Судьба одного сердца

Лен укутался в пальто, повязал на шею шарф потеплее, и все же замешкался у двери, недовольно поглядывая в окно. День выдался прескверный, хоть и весьма поэтичный. С самого утра лило, как из ведра, размывая пуще прежнего дорогу, что и прошлым вечером была в ужасном состоянии. — Кажется, вы выбрали не лучшее время для отъезда, — Марша, кутаясь в шаль, глядела на мужа жалобно, будто умоляя остаться и не бросать ее в холоде и одиночестве. — Если не сейчас, поездку нужно будет отложить еще на несколько дней. Боюсь, я и так затянул с этим непозволительно долго, упиваясь печалью. Не могу больше оставаться здесь. — Лен тяжело вздохнул и погладил ручку двери, не решаясь открыть ее и впустить в дом морозный мокрый ветер. Хоть старый дом родителей хранил теплые воспоминания о детстве, нынешняя его пустота и гнетущая тоска огромных комнат, где обитала лишь тишина, заставляла Лена поспешить с продажей. Юные супруги Малоун еще не знали, чем смогут заменить этот дом, где будут жить и как перевезут вещи, но оставаться на месте дольше было невыносимо. — В таком случае поберегите себя и все время думайте о здоровье, — Марша приблизилась к мужу и поправила шарф, скрывая за навязчивым действием остро колющее в сердце беспокойство. Все их туманные планы о переезде пока ничего не стоили, и, как бы девушка ни гнала прочь страх неизвестности, то и дело ее бросало в дрожь от волнения из-за грядущего. — Я буду осторожен, — Лен взял ее руки и бережно погладил горячие ладони жены, намереваясь сохранить тепло этого прикосновения на протяжении всего пути, согревая сердце. — Вы ведь знаете, со дня нашей свадьбы я стал осторожен вдвойне, потому что несу ответственность не только за себя самого. — Отправляйтесь теперь, пока я не решила ехать с вами, — девушка раздражено отдернула руки, скрыв истинное чувство, вызванное трепетными прикосновениями возлюбленного за надежной каменной стеной, защищавшей ранимую душу от внешнего мира. Сердце его, Марша знала, принадлежало другой, и на это она не могла повлиять, как ни старалась. Много лет она училась прятать свои слабости, держать все до капли сокровенные чувства за нерушимым барьером, за который никто, пусть хоть самый близкий, даже заглянуть бы не смог. И теперь, сгорая от наполнявшей сердце жгучей любви, которую нельзя было выразить, Марша была счастлива, что обрела свою защиту. Каждый день она мучилась, находясь так близко с мужчиной, который был для нее целым миром, и для которого она навсегда оставалась всего лишь дражайшей подругой. Его сердце принадлежало другой, и Марше оставалось довольствоваться тем, что она имела счастье быть рядом с мужем, пусть он был от нее далёк. Лен покинул ее, но Марша осталась в пустом доме также одинока, как была до его отъезда. Девушка укуталась в одеяло поверх шали, и свернулась калачиком в холодной постели. Встали они давно, и спать уже не хотелось, но больше нечем было себя занять. Несколько дней, что они провели в доме погибших родителей Лена, Марша развлекала себя вышиванием и вязанием, но сегодня так похолодало, что, стоило взяться за холодные спицы, пальцы немели и замороженные суставы начинало ломить, а при попытке продолжить вышивку, она никак не могла вдеть нитку в игру, дрожа от холода. Так, не найдя для себя иного занятия, девушка оказалась в постели и к обеду задремала, утонув в нежных сновидениях. Разбудил ее шумный стук в дверь. Встрепенувшись, Марша спешно поправила прическу и, не беспокоясь о измятом платье, скрытом пуховой шалью, поковыляла ко входу, на холоде прихрамывая сильнее обычного. — Войдите! — прокричала она, привалившись к стене в нескольких шагах от двери, когда стало ясно, что боль в ноге не даст ей встретить гостя. — Я не запиралась. — Вы в порядке? — нарушитель покоя пригнулся, чтобы пройти, и по очень-очень рыжей шевелюре девушка сразу поняла, что ее навестил Раймунд Колтер. Заметивший состояние хозяйки дома, он тут же забыл, с каких вежливых слов стоило начать. — Ничего страшного. Я просто не ждала гостей, — гордо выпрямившись, девушка поприветствовала его великодушной улыбкой. — Точно, — Раймунд смутился из-за своего вторжения. Конечно, он требовательно барабанил в дверь уже полчаса, но остальные рамки приличия нарушать поначалу не собирался. — Прошу простить внезапность визита. Хотел удостовериться, что вы в порядке. — Почему бы мне не быть? — Марша старательно сдерживала неприязнь к незваному гостю, но резкость слов выдавала ее настрой. — Я видел, что утром Лен уехал один, вы остались. Около часа назад почтальон попросил забрать для вас срочное письмо, потому что вы не открыли, — в свое оправдание визитер протянул хозяйке упомянутый конверт, слегка промокший уголок которого напоминал об утреннем дожде, завершившемся лишь недавно. — Мне показалось, что лучше проверить, все ли хорошо. Вы так долго не отвечали на стук… — Ох… Я прилегла отогреться, но, видимо, очень крепко уснула, — девушка стыдливо улыбнулась, теребя конверт, на котором сразу узнала красивый почерк Элизабет. Не терпелось открыть срочное письмо, которое доставили в такую даль, отыскав их вне города, но стоило для начала проводить гостя. Теперь было бы преступно