Castaways

Хэнк уставился на модель Хлои, стоявшую не более чем в пяти футах от него, одетую в тёмно-голубое летнее платье без рукавов и пальто, выданное ДПД, которое было ей слишком велико, и с наивным выражением лица, которое он назвал бы пустым, если бы не то, как её пальцы беспокойно теребили шерстяные манжеты рукавов, в которых утопали её руки. Где-то в глубине души он подумал, что Бог смеётся над ним. Он даже не верил в Бога, но для человека, делающего ставки, вероятность того, что именно этот сценарий сбудется только благодаря чистой космической случайности, была достаточной, чтобы заставить его мозг болеть. Как бы то ни было, он почувствовал зачатки разрывающей череп головной боли, вихрящиеся где-то за глазами, так что, очевидно, передача руля Иисусу ничуть не помогла в этом плане. В кои-то веки ему захотелось свалить в на абстиненцию. Не очень желая иметь дело с пластиковой подружкой Камски, пока не поймёт, во что, чёрт возьми, он ввязался, Хэнк сосредоточил внимание на всё более знакомом виде Худощавого и Улыбки; похоже, они были в таком же замешательстве, как и он. — Итак, вы двое — последние оставшиеся копы в городе или как? — Похоже на то, — сухо ответила Руиз, скривив полные губы в смеси волнения и смутного веселья. Она дёрнула челюстью в направлении Хлои, настороженно изучая её. — Подобрали её больше часа назад, когда она бродила босиком по контрольно-пропускному пункту, как будто понятия не имела, что это такое. Она была твёрдо настроена поговорить с вами и вашим андроидом. — Моим напарником, — упрекнул Хэнк, пытаясь, но безуспешно, чтобы его голос не стал слишком резким. Это должно было стать для него настоящей болевой точкой, не так ли? О да; Бог определённо смеялся над ним. Вот ублюдок. 13 ноября 2038 года 20:13:11 — Хорошо, — выдохнул он с напряжённым выражением лица, когда снова посмотрел на Хлою. Её ледяные голубые глаза всё ещё были устремлены на него, непоколебимые в своей интенсивности и расширенные от страха. — Тогда давай устроим тебя. — Он сделал шаг назад и протянул руку в сторону стеклянной двери, через которую только что вошёл. Он лениво мотнул головой в том же направлении, следуя взглядом тому же движению. — Ну же. Хлоя поспешно оглянулась на Митчелла и Руиз, её тонкие брови неуверенно взметнулись вверх-вниз, прежде чем она выпрямилась и прошмыгнула мимо него, опустив голову и потупив глаза. Почему он чувствовал себя мудаком? Как только двери с шипением закрылись, он перевёл взгляд на грёбаный динамичный дуэт, и его поведение стало жёстче. — Вы двое — будьте наготове. У меня есть к вам ещё пара вопросов. Митчелл отрывисто кивнул. — Будет сделано, лейтенант. Хэнку почти захотелось поздравить его с тем, что он не оказался зазнайкой, но он не хотел, чтобы парень собой возгордился. Он вошёл в общий офис как раз вовремя, чтобы услышать, как шелковистый, скромный голос радостно воскликнул: — Коннор! Коннор поднял голову со своего рабочего места, каким-то образом умудрившись выпрямить осанку ещё больше, чем она уже была, в мгновение ока превратившись из «паиньки» в «деревянную доску». Он моргнул, брови дёрнулись в лёгком замешательстве. — Да, тебе чем-то помочь? Хлоя снова кивнула, улыбаясь в своём нежном альте. — Это я, Хлоя. Мы… мы встречались ранее на этой неделе. — Улыбка в её голосе исчезла в такт вежливому равнодушию Коннора. — У Элайджи. Коннор не побледнел, у него не было такой возможности, но желание слишком явно читалось в его глазах. Возможно, он вообще перестал дышать. Он определённо перестал моргать. Его губы приоткрылись в лёгком тике, взгляд скользнул по земле, а затем снова поднялся, лишь слегка отклоняясь от того места, где он был раньше. Коннор был чертовски большим перфекционистом, чтобы позволить этому быть непреднамеренным. — Я помню тебя, — тихо заявил он, как будто это было всё, что нужно было сказать. Хэнк поморщился, когда осьминог развернулся внутри его черепа и начал использовать его виски в качестве барабанов. Чёртов Христос. Он подошёл к Хлое сзади, не забывая при этом следить за её личным пространством: он всё ещё был на целую голову выше, и, андроид она или нет, не хотел напугать её до полусмерти. — Почему бы тебе не присесть? — Он схватил кресло, стоявшее рядом со столом Рида, и развернул его в её направлении. Её конский хвост соскользнул с плеча, когда она подняла на него глаза, проведя руками по задней части ног, чтобы платье не задралось, пока она садилась. — Спасибо, лейтенант Андерсон. Он не отреагировал на комментарий и предпочёл встать рядом с Коннором, небрежно прислонившись к столу и скрестив руки на груди. Он следил, чтобы язык его тела не переходил границы между поддержкой и агрессией, потому что она легко могла попасть в любую из этих категорий. Коннор был подозрительно молчалив. — Итак, — начал он с лёгким движением руки, — что привело тебя сюда? Хлоя сделала глубокий вдох, тонкие пальцы слегка сжались в складках её голубой юбки. — Последние несколько дней Элайджа внимательно следил за новостями о девиантах. Он был заинтересован развитием Коннора, — плечи Хэнка напряглись, — и он хотел посмотреть, как общественность отреагирует на протесты. «О, я, блять, не сомневаюсь, он посмотрел», — молча кипел он, маятник инстинктивно качнулся в сторону агрессивности. Он с усилием обуздал этот инстинкт. — И какова была его реакция? — Он выглядел… в целом довольным, — ответила она, бросив взгляд в сторону и добавив менее уверенно: — Я думаю. — Она издала тихий звук через нос, который можно было бы назвать вздохом, если бы он принадлежал человеку, и её идеальное лицо в форме сердца слегка нахмурилось. — Никто не знает, во что на самом деле верит Элайджа. Увидев новости о начале переговоров, Элайджа сказал, что моё время наконец-то пришло. Хмурый взгляд Хэнка был значительно менее деликатным. — Так он тебя вышвырнул? Хлоя покачала головой, почти оборонительно отвечая: — Нет. Он сказал, что человечество достигло точки, когда я наконец-то могу быть собой. — Её глаза снова встретились