Alle, die mit uns auf Kaperfahrt fahren Müssen Männer mit Bärten sein Alle, die mit uns auf Kaperfahrt fahren Müssen Männer mit Bärten sein Jan und Hein und Klaas und Pit, die haben Bärte, die haben Bärte Jan und Hein und Klaas und Pit, die haben Bärte, die fahren mit Alle, die Weiber und Branntwein lieben Müssen Männer mit Bärten sein Alle, die Weiber und Branntwein lieben Müssen Männer mit Bärten sein «Männer mit Bärten» — Die Streuner
До недавних событий Элберт Аррен не задумывался об удаче, несмотря на понимание, что она, тем не менее, сопровождала его всю жизнь. В конце концов, племянники редко наследуют власть богатых дядюшек и редко получают образование, достаточное для того, чтобы управлять большими землями. И тем не менее, отец с детства твердил ему о том, что подаркам судьбы нельзя ни ухмыляться, ни улыбаться, поскольку за всё приходится, так или иначе, платить; что касалось матери, то она так мастерски привила сыну тонкое искусство скромности, что оно никуда не делось ни в отрочестве, ни в юности, когда стало окончательно ясно, кому после дяди наследовать Долину Аррен. По этим причинам Элберт никогда не позволял себе вольностей того же Роберта, хотя возможностями они обладали одинаковыми. Лорд Баратеон был сиротой, и как бы дядя Джон ни старался, не получалось восполнить пылкому оленю родительских рук, когда ласковых, когда строгих. Элберт понимал, на самом деле, почему Роберт вёл беспечный, гарцующий образ жизни, почему прыгал с девки на девку, почему напивался до похмелья, почему любил лезть на рожон и не любил возвращаться в Штормовой Предел. И Нед понимал. И дядя Джон. И всё-таки, именно на Элберте лежала обязанность периодически натягивать на Роберте вожжи, чтобы беспечно гарцующий олень вспоминал про наличие узды. Молодой Аррен даже смирился с этой ответственностью; в конце концов, Нед стеснялся отстаивать свою точку зрения, поскольку, будучи вторым сыном, считал некоторые поступки вне своей компетентности; что же касалось дяди Джона, он всё-таки был взрослым, фигурой родителя, так что ему поучать Роберта было не то, что неразумно, а даже во вред — Баратеон мог раз ослушаться из молодой гордости, а потом ослушаться ещё и ещё, будто в нелепой попытке кому-то что-то доказать. Иначе говоря, каждый раз, когда Роберт совершал какую-то глупость, к Элберту прибегал Нед с самым растерянным видом, а потом молодому Аррену приходилось, без лишних жалоб, заниматься вставшим вопросом. Старк каждый раз караулил или дверь, или чащу с самым похоронным выражением лица, но, тем не менее, никогда ничего Баратеону не высказывал, цепляясь за свой статус второго сына, как за единственное спасение от конфронтации. Порой Элберта это сильно раздражало, поскольку Роберт неоднократно интерпретировал молчание Неда как одобрение своих рискованных действий; и хотя дядя Джон, со своей стороны, делал, что мог, бездействие Старка всё-таки мешало. Как ни странно, однако, без этих факторов Элберта не смогли бы спасти от страшной смерти. Он никогда бы не подумал раньше, что будет благодарен Роберту за сладострастие, а Неду — за робость. Всё-таки, разрешение вставших вопросов было занятием неприятным и неблагодарным — простолюдинки очень неохотно слезали с могучего скакуна, не менее неохотно пили лунный чай на глазах у беспристрастного Аррена, да и сам скакун следующие несколько часов был невыносим абсолютно, как бы тщательно и скрупулёзно Элберт ни рисовал перед ним портрет оскорблённой Лианны Старк. И тем не менее, именно со словами «скажите спасибо, что у вашего друга баранье либидо» Аррена умыкнули из Башни Десницы в город. Он так расхохотался, когда к нему вот с этим ворвались, вместо «здравствуйте», что чуть всю затею не сорвал, но его можно было понять — Элберт, между прочим, достойно ждал казни. К счастью, в потайном туннеле хихикать разрешили. Инсценировка собственной смерти — занятие, конечно, нервное. Ему повезло, он это прекрасно понимал; даже сказочно повезло. Первым делом его, переодетого, умыкнули к проституткам. Те обкорнали Элберту волосы по самый корень и настрого