Tell her to make me a cambric shirt (On the side of a hill, in the deep forest green) Parsley, sage, rosemary, and thyme (Tracing of sparrow on snow-crested ground) Without no seams nor needle work (Blankets and bedclothes the child of the mountain) Then she'll be a true love of mine (Sleeps unaware of the clarion call) «Scarborough Fair / Canticle» — Simon & Garfunkel
Погода в тот день стояла, как назло, солнечная, и даже привычный порывистый ветер у воды был мягок — облака, которые он гнал, висели высоко-высоко. Тепло ласкало кожу, пытаясь согреть объятое страхом тело Марцеллы, но она его не чувствовала и не хотела бы чувствовать. — Прощай, моя дорогая, — Рейла легонько сжала чужие пальцы, готовясь отпустить их, будто голубку ввысь. — Ты будешь умницей и не изменишь себе, — голос королевы шелестел так тихо, что рёв волн почти заглушал слова. — Всё у тебя только впереди. Особенно, — Рейла мягко улыбнулась, — прекрасная, дивная заря. Вой застрял где-то в глотке, и Марси сдерживала его, как только могла, и слёзы стояли в глазах, и хотелось схватить королеву в объятия, прижаться к ней в самый последний раз, но было нельзя, не на виду у стольких ненужных глаз. Обе чувствовали, что им было не суждено встретиться вновь. И тем не менее, королева прощалась, уходя налегке, несмотря на войну, несмотря на маленького Визериса, уже поднявшегося на палубу, несмотря на новую жизнь в чреве, а Марцелла оставалась с ещё большим грузом на плечах, с ещё большим ужасом в груди. О, как она безутешно плакала, робко опустив лоб на чужие колени, когда только узнала. Как ласкова была рука Рейлы на её волосах. — Ты выдержишь, — с тихой властностью произнесла королева. В лиловых глазах таяло старое отчаяние, уступая место ожиданию свободы от мужа и, скорее всего, свободы от смерти. Мейстер Пицель предупреждал, что беременность Её Милости добром не кончится; вот только «добро» Рейлы отличалось от его «добра». Ему не дано было понять простой истины: корону снимает с головы только Неведомый, но кто-то лишь о том и мечтает, как бы достойно сбросить ношу. Марцелла не могла не мучиться душераздирающей мыслью, что Рейлу забудут вместе с ужасом Эйриса и наглостью Рейгара; что она останется лишь тенью в истории, абзацем в манускрипте; что о настоящей силе королевы, о её мужестве, знать наверняка будет чудовищно мало людей, недостаточно для вечности. И брала горечь. Кто воспоёт прямую осанку королевы Рейлы? Кто воспоёт её гордую, несмотря на годы мук и унижений, нежную кожу? Кто-нибудь вспомнит последнюю преграду между безумцем и народом? — Мне будет не хватать вас, — почти одними губами, и то дрожащими, проговорила Марцелла. Моргнула неосторожно, и слёзы потекли по щекам. «Не уходите», хотелось сказать, «не оставляйте меня одну», «как же я буду без вас». Бессилие мешалось в ней пополам с отчаянием. Она с самого начала знала, что ей не суждено было спасти королеву. И всё же… — Не сточи своих клыков, моя юная львица. Обещаешь? — вся ласка мира этих слов чуть не согнула Марцелле колени. Она вынудила себя стоять насмерть. — Обещаю, — судорожный выдох. Рейла улыбнулась ей. И медленно, медленно разжала пальцы на чужих ладонях, забирая с собой своё тепло. В самый последний путь. Марцелла не сдвинулась с места, когда благородная спина плавно и элегантно зашагала в сторону корабля; не шелохнулась, когда ветер подхватил паруса. Она бы осталась смотреть на горизонт как можно дольше, если бы сир Барристан, тоже вышедший проводить королеву, не услышал колокол, означавший пересменку гвардейцев у короля. Его рука учтиво протянул Марцелле носовой платок. — Это всё, что у меня осталось