Твоя любовь во мне всё мирила

      Ванную Андрей нашёл сам — квартира планировкой очень напоминала родительскую. Помыл руки и уставился в своё отражение. Ему бы тоже отдохнуть не помешало — с раннего утра на фесте, выбившая почву из-под ног встреча, выступление в конце концов, и он ни капельки не отдохнувший, рванул на другой конец Питера. — Чай или кофе? Прости Андрюх, алкашки не водится — сухой закон, ё-моё, — раздалось с кухни и Андрей аж пошатнулся от нахлынувшего облегчения: всё так хорошо складывается, словно и не было этих двух лет. И тут же сплюнул и постучал по косяку «не сглазь болван». — Ты там чё, утоп? Скрылся поммкхм, — начавший было петь строчку, Горшок осёкся и забубнил что-то уже совсем нерасшифруемое. Андрей мысленно качнул головой, радуясь, что и Миша понимает, что про их совместное творчество им пока лучше не вспоминать, не говоря уж про сольное.       Высушив руки о первое попавшееся полотенце, Андрей выглянул из-за двери и гаркнул, словно кухня находилась на другом конце квартиры, а не за поворотом: — Чай! Пожалуйста, — судя по звону и раздавшимся матюкам, Горшок что-то уронил. На что Андрей и рассчитывал, дабы заодно разрядить обстановку. — Вот это вид! — присвистнул Князь, которого, прошедшего наконец на кухню, встречала жопа Горшка, раскорячившегося с веником над вероятно разбитой чашкой. Тот вздрогнул всем телом, выпрямился и развернулся слегка помидорной рожей к ухмыляющемуся Андрею, хекнул и с независимым видом смел осколки в ведро. — Мусина чашка, подарила ё-моё, набор на новоселье, — ровным тоном сказал Миша и Андрею враз стало совестно, хотя не мог он представить Горшка, переживающего о чашках, хоть убейте! Вот так разрядил обстановку…       Повернувшийся от ведра Горшок, увидев его кислую, виноватую мину, сначала вскинул брови, а потом заржал, широко раскрывая рот: — Бля Андрюх, забили. Ещё пять то целы.       Андрей на это хмыкнул и присел на табуретку к стеночке. Миша крутился, доставал новую чашку, прибавлял газу на плите, что-то рыскал по полкам и категорически не помещался на маленькой, хрущевской кухоньке, то и дело задевая руками или ногами углы и дверцы. Эта суетливость выдавала Мишино волнение, и, словно оно передавалось воздушно-капельным путём, Андрей тоже почувствовал липкие мурашки ощущения себя не в своей тарелке, потёр влажнеющие ладони о штаны и уставился в белую ночь за окном. — Ты каким полотенцем то вытерся? Не синим надеюсь? — чтобы разбавить повисшую тишину спросил Горшок. Князь почувствовал в этом вопросе какую-то шутку, но мысли его уплыли куда-то далеко и он ответил честно: — Нет, не синим. А что?       Миха вздернул плечами, сутулясь сильнее и буркнул: — Да ниче. Я, — начал было он, но завис и закончил явно не ту мысль, что хотел, — чая нет, вот. Только кофе. — Ну, будем кофейничать значит, — нарочито весёлым голосом решил Князь. Чайник засвистел, и Горшок шустро разлил кипяток по маленьким чашечкам с волнистым ободком — ну точно Муся дарила. Аккуратно поставил их на стол и туда же брякнул банку кофе и пакет сахара, протянул чайную ложку Андрею, пока себе засыпал термоядерные две ложки арабики и три сахару. Князь ограничился одной того и другого.       Насколько же не походила эта посиделка на те, что были раньше! И дело даже не в отсутствии алкоголя, а в том, что им! прошагавшим рука об руку двадцать с лишним лет, не о чем сейчас поговорить и приходится сёрбать, отпивая слишком горячий кофе, делая вид, что слова вот сейчас найдутся. «О чём спросить? Ну не погоду же нам сейчас обсуждать?! Про новый альбом? Тьфу!.. Спросить про дочек? Ага, это потянет за собой и жену… Блядство!»       