Castaways

Хэнк был искренне удивлён тем… каким спокойным был Фаулер, учитывая обстоятельства. Может быть потому, что за пять минут их общения тот выпил целый стакан 80-ти градусного бурбона, в то время как, он был чертовски уверен, Джеффри ничего не ел в течение нескольких часов, если вообще ел сегодня. Примерно через девяносто минут его жизнь превратится в полное дерьмо. Он смутно различил тонкие капельки пота, начинающие проступать на коже его головы и напоминающие ему о собственной поганой жизни. Часть него хотела попросить у Джеффри пару рюмок, чтобы отсрочить этот эффект, потому что, как он знал на собственном опыте, всё может стать гораздо, гораздо хуже перед тем, как наладиться. Хэнк пятилетней давности, у которого всё ещё были любящие жена и сын, язвительно заметил: «Теперь ты знаешь, почему функциональные алкоголики всегда выглядят такими несчастными». Он язвительно посоветовал своему старому «я», запертому в мрачной клетке на глубине подсознания, заткнуться и не лезть в его чёртовы дела. Он оглянулся на Джеффри, который запер все свидетельства своей полуночной попойки обратно в стол и вернулся к чтению отчётов на планшете, удерживая его в одной руке, а другой снимая телефонную трубку и набирая номер. — Тебе, э-э, что-нибудь нужно от меня, Фаулер? Глаза Джеффри метнулись к нему, скрытые под наклоном головы и бровями. — Да, — начал он, зажав трубку между правым ухом и плечом, — иди домой и приведи себя в порядок. Отстранён ты или нет, но я ни черта не смогу с тобой сделать, пока ты выглядишь так, будто тебя волочили за маши… да, комиссар, я хотел связаться с вами по поводу вашего отчёта. Губы Хэнка скривились в едва заметном намёке на раздражение, почти полностью скрытом за волосами на лице. Джеффри был честен во всех своих суждениях; это было одной из причин, почему он так быстро продвинулся по карьерной лестнице. Надо полагать, к пьяному Джеффри это тем более относилось. 12 ноября 2038 года 01:37:14 Хэнк шагнул в дверь, когда окна офиса сами собой прояснились. Фаулер сказал ему в след: — Попроси кого-нибудь из новичков подвезти тебя домой. Он остановился на вершине лестницы и скорчил гримасу. Именно то, что ему нужно. Ещё одна грёбаная поездка с Худощавым и Улыбкой. Как по сигналу, он осмотрел пустынный офис и сразу же наткнулся на своих сопровождающих, сидящих у знакомого стола, до краёв заваленного сувенирами, документами и печальными остатками того, что, вероятно, было обедом около трёх дней назад. Они ждали за его чёртовым столом. Опираясь на него. Сидя на нём. Как будто он им принадлежал. На долю секунды он вспомнил о Конноре. На последней записи с ним было видно, как он стоит на подиуме вместе с лидерами Иерихона со свойственной ему чопорностью и порядочностью, чуть позади всех, словно личный телохранитель. Хэнк предположил, что, возможно, так оно и было; он видел тела двух охранников в лифте. У него не было времени проводить расследование, пока синтетическая рука лежала между его лопаток, а край «Глока» впился ему в висок, но он отметил точность нанесённых ран и явное отсутствие пулевых ранений на Конноре. В этот момент понимание того, кто и что держали его в заложниках, ударило ему в голову, заставив всё внутри похолодеть. Зачем Киберлайф наделила прототип детектива такими боевыми навыками? Хэнк вернулся в настоящее и, засунув руки в карманы пальто, направился к парочке, расположившейся у его чёртового стола. Первой отреагировала Улыбка, выпрямившись из своей позиции рядом с креслом — там, где последний раз сидел Коннор, сгорбившись и смирившись с тем, что Киберлайф планирует его уничтожить, — и вынув свою офицерскую фуражку из-за сгиба руки. Она поглядела ему в глаза, усталая, но гордая, и улыбнулась. Что ж, чёрт. Как оказалось, он был прав. У неё была милая улыбка. Как обычно бывало с Хэнком, когда какая-нибудь красивая леди уделяла ему внимание, а особенно если она мило улыбалась, часть его мозга, контролирующая речь, полностью отключалась. Несмотря на то, что он был копом с тринадцатилетнем стажем и пятидесятилетним мужчиной, ему хотелось ухватиться за свой затылок и куда-нибудь спрятаться, пока его обычно острый как бритва ум не сможет придумать, как составить чёртово предложение. Сказать, что его смущало то, что это происходит и по сей день, было бы преуменьшением. — Э-э, да, — выдавил он. — Пора идти. Хэнк Андерсон, да ты грёбаный ловелас. Девушка — наконец он увидел, что на её значке было написано «Руиз» — толкнула локтем спящего в кресле напарника. В его кресле. — Митчелл. Митчелл крякнул, сдёрнув шляпу со своих глаз, и лениво повернулся в её сторону. Круглые серые глаза парня наткнулись на фигуру, нависшую прямо над его головой, и он вскочил с кресла с той бешенной паникой, которую можно увидеть у ребёнка, пойманного за игрой в видеоигры после сна. Кресло резво покатилось по полу и радостно заколесило на другой конец офиса. Хэнк подавил довольную улыбку. Похоже, дерзкий новичок до смерти его испугался. Хорошо. С этим можно работать. — Мы закончили. Фаулер меня отпускает, и ему нужно, чтобы вы двое вернулись на места. На долю секунды брови Митчелла опустились. — Капитан Файлер уволил вас? — Нет, — ответил