от Её Милости, — прохрипела она, покачав головой. Прочистила горло. Моргнула несколько раз, отпуская влагу из глаз. — Вот увидите, леди Марцелла, — вздохнул сир Барристан, приподняв губы в тени улыбки, — отнюдь не всё. — И повторил, когда они зашагали обратно в замок, — отнюдь не всё. И потом, кто знает, как сложится… Ещё не закончен бой. — Вы правы, — невесело, влажно усмехнулась Марцелла. Подол платья и мягкие туфли собирали в себя белый песок, но и его она собиралась унести с собой. — Это, на самом деле… только начало. И следует идти дальше. — До самой смерти, какой бы она ни была, когда бы она ни случилась, — с пониманием кивнул сир Барристан. — Да, — тяжело вздохнула Марцелла, на миг прикрывая глаза. — Да. Она не могла не думать о смерти все эти месяцы, проведённые в столице; страх подстёгивал её, вынуждая быть самой осторожностью, вынуждая постоянно прислушиваться, оглядываться, держать тон, подбирать слова. С недавнего времени, однако, приходилось бороться за толику умиротворения в груди рьянее — полторы недели назад мятежники разбили Джона Коннингтона в Колокольной битве, и с тех самых пор каждый день тянулся, словно вечность. Страх безумного короля был заразителен, и какие-либо улыбки, появлявшиеся в Красном замке, окончательно сошли на нет. Армия мятежников шла вперёд, и жажда справедливости, ярость на Его Милость, только крепла, и верные Таргариенам солдаты не могли нести знамёна с тем же огнём в глазах, что противники, ведь им было не за что бороться, кроме как за гордость верных своему сюзерену вассалов. Даже Элберт работал усерднее, за неделю казнив очередного подонка из списка и самостоятельно наметив себе другого, которого Марцелла с септоном Далленом проглядели; Деннис Аррен погиб во время Колокольной битвы, и его кузен не собирался спускать это с рук, кому-то что-то прощать. Теперь и Рейла отбыла на корабле, и тоску прощания с ней отрезвляла лишь мысль о том, что финал подбирался всё ближе и ближе. — Скажите, сир Барристан, — с неожиданной для себя искренностью спросила Марцелла, — когда это всё закончится… страх… уйдёт? Он, не замедлив шага, смерил спутницу пронзительным взглядом. И отвернулся. — Есть вещи, — произнёс Селми устало, осторожно, но честно, — после которых… сложно вернуться назад. Даже если вы никуда не уходили. И понятно станет, будут вас мучить призраки прошлого или не будут… только когда перевернётся страница, и всё изменится, всё закончится… Чего вы боитесь, миледи? Марцелла невесело усмехнулась. — Амбициозных мужчин, сир Барристан. И бессилия женщин. — Вы выберете себе разумного супруга, — миролюбиво фыркнул Селми. Таков и был план, изначально. Выйти замуж за кого-то спокойного, надёжного, разумного, доброго, а потом работать вместе, сообща, пытаясь пережить поток бурь, ожидавших Вестерос. Но время тянулось медленно, мучительно, и постепенно заканчивались и деньги, и силы, и даже надежда была на исходе — и это при том, что Марси была известна развязка. Столько всего предстояло организовать и сделать, что порой только и хотелось, что опустить руки, спрятаться в тёмный угол и расплакаться. И тем не менее, слезами Элию спасти было нельзя. Королева отбыла, и теперь только Варис мог по-настоящему прикрыть спину при дворе, поспособствовать плану. Надо было бороться, барахтаться, не сдаваться уже не столько ради самой себя и своей главной цели, а из принципа. В чём горазд был Безумный король, так это в пробуждении истинных качеств человека. Марцелла не хотела в себе взращивать ни доброту, ни благородство, поскольку игре престолов претил свет и его черты. И всё же не получалось быть ни равнодушной, ни беспристрастной: слишком сильно ныло сердце, слишком крепко сжимались кулаки, слишком яростно скрипели зубы. — До свадьбы, — сардонически усмехнулась Марцелла, — надо ещё дожить.***