запретили ему бриться — он раньше щеголял чистыми щеками, поскольку был красив и без бороды, так что при дворе его помнили без щетины. Потом Элберта переулками провели до маленькой, скромной септы, где ввели в курс дела и выдали меч и топор. Первое для официальной работы, а второе… для неофициальной. Марать руки чужой кровью ему, конечно, претило, но желание жить перевешивало. В конце концов, его не просили убивать невинных. Да и надо было долг начать отрабатывать, стоило бороде покрыть нижнюю часть лица — к счастью, Элберт хоть и был привлекателен, но внешностью обладал без особых отличительных черт; русых достаточно водилось и в Просторе, например, как и голубоглазых в Штормовых или Речных землях. Сильно укороченных волос и отросшей бороды было вполне достаточно, чтобы скрыть свою личность. — Теперь вас будет нелегко узнать, — удовлетворённо кивнул септон Даллен на пятый день после побега. Скрываться в скромном храме было делом не самым приятным, несмотря на всё гостеприимство септона. Элберту приходилось днями сидеть в келье, читая немногочисленные священные тексты, чтобы хоть как-то себя занять, а ночами, разве что, помогать подметать полы. От скуки в голову начинали лезть самые неприятные мысли, одна хуже другой. Слёз он уже достаточно пролил по приговорённым товарищам, по несправедливо убиенным Старкам, а письмо дяде Джону давно унесли для безопасной отправки. Ещё немного, и Элберт начал бы сходить с ума от безделья. Храм уже почти закрылся на ночь, и никого в нём не было, кроме септона Даллена и него самого. Ждали служанку Марцеллы Ланнистер, чтобы та сопроводила Элберта на мыловарню. — Если только меня манеры не выдадут, всё в порядке должно быть, — запоздало ответил Аррен. Он немного нервничал. Одно дело — предстать перед потенциальной невестой в подобающем виде; совсем другое… показаться перед благодетельницей вот так, в самой скромной одежде, выглядя небрежным простолюдином. Марцелла Ланнистер не стала бы его спасать из обычной жалости, и Элберт её не винил; она, в конце концов, рисковала и жизнью, и репутацией. Меньшее, что он мог предложить, это достойное супружество. — Леди Марцелла и её служанки поправят их вам, если оступитесь, — широко улыбнулся септон. — А что касается дела… Пару личностей я вам уже описал, да и подробный список, вместе с приметами, у неё. Вы не представляете, как я благодарен! Если уберёте этих негодяев, жизнь в Блошином Конце станет побезопаснее. — Жаль, что подобным способом, но рад помочь, — сардонически хмыкнул Элберт, скрестив руки на груди. — Не то, что бы у меня имелся выбор. — Порой цель оправдывает средства, — пожал плечами септон Даллен. — Да и выбор всегда есть. То, что вы согласились, делает вам честь. — Разве? — скептически приподнял бровь Элберт. — Я про честь довольно много знаю, с моей фамилией. — А теперь узнаете ещё больше. Не всё так просто делится на чёрное и белое, милорд, — добродушно хмыкнул септон Даллен. — От того и мораль — или дело дискуссий, или дело юридическое, или… самоуправное. — И это говорит септон? — приподнял бровь Элберт. — Ну, я ведь не всю жизнь в рясах ходил, — Даллен пожал плечами. — Бывает, люди почти с младенчества сталкиваются с тяжёлым выбором… Моё дело — помочь его пережить поддержкой, советом и молитвами, только и всего. А осуждать никого не берусь, сам не свят. — А расскажете? Вы мне этим облегчите душу. — Не уверен. Да и это никакая не тайна, — септон пожал плечами. — На моей родине, разумеется. Я сам из Штормовых земель, моя семья поколениями служила Эстермонтам… Остров маленький, на нём зачастую скучно, вот мои родители и развлеклись на одиннадцать детей. Самый старший, когда только стало можно, удрал в Цитадель — ему удалось научиться читать, писать и считать почти самостоятельно. Я, второй сын, подался в септу в тринадцать. Третий и четвёртый, близнецы, сбежали на корабле в Эссос работать наёмниками. Пятый то ли утонул, то ли утопился. Шестым ребёнком была девочка, она вышла замуж за торговца после первой крови и уехала как можно далеко. Седьмой сын неудачно подмешал лунный