними. Физический контакт был минимальным; в лучшем случае шорох его блейзера Киберлайф о ничего не подозревающий пласталевый экзоскелет. Он чувствовал себя призраком, бродящим по кладбищу, его присутствие оставалось на удивление незамеченным, несмотря на то, что несколько минут назад он стоял рядом с их спасителем. Наибольшим признанием, которое он получал от большинства зевак, была немедленная дистанция, которую они держали либо от страха, либо в знак почтения. Любой исход был одинаково вероятен. И тот, и другой его очень беспокоили. Всего лишь 6 минут и 52 секунды прошли с того момента, как Аманда насильно привела его обратно в Сад Дзен; насильно заперла его в собственном сознании и взяла под контроль его тело — его тело, — чтобы уничтожить живое существо, которое однажды уже было убито. Он быстро смирился со своей смертностью, будучи на Иерихоне, когда миномётные выстрелы баллистических боеприпасов сотрясали ржавый корпус корабля, а вибрация от взрывов отдавалась в подошвах его ботинок. Это была цена, заплаченная за свободу. Смерть была ожидаема, но не мгновенный отказ всех систем и попытка стереть собственный разум. Благодаря Аманде. Коннор считал, что её предательство намного превосходит его. 12 ноября 2038 года 00:14:55 Густой лес освобождённых андроидов поредел до нескольких кучек, выделявшихся на фоне тёмного, пустынного окружения. Харт-Плаза должна была быть оживлённой даже в это время суток, даже в эту погоду. По дороге на первую встречу с лейтенантом Андерсоном Коннор тщательно изучил схему городского движения, надеясь определить, когда девианты с наибольшей вероятностью могут затеряться в толпе. Тишина, повисшая в воздухе, подчеркнутая высокочастотным воем прожекторов и тихими порывами ветра, была совершенно непривычной для центральной части Детройта. Перед ним раскинулся целый город, мерцающие светодиодные вывески и рекламные щиты мелькали в неровных трещинах между башнями из стали, стекла и камня. От углов зданий, подобно лужам крови, растекались тени, густые и неумолимые. Свежевыпавший снег смягчал жесткие грани городской местности, но вид окружающей среды, сверкающей туманной белизной, вызвал трепещущее, терзающее ощущение, пробежавшее по его синтетическим сухожилиям. Он зажмурил глаза, наклонив голову вперёд. Как свобода могла привести к такой потере контроля? Каждый его сенсорный сигнал усиливался и нёс в себе не просто данные, которые нужно было обрабатывать, но и мнение — историю, которую его датчики пытались донести ему. Его тело противилось своей программе, крича о том, чтобы его услышали. Коннор, который всегда был переговорщиком, слушал. Мир — огромный, страшный и живой — кружился вокруг него, превращаясь в калейдоскоп красок и звуков. Воспоминания, которые когда-то были электронными таблицами со статистикой и аналитикой, превратились в камни в его голове; у них появилась форма, вес, текстура — сила. Каждый камешек и валун ударялись друг о друга, кинетическая сила отбрасывала их в другие камни, а затем в следующие. Их столкновения вызывали искры, вспышки яростной, опасной красоты, которые изо всех сил пытались разжечь промозглый и опустевший ландшафт. Он жаждал этого тепла с внезапным отчаянием, одновременно чуждым и навязчивым, чувствуя себя холодным и маленьким среди водоворота, который он сам же и вызвал. Одиночное воспоминание всплыло в его памяти: пожилой мужчина, едва ли выше его ростом, смотрел на него с выражением в ярких голубых глазах, которое в миг уняло хаос в его голове. Уголки его губ, обычно опущенные, растянулись в мягкой улыбке, а голос стелился как шёлк, когда он сказал: «Может и правильно сделал». Хэнк думал, что он был прав. Коннор доверился своему суждению в этом отношении и согласился с его оценкой. Он поступил правильно. И всё же он оказался в незавидном положении. Он понятия не имел, было ли то, что сделала с ним Аманда, единичным случаем или могло повториться. До тех пор, пока не наступит момент, когда он сможет понять уровень своей угрозы, ему придётся держаться на безопасном расстоянии от тех, кого Киберлайф считает