Видимый-невидимый

Даня хохотнул. Гулко, потешно, грубовато, будто в колодец рыгнул, масштабно и стыдно. Посмотрел сначала на землистое лицо бабы Саши, а потом перевел взгляд на парня рядом, удивлённо распахивая глаза: тот застыл в бесконечном окостенении ужаса, словно перед ним ехала фура с брёвнами, которые, одно за другим, начали из нее вываливаться. — Баб Сань, ты чёт попутала… — поспешил разрядить обстановку Даня, погладил ласково старушку по перетянутому бинтами запястью. — Это Тимка, кореш мой, зашёл вот пом… — Му-у-урзик… — снова протянула женщина, щуря глаза и не отрывая взгляда от темноволосого парня. Даня снова издал это свое грудное «гы-гык», оборачиваясь к бледному, как полотно, Тимуру. — Говорил же тебе не выдумывать… — заметил он добродушно. — А ты все заладил, мол, не видит, не видит… Всё, вон, видит наша баб Саша, тебя по самую печенку просмотрит, а потом… Тимур вдруг резко шагнул к кушетке, рухнув на колени и прижавшись щекой к ветхой сморщенной от времени руке. Даня покраснел, растерялся, рот раскрыл, потом осмотрелся, но больничный коридор словно остался слеп к этой драматичной сцене. Тимур прикрыл глаза, провел носом вдоль синюшных вен, ластясь с горестным лицом к старушке, а та просипела: — Я уж и не надеялась… Даня оторопел. Мало того, что вся ситуация была на грани безумия в стиле «Майти Буш», так ещё и от бабы Сани он впервые услышал такую длинную и осмысленную фразу. Чаще всего бабушка вопила: «Мурзик-Мурзик!» или и вовсе что-то нечленораздельное, мечась под препаратами. Вдруг его накрыло осознанием: они ж оба, баба Саша и Тимур, — под кайфом! Он снова взглянул на странную парочку: смотрящую с искренней любовью старушку и притихшего у ее ладони парня, после чего потоптался немного рядом, нервно засовывая руки в карманы. — Ты это, Тимк… Может все же пописаешь в баночку, а? — спросил он наконец с надеждой. — Ну не дело это, ты ж так-то молодой ещё, ладно баб Саня, но у тебя вся жизнь… — Я ее знаю. — Да, это понятно, рыбак рыбака, как водится, — согласно кивнул Даня. — Но ее ж на препараты из-за болей посадили, она иначе не вывозит, а ты-то… — Мурзик, хо-роший, хо-роший, — прошелестела одними губами старушка, а ее прикованная к постели рука едва шевельнулась, лаская парня по виску. Даня покраснел. — Слуш, Тимк, ты давай завязывай, не дай Бог щас кто увидит, скажут, извращуги какие-то, а мне работа моя нравится… — он поерзал на месте. — Ты может там ковер потрогаешь, окно лизнешь, не знаю, хочешь, пакет с пакетами тебе дам или пупырку поищем, чем бабку щупать? Тимур зажмурился сильнее. — Я ее знаю. — Ну что ты заладил? — вздохнул с лёгкой грустинкой Даня, а потом осекся и подхватил парня под руки. — Шухер! Тимка, тикаем! — и поволок растерянного и разнеженного вдруг парня прочь, к разящей запахами двери туалета неподалеку. Даня и сам не знал, почему вдруг перепугался, но стоило ему увидеть медсестру Карину, широким царственным жестом открывающую дверь, словно в королевские покои, для заведующего отделением Петра Романыча, в голове как замкнуло, а перспектива сдать несчастного наркошу Тимура секте Гиппократа стала кислить язык. Уж очень ранимым, открытым он показался рядом с бабой Сашей, как наивный малыш, которого, напуганного и смущенного, надо спрятать подальше и успокоить. Даня для верности даже в кабинку с хлипкой дверью парня запихнул, прижимая к исписанной похабщиной стене над видавшим всякие виды унитазом, после чего заглянул себе через плечо, прислушиваясь. — Блинский, чуть не попались… — пробормотал он, а потом перевел взгляд обратно на притихшего Тимура, на свои пальцы, сжимающие его черную толстовку и