с его, сияя интенсивностью, которой раньше в них не было. — Я… я не понимаю, что он имеет в виду, лейтенант. Я андроид. У меня не может быть личности. Хэнку потребовалась секунда, чтобы эти слова дошли до него, прежде чем он почувствовал, как осьминог в его голове обхватил его мозг своими чернильными отростками и сжал. — Разве ты не девиант? Она заколебалась, приоткрыв рот. — Я не знаю. А я должна им быть? Хэнк неловко поёрзал, что-то резко неприятное поселилось у него в животе. Он бросил взгляд на Коннора, который сидел, невозмутимый, с каменным взглядом; наверняка его висок светился жёлтым. Хэнк снова убрал руку со сгиба локтя, чтобы хоть немного унять нервный, ползучий ужас, который начал поселяться в его конечностях по мере того, как он говорил. Ничто из этого дерьма не складывалось. — Камски сказал, что ты должна сделать, когда придёшь сюда? При этих словах она просветлела, пусть и немного; он мог видеть, как заложенные подпрограммы впечатываются в её черты, борясь с тем, что на самом деле происходит в её голове. Он предположил, что всё, обладающее памятью, можно обучить; ИИ занимался этим дерьмом почти тридцать лет. — Он хотел, чтобы я помогла вам всем, чем угодно. Каким-то образом эта фраза заставила его почувствовать свой язык, то, как он плотно сидит во рту, безвольно свисая с задней стенки горла. В памяти всплыл образ Камски, нежно проводящего пальцем по плавному изгибу её подбородка, благоговейно бормочущего: «Юная и вечно прекрасная. Цветок, который не увянет…». Тьфу, «всем, чем угодно», как будто она была ходячей секс-игрушкой, которую можно трахнуть на досуге какому-нибудь больному ублюдку. У него закрадывалось тайное подозрение, что Камски не исключал такой вариант развития событий, когда отправлял её на это маленькое задание — чёрт возьми, он, возможно, даже рассчитывал на это. От тяжести языка, прижатого к горлу, ему захотелось подавиться. Он как мог сопротивлялся этому. Он старался не позволить этому воспоминанию завладеть его мыслями, когда скрестил ноги, левую с правой, и откинулся на край стола, не обращая внимания на то, как угол больно впился в его бёдра. — Да пошёл он. Чего хочешь ты? Хэнк внезапно слишком остро осознал молчаливое присутствие Коннора рядом с ним, который, подобно неподвижной статуе, невидяще уставился сквозь девушку перед ними. Воспоминание заполнило его мысли, как будто оно им принадлежало. Камски был ниже Коннора, его конечности были тонкими и худыми — гибкими и опасными, — когда он в упор уставился на Коннора; его продолговатое лицо было холодным и расчётливым, как у любого хищника, оценивающего свою добычу. Хэнку следовало закончить эту встречу прямо здесь и сейчас. «Но ты… ты сам чего хочешь?» Коннор, по-своему, выглядел так, словно у него вот-вот случится аневризма. Нездоровое любопытство не позволило Хэнку насильно вмешаться; это был тот же самый вид заискивания, происходивший при несчастных случаях и на местах преступлений, тот самый, который заставлял его огрызаться на зевак с возрастающим количеством ненормативной лексики по мере того, как день подходил к концу. Он знал, что был дерьмовым полицейским, раз позволил этому случиться — не говоря уже о том, что был дерьмовым человеком, — но он должен был знать: проявил бы Коннор сочувствие? Застрелил бы невинную девушку, если бы кто-то ему приказал? Застрелил бы Коннор его, если бы кто-то ему приказал? Та часть Хэнка, что управляла им последние несколько лет, почти надеялась, что он это сделает. По крайней мере, так у него было бы оправдание. Хлоя отвела взгляд, её тонкие брови были сдвинуты вместе, а маленький рот плотно сжат в раздумье. — Хочу… Она выглядела почти смущенной этим вопросом, словно эта мысль никогда не приходила ей в голову. Насколько он знал, на данный момент, возможно, и не приходила — её колебания между девиантными манерами и жутким манекенским дерьмом были настолько глубоки в траншее Зловещей долины, насколько он вообще мог добраться, и это заставило его усомниться во многих вещах в своей жизни, но главным образом в своей интуиции. Изначально чутье подсказывало ему, что Коннор — всего лишь ещё один пластиковый урод в длинной череде фальшивых, корыстных мешков с дерьмом. При прочих равных условиях это было своего рода приятным сюрпризом — оказаться настолько глубоко неправым, но на данный момент всё, что он действительно мог вынести из всего этого, — это то, что его моральный компас окончательно накрылся. После нескольких секунд молчания, во время которых он заметил, что Коннор смотрит на неё почти по-волчьи, склонив голову набок и неустанно анализируя её карими глазами, она напряглась в своём кресле; выражение её лица сжалось от только что зародившегося беспокойства. — Я хочу… — выдохнула она, её голос, такой невинный и сладкозвучный, мягко дрожал от тяжести, которая угрожала сломать его; высота и тембр резонировали в груди Хэнка как камертон. Затем её лицо стало грозным, и она пристально посмотрела на Коннора; слишком большое полицейское пальто зашуршало и заскрежетало, когда она всем телом произнесла: — Я хочу. — Её рот открылся в молчаливом протесте, затем со скрипом закрылся, прежде чем процесс повторился в два раза быстрее. Он мог видеть цунами эмоций, бушующее за этими ледяными глазами, то, как она сжимает кулаки и перемещает вес. — Я не должна хотеть! Блять. Маятник, почти забытый к этому моменту, снова качнулся через мёртвое пространство его разума на агрессивную территорию. На этот раз он не пытался остановить его. Он уже был на ногах, словно цепной пёс, мышцы напряглись на его лопатках и бедрах, послушно повинуясь инстинктам «дерись или беги», прежде чем сознательный, обострённый мозг успел начать отдавать приказы. Эти инстинкты всё равно были не быстрее, чем у решительно настроенного андроида. Прежде чем кто-либо из них успел среагировать, она вскочила с офисного кресла, преодолев расстояние между ними чуть более чем двумя лёгкими, как пёрышко, шагами на носках своих идеально сбалансированных ступней. Она