— Вы не только сегодня пришли значительно позже обычного, так ещё и без служанок, — заметил Элберт, запирая за ней входную дверь на ключ. Его голос был озадачен и несколько обеспокоен, но Марцелла не сразу взглянула на Аррена — в неровном свете пары зажжённых факелов он мог бы разглядеть её заплаканное лицо. Не стоило зазря беспокоить человека, безукоризненно выполнявшего свой долг и свою работу, несмотря на обстоятельства. — Лали и Кианна в септе, — сказала она, проходя глубже в помещение. Её взгляд упал на новую башенку из мыла, и губы сами собой приподнялись в улыбке. — Так вы всё проконтролировали, получается? — Пришлось, — он усмехнулся, отступая от двери. — Вы наняли на редкость хороших людей, миледи. Работают на совесть. Моё присутствие всего лишь не позволило им чрезмерно отвлекаться… Они уважают вас. — Не такая уж и великая редкость, — отмахнулась Марси, пощупывая готовое мыло. — По их глазам было видно, как сильно они нуждаются в работе… Я считаю, лучше нанять человека, мечтающего о честном заработке, хоть каком-нибудь, да обучить на свой лад, чем брать профессионала, привыкшего к своей серебряной ложке. Жалование у моих работников более, чем хорошее, если учесть, что они работают всего полдня, да ещё и имеют по выходному в неделю, чтобы проводить время с семьями. И завтраком их мои служанки кормят. В общем, мои мыловары знают, что шанс получить такую работу — милость богов, великая удача, не меньше. И я, ко всему прочему, предупредила их, что если хоть раз уличу кого-то в воровстве, то им потом несдобровать. Иметь достойный заработок в нестабильные времена — роскошь. Никто не хочет потерять возможность кормить семью. Закончив с инспекцией, она удовлетворённо кивнула. И направилась к своему кабинету. — Чего вы стоите? — удивилась Марцелла, когда Элберт не сдвинулся с места, чтобы последовать за ней. — Жду приглашения, — очень просто ответил он, скрестив руки на груди. Тени, повинуясь пляшущим языкам пламени факелов, бежали по его лицу, заставляя то вспыхивать, то гаснуть проницательные голубые глаза. Марцелла растерянно моргнула. — Вам не стоит ждать моих распоряжений. — Дело не в них. Дело в уважении. Разве я не поведу себя, как последняя скотина, если не дождусь вашего разрешения, чтобы уединиться с вами в маленькой комнате? — Мы уже оставались в ней наедине, — не поняла Марцелла. — Ваши служанки, — его губы приподнялись в полуулыбке, — загрызут любого, кто на вас посягнет. Причём лично я их в этом не упрекну. Правильно поступят. — А, вы об этом, — она отмахнулась. — Нет, нет, идёмте со мной. Разопьём бутылку вина из моего сундука. Я в настроении сегодня его откупорить. Точнее, — Марцелла с наигранной капризностью поджала губы, — вам придётся его откупорить. — Но что же ваша… честь? — Уверяю, если дело дойдёт до соблазнения, штурмовать крепость буду я, — сухо пошутила Марцелла, — в то время как вам придётся готовить документ о капитуляции. Характер такой, не воспринимайте на свой счёт. — Не буду, — пообещал Элберт. И, наконец, последовал за ней. Простая истина состояла в том, что Марцелла не собиралась ночевать в замке и не хотела провести вечер в обществе преданных подруг. Она любила их, разумеется, и берегла, но порой становилась очевидна разница между статусами, и тогда хотелось более равноправных разговоров. В Утёсе Кастерли Марси спокойно восполняла это желание общением с любимыми дядями, а что касалось Красного замка, раньше можно было