покраснел. — Ё… Извини, я не хотел, — и Даня торопливо разгладил длинными узловатыми пальцами ткань, похлопав парня по плечу. — Так что ты там говорил-то? — переключился он, старательно повторяя про себя: «Выдыхай, выдыхай!» Тимур посмотрел в ответ внимательно, вдумчиво и ответил тихо: — Я ее знаю. Даня отмахнулся. — Да ты это уже говорил, помню! А по фактам? Чё, как, откуда? — и побледнел вдруг. — Только не говори, что баб Саня того, тоже сидит! Тимур нахмурился. — Где сидит? Даня вздохнул. — Ну на той дури, на которой ты сидишь! — в нетерпении пробормотал он. — Слушай, дружище, давай правда сгоняем к Вадику, он хороший малый, медбратом тут трудится уже второй год, пописаем в баночку, может кровушку сдадим, я там попрошу — все анонимненько будет, — Даня посмотрел на парня с надеждой. — Никто тебя в дурку не посадит, поверь, а помочь помогут. Тимур ещё сильнее помрачнел. — Ты мне не веришь? Даня покрутил головой и поднял в воздух раскрытые ладони. — Да верю-верю, ты чё, братишка! — поспешно исправился он. — Просто это, может все же… Тимур поджал губы. — Дай шапку. — Чего? — растерялся Даня. — Дай сюда шапку, — приказал Тимур сухо, протянув перед собой руку. Гришин занервничал, испугался, что своей настойчивостью спугнул парня, тот сейчас оденется и свалит в закат, а там кто знает, чем все обернется. — Не-а, — покрутил головой он. Тимур поднял бровь. — Что? — уточнил он с таким видом, будто Даня только что признался, что носит женское белье. — Не отдам! — он даже отодвинулся немного, заводя руку за спину и касаясь шапки, торчащей из широкого кармана на заднице. — Отдай! — прорычал грозно Тимур, сделав шаг навстречу, а Даня в тот же миг дёрнул дверцу и выскочил в один прыжок наружу, срываясь по-детски с места. — Нифига, братишка! — крикнул он на ходу, петляя межлу пациентами, койками, капельницами, выбегая вихрем на лестницу и прячась на ее ступенях. Тимур, впрочем, не отставал, пыхтел грозно позади, идя практически на таран: от мрачности его лица Дане даже захотелось описаться от страха, но он мужественно сдержался, скача по лестнице, как заяц. Он сам не знал, зачем убегает, головой вроде и понимал, как бредово все это выглядит, как с растерянными улыбками смотрят на него знакомые пациенты, однако все равно вылетел через двери запасного выхода в тихий двор за больницей, прошелестел между листьями, сворачивая к маленькой часовенке, где по традиции отпевали усопших. Тимур почти нагнал его у порога, когда Даня, спружинив, запрыгнул в узкое, пахнущее ладаном помещение, быстрым и четким движением сунув шапку за одну из старых икон. Тимур нырнул следом мгновением позже, тяжело дыша и осматриваясь. — Куда ты ее дел? Даня нервно провел рукой по волосам и улыбнулся одними уголками губ. — Знаешь, Тимк, посиди-ка ты тут. О вечном подумай, с Боженькой поболтай, может тогда поймёшь, что гробить свое здоровье — это не дело… — он и не надеялся, что парень задержится здесь хоть на минуту, но все же рискнул пройти мимо, когда тот схватил его крепко за тонкое запястье и приблизил свое полное разочарования лицо к виску Гришина. — Ты не можешь. Даня вспыхнул, покосил зелёным глазом, потом медленно убрал руку парня, потрепав его по плечу. — Так надо, Тимк, — сказал он ласково и вышел. Даня был уверен, что поднимется обратно в отделение, найдет Вадика и расскажет все ему. Тот, вероятно, скажет вызывать ментов, ну хоть охрану, чтобы вышвырнуть наркомана, а Даня в ответ будет умолять все же помочь, после чего медбрат со скрипом согласится. Однако поднявшись на нужный этаж, Даня лишь мазнул взглядом по сестринском у посту, после чего направился в отделение. Закинул сигареты