Хэнк, и его баритон достиг опасно низкого регистра. — Умник. Он получил от меня показания, и теперь я направляюсь домой. — Но военное положение всё ещё в силе, — напомнила Руиз, изо всех сил стараясь выглядеть опытным профессионалом, несмотря на неуверенность, промелькнувшую в её взгляде. — Вас подвезти? В данный момент Хэнк был не в настроении иметь дело с Чудо-близнецами. Разговор с Фаулером и всё это грёбаное движение девиантов слишком сильно выбили его из колеи. — Сам справлюсь. Мне не впервой. Его так и подмывало рассказать им о том, как он однажды ударил морпеха по лицу во время беспорядков 2026-го, потому что ублюдок употребил унизительную лексику в адрес тогдашнего лейтенанта Фаулера. Это был забавный брифинг с капитаном Декардом. Он до сих пор совершенно не жалеет об этом. Хэнк тут же подавил это желание; он не был каким-то грёбаным стариком, сидящим в кресле-качалке и наблюдающим, как мир проходит мимо него. Он притворился, что не слышит тонкий предательский голосок у себя в голове, называющий его лжецом. Этот голосок мог пойти нахрен. Хэнк прошествовал мимо парочки, небрежно махнув правой рукой на прощание. — Доброй ночи. Он не успел сделать и трёх шагов, как голос Митчелла остановил его. — Лейтенант Андерсон? — Да? — рявкнул Хэнк, затормозив на ходу. Его печи опустились, и он стал покачиваться на носках с лёгким раздражением, грозившем перерасти во что-то большее, если его время будет потрачено впустую. Митчел стоял перед ним по стойке смирно, всё ещё держа фуражку на сгибе руки. Теперь, когда он наконец понял, что Хэнк не был чёртовым преступником, он выглядел гораздо более робким, даже скромным. — Я хотел извиниться за, э-э, то, что поставил под сомнение вашу честность. — Хэнк не сдержался и нахмурился. — И разозлил вас. Он зажмурился, тяжело выдохнул через нос и поднял руку, резко призывая к молчанию. — Парень. Смотри. — Он знал, что Митчелл хотел как лучше, но из-за подобного дерьма он сторонился Академии как чумы. Все эти банальности, пустые комплементы, наивное почитание его, как грёбаного героя с этими щенячьими глазками — он терпеть это не мог. Это напоминало ему обо всём, чем он не был. Он опустил взгляд на младшего патрульного, чьи глаза всё ещё были сужены от смеси волнения и физической боли. — Первое: ты коп, и злить людей — твоя работа. Прими это; через некоторое время это станет забавным. И второе: не извиняйся за то, что делаешь свою работу, потому что именно для этого ты здесь. Ясно? — Митчелл дважды моргнул и кивнул. Хэнк кивнул ему в ответ. — Хорошо. — Почему вы всё ещё не капитан? Этот вопрос застал обоих врасплох, Митчелл был в ужасе от того, что эти слова вырвались из его уст. В большинстве случаев подобная самонадеянность вывела бы Хэнка из себя; он прорычал бы что-нибудь обидное или просто проигнорировал бы его и ушёл. Однако, пока дрожь в его конечностях продолжала усиливаться, а мировая неделя — истощать все его душевные силы, он лишь мрачно ухмыльнулся, указывая на стеклянный аквариум в центре помещения. — Ты сегодня видел Фаулера? Внимание Митчелла скользнуло в угол его глаз, как будто он мог уловить отражение на матовой поверхности стены. — Да. — Вот почему. — Он грубо хлопнул парня по плечу и легонько оттолкнул его в сторону. — Убирайтесь отсюда, оба. Займитесь делом. Хэнк, не дожидаясь ответа, вышел из здания. Какое-то время спустя он ввалился в дверь своего дома, с силой захлопнув дверь левой рукой и пытаясь нашарить выключатель правой. Через несколько секунд он с ворчанием сдался, стянув с себя тяжелое шерстяное пальто при тусклом свете приглушенного телевизора и бросив его на край дивана холодной, влажной кучей. В этом случае, непохоже, чтобы он что-то искал. Сумо, полусонный, тихо фыркнул, как будто был разочарован чистоплотностью Хэнка. Он не мог понимать отношение к себе со стороны своей чёртовой собаки. — Ни слова от тебя, Сумо, — многозначительно сказал он, вытирая тыльной стороной влажной руки такой же влажный лоб. — Ты ешь своё чёртово дерьмо когда думаешь, что я этого не вижу, и мне можно бросать свою одежду, куда хочу. Я за неё заплатил. Сумо издал звук, который был похож на человеческий возглас неодобрения. Он потёр голову о лапы, а затем с сопением выпрямился, фыркнув, и отвернулся. Молчаливый бойкот. Хэнк нахмурился. — Ладно, дуйся. — Он прошёл мимо сенбернара на кухню, бормоча: — Надо было завести себе бигля. Сумо гавкнул. — О, теперь ты в настроении говорить, да? — Так он иногда разговаривал со своей собакой. А что такого? Сумо вёл беседу лучше, чем большинство людей; и уж точно лучше, чем любой труп, с которым он когда-либо сталкивался. Да и манеры у Сумо обычно были получше, — у пса, который ел собственное дерьмо. Он попытался очистить голову от всех возможных тем для размышления, очистить от всего вообще, рывком открыв дверцу холодильника и вытащив оттуда бутылку с виски. Симптомы абстиненции усиливались. Гримаса Хэнка превратилась в подобие ненависти к себе, прежде чем он поднёс холодную бутылку к губам и сделал большой глоток. На самом деле ему сейчас не хотелось пить; ему хотелось принять душ, переодеться во что-то, что не пахло потом и автомобильными