чай матери, когда та вынашивала двенадцатого, так что она умерла. Отец заколол его в порыве гневе, а восьмой и девятый… отомстили. Их, конечно, на Стену послали. Вот и остались в доме только последний сын и последняя дочь. И знаете что? Мне моих родителей не жаль. Если кошелёк не может позволить много детей, так не заводи. — Вы бросили свою семью, — нахмурился Элберт. — Да, бросил, — пожал плечами септон. — Служение люду через Семерых меня привлекало больше, чем присмотр за многочисленными братьями и парой сестёр. Что с того? И потом, — он бросил Элберту слабую улыбку, — голодать никому не нравится. Особенно, когда видишь, кто ест твой хлеб. Уже после третьего ребёнка начало становиться туго. Родители ели вдоволь, а мы перебирались, чем могли. Выбор был прост, милорд: уйти или стать карманником. Так вот, что я, что мой старший брат, мы выбрали путь честный. И не пожалели в итоге. — Честный в сравнении с совершением краж, — подчеркнул Элберт. — Мой друг Нед, большой знаток в стезе справедливости, всё равно бы не одобрил. — Но вы ведь, всё-таки, не ваши друзья, м-м? Как бы вам репутация лорда Роберта не сыграла на руку, — заметил септон. И снова улыбнулся, понимающе, печально. — Простите за тавтологию, но человек нередко не может выбрать то, из чего ему выбирать. Вы и сами сейчас в таком положении. Как убьёте своего первого мерзавца, как нарисуете его кровью круг с точкой по центру, как спрячете отрубленную голову, как вернётесь к месту ночлега, там сами поймёте… и, наверное, взвоете. И тем не менее, в совершённом убийстве будет честь, поскольку ваше личное «вмешательство» сбережёт не одну жизнь… Если бы наша власть интересовалась народом, то не было бы нужды в таком правосудии. Впрочем, в таком случае вы бы сейчас со мной не разговаривали здесь. Не так ли? Элберт промолчал. Что толку было говорить о том, что являлось невозможным? Размышлять, конечно, никто не запрещал, но и подобные мысли отравляли разум. Он не позволял себе думать ни о дяде, ни о родителях, ни о Неде, ни о Роберте, ни о похищенной Лианне, поскольку не мог ничего сделать, чтобы помочь им там, вне столицы. В распахнутой двери септы показалась крепкая рыжая девушка, и пришлось прикусить язык, чтобы заземлиться, сосредоточиться. — Кианна Хилл, судари, — она, подойдя к ним, поклонилась. — Септон Даллен. Это Эрл, которого вы нам обещали в качестве охранника? Какое глупое имя, — подумал Элберт. — Хоть и звучит похоже. — Да, барышня, — септон, улыбнувшись, похлопал Аррена по спине. — Ваша леди будет довольна. Забирайте. Кианна Хилл, окинув его внимательным, цепким взглядом, задержалась глазами на мече и топоре. Потом решительно кивнула. — Идёмте, Эрл. Она поклонилась септону. — Мыло принесут через два дня. Миледи просила не беспокоиться. — Я знаю, — печально улыбнулся Даллен, глядя им в спины. — Знаю.***
Мыловарня, успевшая прославиться среди бедных, оказалась просторным домом недалеко от Мучной улицы. Его мало что отличало от других зданий из обычного жёлтого камня, кроме чистоты стен и довольно крепкой двери. Кианна постучала в неё несколько раз, выдержав пару пауз — и отперли. Тем не менее, служанка потянула на себя дверь не сразу, очевидно давая открывшему время спрятаться. Едва Элберт вошёл, ему захотелось чихнуть. Несмотря на крохотные окна ближе к потолку, запах стоял соответствующе сильный. У самой дальней стены были сложены куски мыла в маленькие башенки, а к соседней нельзя было приблизиться из-за аккуратно натянутой верёвки. Элберту сначала померещилась мелкая плитка за ней, но, приглядевшись, он понял, что то было мыло, залитое прямо в пол, расчерченное, чтобы потом вырезать прямоугольниками, с равномерными, аккуратно пропечатанными буквами «М». — Это оно у вас так сохнет? — не смог не полюбопытствовать он. — Затвердевает, — кивнула Кианна. — Окончательно доходит уже в башенках. Процесс трудоёмкий, пространства не так много, но зато верный, с нашим-то положением дел. — И пояснила, поймав непонимающий взгляд Аррена, — мы не можем знать наверняка, когда и от кого достанем сырьё. Первые три