Розе, проверил дядю Колю, выяснив все подробности несанкционированного подпития у его лечащего врача, потом отыскал Юльку, которая с красными щеками сидела рядом с Танюхиным сынком, с мечтательной улыбкой жующим московскую плюшку с сахаром, помыл Марию Петровну под ее ворчливое возмущение, побродил в растерянности по коридорам, перекидываясь пустыми разговорами с пациентами и их гостями, пока наконец не оказался у кушетки бабы Сани. Она мирно сопела, едва постанывая во сне, когда Даня присел рядом, осторожно погладил ее по руке. — Обкололи старую опять, — вздохнула подошедшая Таня, от которой сильно пахло сигаретами. — Вопила полдня про Мурзика своего… Даня вскинул на женщину взволнованный взгляд. — Танюш, а о каком Мурзике она вспоминает? — спросил он осторожно. Таня присела рядом, подпирая старушку бедром. — Да кошак у нее был, чернющий такой, она фотографии показывала, — отозвалась Таня с охотой, шлепая отвисшими губами. — Любимец. Она его подобрала на улице, выхаживала, с пипетки кормила… Вот и тоскует. Даня нахмурился. — Так баб Саня уже тут сколько? — спросил он с сомнением. — Ее ж забирают на пару дней и опять… Таня крякнула. — Дык, лет десять назад это было, — протянула она беспечно. — Может семь, я один хер не помню. Даня вздрогнул, сглотнул вязкую слюну и прошептал: — Семь? Таня кивнула. — Ну да. Володька ещё живой был, как раз с кичи откинулся… — она пожевала язык. — Точно, семь лет тому Мурзик ее сдох, тоже весной, Володька тогда ещё мне сирени надрал, романтик, бля, а я… У Дани в ушах зашумело, он порывисто вздохнул, поерзал на кушетке, кинув нервный взгляд на бабушку. — Танюш… — просипел он еле слышно. — А ты… С утра не помнишь со мной кореш такой пришел, высокий, в черном… Женщина встрепенулась. — Когда? — Ну когда я только на работу пришел… — пробубнил Даня, пряча глаза от волнения. Таня цыкнула языком, поднимая набрякшую лысую бровь. — Даньк, тебе бы поспать нормально, — заметила она со значением, похлопав парня по плечу. — А то шарики за ролики уже уехали, какой кореш? Ты ж один был. Даню как пыльным мешком по голове ударили. Он даже подскочил на кушетке, от чего баба Саша застонала, приоткрыла один мутный глаз и посмотрела на него внимательно, как никогда раньше и не смотрела. — А где Мурзик? — просипела она еле слышно, а Гришин вздрогнул. — Баб Сань, ты это… Не переживай… — промямлил он смущённо. — Так, милая моя, давай-ка, раз ты очухалась, тебя помоем! — деловито хлопнула в ладоши Таня, тут же бодро вскакивая с места. — Ты его не обижай, — продолжала свистеть откуда-то из груди баба Саша, не отрывая взгляда от Дани. — Он у меня хороший, ласковый, домашний… — Ишь, распизделась! — хохотнула добродушно Таня и завалила бабку на один бок. — Тебе там чего вкололи, баб Сань? Может, таким макаром ты у нас к лету на своих двоих побежишь, а? Даня поджал губы, погладил бабушку по плечу и прошептал тихо: — Не волнуйтесь, баб Саш, я его не обижу, — и в тот же миг вспомнил, как жестоко заманил Тимура в часовенку, спрятав шапку за иконой. — Танюш, я пойду проветрюсь, а то день у меня сегодня тяжёлый был, лады? Та глянула на него с материнской заботой в глазах и улыбнулась беззубым ртом. — Время уже хрен пойми сколько, вали-ка ты домой, Даньк, — сказала она доброжелательно. — А завтра в бой с новыми силами. Даня кивнул коротко, поднялся с кушетки, бросил быстрый влажный взгляд в спину бабе Саше и сорвался с места, торопливыми шагами направляясь к лестнице. Сердце вдруг заколотилось, как ненормальное, Дане даже показалось на мгновение, что сейчас снова будет приступ, он коснулся дрожащей рукой стены, постоял немного на ступеньках, подышал, жмуря