Кофе в чашке удручающе быстро мелел, а темы так и не придумалось. Если что и приходило в голову, то казалось каким-то глупым и неуместным. — Как, кхм, выступили сегодня? А то я занят был, не слышал, — соврал Андрей — Мишин голос было не услышать невозможно, так всё выступление и просидел, ковыряясь в проводах, вроде как искал что-то. — Ну нормально, как обычно, пару песен спели, ничего. — Миша помолчал, с надеждой заглядывая в опустевшую чашку. — Твоё выступление тоже потом послушал, — севшим как-будто голосом произнёс он, — Адель ты классно спел, кхм. Так, да… Мнпнравилсь. — Андрей смотрел на раздувающиеся ноздри, губы поджимающиеся, краснющие кончики ушей, и не мог не признать, что яйца у Михи побольше его будут. — Спасибо, — чуть было не брякнул «твоё выступление тоже супер», но вовремя прикусил язык, — а у вас там вроде новый альбом готовится, я слышал. — «Бля-а-дь ещё лучше! Решил же, что про сольники ничего!» И в то же время внутренний голосок с интонациями Агаты решил, что всё правильно спросил, нечего животину мучать и яйца ему тянуть, решим всё на берегу.       Миша видимо оживился, воспрял духом и телом, судя по всему вопрос ему понравился. — Ага, есть такое. Я пару рыб записал, Ренегат над текстом с Яхой думают, — Миха метнул испуганные глаза на Андрея, но тот, хоть и пережало всё внутри, виду не подал, и Миша кашлянув продолжил, — а ещё с Запашными хотим шоу такое классное устроить, тигры, львы, понимаешь, да? Р-ра-ав, — Миха изобразил оскаленную морду хищника, хохотнул и тут же смутился, почесывая нос, — а ещё меня в кино звали сниматься, но мне пока ничего не понравилось, всё какое-то, — он покрутил растопыренной пятернёй в воздухе, подысквивая слово, — фуфло короче! Не искренне всё как-то… А хочется напоследок, понимаешь, да? везде… побольше след оставить, ну чтоб хорошее обо мне запомнили, — Горшок улыбнулся так, как никогда не улыбался перед журналистами: светло и словно по-детски. Уставшие глаза, в которых днём, Андрею показалось, не было ни капли огня, сверкали притушено и от всего этого неземного, светлого вида Князя замутило. Опять? Опять этот конец жизни? Казалось остались в прошлом эти мысли о скором финале, прошёл страшный рубеж в тридцать лет, Мишка на дочку решился, неужели с мыслью так рано её оставить?       Андрея захолонуло опять ледяным ужасом и он даже не заметил, как сжал кулаки, набычился, словно готовый пойти в драку с Мишиным желанием умереть. Как же он устал это слышать! Пытаться тянуть человека, который в спасении себя не видит смысла. Миха, переведя на него взгляд, срисовал Андреево состояние и нахмурился. — Андрюх, ты чего? — Мих, ну сейчас-то, ты чё опять в гроб укладываешься? Сам говоришь планов громадье, и куда? Кто же всё воплощать будет?       Мишка покачал непривычно седой головой, поскреб столешницу, пытаясь отколупать невидимое загрязнение и проговорил себе под нос: — Да главное начать, там парни подхватят… А я уже все… Израсходовал себя, — и с каждым высыпавшимся словом для Андрея на кухне становилось всё темнее.       Мишины слова, звучащие как эпитафия самому себе, с головой окунули Князя в его беспомощность и бесполезность. Сколько лет они спорили на эту тему, какие только доводы Андрей не приводил, но влезть в Мишину шкуру всё равно не мог, а оттого и правильных слов найти тоже, если вообще были эти правильные слова, способные пробудить в Горшеневе тягу к жизни, которой Андрей всегда горел, не смотря ни на что. А сейчас оставалось только смотреть на Мишу, пытаться впитать его образ, Андрею отчего-то казалось очень важным запомнить Горшка таким, каким он предстал перед ним сегодня — открывшимся со своих слабых сторон. Запомнить седые, торчком волосы, неаккуратную бородку, изрытую, покрасневшую кожу лица с морщинами. Испугавшись, что может значить такое внутреннее желание, Андрей не до конца осознавая, что делает, протянул руку и коснулся щеки Миши в том месте, где ложка, торчащая из кружки оставила небольшую впадинку. Он словно пытался удостовериться в том, что Миша не призрак, а живой, дышащий человек, не сновидение.       