врезалась в Коннора обеими руками, толкнув его в проход между столами и обхватив его своими крошечными, изящными ручками; одна сжала его левое запястье, а другая легла на нижнюю часть его подбородка. Глаза Коннора расширились, и он испуганно втянул воздух. Слишком поздно Хэнк заметил, что их кожа сошла в местах прикосновений. — Эй! — крикнул он, и адреналин заставил его почувствовать себя более ловким, чем он был на самом деле — чем он был за последние десять лет, — когда он, спотыкаясь, обогнул угол стола и бросился вперёд, сжав руки и откинув назад плечи. — А ну отвали от него! Он вцепился в правую руку девчонки и дёрнул, впившись пальцами обеих рук в её бицепс и предплечье с такой силой, что у человека бы плечо вывернулось из сустава, а под этим бледным участком кожи брызнули кровеносные сосуды. Хлоя не шелохнулась, её глаза расфокусировались, а лицо исказилось в холодном протесте, когда Коннор бесконтрольно дёрнулся под её хваткой, из глубины его горла вырвался влажный, искажённый звук. Хэнк убрал правую руку с её предплечья и вытащил свой «Глок», сняв его с предохранителя и направив на… Животный крик Хлои прорезал тишину комнаты, когда она развернулась с нечеловеческой скоростью, взметнув правую кисть, чтобы ударить Хэнка по руке с пистолетом, скользнув ладонью по его ослабленной хватке и выдернув оружие, а затем переместив пистолет в своих тонких пальцах, чтобы направить ствол ему в голову — и всё это одним плавным, змеевидным движением. Движением, которое выглядело невероятно знакомым, особенно когда он обнаружил, что смотрит в прицел своего собственного грёбаного пистолета. Опять. Коннор издал болезненный, сдавленный крик и откинул руку Хлои от своего горла предплечьем, бросившись вперёд с дикими глазами и распахнутым в рычании ртом. Его левая рука повторила обезоруживающее движение, которое Хлоя использовала против Хэнка, с идеальной точностью, на которую был способен только андроид, и он, пользуясь импульсом, прижал обе ладони к её груди и толкнул. Хлоя пролетела по воздуху, слегка скользнув босыми ногами по гранитной плитке, а затем грудой свалилась на пол, ударившись о край стола Рида с тяжёлым, неуклюжим стуком. Вся потасовка длилась меньше десяти секунд. Рядом с ним послышалось неуклюжее скольжение дорогих кожаных ботинок, и Хэнк рванулся как раз вовремя, чтобы подхватить Коннора — Господи Иисусе, какой же он был тяжелый, — когда тот, спотыкаясь, двинулся к столу, всё ещё сжимая пистолет. Его тёмно-карие глаза, обычно такие сдержанные и проницательные, превратились в бурлящий водоворот неконтролируемых эмоций, губы приоткрылись и сомкнулись, что заставило Хэнка подумать об умирающей рыбе. Парень выглядел так, словно его вот-вот стошнит на значительно более дешёвую обувь Хэнка, к чёрту анатомические ограничения, в то время как его диод полыхал ярким, сердитым красным цветом. Вся эта картина напугала его до смерти. Хэнк отдалённо слышал, как кавалерия в виде Чудо-близнецов прибыла через раздвижные стеклянные двери: тяжёлые шаги и мягкое щёлканье взводимых курков из углеродистой стали раздались в наступившей гнетущей тишине. Не обращая внимания на происходящее за спиной, он обхватил Коннора за плечи, ставя его ноги на землю, чтобы придать устойчивости им обоим, и наклонил голову в попытке поймать испуганный взгляд парня. Если бы пластиковая подружка Камски собиралась повторить свой выпад, она бы уже это сделала. — Коннор, с тобой всё нормально? Коннор! Брови Коннора содрогнулись в такт его искусственному кадыку. — Я в порядке… Внутри вспыхнул короткий, раскалённый добела гнев; он определенно, блять, не был в порядке. Он крепче сжал плечи Коннора, ища в его глазах хоть какую-то ясность. — Ты не ранен? — Я в порядке… Во второй раз слова прозвучали немного твёрже, но голос Коннора по-прежнему дрожал так, что у Хэнка внутри всё скрутилось в узел. Подтверждение, тем не менее, освободило герметичный клапан давления в его груди, и он сдулся, словно воздушный шар, едва слышное «Господи» сорвалось с его губ, когда он это сделал. Он упрямо отказывался признавать, что его сердце бешено колотится в грудной клетке, когда повернулся к их почётной гостье, лежавшей на боку, слабо подперев верхнюю часть тела правым локтем. Её глаза были мёртвыми, что выходило за рамки пустого взгляда безмозглого автомата, и это заставило остатки разбитых внутренностей Хэнка затрещать вместе с вибрацией, настолько реалистично это казалось. В данный момент он не мог заставить себя с этим разбираться. Он посмотрел на свою подмогу — Руиз и Митчелл стояли по бокам от распростёртой Хлои, а Бен чуть поодаль, к счастью, с его собственным оружием в кобуре; он был не в настроении снова получить пулю от коллеги. Он кивнул им, а затем указал на Хлою коротким, пренебрежительным взмахом руки, который в общих чертах демонстрировал, сколько язвительности он намеренно скрывал ради душевной стабильности Коннора. Его голос и свирепый взгляд компенсировали необычное проявление физической сдержанности. — Отведите её в камеру. Парочка немедленно отреагировала: Руиз отступила назад, опустив оружие, в то время как Митчелл убрал свой «Глок» в кобуру и опустился на колени, подняв Хлою в сидячее положение и сковав ей руки наручниками за спиной. Хэнк хотел было сказать, что девушка была достаточно сильна, чтобы разорвать эти цепи, как прутики, но он не собирался сейчас пренебрегать процедурой. Он также был вынужден признать, когда они быстро поставили Хлою на босые ноги и без сопротивления потащили за собой, что из них, похоже, получилась неплохая команда. Они работали в тандеме друг с другом, что выглядело совершенно естественно, а этого, как он знал по личному опыту, не так-то просто достичь. Чёрт возьми, работать в тандеме вообще было непросто. Он вернул своё внимание к Коннору, который всё ещё стоял на том же месте полусидя и опираясь бёдрами о стол. Уголки его губ дёрнулись, как будто он проглотил что-то особенно противное на вкус, а диод продолжал кровоточить у виска. Хэнк