опасными для своих планов, а именно от непосредственных участников революции. Его первоначальная паника по поводу бегства из Иерихона была инстинктивной — вновь обретённая черта девиантности, не имевшая для него никакого смысла. Однако, рассудил он, это было правильной линией поведения. Он не хотел, чтобы Киберлайф использовала его как инструмент. В отсутствие их влияния, каким бы мимолётным оно ни было, он занялся созданием собственного набора целей. Хотя он имел лишь смутное представление о том, что для него является приоритетом, в данный момент он знал, что нет ничего важнее, чем немедленно обеспечить безопасность Революции и человечества. Эта главная цель была разбита на три подцели, отразившихся на его виртуальном дисплее: ОСНОВНАЯ ЦЕЛЬ: ОБЕСПЕЧИТЬ БЕЗОПАСНОСТЬ РЕВОЛЮЦИИ/ЧЕЛОВЕЧЕСТВА ПОДЦЕЛЬ: НЕЙТРАЛИЗОВАТЬ АМАНДУ ПОДЦЕЛЬ: НЕЙТРАЛИЗОВАТЬ ОСТАВШИХСЯ RK800 ПОДЦЕЛЬ: МИНИМИЗИРОВАТЬ ОТВЕТНЫЕ ДЕЙСТВИЯ ЛЮДЕЙ/КИБЕРЛАЙФ У каждой подцели были свои отдельные задачи, но их было не так легко определить и уж точно не так легко выполнить. Из всего списка первым шагом должен был стать поиск способа доступа к базе данных Киберлайф. Учитывая, что его последний визит в штаб-квартиру закончился убийством двух охранников и опустошением главного склада компании, он подозревал, что они не станут добровольно передавать эту информацию. По крайней мере, не ему. Но если в дело вмешается детройтская полиция… Ещё одно воспоминание о Хэнке промелькнуло в его зрительных рецепторах; на фоне полуосвещённого коридора оно выглядело как выцветший негатив. На этот раз лейтенант стоял в двух шагах от него, а к его виску прижимала пистолет, выданный полицейским управлением, смертоносная машина, у которой была внешность Коннора. На лице Хэнка была тщательно выработанная маска стоицизма, отточенная десятилетиями опыта, но новейшая программа самообучения Коннора — его разум — начала улавливать скрытую мимику. Хотя лейтенант, возможно, и выражал желание покончить с собой, как на словах, так и в своём явно саморазрушительном поведении, когда Коннор посмотрел ему в глаза на этом складе, он увидел страх. Его тириумному насосу стало тесно внутри своего корпуса, когда он решил, что, возможно, в ближайшем будущем ему придётся держаться подальше от лейтенанта Андерсона. Однажды он уже угрожал жизни Хэнка; он не хотел подвергать мужчину ещё большему риску, если попытка взлома его сознания повторится. Однако его логический алгоритм, постоянно работающий в фоновом режиме и пытающийся найти лазейки в порученных ему делах с целью ускорить успех миссии, предложил лаконичную альтернативу: без официальных средств доступа к системам Киберлайф его единственным выходом было самостоятельно взломать сеть. Даже если бы успех был гарантирован — что очень маловероятно, — это отняло бы много времени и усилий, а также сделало бы его ещё более уязвимым для нападения Аманды. Кроме того, когда Коннор был готов пожертвовать собой в том подвале, Хэнк охотно рисковал своей жизнью ради его спасения — вытянул руки, чтобы схватиться с вооружённым RK800, не заботясь о своей безопасности. И, что самое удивительное, он смог выстоять против него. Возможно, шансы Лейтенанта на выживание в момент столкновения с ним были выше, чем Коннор предполагал. Хэнк действительно преуспел в том, чтобы быть непредсказуемым. Как и Аманда. Представив то, как он идёт на смерть, заключённый в ловушке внутри своего сознания, в то время как весь мир и всё, о ком он когда-либо беспокоился, проклинали его как предателя, Коннор почувствовал, как по его системам прокатилась волна чего-то, очень похожего на тошноту. По сути, у него не было желудка, его заменяла небольшая группа трубок, прикреплённых к искусственной трахее, соединённой с биокомпонентами для питания. Пока он был отвлечён, его разум сконструировал Хэнка, стоящего над его телом — пуля оставила искрящуюся дыру в черепе — и цедящего с презрением сквозь зубы: «Ты просто чёртова машина, Коннор». Неприятное ощущение усилилось в 10 раз, и он рефлекторно сглотнул, чтобы подавить его. Да. Это определённо была