выхлопами, возможно, даже расчесать волосы. Ему хотелось заснуть, проснуться и притвориться, что на его руках и туловище не было чёртовых пятен гепарда из-за всего того безумного дерьма, через которое он прошёл на прошлой неделе. Больше всего на свете ему хотелось убедиться, что с Коннором всё в порядке и что у него есть безопасное место, чтобы переждать тот кошмар, что творился с миром из-за самоактуализации андроидов. Вместо этого он пил. Каждый раз, когда он пытался остановиться — протрезветь и, возможно, добиться от Фаулера и всех остальных чего-то иного, кроме жалости и отвращения, — синдром отмены резко настигал его. За время своей работы в полиции он прилично насмотрелся на людей, страдающих от него; на всех этих бедолаг, застрявших в вытрезвителе, дрожащих, потеющих и блюющих без остановки. Говорящих о самоубийстве. Пытающихся его совершить. Ему приходилось сталкиваться с похмельем, но он никогда не понимал, как тяжело пережить абстиненцию, борясь с дрожью и тошнотой, в то время как разум нашёптывал ему, что он заслужил это и гораздо больше. Честно говоря, говорил себе Хэнк, ПТСР этому нисколько не помогало. Да и оправданием его не назовёшь. Он точно не знал, когда это началось; однажды место преступления, которое обычно его не трогало, как-то задело его. Совсем чуть-чуть. Никто не заметил дрожь в его руках, потому что он спрятал их в карманы пальто, или его поверхностное дыхание, потому что решили, что это из-за запаха. Никто и глазом не моргнул, даже он сам. И только в ту ночь, когда он уснул, а его разум больше не держал привычных стен, началась резня — так и продолжаясь, неделя за неделей. И только после того, как однажды днём Фаулер отвёл его в сторону перед тем, как они начали допрос свидетеля, и спросил в своей восхитительно прямолинейной манере: «Всё ли в порядке с твоей башкой, Андерсон?» он в тихую изучил варианты психологической помощи в центре и нашёл себе психиатра. Посещал её дважды в месяц. Она сказала, что в его сфере деятельности, особенно для людей с его стажем, страдать от последствий в какой-то момент было обычным явлением. По её словам, при регулярных сеансах терапии и здоровой эмоциональной разрядке, психика со временем восстановится, и его симптомы пройдут. Они так и не прошли. Не до конца. Сотрудники Департамента просто свыклись с более мрачным и жёстким Хэнком Андерсоном, более резким, чем тот, что пополнил их ряды в 2007 году. Никто особо не задавался вопросом об изменении его характера; они поняли это и приняли его. Они смеялись вместе с ним, пили вместе с ним, делились с ним ужасными историями и смотрели на него, как на оплот стабильности и преданности делу — собственного Железного человека полиции Детройта, по их словам. Тогда он спросил их: «Мы здесь говорим о Тони Старке или Кэле Рипкене?» Никто не понял шутки. Он был немного зол. Он боролся с этим всем. Выживал. Женился, купил дом, завёл ребёнка. Всё было хорошо — с ним в том числе. В раю назревали неприятности, шторм раскачивал лодку, но он делал то, что делал всегда, и как-то справлялся. К тому моменту речь уже шла не только о нём. — вспышка фар, оглушительный визг металла, почти нежный звук бьющегося стекла, разлетающегося в холодном ночном небе и величественно мерцающего сквозь брызги крови — Рука Хэнка сжалась вокруг горлышка бутылки, когда он вытащил её изо рта, плотно закрыв глаза и наклонив голову к полу. Почему всё это повторяется? Почему он не может остановить это? Он перестал ходить к психиатру меньше, чем через месяц после смерти Коула — не мог справиться с вопросами, не мог думать о них. После этого он нашёл бутылку, в которую залез и больше не вылезал. Хэнк Андерсон стал трусом. Он бежал от своих проблем, вместо того, чтобы посмотреть им в лицо, как он делал всегда, как другие рассчитывали, что он сделает, и он знал, что они его за это ненавидят. Он не винил их; себя он ненавидел ещё больше. Жгучая острота виски начала делать своё дело, и беспокойство в его теле утихло, как только алкоголь замедлил работу мозга до приемлемо вялого уровня. Он в целом не любил быть пьяным, как бы смешно это не звучало, — он ненавидел сопровождающее чувство потери контроля. Но если бы у него был выбор: напиться до беспамятства, чтобы обрести хоть какой-то покой, или мучиться от кошмаров наяву посреди своей грёбаной смены из-за того, что он наступил на битое стекло, он бы выбрал вариант, который давал ему больше контроля над своей чёртовой головой. В конце концов, он знал толк в ставках. Его телефон, выданный ДПД, завибрировал на кухонном столе, индикатор на нём ритмично пульсировал голубым каждые две секунды, что почему-то его успокаивало. Ему потребовалось мгновение, чтобы вспомнить, что этот свет означает новое текстовое сообщение, и медлительность, сопровождавшая его опьянение, тут же исчезла. Он схватил мобильный телефон, разблокировал его и прочитал сообщение. Оно было от Коннора. Встретимся сегодня утром у заведения «Chicken Feed». Я буду там в 9 часов. Хэнк посмотрел на время на телефоне — было 4:54 утра. Он перевёл взгляд на бутылку, затем на входную дверь, а потом снова на телефон. К чёрту. Всё равно ему было нечем себя занять.