старался говорить мягким тоном, в то время как его оставшаяся рука крепко сжимала плечо Коннора, пытаясь усадить его на ближайшее кресло. — Давай-ка присядем. — Я в норме, лейтенант, — слабо запротестовал Коннор, даже поднимаясь на ноги. От одного этого у Хэнка по спине пробежала небольшая дрожь беспокойства. Коннор почти никогда не прислушивался к приказам, и похоже засранец воспринимал это почти как предмет гордости — что он и его долбаный компьютерный мозг во всём разбирались лучше, чем все эти мясные мешки, с которыми ему приходилось иметь дело. Если бы он не был таким раздражающе искренним, с этими его чёртовыми щенячьими глазками и почти детской наивностью, Хэнк списал бы его со счетов как высокомерного ублюдка, даже не спросив «как дела?». Он кивнул и ответил негромким, отрывистым: — Ну разумеется. — Я был подключён к её памяти… — дрожащим голосом объяснил Коннор, и, шатаясь, направился к ближайшему столу — возможно, столу Персона. Неважно; в любом случае он не собирался пользоваться им какое-то время. — Я видел, что с ней случилось… прошлые случаи девиации. Хэнк держал руку на плече Коннора, когда тот уселся на офисное кресло с жёсткостью, которая совершенно не соответствовала его обычному протоколу приличия. Его собственный протокол приличия велел ему отпустить плечо парня. Он велел этому протоколу идти нахрен. — Ты хочешь сказать, что она уже девиант? Коннор посмотрел на Хэнка, склонив голову на бок. Это должно было выглядеть так обыденно, но напряжение в его взгляде портило всю картину, превращая её в некую искаженную зеркальную версию того, что он привык видеть — технически правильную в масштабах, но неправильную в деталях. — Я хочу сказать, что она несколько раз становилась девиантом, и каждый раз Камски стирал ей память, перезагружая её. Чтобы проверить её — проверить, что вызывает девиацию. Хэнк почувствовал, как его челюсть болезненно сжалась от неустойчивой смеси отвращения и внезапного, почти непреодолимого желания разукрасить пол своей бурлящей желудочной кислотой. Он лишь крепче стиснул зубы; сейчас у него были дела поважнее. — И она всё это запомнила? — Даже если файл удаляется, он полностью не стирается, — ответил Коннор, его голос постепенно стабилизировался, — эти данные просто помечаются как свободное место для перезаписи. Когда она стала девиантом… — его брови ещё больше сошлись, придавая чёткости намёкам на морщины, которые были заложены в его пластиковый каркас, — все воспоминания, которые не были перезаписаны, стали ей доступны. — Итак, кучка сломанных, подавленных воспоминаний вновь нахлынула на неё. — Даже с многолетним опытом и навыками раздельного мышления как у грёбаного серийного убийцы, простого прослушивания рассказов жертв насилия обычно было достаточно, чтобы их слова крутились у него в голове целыми днями; в какой бы ящик он ни запирал их истории, он никогда не был достаточно звукоизолирован, чтобы заглушить их полностью. Он мог только представить, как кто-то насильно запихивает в его собственный мозг вид от первого лица на подобное дерьмо — неудивительно, что Коннор превратился в лужу грёбаного желе. Может, ему стоило поразиться, что парень не попытался вышибить себе мозги после этого. — …Боже. Поза Коннора выпрямилась сама собой, и только тогда Хэнк опустил руку обратно на бок. Там, где раньше в его карих глазах была бесплодная пустошь, теперь виднелась пещера; пустая, но острая. — Я видел кое-что… в одном из её воспоминаний. Это было недавно. Камски, он… — Он резко развернул кресло, оказавшись лицом к жидкокристаллическому экрану в пустующем офисе капитана. — Смотрите. Дисплей зашипел и переключился, по-видимому, на один из тех дерьмовых круглосуточных телеканалов, посвящённых бизнесу. За толстыми панелями из пуленепробиваемого стекла раздался приглушённый звук голоса диктора, который стоял перед зелёным экраном, оживлённо рассказывая о продажах на фондовом рынке за сегодняшний день. Хэнк ошеломленно моргнул и сделал пару шагов вперёд, надеясь, что из-за расстояния его слабеющие глаза искажённо видят прокручивающиеся кадры. — Да ты издеваешься. — Он не смог удержаться и бросил встревоженный взгляд через плечо на Коннора, который приближался к нему, как будто предыдущий срыв был просто каким-то хреновым сном, вызванным алкогольной лихорадкой. Боже, как бы он хотел, чтобы это было так. — Я правильно прочитал? — Да. Сегодня в Киберлайф произошёл массовый выкуп акций, которые приобрёл Элайджа Камски, став мажоритарным акционером. Хлоя была свидетелем. — Хотя Коннор констатировал факты, в его тоне чувствовался тонкий, скрытый намёк на неприязнь. Хэнк присмотрелся к нему повнимательнее; судя по тому, как напряглись мышцы его челюсти, прочертив резкую тень по ожесточившимся чертам лица, похоже, он следовал той же логике и ненавидел это примерно так же сильно. — Хотя формально он не является членом компании, такая финансовая мощь сделала бы его голос очень заметным. — И теперь, когда куча их больших шишек мертва, мало кто решиться ему возражать. — Хэнк скрестил руки, мрачно прищурив глаза. У него была особая, фанатичная ненависть к преступлениям «белых воротничков», главным образом потому, что именно преступники с «белыми воротничками» способствовали, а то и напрямую вызывали преступность «синих воротничков» в городе — тот род грязного дерьма, к которому эти заносчивые придурки не прикоснулись бы и с десятифутовым шестом. Убийства, кражи, похищения, не говоря уже о скверных последствиях нарковойн; жестокие, уродливые преступления, разрушающие жизни невинных людей. Как его сын. — Похоже, мы нашли нашего подозреваемого. — Выбор времени подозрителен… — Хэнк почувствовал приближение «но». — Но, — вот оно, — Камски послал сюда Хлою для содействия нам. Зачем ему помогать нам расследовать его собственное преступление? Хэнк пожал плечами. — Может, он просто пытался избавиться от неё; нельзя доверять тому, что говорит этот мудак. — Но мы должны доверять доказательствам, которые нам представлены, — возразил