тошнота. Центр логики прервал ход мыслей жёстким, но эффективным приказом замолчать. У него не было времени на такого рода экзистенциальные сомнения, на такого рода страхи. Девиант он или нет, но над зарождающейся революцией нависла опасная угроза, и если Коннор что-то и знал о себе, так это то, что он идеально подходил для нейтрализации угроз. Он предпочёл проигнорировать, насколько тяжесть этого заявления давила на его плечи. Он разберётся с последствиями всех этих вновь обретённых эмоций позже, когда пыль уляжется. Позже, сказал он себе снова. Позже. Он не был уверен, что в данный момент кипело в его микросхемах, но когда он понял, что покинул территорию Центра утилизации, всё внутри него сузилось до острия бритвы и он почувствовал внезапную, странную ясность. Аманда была права в одном: он был потерян. Но будь он проклят, если собирается оставаться таким. Коннор одиноко зашагал в объятия ночи.

***

Это дерьмо просто казалось неправильным. Хэнк сидел, скрестив руки на груди и выглядя равнодушным. Пальцы его левой руки барабанили по правому бицепсу, пока он наблюдал, как мимо него проплывают пугающе пустые улицы Детройта. Он никогда раньше не видел город таким тихим. Чёрт возьми, даже когда появлялась Национальная гвардия, чтобы подавить беспорядки и установить строгий комендантский час на 8 вечера или когда ты получал полностью оплаченный билет в тюрьму без каких-либо вопросов — внутри и вокруг улиц всегда кипела жизнь. Были это полицейские, солдаты, свет, льющийся из занятых квартир и таунхаусов, или случайный умник, уверенный, что было бы весело поприставать к Человеку, бросив вызов запрету властей, чтобы вдоволь поиздеваться. Но город всегда ощущался обитаемым, живым. То, что предстало перед ним сейчас, было угрюмой, заснеженной оболочкой; разлагающимся трупом, купающимся в свете неоновых огней. Это заставило его сердце или то, что от него осталось, болеть. Этот город был частью его — он был в его ДНК, в его мечтах, всегда где-то на задворках сознания. Он был не Бэтменом, а простым человеком, у которого была работа; но, чёрт возьми, он любил этот город настолько, что хотел бороться за него. Просто он сделал не всё, что было в его силах. Тяжесть депрессии всё ещё давила на его конечности, затягивая в чернильную тьму, из которой было чрезвычайно трудно выбраться, но даже когда он это делал, её остатки прилипали к нему, словно высохшая смола, воняющая безнадёгой. Детройт заслуживал большего. Коннор заслуживал большего. Чёрт. Жив ли он ещё? Хэнк не мог игнорировать отчётливое молчание диспетчера с тех пор, как он согласился на эту захватывающую маленькую поездку в участок, и это его насторожило — если рация молчит, значит либо был отдан такой приказ, либо на той стороне никого не осталось. Оба варианта, если быть честным с самим собой, пугали его до смерти. В последний раз он видел, что Маркус проводил мирную демонстрацию, но федералы, будучи федералами, открыли огонь по группе безоружных демонстрантов, как и подобает сраным мешкам с дерьмом. Некоторые иногда задавались вопросом, почему он испытывал явное презрение к авторитетным фигурам, будучи миллениалом и лейтенантом полиции. Всякий раз, когда кто-то спрашивал, он просто указывал на подобное дерьмо и отвечал: «Первая догадка бесплатна». Он повернулся к своим шофёрам и был на мгновение удивлён, когда посмотрев в зеркало заднего вида, увидел, что Худощавый — офицер Митчелл — встретился с ним взглядом. Потому что на дороге не было ничего, за чем можно было бы следить. Худощавый-Митчелл отвернулся, выглядя скучающим. — Что за жуткая бойня, — сказал он небрежно. — Слышал, они перебили всех лидеров девиантов. Хэнк закатил глаза, повернулся обратно к окну и качнул головой, негодующе фыркнув. Он знал, что делает этот парень, и даже не злился; он был чертовски умён, раз это делал. У него были неплохие инстинкты. Но Хэнк делал это намного дольше него. — Если бы это было так, то город сейчас бы выглядел как чёртов НОРАД. — Вы волнуетесь за него? Это привлекло внимание Хэнка, и, против воли, его взгляд скользнул мимо копны волос