Пересечение разных миров

Пока Вантуз, возможно, сам того не ведая, обжимался со 122 по довольно светлым углам, а агенты просто прислуживали, иногда мечтая получить от ТВмэнов что-то больше и лучше, чем скупую похвалу и резкий окрик с физической грубостью, или даже страдая от своего угнетенного положения (хотя вот это вряд-ли, ибо, все же, служба кому-то, кто по рангу выше их, забита у них в программе), Черный Спикер тщательно «прочесывал» этот мир, ища отсюда выход, путь отступления туда, назад, в более привычный альянсу мир, рассуждая, что лучше уж погибнуть от этих проклятых скибидистов, чем так, унижаться перед ТВмэнами, страшась быть съеденным — но, увы, кроме каких-то странностей, более он ничего не находил. Может, плохо искал? Недавно, на его глазах, в, казалось бы, неглубокой серой луже плещались тощие серебристые рыбки. По своему мило и забавно, правда, первой реакцией этого индивида были испуг и даже отвращение. Нет, ему такое зрелище совершенно не понравилось, и дело тут не в цвете лужи или рыбах. Во всем виноват мир ТВмэнов и его подгнивающие обитатели, которых, очевидно, не все устраивает, но и что-либо менять они не намерены — не в ближайшее время так точно, хотя этого времени у них было намного больше, чем у других участников конфликта. Только потому, что они мертвы, и живут вне его течения, а значит, что более они этому понятию не подвластны, хотя время все ещё подвласно им. Теперь у них есть столько времени, сколько требовалось раньше. А вот другим его в какой-то степени не хватает. В прочем, он понимает, что раз здесь нет какого-либо подобия телепорта, то ответ, очевидно, в записях ТВмэнов — негр прекрасно помнит, что и открыл портал в этот мир ТиВи, очевидно, с помощью какой-то магии, которая ещё и активировалась особыми символами с пентаграммой (черный увидел эти символы на земле ещё задолго до вечеринки, но не придал им значения, решив, что это опять Полицефалия или кто-то из особого буйных агентов балуется), а значит, что искать нечто подобное надо в местных записях. Правда, кроме того, что этот образец не был уверен, где тут вообще библиотека, ну или ее подобие, многие записи монстры вели на каком-то своем языке — причем нередко этот язык состоял не из букв и слов в их традиционном понимании, а из каких-то символов, причём каждый раз разный, и черный, если честно, не был уверен, что у него хватит духу корпеть и переводить. Если это ещё вообще переводится. Вот он и шатался, ничего не делая, и не принося пользу, по темным, а то и злачным, местам этого мира, иногда снова мысленно проклиная это место и его обитателей просто даже за то, что они есть. Определённо, эмпатиии за этим образцом не водилось. Как минимум, он ее никому никогда не показывал. Надобности нет? Хотя вот к Полицефалии, которого он пусть и опасается, как и всех ТВмэнов, в принципе, у него отношение значительно проще — этот великан оказался в определенной степени даже достаточно добродушным, пусть и на порядок опаснее, чем его семья, и ни с кем ни встреч, ни конфликтов, не искал — по сути, он и не давал негру поводы себя недолюбливать, но именно это и делает Спикер по отношению к дебилу — пусть даже и менее яростно, ибо не стоит забывать, что даже будучи при своем диагнозе мягким и пластичным, как хорошо разработанная глина, полицефал — все ещё оголодавший мёртвый монстр, разве что на какую-то степень ещё и савант. Этот большой парень может быть достаточно опасным оружием в умелых руках — но, видимо, ТВмэны себе такой цели не ставили, во всяком случае в пределах ближайшего времени. Вообще, тяжелые или плохие отношения у этого Спикера были со многими в альянсе, даже, пожалуй, странно, что не со всеми. С ларджами, в любом случае, он предпочитал сохранять молчаливый холодный нейтралитет и определенную дистанцию, особенно со своими, ведь эти, если произойдёт какой-то конфликт, терпеть, как мелкие, не будут, и сразу же поспешат дать по чернявой