Миха вздохнул и прикрыл глаза, подаваясь на ласку. — Мне недолго осталось Андрюх, — спустя какое-то время тихо проговорил он, пока Князь поглаживал его по щеке. — Мих, ну хорош, у тебя здоровья на десятерых панков ещё хватит. Ты просто устал, чешете вы с парнями в бешеном темпе, тебе бы отдохнуть, восстановиться и будешь снова как огурчик. Тодда ты поставил, — Андрей чувствовал, что ступает на очень зыбкую почву, но приняв Мишино молчание за его согласие всё обсудить, продолжил, — можно и чем-то более… Не таким мрачным заняться, а Миш? — Горшок молчал, и только тогда Андрей понял, что Миха буквально окаменел под его рукой: он не двигался, уставившись в землю лбом, мышцы были в напряжении. Частое дыхание с хрипом вырывалось из лёгких. Князь забеспокоился: — Миш, ты чего? Тебе плохо? — Андрей наклонился к Михе ближе, стараясь заглянуть ему в глаза, как тот неожиданно взбрыкнул, вскакивая со стула и оскалившись попёр на Князя. — Плохо блять! Пришёл жалельщик! Ты где раньше был?! Ты нахуй ниче не понимаешь, Андро! Свалил из группы и ничего не знаешь! — как вспыхнул, также неожиданно Миха и сник. Ошарашенный и оглушенный, Андрей не мог ничего ответить на эту тираду, вызванную вполне безобидными вопросами. В груди начинало сдавливать от поднимающейся злости и обиды «Вот значит как? Сам пригласил, чтобы обвинить опять во всех смертных грехах, но теперь уже лично. Тет-а-тет так сказать». И пойди Князь на поводу у чувств, вспылил бы сразу и в долгу бы не остался: было и ему какие претензии к Михе высказать. Но все-таки он пришёл сейчас к Мише, чтобы предпринять последнюю попытку хоть что-то починить и приложит к этому все усилия.       Радовало, что Миха не кинулся убегать, только опустив голову подошёл к окну. — Миш, так объясни. Я для этого и пришёл, — максимально спокойным голосом сказал Князь. — Забудь, Князь, — буркнул Миха, обнимая самого себя руками, словно замёрз, — вспылил просто, ну ты понимаешь, какие к черту нервы, эт самое, когда не пьёшь, а я уж почти полгода в завязке, — в Мишином голосе проскользнула толика хвастовства. — Ну это ж замечательно Мих! Я вот тоже на ЗОЖ перешёл, и сразу сил столько появилось, и на сцену без капли допинга выхожу. Весь мир ярче как будто кажется.       Миха кажется не слушал, посреди разговора открыл окно и высунулся немного на улицу, оставив Княжескую фразу без внимания. Андрей вообще перестал, что-либо понимать. Сам зовёт, угощает чаем, потом орёт, игнорит. Хули он творит опять?       Андрей встал и подошёл к Горшку со спины, намереваясь привлечь его внимание похлопыванием по плечу, но Миха снова резко повернулся к нему, лицо у него словно подрагивало в каких-то микросудорогах, и подспудно пытаясь успокоить, Андрей положил ладонь Мише на щеку. Тот не отстранился и побелевшими губами вылепетал: — Андрюх, ты помнишь вообще зачем мы ко мне пришли? — в глазах у Горшка горел нездоровый азарт, он облизнул губы, и Андрея переклинило. Это на что Горшочек намекает?       Решив проверить догадку, Андрей переместил руку с щеки на затылок и пригнул голову Горшка к себе — тот поддался и вздохнув поглубже сам прижался в поцелуе. Как-то по-глупому обхватывая своими губами Андреевы, Миха мусолил их бестолково, был словно выброшенная на берег рыба, не сразу догадался подключить язык, часто хватал воздух и засасывал Андрея словно в попытках позаимствовать кислорода у него — Князь не торопил, всё-таки Мишина инициатива, пусть делает так, как ему комфортно, Андрею и самого факта хватит, чтобы вознестись прям из кухоньки.       А у Михи отчего-то нарастала тревога, капканом вцепившаяся в сердце, оно застучало заполошно, сбиваясь с ритма и Миша покачнулся, вцепился в плечи Андрея, чтобы удержать равновесие, но Князь воспринял эти действия по-другому и за талию притянул Горшка ближе к себе. Такой тесный контакт тела об тело вышиб последние пробки в Горшковском мозгу — он побледнел, пытаясь вдохнуть побольше воздуха, потому что по ощущениям лёгкие горели, и тут то Князь понял, что что-то идёт не так, и последнее что увидел Миша перед падением в темноту были испуганные голубые глаза.