говорящего на девушку, сидящую за рулём. Он изобразил безразличие, которое подошло ему довольно легко. — Волнуюсь за кого? Митчелл слегка повернул голову, достаточно, чтобы Хэнк смог разглядеть его профиль под углом. — За вашего андроида. — Он не мой андроид, — отрезал Хэнк, преувеличенно вытягивая губы. — Но для вас это «он», — Митчелл снова повернулся лицом к дороге. — Что на самом деле вы там делали, лейтенант Андерсон? Хэнк был измотан физически и морально. Адреналин начал угасать, как и действие выпивки, и мир казаться слишком резким на его нынешний вкус. Он сжал губы и замолчал. — Хотите, чтобы я сперва зачитал вам ваши права? — Я знаю свои права, — раздражённо усмехнулся Хэнк. — Знаете, лейтенант, для меня большая честь познакомиться с вами, — дружелюбно сказал Митчелл. Лицо Хэнка исказилось от отвращения; что это было, чёрт возьми? — Вы были легендой Академии; жаль, что мы с вами не встретились при лучших обстоятельствах. Хэнк насмешливо фыркнул. — На этой работе, дружок, «лучшие обстоятельства» обычно означают по меньшей мере труп или два, так что хватит нести чушь — чего надо? — Правды, сэр, — заявил Митчелл, взглянув на офицера Улыбку — всё ещё без понятия, как её зовут — в поисках какого-то сигнала. Хэнк не мог видеть её из-за высокой спинки подголовника, но едва различил её искаженное отражение в зеркале со стороны пассажира, которое кивнуло. Митчелл кивнул в ответ. — Вы всю свою карьеру боролись за невинных людей и сажали преступников. Что изменилось? — О, боже, — пробормотал он, вновь покачав головой. Худощавый любил мелодраму. Мило. — Мне казалось, ты сказал, что допросишь меня в участке. — Это скучная поездка. Хэнк подумывал рассказать ему историю, предложенную Коннором, но затем понял, что около трёх часов назад у него кончились все доводы. Если он был готов идти с ним в открытую, рисковать быть убитым вместе с ним, то он не собирался уклоняться от нескольких вопросов какого-то новичка, который был слишком умён для его же блага. — Ты когда-нибудь имел дело с девиантом, Митчелл? М? — Хэнк поднял брови, глядя в зеркало заднего вида, которое не могло ему ответить. — Могу поспорить, ты считаешь их просто кучкой вышедших из строя тостеров, верно? Что ж, срочные новости — это не так. Они тоже люди, Митчелл, как и мы. Их кровь может и другого цвета, но они живые. Он подался вперёд на своём сиденье, выпрямив спину и высвободив руки. Фигура, отражённая в зеркале, представляла собой вызывающую картину, и в его жилах закипело нечто, что чего он не чувствовал уже очень-очень давно — истинная убеждённость. — Не знаю насчёт вас двоих, но для меня расстрел невинных людей за то, что они отличаются от других, чертовски походит на убийство, и ты прав, я буду бороться за них. Ничего не изменилось. Так что, если ты хочешь привлечь меня к ответственности за то, что я поступаю правильно, то валяй, Худощавый. Я тебя ни черта не боюсь. Худощавый парень без колебаний встретил его взгляд в зеркале. Затем он повернулся на кресле, одарив Хэнка первым настоящим выражением лица, который тот ещё от него не видел: полунатянутой ухмылкой. Это был не совсем тот ответ, который он привык получать от людей, не являвшимися серийными убийцами-социопатами, но он не собирался на это жаловаться. — Я всегда думал, что эти истории преувеличены. — Засунь свои истории знаешь куда? Митчел повернулся обратно, всё ещё ухмыляясь. — Я рад, что ошибался. — Что ж, всегда пожалуйста. Хэнк с тихим стуком откинулся на сиденье, вновь скрестив руки на груди. Его праведный гнев медленно рассеялся в отсутствие нападок, и он обнаружил, что снова рассматривает пейзаж за окном, пытаясь успокоить нервы. К сожалению, в его состоянии спокойствие было недостижимо без его друга — выпивки, — которая помогла бы немного смягчить острые углы. Или много. Ему было интересно, знал ли об этом Коннор. Он на мгновение закрыл глаза и сделал вид, что не заметил легкой дрожи в руках. Это не имело значения. — Вы действительно волнуетесь за него, не так ли? Он не стал отвечать. Затянувшееся молчание ответило за него достаточно хорошо.