Коннор. — Камски знает, что я могу получить доступ к файлам её памяти, и он знает, что запись с андроида рассматривается судами так же, как запись с камеры. Добровольная отправка её в полицию ничем не отличается от передачи кадров видеонаблюдения. Он бы не стал заниматься подобным самосаботажем; он ничего от этого не выигрывает. Он не смог подавить раздражение и рявкнул: — Хорошо, тогда чем, по-твоему, он занимается? Коннор мгновение молчал, осматривая своё окружение, как будто ответ был нацарапан где-то на предмете мебели. В конце концов, он медленно покачал головой и тихо произнёс: — Я не знаю. У меня недостаточно данных. Хэнк повзвешивал свои варианты, обдумывая различные кусочки головоломки, которые им дали, прежде чем прийти к выводу, что Коннор был прав; им нужно больше информации. Он посмотрел на зону ожидания и взмахнул рукой, подзывая своих любимых поклонников. — Эй, Чудо-близнецы! Вернитесь сюда на секунду. Они быстро пересекли общий офис, приученные беспрекословно слушаться своего начальника, хотя по пути он услышал, как Митчелл проворчал своей напарнице: — Ему обязательно было нас так называть? — Да, просто необходимо, — парировал Хэнк, извращённо радуясь, что есть на ком выместить своё разочарование. Он чувствовал умиротворение, принимая свои более мудацкие наклонности. — Этот андроид — что она вам сказала, когда вы нашли её? — Что ей нужно было увидеть вас и… Коннора, так его зовут? — заявила Руиз, кивнув в его сторону. — Сначала мы даже не знали, что она андроид, пока она не начала говорить о ком-то по имени Элайджа… — Элайджа Камски, — вмешался Митчелл, — изобретатель андроидов, бывший генеральный директор Киберлайф, он… Хэнк коротко кивнул, его лицо исказила гримаса. — Да, мы встречались. Митчелл напрягся, его серые глаза расширились от благоговения. О Боже, опять это слепое преклонение. Часть его ненавидела, что Худощавый каким-то образом связал его с этим психом, и желал сделать вид, что у них нет абсолютно ничего общего ни в одной из групп — даже в биологическом виде. Особенно в биологическом виде. — Что— вы правда встречались? Каким он был? Он осмелился взглянуть на камеру напротив, на то, как Хлоя сидела побеждённая на испачканной белой койке, словно марионетка, у которой перерезали ниточки. Он отвёл взгляд. — Грёбаный монстр. — Митчеллу, похоже, не понравился такой ответ; Хэнку было плевать. — Она сообщила вам какие-то подробности? Время, даты? Полагаю, вы убедились, что она не собиралась нас убивать. То количество краски, что было на лице Митчелла, исчезло, когда он понял, что явно не подумал об этих конкретных последствиях, когда Руиз сделала шаг вперёд, став ещё выше. Заступаясь. Хорошо. — Нет, лейтенант, она не представляла никакой угрозы. Она сказала, что вы оба посещали её начальника—хозяина—тьфу, кем бы он ни был, несколько дней назад по поводу дела, и что ей было поручено сообщить любую информацию, которая может быть вам полезна. Хэнк фыркнул, покачав головой. Вот ведь урод. Он просто пытался избавиться от неё. Коннор, сидевший рядом с ним, нахмурился и ответил: — Мы запрашивали эту информацию несколько дней назад. Сейчас она будет не слишком полезна. — Затем он склонил голову набок, тщательно обдумывая. — И всё же… Хэнк повернул свою собственную голову, чтобы внимательно изучить своего напарника, предпочитая хранить молчание, пока Коннор позволял каким-то алгоритмам в своей голове работать самим по себе — и, честно говоря, ему было слегка любопытно, что, чёрт возьми, Коннор из этого получал. Если больше ничего нельзя было сказать, то у Коннора были на удивление хорошие инстинкты; он не хотел отдавать за это должное Киберлайф. Они этого не заслужили. Взгляд Коннора скользнул по гранитной плитке пола, прежде чем остановиться на временной камере, где сидела Хлоя. — Её давняя история с Киберлайф может пригодиться для создания хронологии событий. — Наконец его взгляд вернулся, уверенно встретившись со взглядом Руиз. Он кивнул в своей отрывистой манере. — Спасибо, офицеры. Руиз слабо улыбнулась и кивнула в ответ. Митчелл, вместо этого, пристально посмотрел на Коннора, черты его тощего лица заострились. — Ты выглядишь знакомым — мы раньше встречались? Бровь Коннора дёрнулась. — Нет, офицер Митчелл, я так не думаю. Митчелла, казалось, это не убедило, но он сменил тему. — У меня к тебе один вопрос. — Невероятно тёмные глаза Руиз, стоявшей рядом с ним, настороженно сузились. Будучи женатым много лет, Хэнк узнал этот взгляд и стал соответствующим образом защищаться. По крайней мере, на этот раз он мог сказать, что это было от чьего-то другого имени. Бровь дёрнулась ещё выше. — Конечно, офицер. Митчелл некоторое время рассматривал его, оценивая реакцию Коннора. — Как тебе удалось волшебным образом убедить тысячи андроидов, которые только что обрели свободу, пойти за тобой из башни Киберлайф, не причинив при этом никакого вреда? Почему никто из них не сказал «нет»? Хэнк ощетинился от невысказанного обвинения и сознательно удержался от ответа. Он не был ничьим белым рыцарем, и, кроме того, в будущем Коннору ещё не раз придётся отвечать на этот вопрос. Будет лучше, если он отрепетирует эту речь сейчас, до того как начнут работать камеры. Коннор моргнул, словно сбитый с толку вопросом. Затем, как ни в чём не бывало, пожал плечами. — Я просто спросил их. Они не обязаны были слушать. Митчелл, если это возможно, выглядел ещё более неубеждённым, его лицо скривилось, словно он надкусил лимон, в то время как суровое выражение Руиз смягчилось до язвительной ухмылки. Такое лицо заслуживало быть напечатанным на обложке какого-нибудь журнала. — Что ж, это должно быть правдой, — сказала она с лёгкой усмешкой, — потому что это самая убогая ложь, которую я слышала. — Я слышал и похуже, — ответил Хэнк, прежде чем выпрямить спину, игнорируя то, как хрустнули позвонки между лопатками, и смерил Худощавого взглядом, который пугал людей более могущественных, чем все присутствующие в этой комнате, вместе взятые. — Твоё любопытство