продолжать быть враждебной, ведь Раймунд признался, что беспокоился о ее благополучии. — Благодарю вас за беспокойство. И простите мою раздражительность, я в первое время после пробуждения не очень расположена к людям… — Ничего, — мужчина широко улыбнулся соседке. Немногим старше Лена, он был выше и сильнее, отчего казался уже совершенно взрослым, в отличие от вечного юнца Малоуна. — Главное, с вами ничего не случилось. В такие мрачные дни всякое бывает, а я предпочитаю позаботиться о соседях, чтобы потом не привыкать к новым. — Мне льстит ваша забота, но к новым соседям в скором времени вам привыкать все же придется. — Вы продадите дом? — взволнованно поинтересовался Раймунд, не расстроенный, но совершенно точно и не радостный. — Он слишком велик для нас двоих, — Марша теребила пальцами письмо, замолчав на минуту. Гость снова вызывал теплые чувства благодарности, терпеливо ожидая и не заговаривая о детях, будто чувствовал, что вопросы о потомстве девушку расстроят. — Мы переедем в скором времени. Может быть, какое-то время еще придется пожить в городе, но, думаю, в конце-концов мы обоснуемся неподалеку. — Было бы замечательно, — Раймунд вздохнул с облегчением. — Я боялся, мы с вами насовсем потеряем связь. — Мне казалось, вы и Лили с Леном уже давно не близки, — девушка медленно, чтобы не выдавать хромоты, подошла к столу. Отложив конверт, она ненавязчивым жестом предложила посетителю присесть. Долго принимать у себя гостя ей не хотелось, но пришлось идти на эти вынужденные меры, чтобы не перегружать ноги. — Я до сих пор гадаю, как это случилось. Вы, должно быть, не застали их дружбу, — вторженец занял место напротив хозяйки и тут же пустую комнату заполнили его масштабные переживания. Ощутив свободу, его сияющая теплая энергия разлилась по чужому дому, делая его немного светлее и уютнее, чего не могла не заметить даже настроенная недружелюбно Марша. — Это было чудесное время. Мне никогда не доводилось видеть такой крепкой и светлой дружбы, как у них, и для меня остается загадкой, почему она так внезапно разрушилась. — Лили не поделилась с вами? — не тая колкости в своем тоне поинтересовалась девушка. — Хотел бы я сказать, что она объяснила хоть что-то, но, к сожалению, стоит заговорить с моей женой о Лене, она совершенно закрывается, — Раймунд продолжал, словно и не заметил язвительности своей слушательницы вовсе. — Быть может, вам что-то известно? Марша едва сдержала нервный смешок. К своему огромному сожалению, она прекрасна знала, что за камень преткновения разрушил эти отношения, но стоило хоть намекнуть на истину, которую от Раймунда так старательно скрывала его жена, это могло навлечь беду и на Лена. Марша не могла позволить себе так нелепо подставить мужа. — Нисколько. Лен тоже не любит говорить о своей жизни здесь, хоть это и было, по его словам, прекрасным временем. О Лили он не вспоминает вовсе, и за все время делился со мной лишь некоторыми приятными впечатлениями о вас. Конечно, она слукавила, выдав желаемое за действительное, но не по своей воле, а по гнетущей необходимости. — Неужели? Уверен, он мне льстил, — мужчина улыбнулся. — Или, может, ваши впечатления такие же? — Признаюсь, поначалу я была уверена, что дело лишь в том, что мой муж — очень добрый человек, склонный в каждом видеть лучшее. Не зря же он выбрал в жены такую, как я, — она горько усмехнулась. Почему-то с Раймундом было легко пуститься в откровения, и верилось, что ее слабости останутся между ними. — Но теперь, пожалуй, я вижу, что в вас заставило его так проникнуться. — Вы очень его любите, — без нотки вопроса, негромко заявил гость. — Только ему не рассказывайте, — Марша постаралась облечь мольбу в шутку, в надежде, что не представится случай, когда Раймунд сможет поделиться этой сокровенной тайной с ее супругом. — Он не знает? Вопрос этот был задан со смиренным спокойствием, вместо ожидаемого удивления или насмешки, и вдруг стена окончательно пала, и девушка, затаив дыхание, выпалила первое, что пришло в голову. Ту истину, которую никогда не открыла бы никому, кроме Раймунда Колтера, по случайности оказавшегося в этот день в ее доме. — Я надеюсь, никогда не узнает, — прошептал будто чей-то чужой голос. Тихий, умоляющий. Голос всех слабостей Марши Малоун. — Ужасно, как иногда люди оказываются слепы к чувствам своих самых близких, — с безоговорочным пониманием, Раймунд тяжело вздохнул и погладил девушку по плечу. Бедное, нежное существо, полное внешней силы, но страдающее внутри, она открылась ему, и не нужно было слов, чтобы понять — это доверие он оценит и не позволит себе выдать кому-то еще ее секрет. Марша горько усмехнулась. Злая ирония жизни заключалась в том, что и сам Раймунд к чему-то был слеп, и вся его проницательность оказывалась бессильна, когда дело касалось Лили. — Все мы что-то упускаем из виду. Иногда даже по собственной воле, потому что так проще, — бросила девушка в холод комнаты, и, освободив эту мысль, снова стала собой, обретя былую дерзкую силу. — И если Лен наивный романтик, то мы, похоже, просто глупцы. В том случае, когда вы позволите, на этом мы закончим сеанс откровений. Я бы хотела ознакомиться с содержанием письма в одиночестве.