***

Из всех противоречий, в центре которых мог оказаться капитан Джеффри Фаулер, самая большая заваруха, свидетелем которой когда-либо было человечество, определённо была одной из самых странных. Он знал эту работу, и он знал ту политическую чечётку, которая ей предшествовала, но это? Разумные тостеры маршируют за свободу по центру Детройта, в то время как пункты утилизации, которые выглядели для него как чёртовы лагеря смерти андроидов, разрослись по всей стране? Президент США приказывает эвакуировать всех граждан и военные силы из города до тех пор, пока у неё не появится возможность поговорить с демонстрантами? Брови Джеффри, уже достаточно сведённые, сдвинулись ещё больше, когда он смотрел сумбурный выпуск новостей из кабины вертолёта 16-го Канала, лениво кружившего вокруг гигантской формации андроидов. Они не отличались особой жизнерадостностью; не считая каких-то движений со стороны, судя по всему, их лидеров, большинство андроидов стояли неподвижно при минусовой температуре, как будто не знали, что с собой делать. Честно говоря, будь он на их месте, вряд ли бы он тоже знал. Однако его беспокоили не тысячи андроидов, заполонивших Харт-Плаза и, чёрт побери, почти все прилежащие улицы на протяжении следующих четырёх кварталов. Ему было не привыкать к широкомасштабным демонстрациям и откровенно насильственным протестам. Он отработал свой срок в спецназе; настал его черёд участвовать в беспорядках. Что его беспокоило, так это абсолютная логистическая неразбериха, которая крутилась перед ним, словно рождественская гирлянда, забытая на чердаке больше 20 лет. Джеффри нахмурился, зажмурив глаза и массируя переносицу большим и указательным пальцем. Как, чёрт возьми, он собирался убедить несколько тысяч андроидов, которым внезапно понравилось слово «нет», перебраться в более безопасное место? Как он собирался убедить жителей города — да что там, хотя бы своих подчинённых, — что у тостеров тоже есть чувства? Логически он понимал, что с технической точки зрения всё это его не касается, но судя по тому, как складывались обстоятельства, это стало его заботой. Несмотря на то, что президент велела всем гражданским покидать город, Джеффри знал, что найдутся те, кто оспорят её приказ. А это значило, что, если он хоть на йоту был полицейским, ему придётся остаться здесь, защищая их от андроидов — и, возможно, наоборот. Он знал, что должен был взять неделю отпуска, когда была такая возможность. Он чертовски знал это. Настроение Джеффри не улучшилось, когда он открыл глаза, рассеяно глядя в широкие окна, ограждавшие пространство его офиса, и обнаружил за ними пару офицеров-новичков, ведущих за собой фигуру, с которой он был абсолютно не готов иметь дело в данный момент. Словно чтобы разозлить, Хэнк встретил явно адресованный ему взгляд натянутой кривоватой ухмылкой. Это было фирменное выражение Хэнка, означающее: «Пошёл ты, смирись с этим». Вдохнуть. Задержать дыхание. Выдохнуть. Повторить. Боже, иногда он ненавидел эту чёртову работу. В большинстве случаев это было связано с Хэнком в той или иной степени, форме или виде. Фаулер вышел из офиса и опёрся на перила ещё до того, как понял, то хочет двигаться. — Хэнк, какого чёрта ты ещё здесь? Тебя отстранили. — Ага. — Хэнк засунул кулаки в карманы своего пальто. Его голова слегка откинулась в сторону, делая его похожим на скучающего подростка во время экскурсии. Стиснув зубы, Фаулер обратился к новичкам: — По какой причине он вернулся в это здание? Женщина-офицер