макушке. Хотя, при этом, поводов для конфликта между ними нет — ларджи разумнее и спокойнее, чем мелкие, а значит, что и объявлять войну, во всяком случае — прилюдно и публично — они не станут. Им такого «счастья» не надо, большие парни лучше останутся в тени и промолчат, чем полезут устраивать конфликт. Хотя, учитывая, что большие Камерамэны во многом являются довольно сердобольными няньками для своих (и это не только Камеры), а большие колонки иногда приговаривали в их мире водочку, да и от наркотиков не сильно отказывались, ничего удивительного, что черный Спикер с ними и дружбы не искал — не хочется ему, чтобы над ним кто-то охал и ахал, причем, что немного злобно скалится иронией, без единого слова, лишь в лучшем случае с пыхтящим грудным звуком, также, как и не хочется сидеть в кругу обдолбанных алкоголиков, которые по пьяни могли черт знает что удумать касательно этого маленького черненького Спикера. А этот самый маленький черненький Спикер на подобных «посиделках» у больших парней не был, даже когда приглашали — всегда опасался, что большие парни могут начать буянить или даже что-то захотеть сделать с черной колонкой — мало ли. Вот он и опасался этих «мероприятий», предпочитая, если уж совсем насильно заставили там сидеть, компании с мелкими — тех хотя бы от себя отвадить будет проще. Да и не то, чтобы даже в самом черном угаре, они предпочитали чёрного — шли приставать либо к Камерамэнам, которые трезвиниками давно уже не были (ну либо же было их на альянс единицы, включая 143 и Вантуза), ибо стали после появления Колонок баловаться темным пивом — определенно, это Спикеры принесли в альянс пьянство и наркоманию, ибо ТВмэны пить начали задолго до колонок, да и то, дальше перченного рома никуда не шли, к тому же — другим его не навязывали — либо как раз к ТВмэнам, причем некоторые после не возвращались (ибо вряд-ли эти монстры отказывали себе в удовольствии сожрать вымоченное в алкоголе искуственное мясо), а если и возвращались, то едва ли не под утро, когда подобное «культурное» мероприятие уже завершалось. Почему так поздно? Ну… Пьяный и обдолбанный Спикер — это бесстрашный и опасный Спикер, который и в одиночку может на крупного скибидиста даже без оружия пойти, и попробовать пасть ТВмэну разорвать, за все «хорошее», что ближайший телевизор им «принёс». Хотя последнее относилось только к тем Спикерам, что испорченными душами не являлись. Нейтральные болванчики или другие единицы с негативным отношением. А вот испорченные души в подобном состоянии, когда ползли в очередной раз унижаться перед телевизионным монстром, обычно рассчитывали на более пикантное продолжение и грязные игры на хозяйской постели. Кому-то, похоже, все же везло не стать пикантной из-за перца едой, а неплохим податливым телом на ночь, ну или, вернее сказать, уже на утро. 512 везло точно. Черный Спикер однажды, не вовремя зайдя в подобие медпункта, видел, как какой-то Камерамэн-ученый, у которого, похоже, было свободное время, во время которого он занимался эдакой медицинской практикой, склонился над 512, что по пояс разделся и лежал животом на кушетке, заправил специальный аппарат темной нитью и штопал спину и поясницу, искуственная кожа на котором повисла чуть ли не клочьями. Причем с таким лицом, словно этот досуг длится у него последние часов пять уже — как раз это время назад у Спикеров тогда кончилась очередная попойка без весомого повода, и все они переодически навещали техников и ученых, чтобы те их подлатали, или, как 512 — заштопали. А заодно и искали как раз пропавших после того, как они посетили этаж ТВмэнов. Тот Камерамэн был типичным представителем ученых своей фракции — бледный, с белыми жидкими волосами, на которых был даже лёгкий синюшный оттенок, с абсолютно типичными, регламентированными, мать их, голубыми глазами, что тогда напоминали два недовольных газовых огонька, в светлой форменной одежде, он весь напоминал чистейший