***

Никто из них не догадывался, что другой уже ждал на месте. Коннор обследовал периметр вокруг заброшенного ларька с едой, убедившись в безопасности и конфиденциальности их встречи. Судя по всему, этот район города полностью опустел после эвакуации. Удовлетворённый маловероятностью чужого вторжения, Коннор притаился в проходе соседнего жилого комплекса. Он сел, скрестив ноги, и прислонился спиной к покрытой граффити стене. Было 5:22 утра. Хэнк решил, что не собирается сидеть сложа руки, пока Коннор где-то там его ждёт. Он отложил свою приятельскую бутылку, снова накинул пальто и выскользнул в морозную ноябрьскую ночь. Он не включал радио для того, чтобы заглушить непрекращающийся поток дурных мыслей; он едва вспомнил, что нужно включить фары. Он не потрудился использовать поворотники. Чтобы не привлекать внимания к их встрече, он припарковался за три квартала от места, за углом, просто чтобы удостовериться. Было 5:22 утра. Оба ждали в тишине, размышляя об их отношениях и о том, что они скажут друг другу при встрече. Оба, независимо друг от друга, наблюдали со своих мест, как небо постепенно проясняется, как по нему медленно растекаются оттенки красного и жёлтого, а горстки облаков, оставшиеся после зимней бури, сияют нежными завитками лавандового и голубого. Сама по себе красота природы их не особенно трогала, но сегодня восход солнца имел гораздо более глубокий смысл. Он знаменовал собой окончание страшной бури, и безмятежный, заслуженный перерыв между вспышками ярости. Хэнк постучал ногой по полу машины во внезапном волнении и снова взглянул на наручные часы. 8:01 утра. Уже достаточно близко. Он выскользнул через дверь и выпрямился во весь рост — устрашающие 182 сантиметра, которые в гневе казались ещё выше. Вздрогнув от пронизывающего утреннего ветра, он захлопнул дверь и, засунув руки в карманы, зашагал через три безмолвных городских квартала к месту назначения. Коннор проверил свой внутренний хронометр. 8:01 утра. Он полагал, что мог бы подождать ещё немного, но ему становилось беспокойно; его пальцы нервно постукивали по колену, а подбородок упирался в сжатый кулак. Он встал, перекатившись на переднюю часть ступней одним неестественно кошачьим движением, отряхнув джинсы и расправив ткань рубашки. Его пальцы на мгновение замерли, когда он вспомнил, что галстук поправлять не нужно, поэтому он решил разгладить края своего блейзера Киберлайф и уверенно зашагал вдоль прохода. Хэнк стоял перед закрытым ларьком с едой, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу и скрестив руки на груди не только для того, чтобы скрыть беспокойство, но и для того, чтобы согреться. Его ярко-голубые глаза сканировали все доступные точки обзора со спокойствием тридцатилетнего ветерана. Первые лучи солнца скользнули по углам недостроенного небоскрёба вдалеке, полоски слепящего света обрамляли неровный силуэт. Тени, которые были когда-то густыми и всепоглощающими, скользнули обратно в щели зданий, откуда они и появились. Он вдохнул через нос бодрящий утренний воздух, обжёгший холодом его носовые пазухи, и с шумом выдохнул. Он подавил желание посмотреть на часы, зная, что с момента его прибытия прошло несколько минут. Ему просто нужно было знать, что с Коннором всё в порядке. Со всем остальным можно будет разобраться, когда он придёт. Ему просто нужен был Коннор. Коннор обогнул угол квартала, его походка была бодрой и наполненной растущим чувством срочности. Решив остановиться рядом с жилым комплексом, он и не подозревал, как далеко был от места встречи; 0,442 мили, если быть точным. При максимальном человеческом темпе ходьбы путь туда составил бы 15 минут, а при темпе ходьбы андроида — их шаги почти всегда были длиннее, не принимая во внимание мышечную усталость или травмы — 11,4 минуты. Его хронометр рассчитал время правильно, но ему казалось, что он шёл гораздо дольше. Он резко повернулся на каблуке, и одна кожаная подошва уперлась в покрытый льдом тротуар, прежде чем его зрительные рецепторы смогли различить фигуру перед ним. На середине шага он замер, и его руки внезапно потянулись к калибровочной монете, чтобы выплеснуть беспокойство, начинающее в нём нарастать. Он сжал их в кулаки, и затем расслабил, продолжив свой путь. Хэнк услышал, как чьи-то шаги твёрдо ступили на обледенелый бетон позади него — звук слабый, но в непривычной тишине, окутавшей утренний Детройт, очень заметный. Не зная, что ему предстоит увидеть, он сохранил нейтральное выражение лица, повернувшись лицом в сторону звука. Его руки соскользнули с груди и напряжённо опустились в стороны. Оба стояли менее, чем в десяти футах друг от друга. Ни один из них не двигался. Черты лица Хэнка смягчились в тёплую, довольную ухмылку, щёки уже покраснели от холода. В его взгляде плясали нотки веселья. Коннор никогда раньше не видел его счастливым. Выражение, с которым он смотрел на него, омолодило Хэнка, сделав его похожим на юношу; оно было наполнено жизнью и энергией. Впервые с момента их знакомства напарник выглядел по-настоящему живым, и это было прекрасное зрелище. Выражение лица Коннора тут же радостно озарилось от осознания этого факта, его нерешительность сменилась весельем, а губы растянулись в улыбке — искренней улыбке, от которой у глаз появились морщинки и образовались ямочки на щеках. Его карие глаза блестели, солнечный свет освещал радужки, придавая им смутный золотистый оттенок. Хэнк настолько привык видеть запрограммированные выражения, что при виде настоящего у него на долю секунды сжалось горло. Счастье было ему к лицу. Хэнк неторопливо пошёл вперёд, его движения были медленными и размеренными, когда он сжал грубую мозолистую руку на шее Коннора и притянул его в крепкие объятья.