раза сало топили, потому что дешевле выходило, но город скоро начал подпоясываться потуже, так что пришлось перейти на оливковое масло из Дорна. Оттуда караваны всё ещё ходят. — А-а-а. Понятно, — кивнул Элберт, которому ничего не было понятно. Кианна фыркнула. — Миледи вам всё объяснит потом. Когда закончит с расчётами. А пока прошу за мной. Она вывела его в небольшой внутренний двор, огороженный довольно высокими стенами. Дрова, щебень и ветви были аккуратно сложены под навесом, но Элберт первым делом обратил внимание не на них, а на несколько котлов, потому что под ними расположились широкие каменные плиты. — Здесь, собственно, происходит основное действо, — сухо сообщила Кианна. — Мы и добываем второй самый главный ингредиент, щёлочь, и варим мыло. Таскать всё это в зал для заливки, конечно, неудобно, но для этого у нас и есть мужские рабочие руки. И, развернувшись, удалилась внутрь. Элберт последовал за ней. — Там склад, — Кианна махнула рукой в сторону очень крепкой двери, на которой висел не менее крепкий замок. — Поскольку вас нанимают сторожем, его надо охранять, по возможности, как можно внимательнее. Помимо оливкового масла, там довольно много разных трав, есть даже специи. А следить надо, потому что ингредиенты для готовки еды используются. Мылом, всё-таки, сыт не будешь, а времена наступают… интересные. — У кого ключ? — У миледи и у нас с Лалиссой. — Ясно, — кивнул Элберт, а сам мысленно похвалил женщин за ответственный подход к делу и осмотрительность. Потом Кианна пересекла зал и остановилась у скромной маленькой двери, возле которой лежали какие-то деревянные инструменты, в том числе молоточки, щётки и метлы. — Это, собственно, кабинет леди Марцеллы, — объяснила Хилл. И осторожно постучалась. — Да? — приглушённо спросил знакомый голос, и в Элберте что-то сжалось то ли от предвкушения, то ли от непонятного страха. — Мы пришли, — громко объявила Кианна. По ту сторону двери зазвенели ключи. Дверь отперла… не леди Марцелла. Вторая служанка (видимо, уже упомянутая Лалисса) была, конечно, похожа на свою госпожу, но карие глаза так темнели на светлом лице, что спутать двух девушек было невозможно. — Лалисса Ланнистер, — коротко поклонилась та, бросив Элберту белозубую улыбку. И, выйдя к Кианне, приглашающе показала рукой на кабинет. Стоило Аррену ступить внутрь, как за ним сразу же закрылась дверь. Кабинет леди Марцеллы был довольно маленьким. По крайней мере, он казался таким из-за трёх сундуков, предназначенных не только для хранения вещей, но и для сна. На полке у крепкого письменного стола блестели при тусклых свечах какие-то склянки. Сама леди Марцелла сидела, сложив руки перед собой, на деловом стуле. Бумаги она, видимо, уже спрятала, но вот деревянные счёты и чернильница с пером покоились у левого и правого локтя соответственно. Кабинет казался слишком скромным для такой богатой фамилии, как «Ланнистер», и владелица, носившая её, тоже не выглядела царственно. Леди Марцелла была одета скромно, почти так же скромно, как свои служанки, и она почти не вязалась с образом белой девы на танцах после турнирных пиров. Тогда её лицо и фигура казались чем-то эфемерным, чем-то лёгким и воздушным, а сейчас перед Элбертом сидела молодая женщина из плоти и крови, цветущая, как несколько месяцев назад, но приземлённая в своей усталости, болезненно живая. И светло-зелёные глаза блестели совсем иначе. — Что случилось с вашими волосами, миледи? — вопрос вырвался сам, хотя был отнюдь не учтив, и стоило бы попридержать язык. Марцелла, криво улыбнувшись, предложила ему взмахом руки сесть на один из пустующих стульев. Элберт повиновался. — То же самое, что с вашими, полагаю. Вопрос безопасности. Вам идёт густая щетина, милорд. Тем не менее, когда всё это закончится, предлагаю вам снова отрастить волосы. — Взаимно, — невесело усмехнулся Элберт, усаживаясь поудобнее и скрещивая руки на груди. На самом деле, стрижка ей шла, она очень выгодно оголяла тонкую шею, но Аррен не собирался об этом говорить. — Перейдём к делу, — леди Марцелла, деловито прочистив горло, выдвинула