белый лист, на котором можно найти синие и черные пятна — видимо, на этом аппарате штопать шкуру агентов ему было не с руки, ибо он тогда весь как-то перекосился, чтобы хоть как-то управлять им. И, очевидно, до этого он спросил, как именно Спикер едва не лишился кожи со спины — надо же ему что-то в документе, что отправил бы 512 на отдых до тех пор, пока его шкура не срастётся обратно, что-то указать. Этому Спикеру, что удивительно, не хватило смелости признаться, что это ТиВи его в порыве страсти едва не разодрал, а потому он выдумал какую-то отмазку, мол, скибидист его чуть на британский флаг не порвал, абсолютно не помня, что перед тем, как доползти до ТиВи, 512 уже был здесь, и в пьяном угаре чуть не затоптал ученого — от того он, даже несмотря на вполне ухоженный и прилизанный внешний вид, все равно выглядел каким-то встревоженным, как сова, чьи картинки черный Спикер нашел в людском интернете. И, должно быть, из-за такой безвкусной лжи, этот Камерамэн нахмурился сильнее, сразу как-то даже зрительно начав тлеть подобно углю. Когда Камерамэн-ученый заметил черного Спикера, он так угрожающе зыркнул на него, казалось, что тогда у этого беленького инвалида даже глаза от злобы почернели, что негр не решился что-либо сделать, и молча, с чувством собственного достоинства, ушел, явно облегчив тому оператору жизнь. Определенно, тот оператор тогда хотел убивать, и пусть ученые были в правах более свободными, чем боевые единицы, совершить желаемое он не мог — черный Спикер альянсу был важен, тогда уж точно, а ещё он не слепой, и видел, что 512 явно близок с ТиВи, отчего и не стал калечить рядового серого Спикера — боялся разбирательств с телевизионным монстром. Поэтому и отпустил 512 с миром и с отгулом на сколько-то дней. В прочем, по тому грохоту, что услышали 512 и негр после того, как первый этот кабинет покинул, Спикеры сделали выводы, что Камерамэн-ученый сильно разозлился и что-то ударил, стену так точно. А у операторов сил на подобный удар без последствий для себя, но с сильным уроном для окружающих предметов, хватает. Потом, правда, 512 рассказали, что он этого оператора едва по пьяни не затоптал, также, как и рассказали, что этот образец любит конфеты с начинкой из белого ликера — страшно представить, каких трудов стоило Спикеру найти именно эти конфеты, ещё и хоть как-то прилично запаковать их, но все же перед ученым он извинился, заодно и насильно впихнув любимые оператором конфеты. Конфликт, вроде как, они все же замяли. А черный сделал для себя вывод, что глухонемые белые болванчики не такие уж и болванчики, какими казались ему сначала. Правда, с тех пор, как их куда-то увел телевизионный ученый, негр их больше не видел. Но если верить тому, что говорят — они живы и здоровы (их инвалидность первой группы даже сами Камеры отчаянно не признавали именно инвалидностью, обижаясь и злясь, отчаянно пытаясь всех убедить, что они нормальные, здоровые и дееспособные, хотя с последним действительно не поспоришь), просто сидят где-то в недрах телевизионной базы и выполняют поручения телевизоров. И вроде бы вполне себе счастливы. Вот только если с мужским населением альянса нормальное общение, пусть и сквозь зубы, но шло, хотя нельзя сказать, что негр с кем-то, кроме Вантуза, хоть как-то закорешился, то вот с женским… Не особо. Спикерша и телевизионщица разительно одинаково бесили и ненавидели негра, что у них взаимно, а Камеравумэн словно даже боялась, предпочитая прятать свои выразительные глаза куда-то в пол, печально опуская плечи. С последней, может, он бы даже и подружился, но, увы, сзади нее постоянно оказывались женщины двух других фракций, причем Спикерша выставляла своего черного собрата как нечто плохое и ужасное, а ТВвумэн, похоже, отчаянно доказывала, чем и как негр похож на свинью, одновременно делясь с практически слугой, что не отказалась бы его с черным горьким перцем сожрать. Ну что ж, удачи ей. Хотя вот глухонемую