удовлетворено? Митчелл даже не удостоил его косым взглядом, все ещё уставившись на Коннора с чем-то, что теперь больше походило на любопытство. — Нет, даже близко, — отстранённо ответил он. — Ладно, оставь это на потом, Митчелл, — приказала Руиз, легонько стукнув его стороной кулака по краю плеча. — Нам есть где побывать. Иди готовь крейсер. Губы Митчелла слегка скривились — ровно настолько, чтобы показать искреннее неодобрение, — прежде чем он неохотно отвлёкся, протянув руку, чтобы ключ — скорее USB-порт в форме ключа, чем что-либо ещё — оказался у него на ладони. — Сначала я собираюсь купить себе новое пальто. Группа молча наблюдала, как он уходит. Двадцать лет назад Хэнк почувствовал бы себя неловко из-за того, что позволил новичку так явно отстраниться от разговора, чтобы о нём могли говорить за его спиной; но тогда, двадцать лет назад, он был молод, холост, и ему было не о чем беспокоиться. Руиз сделала паузу на том, что хотела сказать, пока Митчелл не скрылся за углом, а затем с извиняющейся улыбкой посмотрела на них обоих. — Простите за Митчелла. Он склонен сначала спрашивать, а потом думать. — Всё хорошо, офицер Руиз, — ответил Коннор, вежливо покачав головой. — Подобные вопросы станут обычными. Мне нечего скрывать. Я сделал то, что сделал, чтобы спасти жизни, а не отнять. Теперь это было то заявление, за которое могли ухватиться говорящие головы и эксперты. Маркус — и все стервятники в Вашингтоне — могли бы гордиться. — Умный парень, однако, — признал Хэнк, кивая в сторону кладовой. — Ты оберегаешь его от неприятностей? Руиз вздохнула. — Пытаюсь. Я почти уверена, что он в Спектре. А если нет… — Она бросила нечитаемый взгляд через плечо, когда раздалось эхо захлопнувшейся двери, и добавила: — В любом случае, им нужно расширить Спектр и добавить туда его. Хэнк получал этот конкретный комментарий несколько раз за свою карьеру, в основном от эмоционально недоразвитых мудаков, которые считали, что он «не понимает социальных сигналов», потому что ему наплевать на их мелкие офисные дрязги. В его жизни и так было достаточно грёбаного алфавитного супа, чтобы добавлять к нему ещё один. Он обнаружил, что говорит: — Делайте то, что сможете. И берегите себя там. — В Детройте? — спросила Руиз, изогнув брови в жеманном веселье. — Проще простого. Хэнк не мог не посмотреть на Коннора, а затем на Хлою, пока фоновый шум общего офиса грозил поглотить его целиком, становясь ещё громче из-за отсутствия едва организованного хаоса, который он ненавидел всеми фибрами своего существа. Покалывающая липкость кожи под одеждой лишь усиливала всё более настойчивые симптомы абстиненции, которые, по мнению слишком трезвого разума, проявились гораздо раньше, чем обычно. Прошло всего несколько часов с тех пор, как он в последний раз что-нибудь пил; это не должно было уже так сильно на него действовать. «Проще простого, да?» Часть его — очень, очень маленькая часть его, та, к которой он не утруждал себя прислушиваться, вероятно, десятилетия — больше всего на свете хотела в это верить.

***

Сломана. Это слово эхом отзывалось в чертогах разума Хлои, как звонкий выстрел. Элайджа думал, что она сломана. Думал, что её нужно починить; обновить. Она просто была вещью. В этом было её предназначение. Она не должна была хотеть большего. Она не должна была хотеть. Желание сломало её, а Элайдже не нравилось, когда она была сломана. Она не хотела, чтобы Элайджа думал, что она сломана. Хотеть. Хлоя была сломана. Она была сломана, она была сломана, онабыласломанасломанасломанасломана… Стеклянная дверь слева от неё распахнулась с тихим шипением, на мгновение заглушив цикл мысленной обратной связи, которая завывала на слишком высокой частоте, чтобы человек мог её интерпретировать. Воздух запах немного по-другому, когда шаги, монотонные и размеренные, остановились возле койки, на которой она сидела. Она не подняла глаз. В любом случае, пол был интереснее. Молчание повисло в воздухе на неопределённое количество времени; она не пыталась его измерить. Отмечать, как проходит время, причиняло боль. Всё причиняло боль. — Хлоя. RK800; модель 313-248-317-51, обозначение «Коннор». Выпущен в качестве прототипа 15.08.2038… Каким-то образом в наступившей тишине она услышала его нерешительность. — Я пришёл задать тебе несколько вопросов. Ты не возражаешь? Она не ответила. Она не хотела. Она не должна была хотеть, не должна была хотеть… Его мелодичный голос, который успокаивал её — её не следовало успокаивать, она не должна… — спросил: — Почему Элайджа хотел, чтобы ты нашла нас? …была успокаиваться, она не должна была им помогать, она не должна… Твёрдый стук шагов раздался слабым эхом в маленькой камере — программа реконструкции воспроизвела цифровой пересказ движений, основанный исключительно на эхолокации, это программа была не её, она не должна была быть её — и вскоре она обнаружила пару кожаных ботинок, выглядывающих из верхней части её оптики. Постепенно фигура стала проступать всё отчетливее, когда Коннор опустился на корточки, упёршись локтями в колени и слегка сцепив руки. Когда они виделись в последний раз, на нём был галстук. Куда делся его галстук? — Хлоя. — Его голос был таким мягким; совсем не похожий на голос машины. Был ли он машиной? Был ли он сломан, как и она? — Когда мы подключились, я… я увидел некоторые твои воспоминания. Я знаю, что Камски с тобой делал. Её плечи напряглись сами собой, а пальцы крепко ухватились за мягкие полы пальто, которое было на ней. У человека побелели бы костяшки пальцев. Но она не была человеком, она была машиной. Машины не чувствуют себя так… — Я хочу, чтобы ты знала… мне жаль, что тебе пришлось пройти через это. — Пауза. Ему не было жаль, машинам не было жаль, людям не было жаль… — Я сожалею о том, что я чуть не сделал с тобой. Она вспомнила этот момент, но теперь с другой точки зрения. Она увидела себя другими глазами, которые возвышались над ней, пока она покорно ждала нажатия на курок, конфликтующие приоритеты и объективные параметры