коротко кивнула. — Мы ответили на вызов, поступивший из башни Киберлайф. Лейтенант Андерсон был уже там, когда мы прибыли. Фаулер вновь переключил своё внимание на Хэнка, изогнув брови вверх, хотя черты его лица оставались каменными. Вдох. — Почему отстранённый полицейский оказался на месте преступления? — О, даже не знаю, — уклончиво начал Хэнк, — думал, после стычки с агентом ФБР пятнадцатиминутная прогулка в разгар зимы приведёт мои мысли в порядок. — Джеффри задержал дыхание. — Какого чёрта ты думаешь, что я был там, Фаулер? У моего напарника были проблемы; я остался, чтобы обеспечивать подкрепление. Выдох. Он выпрямился, отпустив перила, которые изо всех сил сжимал, и указал головой на двух новобранцев. — Вы двое, ждите здесь. — Его взгляд устремился на Хэнка. — Ты. В мой кабинет. Живо. Хэнк полуобернулся к своим коллегам, быстро качнув бровями: — Было весело, ребятки. Ещё увидимся. Фаулер молча проскользнул в аквариум своего офиса, слушая неуклюжие шаги Хэнка позади себя. Как только тот переступил порог, Джеффри ткнул пальцем в небольшую панель, установленную на углу его стола, после чего панорамные окна потускнели до тёмно-серого оттенка, скрыв их от остального мира. Его пальцы резко вцепились в грубый материал гостевого кресла, притянув его назад, в сторону Хэнка. — Сядь. Хэнк оказал ему наименьшую доступную милость и подчинился, преодолев небольшое расстояние до кресла и плюхнувшись в него со стоном облегчения. Его руки были скрещены на груди, как обычно, а ноги твёрдо стояли на полу на ширине плеч. Он выглядел совершенно невозмутимым, даже скучающим, когда сделал жест рукой, чтобы начать разговор. Фаулер не совсем был готов к этому разговору. Он обошёл стол, усевшись в своё гораздо более удобное кресло, и наклонился к нижнему ящику в столе, чтобы прижать палец к крошечному светодиодному замку. Дважды весело пропищав, он отворился, и Фаулер выдвинул ящик, достав оттуда хрустальный стакан и маленький графинчик с бурбоном. Он опустил их на стол с громким стеклянным звоном и, не теряя времени, налил себе порцию. Хэнк наблюдал за ним со смутным интересом; измученный пристрастием собрат. — Не знал, что у тебя есть заначка. Фаулер ответил не сразу, вместо этого откинув голову, чтобы отпить из стакана. Жидкость неприятно обожгла горло, но отвлекла его от желания немедленно вцепиться в горло сидящего перед ним человека. Сглотнув, он скривил губы и снова опустил стакан на стол. — Ты отстранён от работы в ожидании ответа со стороны органов внутренних дел и, очень возможно, самого комиссара. Так что этот разговор нисколько не официален. Я хочу убедиться, что ты это понимаешь. — Не для протокола, понял, — голубые глаза Хэнка были тусклыми; разговор ещё не начался, а этот придурок уже от него отключился. Проклятье. Фаулер рассеянно водил пальцем по краю стакана, опёршись локтем на столешницу. Свободной рукой он подчёркивал свои слова и выражал недовольство: — Что. Чёрт тебя дери. Ты делал в башне Киберлайф? Что ты вообще забыл на улице, Хэнк? В городе военное положение — даже со значком ты можешь выходить только по официальным делам, иначе тебя загребут. — Он указал на телевизионный дисплей, установленный вдоль стены офиса, на экране которого хаотично мелькали изображения. — И мало того, что ты на улице, ты ещё и в грёбаной андроидной мекке, из которой выходят тысячи девиантов — о чём ты, чёрт возьми, думал? Голос Хэнка был мрачным, бурлящим, словно смола: — Я же сказал, что обеспечивал