рассчитывать на Её Милость. Но Рейла… Если бы Марцелла не успела выплакать все слезы за мучительно долгий день, глаза бы снова наполнились влагой. Ко всему прочему, и другие причины имелись для того, чтобы выпить с Элбертом наедине. Во-первых, король, прослышав об искренних слезах фрейлины своей супруги, смилостивился, отпустив её в город хоть на целую ночь при желании, лишь бы она перестала выть, как привидение бешеной собаки (так он, в общем-то, и выразился) — Марцелла никогда ещё не оставалась в городе позднее тёмных сумерек. Во-вторых, если она официально уединялась с Элбертом, пусть даже только выпить, это могло сыграть на руку, когда разговор пошёл бы о браке в недалёком будущем после победы восставших сил. В-третьих, если и выпивать с кем-то о горе, то с человеком понимающим. Собственно, эти причины Марцелла и изложила Элберту, пока зажигала свечи и вытаскивала из своего сундука бутылку неплохого красного из земель Простора. — Королева жива, — заметил Аррен, когда вино заструилось по деревянным стаканам. — Но мой кузен действительно погиб. Я благодарен вам за сочувствие, но наши с вами случаи едва ли одно и то же. — Рейла, с нынешнего дня, всё равно, что мертва, — мрачно возразила Марцелла. Отпила из своего стакана и удовлетворилась вкусом. Вино было мягким и на язык ложилось, как сок; Тиреллы знали толк в богатствах своей плодородной земли. — Её Милость не переживёт роды, и все это знают, в том числе и она сама. — И она не прервала беременность? — нахмурился Элберт. — В таких случаях, я всегда предполагал, предпочитают жизнь женщины, а не ребёнка. — Кто бы позволил, — криво усмехнулась Марцелла. И отпила ещё. — Её много лет травили. Кто и как, не имею ни малейшего понятия. Так бы среди Таргариенов водилось больше наследников… Впрочем, сейчас она уже не собирается ничего предпринимать. Её жизнь была слишком тяжёлой, так что Рейла ждёт смерти, как спасения, со всем смирением и даже с благоговением. — И совсем никак нельзя помочь? Марцелла покачала головой. — Я пыталась, милорд. Но ведь… насильно не удержишь. Да и, действительно, зачем ей? Она не верит ни в мужа, ни в победу Рейгара, ни в будущее Визериса. Рейла, мне кажется, раньше всех почувствовала конец династии… и смирилась. Вы знаете, — Марцелла горько усмехнулась, — она даже не взяла с собой корону. Ушла налегке. Элберт почти залпом осушил свой стакан и подлил им обоим ещё. — Мой кузен погиб, сражаясь за выдающуюся цель, — произнёс наконец. — Но я не знаю, кого мне из них двоих жаль больше, в таком случае, его или Рейлу. — Пожалейте лучше нас, — вздохнула Марцелла. — Видят боги, они отмучились, а нам ещё жить да жить. — Не говорите так, — он, потянувшись через стол, накрыл своей ладонью её сложенные руки. Марцелла подняла на него взгляд. Элберт, обросший бородой и волосами, красивый, русый, смотрел на неё своими голубыми глазами так мягко, что что-то в груди предательски дрогнуло. Он улыбнулся. — С вами, миледи, всё будет в порядке. — Откуда вам знать? — Предчувствие, — Элберт пожал плечами. — Более того, даже если… даже если по каким-то причинам, когда Эйриса сместят с трона, мне не позволят на вас жениться, то если супруг будет недостойным, его не станет в течение месяца. — Думаете, я его отравлю? — вскинула бровь Марцелла. — Почему же сразу именно вы? — Элберт блеснул зубами. — Как будто я не договорюсь с Лалиссой и Кианной. И осторожно отнял ладонь, потянувшись за своим стаканом. Марцелла проводила его руку неоднозначным, задумчивым взглядом. — Это… подставит вас под удар. — Несчастные случаи от того «несчастные» и от того «случаи», что никто ничего не может доказать, — равнодушно