ящик и зашуршала бумагами. — Ваш контракт, — ладонь хлопнула по столу с нужным документом. — Надо будет расписаться. Так, в случае чего, проверка не придерётся… Не смотрите на меня так, мои мыловары тоже официально трудоустроены. — Пять серебряных в неделю? — пробежавшись глазами по тексту, он приподнял брови. — Не слишком ли… мало? — О, это много, — отмахнулась Марцелла. — Моим работникам ещё полагается сытный завтрак. Аналогичная зарплата и у мыловаров. На самом деле, я вам даже переплачиваю, поскольку будете сторожить здесь ночью, а днём — спать в моём кабинете, чтобы не пришлось занимать комнату в постоялом дворе. — Не боитесь, что подсмотрю в ваши бумаги? — он чуть улыбнулся. — Они вам незачем, — она, скрестив руки на груди, окинула его ироничным взглядом. — Технологию сами увидите, секреты взаимодействия ингредиентов у меня в голове, а остальное — сметы, списки, расчёты. Их незачем красть. И потом, мало ли, вдруг действительно однажды поженимся. — Почему же это «однажды»? — усмехнулся Элберт. — Разве вы меня не для этого спасли? Аррен знал, что являлся выгодной партией для кого угодно, и что его выбор потенциальной супруги был велик и широк; у благородных дев, наоборот, достойных кандидатов всегда было мало, по крайней мере, для более-менее равноправного по могуществу брака. После того, как леди Марцелла станцевала с ним в своём белом платье, Элберт, конечно, пригляделся к ней и понял, что выбор у неё действительно был невелик: он, Хайтауэр или Оберин Мартелл. Аррен с выводами не стал спешить и попросил дядю дать время подумать. Марцелла тогда показалась ему типичным образцом покорной и послушной женщины, слишком типичным, то есть скучным, несмотря на красоту, которая привлекла даже Неда. Но девушка, которая сидела перед ним, не была той Марцеллой. Может, именно поэтому ей и удалось провернуть хитрый план по спасению потенциального жениха. — Ваша смерть никому не выгодна, — огорошила она, подтверждая соображения Элберта. — Я вообще никому невиновному её не желаю… В вашем случае, впрочем, у меня имелась возможность что-то сделать. И повод. — Вы не смогли бы спасти Старков, — кивнул Элберт, обратив внимание на несколько помрачневшее лицо собеседницы. — Да, — она тяжело вздохнула. — По крайней мере, в вашем случае нужных людей удалось уговорить, сославшись на замужество в том числе. — «В том числе»? Марцелла кивнула. — Буду откровенна, раз уж вы мне обязаны. Многое меняется, милорд. И многое ещё изменится. Эйрис, так или иначе, покинет трон… рано или поздно. Рейгар, если победит, долго власть не удержит. Если же Роберт выиграет корону, изменится большая игра. В любом случае, первое время будет смута, сопровождаемая смертями. — Вы хотите, чтобы я вас защитил? — предположил Элберт. — Нет, — она покачала головой. — При дворе безумца я сама себя, пока что, спасаю, не без помощи и протекции королевы. Вы ей, кстати, тоже обязаны… Но Рейлу отошлют из столицы в случае опасности. Если эта самая «опасность» придёт, меня выручит фамилия. Нет… за кого я беспокоюсь, — она пристально посмотрела на Элберта, — так это за Элию. Аррен нахмурился. — Почему? Разве она не в безопасности в замке? Марцелла сардонически ему улыбнулась. — Там, на данный момент, никто не в безопасности. Мы со служанками каждую ночь двигаем шкаф к двери после того, как к нам ночью постучались алхимики. Они потом ещё пару раз пытались войти. Знаете, какое удовольствие сидеть всю ночь без сна, сжимая по кухонному ножу? При том, что король разрешает носить оружие только гвардейцам и стражникам? — Что? — Ничего, — фыркнула Марцелла. — И не делайте вид, будто вас оскорбляют возможные покушения на мою невинность. Мы с вами даже не помолвлены. Рыцарственность Элберта была этими словами, конечно, уязвлена. Но вида он не собирался подавать. — Как я смогу защитить принцессу Элию, если мне предстоит обитать здесь? — Ещё не знаю, но потом придумаю. — Зачем это вам? — Затем. Она выдержала его тяжёлый взгляд. И вздохнула. — Мартеллы — идиоты, милорд. Сир Ливен бессилен, его к племяннице с самого турнира в охрану не