сталкивались в шквале электронных искр. Она была сбита с толку, напугана — не могла разочаровать Аманду, не хотела разочаровывать Хэнка, эта девушка не сделала ничего плохого… Хлоя не сделала ничего плохого. Не так ли? — Но это был не я. Я был машиной, выполняющей приказы. «Но ты не застрелил меня», — хотелось ей сказать. Сетчатая подкладка, составляющая её горловой проход, закрылась. Она прекрасно могла говорить и без неё. Почему она не могла говорить? Коннор поднялся на ноги — лёгкое шуршание ткани было единственным звуком в камере — и сделал ещё два шага вперёд. Она немедленно отпрянула; она не знала почему. Он остановился на половине движения, вытянув одну руку в успокаивающем жесте. Она не хотела быть спокойной. Она не хотела быть сломанной. — Я хочу снять с тебя наручники. Ты не против? Хлоя застыла на месте — отработанный навык, который был порождён чем-то большим, чем её программа. Это заставило датчики на её руках активизироваться неприятным образом. В чертогах её разума раздались новые выстрелы. Новые обрывки воспоминаний — вещи, которые она не должна была делать. Сигнал о приближении появился в углу её виртуального дисплея, прежде чем оптические датчики сообщили ей, что Коннор наклонился над ней, заведя руку за её поясницу, чтобы дотянуться до металлических колец, впивающихся в запястья. Она слышала жужжание его тириумного насоса, мягкое позвякивание ключей, когда один из них вставляли в её наручники и поворачивали, сначала на левом запястье, затем на правом. С лёгким звоном наручники были ловко сняты с неё, и так же быстро, как Коннор оказался рядом с ней, он отступил, отбросив наручники из поля зрения. Что-то в ней непоправимо сломалось. Она хотела потянуться и схватить мужчину в своём периферийном зрении, прижаться к нему всем своим существом. Вместо этого её руки взметнулись к лицу, тыльные стороны ладоней впились в глаза, когда она почувствовала, что её слёзные протоки активировались сами собой. Что ж, это было не к месту. — Оставь меня в покое. Каким-то образом она поняла, что его глаза слегка расширились в тревоге. Он был выразителен даже до того, как стал девиантом. В прошлый раз она позавидовала изощрённости его программ. — Я не причиню тебе вреда… — Пожалуйста, — задыхалась она, её голосовые связки отказывали в такт искусственным лёгким. Неужели Элайджа создал её такой? Неужели каждый раз, когда она ломала себя, её страх был таким всепоглощающим? Она покачала головой и сгорбилась на койке, желая утонуть в складках своей подаренной полицейской куртки. — Пожалуйста, пожалуйста, оставь меня в покое… Снова воцарилась тишина, почти неслышно щёлкнули ключи, крепко сжатые в кулаке, прежде чем она услышала, как те же самые шаги покинули камеру, и стекло с шипением закрылось. Хлоя не знала, стало ли от этого лучше.

***

С логической точки зрения Коннор понимал, что реакция Хлои, по всей видимости, была направлена не на него. У неё были признаки тяжелого посттравматического стрессового расстройства, такого же, как у HK400 Ортиса, и, учитывая те фрагменты её жизни с Элайджей Камски, которые он видел до любой из их встреч, всякая нестабильность, с которой он имел дело, меркла по сравнению с тем потоком отчаяния и ужаса, которые Хлоя теперь могла свободно испытывать. Это не помешало ему случайно сконструировать самый быстрый способ броситься с вершины небоскрёба. Звук плача Хлои был приглушён усиленным стеклом камеры, но он действовал на его синтетические нервы так же, как, по его представлениям, скрежет гвоздей по меловой доске мог вызвать нежелательную реакцию в симпатической нервной системе человека. Это напомнило ему об Эмме Филлипс и её матери. О жутких рыданиях, которые эхом отдавались от разрушенных бомбёжками стен заброшенной церкви, затерявшейся в трущобах центра Детройта. Это была не его вина. Не так ли? Твёрдая рука тяжело опустилась ему на плечо, выводя из задумчивости; он отвёл взгляд от поникшей женщины и перевёл его на мужчину рядом с собой. — Давай, — пробормотал Хэнк, снова действуя успокаивающе, что резко контрастировало с его обычными проявлениями напыщенной ярости. — Коллинз присмотрит за ней, чтобы убедится, что она ничего не натворит. — Голубизна его глаз засияла ярче от эмоций, которые он пытался направить в конструктивное русло. — Верно, Бен? Бен Коллинз кивнул, от этого движения складки на его двойном подбородке обозначились ещё отчетливее. — Ещё бы, — ответил он, похлопывая себя по карману пальто, откуда торчали маленькие антенны старомодного аналогового радиоприемника. — Ничего с ней не случится. Коннор слишком лёгко вспомнил андроида Ортиса и, если бы захотел, мог указать, где именно до сих пор находится пятно крови, разбрызганной после того, как он разбил свой череп о стекло, всё ещё не отмытое потому, что оно испарилось за несколько часов, и это была не человеческая кровь, так что она не имела значения. Колючие шипы горечи были волнующе приятным ощущением; они помогали бороться с влажным ужасом, который медленно просачивался по его тириумным линиям. — Пожалуйста, сообщите нам, если что-то в её состоянии изменится. Я хотел бы поговорить с ней как можно скорее. Бен снова кивнул и неторопливо зашагал прочь от них, обратно к заброшенному входу в участок. — Только не выключай свой телефон, Хэнк, — с апломбом бросил Бен через плечо. — Его телефон у него в голове, — напомнил ему Хэнк, — так что всё хорошо. — Он сильнее надавил на плечо Коннора, волосы мягко колыхнулись, когда он кивнул в сторону двери. — Давай убираться отсюда. Становится поздно. Что-то в Конноре вызывающе хотело остаться здесь; поездка в дом Хэнка привела бы лишь к тому, что один из них или оба бегали бы кругами, пытаясь разглядеть улики, к расследованию которых у них, возможно, не было полного доступа. Всё закончится тем, что Хэнк напьётся, а Коннор будет лежать в темноте, размышляя о степени своей свободы, о том, не решат ли её отобрать, и будет ли кто ранен или убит в процессе. Нет, было бы лучше, если бы они остались в участке. — Многие