заметил Элберт. — Меня интересует ваше личное счастье, и ради него я готов рискнуть. Марцелла тяжело вздохнула, откидываясь на спинке стула. Не хотелось пересекаться взглядами с Арреном, а то он мог бы ненароком заметить… лишнее. — Моя сестра красивее, — произнесла наконец. — В том числе и вы на неё поглядывали во время турнира. — Поглядывал, поскольку был глупее, чем сейчас. Время, впрочем, обтёсывает острые углы не хуже морских волн. — Именно на неё мой отец делает ставки, — она поджала губы. — Неосмотрительно с его стороны. Мне не нужна ни ваша сестра, ни какая-либо другая благородная особа. Или вы, или никто. — Не стоит выражаться так категорично, — покачала головой Марцелла. — Положение дел может много раз измениться. Кто знает, вдруг ваш дядя выторговал вам невесту. — Вряд ли, раз никто до сих пор не чешет языком о фиктивности моей смерти. — Зачем я вам? — спросила она «в лоб». — У меня и характер не сахар, и своеволия на целый военный лагерь повстанцев. И спешно отпила ещё вина. Элберт какое-то время молчал, разглядывая собеседницу. Он молчал так долго, что всё-таки пришлось на него взглянуть. — Мне понятны причины вашего страха перед мужчинами, — наконец медленно произнёс Аррен, задумчиво уставившись на пламя свечи. — Они прояснились после… первого убийства. Негодяй тогда как раз возвращался довольный к себе домой. Сытый. Удовлетворённый. — Вы мне этого раньше не говорили, — вытаращилась Марцелла. — Септон Даллен меня исповедовал, — нахмурился Элберт. — Я тогда… переборщил. Но не в этом дело. Ваш страх перед мужчинами мне понятен теперь, миледи. И тем не менее… — Ну? — Я не понимаю, почему вы считаете себя недостойной любви. Марцелла дёрнулась, как от пощёчины. И уставилась на Элберта во все глаза. Она… не нашлась с ответом. — Вы хотите быть любимой, — продолжил Аррен, всё ещё не глядя на Марцеллу. — Если подумать, то вся ваша личность — сплошная борьба… причём не столько за право на любовь, сколько за аргументы быть любимой. Я не сразу это заметил, вы хорошо скрываете свои тайные желания. И всё же, не понимаю. Вы красивы, родовиты, умны, амбициозны… добры. Но считаете эти качества недостаточными. — Потому что этого недостаточно, — Марцелла с силой проглотила вставший в горле ком. Всю предыдущую жизнь она давала партнёрам поводы. Что касалось этой… даже в семье любовь требовала причин для фундамента. — Отнюдь, — и Элберт, наконец, посмотрел на неё. Пристально. — Иначе я бы не согласился выпить с вами наедине. Вы правильно выразились в нашем предыдущем разговоре, когда сказали, что честь мылом не отмоешь. Не думайте, что я не рискую потерять благосклонность дяди Джона и право считаться его наследником, развлекая вас личной, даже интимной, беседой. И не думайте, что не опасаюсь предстоящего разговора с вашим отцом. Но я знаю, чего хочу, кого хочу, на что иду и зачем. И считаю, что моя игра стоит и риска, и усилий. — Откуда вам знать, что всё это окупится? — вспылила Марцелла. — Я не давала вам клятв! — Ну и что? Она растерялась. — Как это «ну и что»? У вас ведь нет гарантий. — Ничего страшного, — безмятежно ответил Элберт. Подлил им обоим ещё. — Если ваша любовь зиждется лишь на причинах, я вам их дам. Кое-какие уже имеются, потом дам ещё. — Это, — Марцелла никак не могла себя взять в руки, — окститесь, Элберт. Ваш подход… невыгоден. Я всего лишь, — её голос дрогнул, — всего лишь жалкая фигурка ополченца на доске кайвасса. — Никогда не играл, пусть и слышал, — невозмутимо произнёс Элберт. — Но рискну предположить, что вы недооцениваете себя. И недолюбливаете. Кто знает, — улыбка чуть тронула его губы, — может быть, именно