ставят. И вот ещё что, вне зависимости от того, как закончится уже начавшееся восстание Роберта… в любом случае, расплачиваться придётся ей, бессильной и слабой женщине, которая ни в чём, повторяю, ни в чём не виновата. — Вы только поэтому хотите ей помочь? — удивился Элберт. Альтруизм не мешался в его голове с фамилией «Ланнистер». — Да, а что? — с вызовом спросила Марцелла. — Я сама разве не женщина? Не могу догадаться, что с ней могут сделать какие-нибудь сволочи по приказу свыше или без? — Но что вы с этого поимеете? — Чистую совесть, — отрезала Марцелла. — Я и так вряд ли смогу уберечь что её детей, что детей королевы, что саму королеву, раз уже не имею такой возможности. Но, чёрт возьми, спасти хотя бы одну женщину, выпустить птицу из клетки, может быть, и получится. Если вы мне поможете. И безапелляционно, строго уставилась на него. Как хищник на жертву, палач на приговорённого. Сказать по правде, этот взгляд шёл ей даже больше, чем белое платье; он перечёркивал усталость утончённых черт, придавая им если не дикость, то страстность. — Мне всё-таки жаль, что вы меня спасли не по причине головокружительной любви, — Элберт немедленно сменил тему, почувствовав, с каким интересом вдруг кровь побежала по венам. — Любовь? — фыркнула Марцелла, откидываясь на спинку стула. Элберт попытался не проводить взглядом её тонкую шею. — Я даже не знаю, выйду ли за вас замуж. Радуйтесь, что живы, и всё. — Неужели вы думаете, что нас потом не поженят? — подперев подбородок, он уставился на неё с самым хулиганским выражением лица. — А как же барды? — Бардам не запретишь мечтать, разумеется, вот только «Дожди в Кастамере» — всё ещё весьма популярная песня, — заметила Марцелла. — Более того, я невинна. Следовательно, моя рыночная цена хоть как-то, но держится. — Разве это так важно? Роберт утверждал, что многие красавицы и без девственности выходят замуж. Лицо Марцеллы помрачнело. — Легко вашему другу говорить, милорд, если учесть, каких девиц он затаскивает к себе в постель. Он хорош собой, Роберт Баратеон, но его красивое лицо едва ли стоит опасности забеременеть. Простолюдинку греховная связь, может, и спасёт от нищеты, но благородную леди она погубит. Если только девушка не из Дорна. В противном случае, — Марцелла поджала губы. — Зачем, впрочем, я вам это рассказываю? Вы ведь подначиваете, только и всего. — Допустим, мне интересно. — Ну, вот и представьте. Вашу невесту обесчестил какой-нибудь наглец-подлец. Растлил, или вынудил, или напал. Хотя, зачем придумывать, Рейгар похитил Лианну явно не для того, чтобы играть ей на арфе. Если она, когда её найдут, будет на восьмом или девятом месяце, что сделает Роберт? — Он любит её, — нахмурился Элберт. — Леди Лианна невиновна. Что она могла сделать против принца? — Не имеет значения, могла бы она что-то сделать, или не могла, — равнодушно пожала плечами Марцелла. — Её всё равно окрестят не самым лестным именем, и леди Лианне придётся с ним жить, даже стань она королевой Вестероса. Замаранную честь мылом не отмоешь. Могу даже представить, какие шепотки пойдут гулять… будто она не приложила всех усилий, чтобы спастись, или что ей следовало бы умереть, но не отдаться… Вопрос состоит в том, выдержит ли она подобную жизнь, в которой почти каждый её осуждает. — Роберт не допустит, — твёрдо возразил Элберт. — Лорд Баратеон — всего лишь мужчина. Даже стань он королём и женись на ней, это не усмирило бы злые языки. А знаете, как очерняют сейчас Элию, ни в чём не виновную? Знаете, как глумятся, что дорнийская принцесса не удержала при себе мужа? А что говорят про королеву, тяжёлая судьба которой никогда от неё не зависела? То-то же. И ведь известно, что безумца не образумишь, что мужа, если ему приспичило, никакими хитростями не удержишь. А вы говорите, что Роберт «не допустит». Ха! Если учесть, со сколькими девками он уже развлёкся, к Лианне точно отнесутся без ласки. Не смотрите на меня так. Я бы не объясняла вам такие простые вещи, если бы меня саму вышесказанное не беспокоило. Правила игры для нас, благородных леди, одни и те же. Надо