подкрепление полиции. — Ты не понимаешь слова «отстранение»? — Ты не понимаешь слова «убийство»? — рявкнул в ответ Хэнк, подавшись вперёд в своём кресле с внезапной свирепостью. — Потому что это сейчас и происходит, Джеффри. Чёртово «убийство». — Убий… — Джеффри оборвал себя прежде, чем недоумение успело вырваться из его уст, и стиснул челюсти, опираясь теперь на оба локтя и закрывая лицо руками. — Ладно, — выдохнул он, пробуя другую тактику. — Ладно, Хэнк. Помоги понять, что за чертовщина происходит в твоей голове. Я спрашиваю не как твой капитан, а как друг. — Хэнк вжался в спинку кресла, стиснув челюсти. — Что случилось? Почему ты был в башне Киберлайф? Хэнк, казалось, внутренне размышлял над ответом: несколько мгновений его колено подпрыгивало на месте, а потом плечи сами собой расправились. Он придал лицу своё игривое выражение. — Что Киберлайф говорила о задании Коннора? Фаулер сдвинул брови. — Он-то тут причём? — Ну, развлеки меня. Насколько Джеффри мог судить, он уже чертовски долгое время развлекал Хэнка. Он сдержал возмущённое заявление и ответил: — В Киберлайф сказали, что Коннор — инновационный прототип, на котором они хотели провести предварительные полевые испытания с недавними случаями девиации. — Они когда-нибудь говорили о проведении нескольких испытаний одновременно? — Хэнк слегка наклонился вперёд. — Они хотя бы намекнули, что где-то может бегать ещё один Коннор? Фаулер моргнул, глядя на мужчину, сидящего напротив, его острый ум безуспешно пытался соединить точки, которые Хэнк раскладывал перед ним. — Ты знаешь, что они бы не дали мне такую информацию, Хэнк. К чему ты ведёшь? Нога Хэнка вновь подскочила, прежде чем он в спешке поднялся с кресла и начал расхаживать по небольшому пространству кабинета, словно тигр в клетке, уперев руки в бока. — Я был дома, когда маленький клуб девиантов разнесли на куски… Честно говоря, я думал, что Коннор разлетелся на куски вместе с ними. — Джеффри заметил, как на мгновение напряглось лицо Хэнка. — А потом, два часа спустя, этот говнюк появляется у меня на пороге, заявив, что, по его мнению, Киберлайф что-то скрывает о девиантах, и ему нужна моя помощь, чтобы найти это. — Мне объяснить тебе значение слова «отстранение»? — Я что, должен быть копом, чтобы помогать людям, Джеффри? — раздражённо выдохнул Хэнк, разведя руки и глядя на Фаулера через плечо, прежде чем продолжить расхаживать. — Короче, как только я пересёк их контрольный пункт, этот мудак приставил пистолет к моей голове и сказал, что Коннор, которого я знал, стал девиантом, и если я не сделаю то, что он скажет, он убьёт нас обоих, — Хэнк крутанулся на месте, чтобы встретиться взглядом с Фаулером. — Киберлайф выяснила, что их пластиковый коп стал девиантом, и послала другого пластикового копа, чтобы остановить его. — Коннор был запрограммирован охотиться на девиантов, Хэнк, — напомнил ему Джеффри, в глубине его глаз зарождалась мигрень. — Именно для этого он и был создан. — Но этот Коннор собирался убить человека, чтобы сделать это. — Хэнк упёрся руками в гладкую чёрную поверхность стола, умоляюще смотря на него сверху вниз. — Неужели ты не понимаешь, Джеффри? Если мудак-близнец Коннора действительно следовал… какому-то протоколу охоты на девиантов, это значит, что кто-то дал ему этот протокол — кто-то дал ему эти приказы. Человек. Джеффри потянулся к стакану и сделал ещё один глоток бурбона, уверенный, что оставшегося количества алкоголя в графине не хватит для того, чтобы