даже жалко, она, определённо, зла, никому, кроме, разве что, скибидистам, не желала. Интересно, осознает ли дама свое угнетенное положение и зависимость? Или ей в программу вбили исключительно плюсы? На самом деле, с тех пор, как альянс насильно перевезли в этот мир, негр с дамами особо не контактировал — девочки держались ближе к ТВвумэн, а черный Спикер обычно партизанил по лесам и другим местам этого мира, особо ни с кем не пересекаясь, а даже если они и виделись, то обычно только издалека, не подходя друг к другу. Хотя Камеравумэн из соображений приличия коротко вскидывала ему руку в жесте, что обозначает на этом языке «Привет», на что негр ей коротко и не так угрюмо кивал головой, показывая, что ее он заметил. Но, видимо, что-то сегодня сложилось, и им пришлось вновь столкнуться. Черный Спикер сидел на этой плетеной и сильно покосившейся скамейке, делая, кажется, ее ещё чернее — настолько образец злился, едва не обугливая все, к чему касался в принципе — он таким образом переживал свое недовольство отсутствием выхода, и, пожалуй, даже горе, особо не замечая иногда проходящих рядом агентов, головы которых болели у каждого о своем, — и, наверное, не замечал бы и дальше, если бы не услышал женский смех, на который сразу же вскинул голову — Камеравумэн смеялась, по сути, без смеха, лишь грудной клеткой, смех у Спикерши был чистый и искренний, как у молодой людской девчонки (когда негр смотрел людские записи, он на одной даже удивился, поймав сильное сходство с девчонкой из ролика — причем тут сходство не только в смехе, но его подаче, манере — и даже какое-то внешнее с тем человеком сходство), а вот звуки, что издавала ТВвумэн, на смех были похожи отдаленно, и напоминали, скорее, предсмертный хрип без пяти минут мертвеца, чем смех. Даже то, как она в спине прогнулась, сильно искривив позвоночник, уже рушило сходство с людским смехом — а внешний облик, пусть даже она сейчас не в оболочке зверя, ещё более отвратительный. Спикер бы, пожалуй, обменял бы слух или зрение (что-то одно) на избавление от телевизионщиков навсегда. Лучше уж тогда слух, ибо языку жестов этот робот обучен, да и у них все равно есть целая фракция инвалидов, отчего жить, будучи даже глухонемым, будет вполне комфортно. А вот для слепых в альянсе ничего нет. Ибо слепой агент — это, прежде всего, мёртвый агент, пусть даже физически он был вполне себе ещё дееспособен, практически пользы от него мало. Слепого агента скибидистам не составит особого труда убить, а своим он будет нагрузкой, и, следовательно, особо не нужен. Вот только если потерявший в бою зрение (в их случае вместе со зрением сразу же теряются и глаза) Спикер себя ещё кое-как защитить сможет, ибо у агента этой фракции есть достаточно хороший и чувствительный слух, и протянуть до прихода подкрепления он сможет, то слепому Камерамэну в одиночку не выжить — мало того, что ослеп, он ещё глух и нем от создания, а потому, если его заметят враги, он их приближение просто никак не засекет и погибнет, будучи неспособным себя защитить. Слепо-глухо-немой даже звучит извращенно и жалко. А ещё большей жалости добавляет тот факт, что операторы в бою часто теряют конечности, а то их и вовсе парализует (что-то вроде того, что заклинивает) — от того картина становится ещё более извращенная, а их смерть — ещё более мучительная, ибо скибидистам в этом случае достаётся просто покорное тело, в котором ещё теплилась жизнь и банальное желание жить. Если рядом со слепым Камерамэном были зрячие, даже не заражённые, товарищи, они его убивали, тем самым сильно облегчая всем другим жизнь — тело бессмысленно тащить на базу, в альянсе зрение не восстанавливали. Да, именно убивали, только делали это во много раз менее болезненно и извращенно, чем это сделают скибидисты или заражённые, если найдут такого оператора живым. Негр, благо, что по наслышке, о таких случаях знает — лично, в живую, не видел. Не приходилось, и как