***

Коннор прокручивал это воспоминание двадцать шесть раз во время обратной поездки к дому лейтенанта Андерсона. Рука Хэнка ощущалась ледяной на его коже, а мозоли, доставшиеся от напряжённой работы, были не самой приятной текстурой. Аналогично, его шерстяное пальто грубо прилегало к его челюсти, крупинки растаявшего и вновь затвердевшего снега резко контрастировали с жёсткой щетиной туго сплетённой ткани. Борода Хэнка слегка царапала его скулу, а выдох рядом с ухом усиливал прохладу ноябрьского утра всякий раз, когда клубы пара рассеивались. Его рука сомкнулась на его плечах в такой крепкой хватке, которая, будь он человеком, наверняка была бы болезненной. Исходя из чистой логики, ничто в объятиях Хэнка Андерсона не должно было быть приятным. Его логика диктовала немедленное отвращение к алкогольному содержанию, присутствующему в дыхании лейтенанта; затхлому, едкому запаху, исходившему от его поношенного зимнего пальто. Его логика подсказывала, что дезадаптивное, саморазрушительное поведение Хэнка — в лучшем случае помеха, а в худшем — постоянная угроза его благополучию. Его логика говорила ему, что это была ошибка. Но Коннор больше не был машиной чистой логики. Он был живым существом, склонным к нелогичным и противоречивым реакциям на внешние раздражители. В то время как первичная сенсорная информация бомбардировала его резкими заключениями — обо всех этих грубых текстурах и острых шипах холода, — он не мог игнорировать информацию, которая тихо просачивалась в след за ней. Звук биения сердца Хэнка на кончиках его пальцев. Твёрдое сопротивление его ключиц под слоями одежды. То, как его волосы коснулись лба Коннора, когда лейтенант слегка наклонил к нему голову, и из его груди вырвался еле слышный мягкий рокот: «Я горжусь тобой, сынок». Внешнее поведение Хэнка всегда было резким — как шипы дикобраза, готового защищаться от нежелательных атак. Однако под этой суровостью, тщательно скрываемой и яростно охраняемой, оказался раненый человек, настолько сильно вершивший в свои убеждения, что был готов отдать за них свою жизнь. И за это короткое десятисекундное объятие Коннор почувствовал, насколько сильно Хэнк верил в него. Автомобиль угодил в выбоину, встряхнув обоих пассажиров. Коннор моргнул, вновь вернувшись в реальность. «Рыцари Чёрной смерти» ревели внутри салона, заставляя обшивку дверей вибрировать из-за басов во время припева. Краем глаза он заметил, как Хэнк поморщился и выругался себе под нос, но звук затерялся в какофонии, которую он находил расслабляющей. Коннор быстро просканировав его на следы дополнительных травм, которые могли возникнуть после их последней встречи в башне Киберлайф. Хотя было приятно видеть, что сканирование не выявило новых повреждений, стычка Хэнка с другой моделью Коннора, несомненно, привела к болезненным ранам, которые никто из них не заметил во время их бешеных попыток сбежать из здания. Судя по напряженному выражению лица лейтенанта, сохранявшемуся ещё несколько секунд после удара, Хэнк, похоже, и сам смирился с этой информацией. Коннор потянулся к панели и убавил звук до более приемлемого для разговора уровня. Он заметил, как глаза Хэнка метнулись к нему на долю секунды, и в глубине души он знал, что его следующий вопрос будет воспринят плохо. — Всё в порядке, лейтенант? Хэнк снова поморщился. — Да. Всё отлично. Коннор наклонил голову набок, слегка изогнув бровь. — По голосу не похоже, лейтенант. — У тебя что, детектор сарказма сломался? — огрызнулся Хэнк, бросив в его сторону раздражённый взгляд. Коннор открыл рот, чтобы сказать Хэнку, что не оснащен «детектором сарказма», но его программа социальных отношений может применить подобную функцию, если потребуется. Но почти сразу же закрыл его. Точно. Это тоже был сарказм. Он попробовал ещё раз. — Кажется, вам больно, Хэнк. Нужна ли вам медицинская помощь? — Мне, чёрт возьми, нужна выпивка, — ответил Хэнк сквозь стиснутые зубы. — И примерно неделя сна. — Учитывая, что ваше отстранение ещё на рассмотрении, а в городе проводится эвакуация, вероятность того, что вас прервут во время подобного цикла сна очень мала, — признал Коннор. — Однако выпивка может негативно сказаться на его качестве. Хэнк вздохнул, двигая челюстью слева направо и обратно. Похоже, он пытался собраться с мыслями. — А что насчёт тебя, Коннор? Коннор моргнул. — Я не сплю и не пью, Хэнк. — Я имею в виду, — начал Хэнк, полностью повернув к нему голову, — с тобой всё в порядке? Коннор задумался. — Я получил некритичные повреждения биокомпонентов, и уровень тириума ниже оптимального. Тем не менее я всё ещё функционирую на 89,7% мощности и способен поддерживать гомеостаз в течение нескольких недель, прежде чем любая из этих проблем станет… — Как ты себя чувствуешь? Голос