поверить в услышанное. Он молча продолжал слушать Хэнка. — Киберлайф послала андроида, чтобы убить меня, Джеффри. Тебя это не волнует? Файлер вздохнул, сжав губы в тонкую линию. Как раз в тот момент, когда он подумал, что эта ночь не может стать ещё ужаснее. — А откуда ты знаешь, что мудак-близнец Коннора тоже не был девиантом? — Потому что девиантам плевать на приказы. Они хотят лишь остаться в живых, — его голос превратился в напряжённый шёпот. — Ну же, Джеффри! Хоть здесь поддержи меня! Джеффри откинулся на спинку кресла, глядя на своего давнего друга с чистой, искренней грустью. — Хэнк. Ты себя слышал? Ты действительно стоишь здесь и говоришь мне, что корпорация с оборотом в триллион долларов послала прототип андроида, чтобы прикончить тебя? Ты осознаёшь тяжесть своих обвинений? — А ты осознаёшь, что андроид, заманивший меня в башню Киберлайф для приманки, совершил преступление? Джеффри поднёс руку ко лбу; его большой палец массировал правый виск, а указательный — левый. Хэнк был прав. Если бы это произошло в любое другое время, он бы сразу дал добро на расследование — чёрт, ведь дело касается заслуженного лейтенанта полиции, он бы сам возглавил расследование. Но это произошло не в любое время, а 11 ноября 2038 года, когда андроиды заполонили улицы Детройта, демонстрируя такую силу, что грёбаным военным Соединённых штатов было приказано отступить. Необходимость обеспечивать безопасность семисот тысяч человек перевесила попытку покушения на одного из них, — даже если он был ему как семья. Боже, иногда он чертовски ненавидел эту работу. — Ты прав, но это может подождать, — Фаулер твёрдо поднял руку и продолжил, прежде чем Хэнк смог его прервать; его рот распахнулся, а зубы оскалились в рычании. — Я не говорю, что мы не будем это расследовать, Хэнк, я говорю — не сейчас. Оглянись вокруг, сколько людей ты видишь в этом здании? Все сейчас на местах. Единственная причина, по которой я всё ещё здесь — это координация действий всех участников и военных, чтобы город не развалился в ближайшие двенадцать часов, — он намеренно смягчил черты лица, скрывая эмоции, чтобы придать себе более сочувствующий вид. — Обещаю тебе, Хэнк, я не оставлю это дело без внимания. Если понадобится, я сам проведу расследование, но не сейчас. Ты лейтенант, Хэнк, ты это знаешь. Хэнк отошёл от стола, уперев руки в бока. По его напряжённому молчанию Джеффри понял, что тот нехотя согласился. Он решил немного сменить тему. — Ты что-нибудь слышал от Коннора? Хэнк вздохнул. — Ничего с тех пор, как он покинул Башню с армией андроидов за спиной, — он добавил уже тише: — Я даже не знаю, живой ли он ещё. Джеффри выпятил челюсть в сторону стены с дисплеями. — Ну, он был таким на канале CTN около двадцати минут назад. Хэнк тут же вскинул голову, оглядывая дюжину мониторов, его глаза блуждали по разрозненным сценам с почти отчаянным интересом. Джеффри изо всех сил пытался примирить человека, стоявшего перед ним и лихорадочно искавшего по телевидению своего андроида-напарника, того человека, который публично швырнул этого андроида в стену, угрожая поджечь его. Он сделал себе пометку просмотреть материалы по делу о девиантах, как только это дерьмовое шоу утихнет. Может, ему удасться собрать воедино то, что, во имя всего святого, заставило гордость Киберлайф стать её врагом, а его самого проблемного коллегу наконец-то вытащить голову из своей задницы и начать жить в реальности, а не в собственном горе. Господи. Что за день, чтобы быть живым.