же он этому рад, ибо понимал, что у него бы рука не поднялась даже застрелить такого оператора — зато обе руки бы поднялись дотащить его на базу, и убийство, разве что с более лицемерными почестями, произошло бы уже там — а заодно бы и негр за такой акт благородия получил по башке. Даже жаль, на самом деле, что все у Камерамэнов складывается именно так. Все же, во многом, они действительно недееспособны, и многие случаи, которые для телевизионщиков не проблема, а для довольно находчивых Спикеров решаемы, для Камерамэнов уже тупиковы и безвыходны — во многом, конечно, из-за инвалидности, в которую они отказываются верить — лишь, кажется, только женской Камере хватает смелости признать, что фракция операторов далеко не в порядке, и что они только ещё благодаря какому-то чуду в лице Спикеров и ТВмэнов живут — если бы не они, то глухонемые давно бы уже валялись распотрошенными скибидистами на асфальте абсолютно все, даже их титан, которого инвалиды также сделали глухонемым (ибо, справедливости ради, другой жизни они не знали). Спикеру хватило ума не обозначать свое присутствие, возможно, он бы их даже и проигнорировал — вот только женщины и сами заметили его, сразу же перестав смеяться, и направились в его сторону — они были достаточно далеко от него, и их приближение черный понял потому, что три тела изменили маршрут и теперь надвигались в его сторону, подобно плохой погоде, омрачая мысли этого Спикермэна ещё больше. К тому же, засек он их ещё и по звуку шагов. У женщины операторов шаги мягкие и тихие, крадущиеся — таким шагам учат всех Камерамэнов ещё на этапе производства, чтобы, когда они куда-то проникают или за кем-то следят, снизить риск быть услышаными (сами-то они себя не слышат, а потому могут, проникнув на вражескую базу, греметь при ходьбе так громко, что вся вражеская база будет их слышать — особенно это проблема больших парней, что явно не во преки, а благодаря своей горбатости, ходят как-то грузно, тяжело, ещё и не сильно ноги поднимают — на базе альянса, где они могут ходить, как им вздумается, операторов, особенно больших, не глухим фракциям прекрасно слышно) — в прочем, опять же, многие проблемы у Камер как раз из-за слуховой инвалидности, и благодаря ей же, в начале, были большие потери личного состава, ибо операторы просто не слышали приближение врагов со спины. Правда, когда скибидисты ещё не знали о недееспособности врагов, они думали, что их Камероголовые противники просто тупые куски железа. В прочем, возможно, в начале оно действительно так и было, но, скорее всего, к началу войны операторы уже обрели сознание и разум, в чем люди и всякая другая техника им охотно помогали. Шаги Спикерши… Ну ничего удивительного, что ее пританцовывающая, довольно легкомысленная поступь, черному образцу понятна — один черт они являются довольно похожими друг на друга представителями одного вида, возможно, и с ленты одного конвейера съехали друг за другом, глупо своего собрата (ну или сосетру) не узнать — возможно, у нее в огромных наушниках на данный момент даже играет что-то такое легкое и даже игривое, — нередко именно музыка затает тон походки Спикеру, как минимум, негр знает, что в их фракции считается, что любой уважающий себя Спикер будет задавать настроение своей личности себе не сам, а ориентируясь на заранее заготовленный плейлист, что иногда так громко играет, что стоящие рядом ТВмэны даже несмотря на наличие у этой фракции наушников, музыку все равно их слышат — и естественно, что телевизионщики, которые являются едва ли не визуализацией выражения «Я — могила», такое не одобряют. В прочем, не зря у людей существовало выражение «Чья бы корова мычала». Коров, кстати, черный Спикер не видел — он появился достаточно поздно, людей на тот момент, скорее всего, уже даже не было, а вот до людского материала касательно этих животных руки не успели дойти. Да и, судя по всему, уже никогда не успеют. Хотя, возможно, это