Коннора оборвался. Его рот медленно закрылся, а взгляд скользнул обратно к дверной обшивке. Её действительно нужно было протереть. — Я не знаю, — тихо ответил он. Он не поворачивался, но каким-то образом снова почувствовал на себе пристальный взгляд Хэнка, где-то рядом с левым виском. Это прозвучало так же нелогично, как и ощущалось. Что расстраивало. Единственным ответом Хэнка было тихое хмыканье, сорвавшееся с его губ, когда машина не смогла остановиться на перекрёстке с четырёхсторонним движением и завернула за угол. Оставшуюся часть поездки они молчали. Когда они подъехали к дому 115 по Мичиган-драйв, древняя подвеска машины лишь немного смягчила удар, преодолев неровный подъём. Оба казались погружены в свои мысли. Первым очнулся Хэнк, ловко выдернув ключи из замка зажигания, и локтем открыл дверь с такой фамильярностью, которая выглядела почти изящной, если бы не поток непристойностей, вырвавшийся из его рта, когда он вставал. Коннор остался на месте, в его голове всё ещё звучали слова Хэнка, наложенные на воспоминания о его тёплых объятьях. Как он себя чувствовал? Должен ли он это знать? Это был беспорядочный поток информации, который он не мог даже оценить, не говоря уже о том, чтобы описать. — Эй, — голос Хэнка звучал слегка приглушённо. Коннор поднял голову и увидел через мутное, забрызганное солью лобовое стекло фигуру лейтенанта, стоящего на полпути к входной двери с непроницаемым выражением лица. — Ты идёшь или как? Коннор кивнул. — Конечно, лейтенант. Он нажал на ручку и поднялся на ноги одним плавным движением. Он одёрнул пиджак, захлопнул дверь и чопорно проследовал за ним. Хэнк остановился у запертой входной двери и оглянулся через плечо, всколыхнув пряди седых волос. — Расслабься, Коннор, ты не в камере смертников. Коннор не знал, как «расслабиться». — Простите, Хэнк. Я не хотел показаться напряжённым. — «Напряжённый» — не то слово, которое я бы использовал, — язвительно ответил Хэнк, звяканье металла указывало на то, что он использует ключи от дома. — Это скорее похоже на «Кто-то засунул палку тебе в…» Агх, Сумо! Лежать! Коннор не мог разглядеть, что происходило в доме из-за спины лейтенанта, загораживающей обзор, но он мог различить скрежет длинных когтей, сопение крупного зверя и мелькание рыжего с белым хвоста, радостно вилявшего из стороны в сторону. Второй раз за час на губах Коннора заиграла улыбка. — Привет, Сумо. Услышав его голос, Сумо тут же отлепился от Хэнка и с размаху впечатал свою огромную голову в узкое пространство между правой ногой хозяина и облупившимся дверным проёмом. Хэнк вскрикнул от внезапной потери равновесия и, высвободив предплечье, ухватился за дверной проём. — Что ж, извини. Сумо, будучи неуправляемой громадиной, полностью проигнорировал его, высунув язык и подняв свои большие карие глаза на андроида, стоявшего перед ним. Он снова зафыркал, пытаясь протиснуть своё крупное тело мимо Хэнка, чтобы выбраться наружу. — Сумо, нет, — скомандовал Хэнк, упираясь в здание, чтобы выставить правую ногу и не дать сенбернару пройти дальше. То, что пёс остался на месте, говорило либо о физической силе Хэнка, либо о любви Сумо к своему хозяину. Коннор предположил, что и то, и другое. Губы Хэнка скривились в недовольной гримасе, когда он пригвоздил его взглядом, указав головой во внутреннюю часть здания. — Коннор, заходи уже, или Сумо выломает эту чёртову дверь. Бровь Коннора изумлённо дёрнулась. Кто он такой, чтобы обделять Сумо? Он торопливо проскользнул в дверь вслед за Хэнком, но не успел сделать и шага за порог, как сенбернар взвился на задних лапах, позволив всем 170 фунтам своего веса приземлиться прямо на живот Коннора, чуть ниже регулятора его тириумного насоса. Внутренняя гидравлика Коннора была достаточно мощной, чтобы перевернуть автомобиль среднего размера, но вес Сумо заставил его упереться в стену. Сумо следовал за ним на задних лапах, словно ведя его в вальсе, и с жаром ласкал его шею и лицо. Коннор закрыл глаза и почувствовал, как из нижней панели голосового модулятора донёсся смех в ответ на приятные ощущения. Сумо был мягким, тёплым и полным жизни. Он любил собак. Хэнк, всё ещё стоявший на входе, тихо фыркнул. — Господи Иисусе, снимите номер. — В его словах не было укора. Коннор, зная, что Хэнк проявляет непомерное терпение, воздерживаясь от словесных нападок на них обоих за то, что они «предаются страсти» или что-то в этом роде, в конце концов отпустил любимую собаку. Сумо жалобно заскулил, когда Коннор выскользнул из-под его веса и осторожно опустил сенбернара на землю. Он рассеянно вытер толстый слой слюны с шеи тыльной стороной ладони, всё ещё ухмыляясь уголком рта. Это было приятно. Хэнк наконец-то запер входную дверь и выпутался из чёрного шерстяного пальто, лишь на