поэтому я хочу покрыть вас моим плащом в септе. — Чтобы спасти меня от самой себя? — неверяще рассмеялась Марцелла. — Вы не требуете спасения, — он покачал головой. — Так что нет. Однако согреть вас… отогнать ваши страхи… обеспечить безопасность… Это я могу. И не пытайтесь отрицать, что не нуждаетесь в ласке. Всем она нужна. — Я… не ожидала от вас, — нехотя призналась Марцелла, хмуря брови. — О, разумеется, — Элберт блеснул зубами в ухмылке. — Я всё-таки Аррен. Соколы летят высоко, а добычу сшибают стремительно, когда охотятся. Это вы выпустили меня из клетки, не подрезав крылья. Так подставьте птице руку. И однажды, — он посерьёзнел, — вы научитесь летать вместе со мной. Марцелла медленно моргнула, почувствовав почти животную искренность чужих слов. — И вы полагаете, — проговорила она осторожно, чувствуя нервное биение своего сердца, — что львиная стая меня… отпустит? Ведь Элберт обещал ей, между строк, не просто брак. — Орлиное гнездо высоко, миледи. Раз змеи уже не способны обеспечить свободу Элии, раз Хайтауэры, повинуясь Тиреллам, идут бок о бок с драконьими знамёнами… — Но вы всё равно предлагаете мне значительно больше, чем я заслуживаю, — отрезала Марцелла, скрещивая руки на груди. Чёрт возьми, когда Элберт приподнимал маску вышколенной учтивости, обнажая свой личный сорт опасности, он становился очень, очень привлекателен, и это мешало трезвости мысли. — Потому что влюблён в вас, если это до сих пор не очевидно, — ещё один шах и, естественно, мат. Марцелла, под его пронзительным взглядом, почти физически ощутила, как захлопнулась ловушка. — Желание не одно и то же, что любовь. — Если бы я вас лишь желал, — вкрадчиво возразил Элберт, — мы бы не держали сейчас этого разговора. И Марцелла, неожиданно для себя, улыбнулась. — Тоже верно, милорд. И тем не менее… я не имею права давать никаких обещаний. — И не нужно, — он чуть наклонил голову вбок. — Слова теряются на ветру перемен. Но всё-таки, если погода будет лётная… Я сделаю всё, что зависит от меня. И попрошу вас оказать мне встречную услугу. Согласитесь на это? — Возможно, — позволила себе Марцелла. — Вот и договорились, — он кротко улыбнулся. И резко переменил тему, — так что нового в Красном замке?***
С тех пор, как сир Герольд Хайтауэр был отправлен на поиски Рейгара, Джейме даже не пытался выспаться. На самом деле, сонливость играла на руку — он, по крайней мере, без лишних усилий не прислушивался к тому, что происходило вокруг, если только во внимании не было необходимости. Гримаса лёгкого самодовольства прекрасно скрывала дрёму с полуприкрытыми глазами; единственное, стоять на одном месте по несколько часов, конечно, отзывалось в коленях, а в моменты активного бодрствования взгляд с такой надеждой останавливался на ближайшем стуле, что приходилось срочно начинать развлекать себя какими-нибудь мыслями. О доме, например. О мягких волосах Серсеи. О Тирионе за очередной книгой. Об отце Джейме запрещал себе думать, поскольку тогда беспокойство мешалось с надеждой и безнадёжностью одновременно. Что же касалось Марси… — Что на тебе надето? — скептически поинтересовался Его Милость. Преклонённая перед троном в книксене сестра подняла голову. Тончайшая вуаль, прикреплённая к изысканно расшитому колпаку, качнулась на незримом ветру. — Моя тоска по Её Милости, — скорбно ответила Марцелла. Джейме хоть и не видел лица короля, всё равно почувствовал, как тот медленно, непонимающе моргнул. — Каким образом, — начал он вкрадчиво, — колпак выражает скорбь по отсутствию моей жены? — Ваша Милость, — Марцелла округлила свои невинные глаза, — у драконов ведь есть рога. — Да-а, — медленно, подозрительно, не