глаза. Как же он был не прав! Как же оказался жесток! В тот момент ему даже в голову не пришло и капли сомнения, ни словечка, способного уличить парня во лжи, только стучало в мыслях: «Только б не ушел! Только б на месте остался!» Никогда прежде Даня с таким рвением не бежал в церковь. Распахнув всегда открытую для людского горя дверь, он почти рухнул на пол, задевая носками кроссовок порожек, щуря слепо в полутьме глаза. — Тимка! — выдохнул Даня отчаянно. — Тимка, ты тут? Несколько мучительных секунд стояла зловещая темная тишина, лишь ладан окутывал со всех сторон, а ещё еле заметный запах сырости и пота. Даня вздрогнул и всхлипнул, когда почти перед его носом распахнулись два жёлтых глаза. — Я здесь. — Тимка! — с облегчением прошептал Даня, а потом вскинул длинные худые руки, обнимая темную фигуру за плечи и притягивая к себе, тычась слепо носом в шею. — Как хорошо, я так испугался! Тимур застыл, вздрогнул в чужих объятиях, втянул носом воздух и пробубнил: — Я не могу уйти. Даня сильнее прижался к нему всем телом, зашарил руками по спине, потерся ласково носом о прохладную кожу, а потом зашептал: — Тимка, прости меня, ради бога, я так виноват! Что не верил, что так поступил! Если сможешь, пожалуйста, прости! Я ж не думал даже… Решил, что ты… Ну… Я так не прав, извини меня! Тимур молчал. Потом засопел и обнял в ответ, робко, еле ощутимо. — Ничего. Даня держал его в объятиях так долго, как мог, пока пальцы не онемели и сердце в груди не успокоилось. Потом отстранился, заглянул привыкшими к темноте глазами в лицо, улыбнулся виновато и почесал волосы на затылке. — Значит, ты не Тимка? Тот нахмурился. — Почему? Гришин сунул руки в карманы и показался с носка на пятку и обратно. — Ну так баба Саша тебя вроде Мурзиком кликала… — протянул он задумчиво. Тимур вздохнул. — Я им был. Семь лет назад. А потом стал Тимуром. Даня вылупился на парня растерянно, словно тот сообщил, что у него вместо позвоночника грифель от карандаша. — Это как? Это… Получается… Ты что же, кот? Тимур цыкнул недовольно языком и отвернулся. — Был. Семь лет назад. А потом стал Тимуром, — повторил он тихо, но строго. — Реинкарнация, что ли? — удивился Даня, обходя его стороной и заглядывая в лицо. — А до того ты кем был? Тимур насупился и надул губы. — Это сложно помнить. Я ее увидел и вспомнил, а до этого забыл. Даня робко коснулся чужого плеча кончиками пальцев. — Ты не грусти, Тимк, — прошелестел он с щемящей в груди нежностью, откуда только взявшейся. — Решим все. Я помогу, я тебя больше не брошу, слово даю. Тимур поднял медленно внимательный взгляд, зацепил ответный, воздух вокруг них наполнился ещё большим ладаном, чарующим, терпким и проникающим. — Спасибо. Оно рухнуло между ними на пол, разбилось на тысячи блёсток, вспыхнувших разом, заполнивших все пространство крошечной часовни. Даня удивлённо распахнул глаза, смотря, как это мерцающее свечение поглощает их обоих, к глазам подобралась тьма, ослепляя болезненной тишиной голову. Гришин даже испугался, что снова приступ, колени ослабели, в ушах бухнуло и зашуршало, пока уверенная ладонь не подхватила его пальцы. Сверкающие капли медленно осели на старый досчатый пол, а темнота вокруг вновь стала просто чернотой, а не глухой немой ватой. Даня втянул носом воздух, слыша, как вдалеке затихает тот самый птичий крик, который несколько раз уже вытаскивал его из забытия. — Ты как? Гришин поднял на парня глаза. — Да вроде пучком… — отозвался он растерянно, потер лоб, виновато улыбнулся и сделал короткий шаг к иконам на кривой полочке в углу, вытаскивая оттуда черную шапку и натянув ее себе на голову. — Идём домой, Тимк?