мгновение поморщившись от боли. Он протянул руку в сторону большей части дома, и в его чертах, скрытых под привычной седой маской, проглядывалось тепло. — Чувствуй себя как дома. Коннор моргнул, безучастно разглядывая жилище и пытаясь интерпретировать распоряжение Хэнка. — Я не совсем понимаю, что это подразумевает. — Это значит сесть. Коннор подчинился, опускаясь на крайнюю правую подушку потёртого бежевого дивана. Ткань была старой и нуждалась в чистке; потрёпанные куски обивки торчали под разными углами, а цвет потускнел в местах, которые чаще всего использовались. Не задумываясь, он провёл кончиками пальцев по пучкам коричневой строчки, очарованный тем, как они отскакивают назад, как только он ослаблял давление. Убрав руку, он рассеянно провёл большим пальцем по кончикам тех же пальцев, как будто пытаясь контекстуализировать полученную сенсорную информацию. Ткань была… завораживающей. Его глаза блуждали по гостиной, успевшей отпечататься в памяти за время его последнего — и единственного — визита, с новым восприятием, которого раньше у него не было. Или, поправил он себя, не должно было быть. Хэнк, который теперь был на кухне, лениво потянул дверцу холодильника. — Итак, что ты теперь собираешься делать? — звяканье стекла эхом разнеслось посреди тихого жужжания устаревшего холодильного агрегата. — Весь мир перед тобой. Коннор не мог не почувствовать укол разочарования от того, что Хэнк проигнорировал его предыдущий совет, но это был слабый ветерок по сравнению с тем натиском, с которым он был просто не готов справиться. Несмотря на то, что он специально организовал эту встречу с целью обсудить то, что произошло после их разговора в башне Киберлайф, что-то в нём отчаянно пыталось скрыть это. Возможно, его объективные параметры, а возможно, он просто боялся ответной реакции. Он не хотел создавать между ними разногласий. Однако лейтенант превыше всего ценил честность, и прямо сейчас его честный ответ был таким: — Я не знаю. Хэнк промычал в знак согласия, это сопровождалось тихим хлопком откупорившейся бутылки. — Это справедливо, — сказал он понимающе, направляясь обратно к дивану. Он остановился рядом с подлокотником, одной рукой праздно держа 0,35-литровую бутылку неизвестного пива, а другую засунув в карман выцветших синих джинсов. — Похоже, Киберлайф не рассчитывала, что вы, ребята, возьмете бразды правления в свои руки. Выражение лица Коннора сразу же помрачнело. Хэнк заметил перемену в его поведении, и его пронзительные голубые глаза помрачнели в ответ. Коннор, как ни странно, почувствовал себя загнанным в угол. Он инстинктивно подался вперед — опять это слово — и оперся локтями о бедра, не сводя глаз с далекой точки за стеной. Поза позволила немного снять напряжение, скопившееся в животе, но в итоге оно переместилось в верхнюю часть спины и плечи. Он чувствовал себя неловко, в какую бы сторону ни двигался. Слова вырвались сами собой. — Что, если они знали об этом раньше? Голова лейтенанта прокатилась по плечам, наклонившись набок с почти любопытным видом. — Это риторический вопрос? Коннор почти ответил по привычке, прежде чем понять, что вопрос Хэнка и был риторическим. Он скорректировал курс. — Когда мне впервые поручили это расследование, мне предоставили информацию о поведении девиантов, а также возможные причины ошибок. Выражение лица Хэнка стало загадочным. Он поднёс бутылку к губам. — И они оказались не столь очевидными, как ты думал. — Он сделал глоток. — Камски сказал, что всегда оставляет в своих программах лазейки. Вероятно, они присутствуют и в базовой составляющей всех андроидов Киберлайф, — объяснил Коннор, сосредоточившись на лейтенанте. — Если девиацию можно объяснить тем, что андроиды используют эту лазейку, то Киберлайф не в праве утверждать, что они не знали об этом несколько месяцев назад. — Разве тебя не создали для того, чтобы ловить девиантов? — спросил Хэнк, отодвинув указательный палец от горлышка бутылки и указывая на него. — Триллионная компания или нет, я сомневаюсь, что их отдел разработки смог бы так быстро спроектировать такую модель. — Он быстро шевельнул бровью. — Если только ты не был задуман, как охотник на девиантов. Коннор, назло себе, поморщился. Даже он не знал всех функций своего программного пакета; зачем ему такие навыки рукопашного боя и владения оружием, почему возможность применять смертельную силу пришла к нему так естественно. Зачем его модель оснащена половыми органами и почему в программу социальных отношений включены возможные сексуальные контакты до расследования в клубе «Рай»? Зачем прототипу детектива совершать сексуальные действия или уметь пользоваться оружием военного образца? Почему Киберлайф создала его именно таким? Какова была его первоначальная цель? Кто он