и не так, ибо, если верить ТВмэнам, время здесь весьма относительно, сложно даже сказать, есть ли оно в этом месте вообще. Собственно, пусть походка у ТВмэнов легкая и непринужденная, наверное, на самом деле, она у них очень выматывающая и тяжёлая — кроме того, что надо отчаянно корчить из себя возвышенных аристократов, давая несчастным испорченным душам усладу для глаз и одновременно мучение, им ещё надо переносить весь свой вес — а ведь весят телевизионщики, откровенно говоря, из-за своей трупной сущности, не мало — вроде бы учёные из альянса однажды убедили их взвеситься, и от результатов, что естественно, офигели — не поверили, что довольно подтянутые монстры могут весит так много, отчего им на пальцах потом объясняли причину веса. И, естественно, что были бы ТВмэны людьми, ну или хотя бы роботами — они бы так много не весили, наверное, раза в полтора-два меньше. Но что-то сложилось так, что ТВмэны — не роботы, и, наверное, все же уже не люди — лишь так, мертвая органика, и от людей в них осталось мало — строение, наверное, да внешние составляющие. Помнится, однажды, во время какой-то ссоры, негр злобно посоветовал ТВмэнам находиться в их звериной форме всегда, чтобы, мол, лучше отражать их нутро, на что Полицефалия как-то пришибленно и даже нервозно захихикал, выворачивая себе ладонь, ТВвумэн зло улыбнулась, демонстрируя сверкаюшие белые клыки, а ТиВи, состроив прям умиленную, послеоргазменную, мордашку, что выглядело довольно отвратительно, нежно заключил ладонь негра в цепкий замок со своими руками и сердечно прижал этот замок в своей грудине — отвратительно-холодная даже сквозь плотную шерсть пальтища, руки у него были по температуре словно бы ещё холоднее, даже пробивались сквозь кожу перчаток — а негр ощущал это прекрасно, ибо он — всегда нагревающаяся техника, в моменты ссор вообще раскаляется, и тело монстра, что охлаждало, не нравилось ему вдвойне. К тому же, перчатки у черного образца более тонкие, и сделаны просто из черной ткани, а ещё они неплохо впитывали трупный запах, как и одежда агентов в принципе, отчего противнее стало втройне. — Эскалоп ты мой не перченный, пойми… — таким нежным и сладеньким тоном заговорил ТиВи, сильнее стискивая свои руки, как будто беря черного Спикера в капкан (ну или, скорее, глубже загоняя его в этот капкан) — Мы-то можем стать зверьем навсегда, нам не сложно. Но в таком виде мы начнём потреблять значительно больше вашего, агентского, мяса. А оно вам не нужно же, так? — руку агента оторвали от груди и мило прижали к ледяной щеке монстра, заставляя колонку сильнее скривиться — Аккуратнее с пожеланиями, эскалоп. Они имеют дурную привычку сбываться. После этого голова ТиВи с каким-то хрустом обвалилась на его же правое плечо, словно в шее у монстра стоял шарнир, который в раз сломался — это было настолько отвратительно-мерзко, что Спикер сразу же вернул руку обратно себе, да ещё и словно бы показательно-брезгливо обтер о ткань штанов на бедрах, даже не представляя, как испорченные души, что были в общей массе свидетелей, ему позавидовали. ТВмэны со своими фанатиками не так обходительны, увы. Хотя они, скорее, просто не хотят, чем не способны, ибо отношение к подобному у них разительно-отрицательное, даже не такое, какое должно быть по регламенту. В прочем, у ТВмэнов регламент тоже есть — только полностью свой, отличный от принятого свода правил в альянсе. Все познается в сравнении, и вот правила альянса в сравнении сразу какими-то менее божескими ощущаются как-то. Хотя, с другой стороны, если они полностью роботы, какая им разница? Как только женщины подходят ближе, едва не закрывая собой чернявому агенту обзор, негр, пожалуй, мысленно себе окончательно признается, что видя их что вместе, что по одиночке, ему хотелось хорошенько наточить нож и зарезать всех, кроме Камеры — вот только если ее программа защиты не распространяется на Спикершу, то за ТВвумэн, как за свою хозяйку, она