понимающе протянул Эйрис. — И? — И я… я сшила Её Милости прекраснейший колпак с двумя рогами! А мне, и моим служанкам, вот такие, — её улыбка дрогнула, глаза налились влагой, и Джейме почувствовал, как королю сразу же стало немного некомфортно. Так ему и надо. — Чтобы показать всю верность роду Таргариенов! Чтобы отдать честь вашей красоте! — Колпаками. — Да, Ваша Милость! — воскликнула Марцелла. — Чтобы люд знал, что служит благородным, прекрасным драконам! И хотя в тронном зале повисло неловкое молчание, Джейме даже и не подумал разволноваться. Эйрис, как ни странно, относился к Марси с удивительным снисхождением. Возможно, потому что искренне считал её чокнутой. Впрочем, касательно красивого колпака, тут даже Джейме засомневался на миг, но потом вспомнил хвастовство Серсеи, как скверно шьёт их старшая сестра, и передумал. Марси, как и их отец, никогда ничего не делала просто так, только, в отличие от отца, как причины, так и их следствия были абсолютно непонятны. — То есть колпак, — медленно проговорил Эйрис в недоумении, — символизирует… рог? — Да, Ваша Милость, — просияла Марцелла. — Чтобы почтить благороднейший род Таргариенов! И украсть символ плодородия и процветания у Баратеонов. Эйрис опять ощутимо медленно моргнул. — А-а-а, — задумчиво протянул он. — Хм-м. Джейме осторожно покосился на короля и обнаружил его в позе глубочайших размышлений. — Годится, — наконец провозгласил он. — Годится, чёрт возьми! И расхохотался. — Так их, треклятых Баратеонов! Тоже мне, олени. Не-е-ет, что плодородие, что процветание — это наше. Необычный подход, но народ ведь глуп! Ты ведь в город с колпаком пойдёшь, да? — Безусловно, Ваша Милость, — Марцелла снова опустилась в книксен. — Чтобы все знали. И король отправил её восвояси обратно в город всем показывать свой колпак. Более скромные колпаки служанок присоединились к благородному, покидая зал. Будь Джейме кем-нибудь другим, он бы неверяще рассмеялся — пока их, всех остальных родовитого происхождения, мариновали в Красном замке, Марцелла продолжала, самыми удивительными способами, отстаивать свою свободу передвижения в черте столицы. Колпак, впрочем, действительно был красив и очень ей шёл, отвлекая внимания от всё ещё не слишком длинных волос. Его Милость, оставшийся под непонятным ему самому впечатлением, решил на этом приём окончить и приказал подать себе обед в покои. Джейме особенно не любил дневную вахту именно из-за трапезы, поскольку король был горазд поговорить с самим собой. На этот раз он, приступив к еде, впрочем, оказался настроенным на что-то вроде диалога. — Твоя сестра хоть и чокнутая, но не без мозгов, — провозгласил король, пододвигая к себе тарелку с овощами. Он всегда ел пальцами, и если кто-то трапезничал с ним, приборов всё равно не подавали: уже несколько лет Эйрис с крайним недоверием относился к ножам, вилкам и даже ложкам. Наблюдать со стороны процесс было… неприятно. — Жаль только, что по Рейле плачет. Так я бы сообразил ей толковую партию. Хоть бы с племянником сира Герольда, — и выжидающе уставился на рыцаря. Джейме аккуратно не позволил своему лицу не дрогнуть ни мускулом. — Тоскует, Ваша Милость, — с осторожным безразличием констатировал он. — Было бы по чему, — презрительно фыркнул король и хрустнул огурцом. — Вот ты, что думаешь, какой бурдой Рейла испортила ей мозги, а? Твоя сестра нормальная же была на турнире! А потом чокнулась на пустом месте! — Полагаю, — тон Джейме был самим спокойствием, — Её Милость оказывала ей материнскую доброту. Вот Марцелла и… вспомнила о нашей покойной матери. Впала в детство. Эйрис неожиданно расхохотался. — Материнскую