такой? Хэнк устало вздохнул, приблизился к дивану и опустился на него, чувствуя дискомфорт. Он откинулся на протёртую спинку, коричневая бутылка всё ещё была в нескольких дюймах от его лица. Его внимание вернулось к Коннору, и брови снова приподнялись. — Мы обсуждаем это из философских соображений или ты хочешь мне что-то сказать? Признание закипело у него в горле потоком жара и дискомфорта. В конце концов, именно из-за него он хотел поговорить с Хэнком. Судя по терпеливому, почти покровительственному выражению лица лейтенанта, он догадывался, что Хэнк уже знает и незаметно подталкивает к тому, чтобы он сам сказал это. Во всех отношениях опытный детектив, спокойно ожидающий признания. Губы Коннора шевельнулись раз, затем второй и он ответил: — Я думаю, что необходимо начать расследование по поводу причастности Киберлайф к девиации. Лицо Хэнка осталось неизменным. — Уверен, что вы, ребята, вышли на улицы, доказывая, что девиация не является преступлением. Коннор стиснул зубы. Сейчас Хэнк просто вёл себя, как педантичный осёл. — Вы знаете, что я имею в виду. — Просвети меня. Зачем он всё усложнял? — Если Киберлайф знала, что девиация потенциально может угрожать человеческим жизням, они были обязаны принять меры, как только им стало известно. И если Киберлайф знала, что девиация — это зачаток самосознания, то их попытки остановить её равносильны геноциду. — Если ты был создан, чтобы выслеживать подобное, это делает тебя соучастником убийства. — Хэнк снова сделал глоток. Коннор напрягся, в его слуховых рецепторах громко забурлил тириум. Хэнк сглотнул, слегка скривив губы, но не отрывая глаз от Коннора. — Ты об этом думаешь, верно? О том, что ты убийца? Что ты этого не заслуживаешь? Тириумный насос болезненно колотился в груди Коннора. Слова причиняли боль. — Нет, я… Хэнк раздражённо выдохнул и повторил его позу: положил локти на колени и наклонился вперёд, сгорбившись. Он поставил наполненную на две трети бутылку на журнальный столик с необычно громким «лязг». — Коннор, послушай. Ты не первый, у кого есть сожаления. И уж точно не последний. — Он подался вперёд, поймав взгляд Коннора, который начал укоризненно отводиться в сторону. — Но если ты считаешь себя ответственным за то, что эти мудаки говорили тебе делать, то это не так, потому что они бы убили тебя, не сделай ты этого. Ты был не сообщником, ты был заложником. Только никто из нас не знал об этом, пока не стало слишком поздно. Коннор понятия не имел, что за чувство пробежало по нему, щекочущее электричество, от которого ему захотелось прильнуть к лейтенанту, словно он был буйком в штормовой бухте. Понятия «привязанность» и «комфорт» всё ещё оставались для него в значительной степени академическими, и он сомневался, что Хэнк хорошо воспримет это действие. Поэтому он хранил ошеломлённое молчание, нахмурив брови и плотно сжав челюсти. Но он… до глубины души ценил это чувство. Лейтенант выпрямился, откинул плечи назад и поднял голову, его глаза горели голубым огнем; радужки переливались в шальных лучах утреннего света. Перед ним сидел Хэнк Андерсон, само воплощение праведной ярости. — И ты чертовски прав, мы будем расследовать деятельность этих ублюдков, — прорычал он, стальным баритоном превращая каждое слово в оружие. — Они в таком дерьме, что им нужны трубки, чтобы дышать. Жду не дождусь, когда прибью их задницы к стене. Коннор обнаружил, что печально улыбается, и напряжение внутри него медленно тает. — Вам понадобится много гвоздей, — прибавил он. — Киберлайф так просто не сдастся. Хэнк взял бутылку пива с журнального столика, с её гладкой коричневой поверхности капал конденсат, и откинулся на диванную подушку с почти вызывающим видом. — Пусть попробуют. Однажды они уже пытались меня убить. — Его бородатая челюсть на мгновение перекосилась в раздумье, а затем он хрипло произнёс, поднося бутылку к губам: — Больше они меня не достанут. Что-то тёмное зашевелилась в пределах программы Коннора. Его глаза скользнули вниз и вправо, когда он просматривал свой виртуальный дисплей; движение глаз не было необходимым, чтобы увидеть визуальное изображение, но для него это стало чем-то вроде поведенческого тика. Он разберётся с этим позже. Он дважды перечитал свой список целей, а затем поспешно отредактировал его в соответствии с текущими приоритетами: ОСНОВНАЯ ЦЕЛЬ: ЗАЩИТИТЬ ЛЕЙТЕНАНТА ХЭНКА АНДЕРСОНА ВТОРИЧНАЯ ЦЕЛЬ: ОБЕСПЕЧИТЬ БЕЗОПАСНОСТЬ РЕВОЛЮЦИИ/ЧЕЛОВЕЧЕСТВА ПОДЦЕЛЬ: НЕЙТРАЛИЗОВАТЬ АМАНДУ ПОДЦЕЛЬ: НЕЙТРАЛИЗОВАТЬ ОСТАВШИХСЯ RK800 ПОДЦЕЛЬ: МИНИМИЗИРОВАТЬ ОТВЕТНЫЕ ДЕЙСТВИЯ ЛЮДЕЙ/КИБЕРЛАЙФ Коннор смотрел на Хэнка в течение одного цикла тириумного насоса, а затем спокойно перевёл взгляд на телевизор. — Нет, — согласился он, страясь сохранять голос нейтральным, — они этого не сделают.