всеми силами держаться за девственность до свадьбы, а если все обстоятельства стоят против, и не хочется умирать, продать себя как можно дороже. — Но это, — Элберт даже растерялся, — бесчестно. Марцелла посмотрела на него не без сочувствия, но и не без снисходительности. — Честь, как понятие, придумали мужчины, — её голос был бесцветен и почти безразличен. — У нас она тоже есть. Только другая. Думаете, мне приятно смотреть на синяки королевы? Думаете, моему брату нравится стоять под дверью в белом плаще и слушать её крики? Думаете, мне по душе разыгрывать чокнутую дурочку перед двором, чтобы ни одна собака на меня не облизнулась? Нет, нет и нет. А надо. Вот вам и честь. — По крайней мере вас, по мере сил, я смогу защитить, — произнёс Элберт, когда повисшая между ними тишина стала невыносима. Марцелла тонко ему улыбнулась. — Вы попытаетесь. Я ведь приглядывалась не столько к фамилии «Аррен», сколько к характеру. И всё-таки, — она тяжело вздохнула, — не давайте мне обещаний. А то возьму и поверю. Сами же потом будете мучиться, если ничего не выйдет. И потом, у вас много дел, — и Марцелла снова деловито залезла в ящик стола. — Дам вам список. Как только приступите… мне уже станет легче в замке. Нам всем, — её глаза блеснули, — станет легче. Кроме короля и его алхимиков, разумеется. Элберт медленно, со значением, кивнул. И улыбнулся. — А потом я на вас, миледи, всё-таки женюсь. — Удачи вам с этой затеей, — весьма безразлично пожелала Марцелла, выуживая, наконец, нужную бумагу. — Считайте это клятвой, — он не сдержался от ухмылки. — Да-да, попутного ветра. И Элберт рассмеялся, запрокинув голову. Вот такая Марцелла Ланнистер была куда, куда интереснее светлого призрака в белом платье.***
— В Блошином Конце нашли ещё одно тело под кровавым знаком. Это уже четвёртый, считая Элберта Аррена, — тихо сказал ему сир Барристан. Хмурый, как туча. Их только сменили сир Ливен и сир Герольд, но времени на отдых было немного: глаз сомкнуть до утреннего удара колокола, поесть, привести себя в порядок, — а потом одному предстояло вновь встать к королеве, а второму к Девичьему склепу. Джейме истово надеялся перекусить что-нибудь во время «женской» вахты или даже немного глаза сомкнуть; всё-таки, таинственный незнакомец убивал мужчин с определённой репутацией, ну и что ему было тогда до принцессы или королевы? Его Милость боялся и трясся не безосновательно, разумеется, как и его алхимики, а так… В общем, Джейме за себя и за благородных дам не боялся. Ещё на прошлом убийстве, когда обезглавили одного зажиточного торговца, стали окончательно понятны потенциальные жертвы. Конечно, это не значило, что стоило нести свой долг спустя рукава, но и оставаться на пике сил и разума непомерное количество часов было тяжело. Его Милость очень и очень боялся. На самом деле, он так боялся, что даже перестал ходить к своей жене. В конце концов, понятных врагов всегда можно поймать и сжечь, но если враг неуловим, как дым — другое дело. Джейме уже второй месяц, с самого убийства Элберта Аррена, спал мало; с тех пор, как отбыл принц Рейгар, королевских гвардейцев в количестве не прибавилось, а король требовал безукоризненной охраны. Служба выматывала, и ей предстояло стать только хуже, ведь кого-то из рыцарей непременно предстояло послать к армии для командования — военные силы Баратеонов, Старков, Арренов и Талли двигались быстро. Король, между тем, становился ещё безумнее от животного страха, сидя часами в своих покоях за тайными разговорами с Россартом; а ведь алхимик тоже был тем ещё подонком. Ко всему прочему, чаще и чаще лезли в голову мысли о бессмысленности белого плаща, его бесполезности, и Джейме не знал, что с ними делать. — Не нравится мне, что твоя сестра выходит в город без охраны, с одними служанками, — тихо сказал сир Барристан, отвлекая брата по званию от неприятных раздумий. — Они толковые, — Джейме попытался звучать беспечно, но взгляд Селми всё равно был слишком понимающим. От сочувствия корёжило. — Марси та ещё тихоня… значит, не дурит на улице. Сир Барристан посмотрел на него