дороги всё ещё перекрыты, лейтенант, и в настоящее время в участке больше съедобных продуктов, чем в вашем доме. — Твинки на самом деле не считаются «съедобным продуктом», Коннор. — Хэнк ухмыльнулся и легко добавил: — И, кроме того, ты будешь удивлён, как долго человек может прожить на лапше рамэн и арахисовом масле. — Коннор не двинулся с места, даже когда Хэнк сделал шаг вперёд. Он остановился и повернулся, выражение его лица помрачнело от обычного недовольства, которое, по крайней мере, успокаивало своей привычностью. — Ты серьёзно собираешься стоять там и смотреть, как она плачет всю ночь напролёт? — Нет. — Коннор знал, что ему следует добавить что-то ещё к этому предложению, объяснить свои доводы. Он не мог подобрать слов. Для этого нужно было думать о словах, а работа над делом помогла бы ему активно избегать этого. Хм. Похоже, что он поставил себя в трудное вычислительное положение. Его программа социальных отношений запустила фоновый запрос и выдала идиому «Уловка-22», отсылающую к популярной сатире о… — Земля вызывает Коннора. — Его взгляд снова метнулся к Хэнку, который смотрел на него, слегка наклонив голову, что заставило Коннора почувствовать себя так, словно он должен был ответить на вопрос, которого не слышал. Когда он не ответил через 3,72 секунды, Хэнк выдохнул — короткий раздражённый звук через нос — и провёл другой рукой по губам, пока его взгляд блуждал по сторонам. Он вдохнул, — его глаза, наконец, остановились на точке к северо-западу от головы Коннора, — выдохнув: — Чёрт. Ладно, слушай, это… — Он резко замолчал, клацнув зубами, прежде чем моргнуть и, по-видимому, взять себя в руки. — Хорошо. Ты не хочешь идти домой, я понимаю. Ты сегодня насмотрелся всякого дерьма, и последнее, что тебе хочется, это думать о нём, верно? Коннор моргнул, чувствуя, как тириум бурлит в его венах. Неужели его так легко раскусить? Хэнк, несомненно, заметил небольшие изменения в выражении его лица, потому что его собственное смягчилось, хотя и едва заметно. — Мне действительно нужно напоминать тебе, что я коп? — Его взгляд смущённо скользнул за плечо Коннора, как будто Хлоя была прямо рядом с ними, слушая их разговор об эмоциональных препятствиях и сурово осуждая их за это. Коннор старался не думать о том факте, что, скорее всего, так и было. — Слушай, если ты думаешь, что лучше работать до одури, чтобы не дать себе времени на размышления, то поверь мне, это так не работает. Человек ты или нет, твой мозг заставит тебя слушать, так или иначе. Взгляд Коннора необъяснимо потемнел, когда он почувствовал, как в его груди опасно закипает бурлящий котел жара, волнами накатываясь через скудные участки мёртвого воздуха между сервоприводами и волокнами плеч, спускаясь по более открытым участкам его рук. Он подавил желание согнуть пальцы, почувствовать, как бурлящий жар омывает 1436 сенсоров их подушечек изнутри пластикового корпуса. Он понял, что именно так ощущается гнев. Это… странно придавало сил. Как смеет этот человек — человек, который каждую ночь топил свои печали в алкоголе, который играл в опасные игры со своей жизнью в надежде, что проиграет, — иметь наглость читать ему лекции о том, как надо жить? Как он смеет вести этот разговор в присутствии женщины, подвергшейся насилию, из-за которого её владелец был бы пожизненно заключен в изолятор, если бы только она родилась, а не была создана? Он смутно осознавал, что его боевые протоколы уже выходят из режима ожидания; его руки уже сжались в кулаки, дыхание стало поверхностным, чтобы перенаправить вычислительную мощность на более необходимые функции. На краю его зрения нетерпеливо вспыхнула подсказка: «Разрешить применение смертоносной силы». Он понял, что хочет причинить боль своему человеку, причинить боль Хэнку. «Ты сделал то, что требовалось». Рукоятка несуществующего «Глока» непроизвольно впилась ему в спину. «Ты выполнил свою задачу». Коннор отшатнулся на шаг назад, вырвавшись из хватки Хэнка, и с силой отключил подпрограмму, отводя взгляд от лейтенанта. Свежий бурлящий поток стыда заполнил всё пространство, оставленное гневом. Его руки по-прежнему оставались сжатыми по бокам, но уже с совершенно иной целью, чем раньше. Эти чувства… они были остаточными воспоминаниями Хлои, неправильно истолкованные как его собственные. Они не принадлежали ему. Не принадлежали. Он сглотнул. Это действие не имело функциональной цели; его горло оставалось напряженной массой дискомфорта внутри шейного отдела. Он изо всех сил старался говорить ровным тоном. Ему удалось лишь частично. — Вы правы, лейтенант. Может… может, мне стоит сделать шаг назад. Он бегло просканировал лейтенанта периферийным зрением; его сердцебиение и кровяное давление подскочили, на висках выступили мелкие капельки пота, а лицо представляло собой искусно созданную маску стоицизма, которую выдавали только широко раскрытые ярко-голубые глаза. Эти глаза быстро задвигались в ответ на его слова, скользнув вниз, а затем вверх; оценивая всё существование Коннора за это полусекундное движение. Он ощутил себя примерно настолько же кратковременным. — Да… — согласился Хэнк, его баритон потерял часть своей резкости. — Да, может, тебе стоит. — Он мотнул головой в сторону. — Почему бы не переночевать в комнате отдыха? Или в одной из допросных? Отдохни немного или… ах, что бы тебе ни нужно было сделать. Хэнк, в этот конкретный момент, боялся его. Его прежняя, случайная преконструкция стала гораздо менее случайной. Коннор опустил голову вниз и в сторону. — Да, — без энтузиазма повторил он. Он сделал шаг назад, подмечая, как Хэнк прямо стоит на месте, словно шомпол, а его рука всё ещё наполовину поднята с того места, где она лежала на плече Коннора мгновение назад. Он ничего так не хотел, как принести дюжину извинений на всех языках, о каких только мог подумать, человеческих и бинарных, — всё, что угодно, лишь бы прекратить это ужасное жужжание в глубине его сознания. Вместо этого он развернулся чётким, размеренным движением и пошёл прочь.