доброту! — И внезапно ощерился. Джейме не испугался, поскольку уже привык, и глазом не повёл. — Запомни, щенок, королева может быть добра лишь тогда и только тогда, когда ей это, чёрт возьми, выгодно! — Эйрис так стукнул кулаком по столу, что на нём подскочила посуда. — Если бы не моя милая Рейла, — процедил он, — я меньше просидел бы в темнице Блэквудов! Если бы не моя сладкая Рейла, у нас имелась бы хоть одна дочь для Рейгара! И не пришлось бы нашу благородную драконью кровь мешать со змеиной! Тогда он и эту малолетнюю шлюху бы не драл во все щели! Я бы всех, все-ех Старков сжёг бы за то, какую распутную сучку они породили! Властность Рейгар в ней заметил, видите ли, а всё из-за никчёмной Рейлы, только и знавшей, как скулить! И Элия, несмотря на свою мать, ни рыба, ни мясо — даром, что змея, и то без клыков! Отродье! Дрянь! Джейме молчал. Ему полагалось молчать. — Вон, даже твоя сестра! — Эйрис смочил вином захрипевшее горло. — Чокнутая, как ни посмотри, хоть лицом и телом пошла в Джоанну. Ох, а как ваша мать ко мне хотела в постель! — и так гнусно расхохотался, что Джейме пришлось спрятать кулаки под плащом, чтобы Эйрис не увидел, как они крепко были стиснуты. — Но сестрица твоя, хоть и водится с падалью, сама не падаль, я-то вижу! Разум шиворот-навыворот, чокнутая, а не дура, характер есть! Папаша ваш ничего не смыслит в женщинах, раз отдал мне её, а не Серсею… да вот только Рейгар в свою ублюдочную мать пошёл, нет бы переключиться на такую же чокнутую, как он сам, ему сучку в течке подавай! — и сплюнул прямо на пол. — Хвала богам, есть Визерис. Мой старший подохнет без посторонней помощи, Роберт принципиальностью пошёл в Стеффона… Но мой род продлится. Да-а-а. Драконы так просто не умирают. С нами огонь, мальчик. Мы ещё станцуем на пепле наших врагов! Веришь мне, а? А?! — Верю, Ваша Милость, — покорно склонил голову Джейме. — То-то же, — удовлетворённо хмыкнул Эйрис. — Тайвину и не снились мои планы закончить партию. Прибежит, поджав хвост, и я ему покажу! Всем покажу! Плохи шутки с драконами! Уважать нас надо! — Абсолютно верно, Ваша Милость. — Вот! Вот, чего я всегда требовал от Тайвина! Пусть чахнет себе в своём замке с карликом и миловидной дурочкой. Я лучших Ланнистеров себе забрал! И я великодушен! Пускай Марцелла и дальше возится в грязи! Пускай носит свои колпаки! Пускай с моим именем на устах варит своё чёртово мыло, а не в свои дела носа не суёт, прямо как и ты! Лучшего наказания не будет для Тайвина! И, тяжело выдохнув, сосредоточил взгляд на тарелке с овощами. — Может, действительно, замуж потом её за Бейлора Хайтауэра, — Эйрис задумчиво почесал подбородок. — Жаль девчонку. Рейла её испортила. Но мозги-то есть… Да-а, Мартеллам её не дам. Уж больно много им чести. Но пристроить её надо будет. Женщинам рожать полагается, а дурь твоей сестрицы по наследству не перепадёт, кровь у Хайтауэров крепкая. Как разберусь с восстанием, окажу ей королевскую честь. Всё-таки и ты мне верой и правдой служишь, поощрю усердие. Да и папаша ваш рвать и метать будет, коли выживет, когда я её под венец подведу. — Покорнейше благодарю за великодушие, Ваша Милость, — Джейме, не выдав ни напряжения, ни гнева, учтиво поклонился своему королю. — Я ведь справедлив, — гордо усмехнулся Эйрис. — Как сожгу врагов моих, так и отпразднуем на свадьбе твоей сестры. Победе время, пиру неделя. — Ваша мудрость озаряет меня, — снова поклонился Джейме в жесте полной покорности. На этот раз, впрочем, он выждал несколько ударов сердца перед тем, как разогнуть спину, чтобы король успел вернуться к трапезе. На всё была воля его. И искушать не следовало.