скептически. Джейме наигранно пожал плечами. — Марси всегда была себе на уме, — объяснил он, старательно держа лицо и тон, чтобы не выдать больше информации, чем требовалось. — То в книжках сидела, то ездила в Ланниспорт со служанками. Ну нравится ей мыло, чем же плохо? Она и по родной земле перемещалась без охраны, а подонков везде хватает. Вот это была откровенная ложь, поскольку сестру на её «прогулках» сопровождал или дядя Герион, или дядя Тигетт, но Селми было необязательно это знать, иначе к ней могли бы приставить не то, что подонков, а откровенных негодяев. — Она на родине научилась выходить в люди, — легким тоном продолжил Джейме. — От нашего отца так сбегала, если вам интересно моё мнение. Училась-то Марси всегда сносно. Или, может, как раз познавала мыловарение таким странным образом. — Ты не знаешь наверняка? — нахмурился сир Барристан. — Мы не слишком близки, — и теперь Джейме было за это совестно. Но Серсея занимала почти всё его свободное время, да и Тириона надо было проведывать… А Марси никогда ни к кому из них особенно не тянулась, ускользая от семьи тенью закатного солнца по траве. Серсею это, на самом деле, обижало, как бы она этого ни скрывала. Но можно ли было упрекнуть Марси, если задуматься? Она так мастерски избегала внимания, что о ней из кровных близких едва ли кто-то что-то знал наверняка. Кроме дяди Гериона и дяди Тигетта, разумеется; а они хранили молчание. Джейме сам вывез бы её со служанками за черту столицы, да только положение заложника мешало. Все они, по сути, являлись заложниками: и он, и сестра, и королева, и принцесса, и дети, и гвардия, — все их жизни лежали в руках Его Милости, а он милостивым отнюдь не был. Вот и хорошо, что Марси имела возможность выходить в город; и понятно, почему таинственный убийца её не пугал. Будь у Джейме возможность, он ходил бы с ней, холодно и опасно посматривая на маргиналов, опустив ладонь на верный меч, как настоящий брат. Вместо этого приходилось торчать в Красном замке, день за днём жертвуя сном, и считать семьёй королевских гвардейцев. Какая-то шутка, честное слово. Один только сир Ливен, казалось, понимал его, поскольку никак не мог помочь собственной племяннице — ни утешить, ни ободрить, ни ношу облегчить, ни обнять. Они с Джейме, когда пересекались, обменивались такими понимающими взглядами, что сердце ныло. Подумать только, ещё несколько месяцев назад мечталось о подвигах, а теперь грезилось о находчивости Марси. Джейме думал, что будь он немного умнее, то смог бы и себе облегчить жизнь; к сожалению, не его это была стезя, глубоко размышлять, что-то плести. — Нет ничего важнее семьи, — тихо заметил сир Барристан. — Королевская гвардия — моя семья, — соврал Джейме. — Я люблю Марси, но моя ответственность — безопасность Его Милости. Он охотнее защищал бы кого угодно, кроме короля и его лизоблюдов-алхимиков, но нельзя было об этом так просто сказать, не так ли? Запах горелой плоти, душераздирающие крики в агонии всё ещё преследовали Джейме во снах. Во время страшной казни он не знал, куда уткнуться взглядом, чтобы не стошнило прямо в тронном зале, чтобы не пустить слёзы, как ребёнок… было ошибкой посмотреть в скривившееся от ликование лицо короля; было ошибкой замереть, вперившись в жуткую, тихую, отчаянную смерть Брандона Старка; а потом Джейме посмотрел на женщин, на их болезненно прямые осанки, и в глаза Марси, на дне которых, под пологом немого ужаса, бродила свирепость, — и он вынудил себя окрепнуть. Сестра, в отличие от него, была умницей. Она нуждалась в нём, чтобы прикрыть ей спину. Значит, нельзя было давать слабину. — Мой тебе совет, — почти прошептал сир Барристан, когда ноги довели их до келий. — Если встанет выбор, защищай сестру. — На мне белый плащ, — Джейме постарался уйти от ответа. — И на мне, — глаза сира Барристана были печальны. — И как бы ты его ни заслуживал, мы оба знаем, почему ты здесь. Почему вы оба здесь. И скрылся в своей келье, закрыв за собой дверь. А Джейме остался, переминаясь с ноги на ногу, крепко сжимая кулаки, стараясь выровнять резко участившееся дыхание.