будет драться. И учитывая, что ее оружие является у этой дамы едва ли не частью тела, убьет столь буйную колонку она раньше, чем эта колонка занесёт нож. Даже жаль девчонку, на самом деле. Созданная для защиты тех, кто сами себе охрана и защита, кто уж точно в телохранителе не нуждается, она едва ли не бесполезна. А в случае экстренной ситуации — ещё и беспомощна. Твари могли ее хотя бы возможностью слышать одарить, но нет, видимо, после долгого проживания на территории альянса, у них появился так называемый «кинк на инвалидность» — нашел на одном людском сайте это понятие Спикер, и, после изучения термина, попав в общину Камерамэнов, неприятно удивился, когда понял, как разительно описывает эту фракцию те три слова, что даже без пояснения, что же это значит, звучали болезненно-неприятно. Идеальный для альянса Камерамэн — глухой и немой, желательно ещё и тупой, возможно, совсем немного, оторва в бою, как Вантуз, но в остальном — немного умнее мебели субъект. А вот Вантуз являлся для альянса, скорее, примером, каким хороший оператор быть не должен. — Здорово, братец, — с тяжёлым вздохом произносит Спикерша, тоном давая понять, что она не шибко рада его видеть. — Здоровее видали, — суховато откликается негр, начиная тлеть ещё сильнее, неясно, кого имея ввиду и с какими травмами — ТВвумэн с ее гангреной или Камерувумэн с ее глухонемотой — Акстись, мы не ТВмэны, чтобы быть родственниками, тупица. Пожалуй, кроме излишнего позитива, никакой диагноз ей поставить было нельзя, увы — самая здоровая из всех женщин, да и, наверное, из альянса в принципе, иногда Спикер ей даже сочувствовал — такая милая, конфетно-сладкая, она не то, что не была — даже не представляла, какие есть в альянсе злачные места. А вот негр не по наслышке знал, сам в них был, и иногда думал, что было бы неплохо и это розовое чудо туда направить — сразу бы изменилась. Может, и розовый бы сразу в ней до грязно-малинового перегнил. Не, ну а что? Было бы неплохо. — Странно, — вступает в их перепалку ТВвумэн, заговорчески сложив руки в молитвенном жесте (хорошо хоть, что соответствующие жесты не причиняют им боль) — Выглядишь как вполне себе неплохой джентльмен, а ведешь себя так… По свински. И как-то слишком мерзко ухмыляется, смотрит с вызовом, чуть щурясь, как-бы намекая, кем они считают черного Спикера. Просто ещё не перченной свининой, а учитывая, что ТВмэны свинину по возможности не ели (понятно, что возможность выбирать себе питание была у них не всегда — в мировой истории достаточно мало тихих и спокойных веков), это вполне себе как оскорбление. Черному Спикеру, в прочем, должно быть плевать, хотя он так и видит над своей черной макушкой две разлагающиеся руки, которые достали нужную перечницу и перчили этой колонке голову. Негр на всякий случай запускает в длинные, как для мужчины, волосы, всю левую пятерню, и ерошит более жесткую, чем у других Спикеров, прошивку, как бы пытаясь таким образом стряхнуть с себя все мелкие перчинки, до которых способен добраться. Получается, должно быть, не очень, и в корнях все же что-то остается и застревает. «Ещё одна.» — раздраженно думает робот, смотря ей прямо в черные глаза — в них отстутсвует особый блеск, который присущ только живым, хотя, если присмотреться, видно, что в них ещё и отсутствует что-либо святое. У Спикера же глаза кислотно-красные, искуственные, оживленные — они блестят только потому, что глаза у агентов сверху покрыты начищенным до блеска плотным стеклом, что должен имитировать блеск слизи в глазах — в них, во многом, осталась, да и была, беспроглядная злоба и может более слабое желание кого-то спасти. Только вот спасение оказалось мало кому нужно — все жаждали расплаты и наказания. Возможно, так не планировалось, но цвета радужки их глаз стали, по сути, отражением этих вечных врагов — красный отражает злобу и сопротивление, а черный — разлажение и неминуемую смерть, концепцию которой ТВмэны лучше всех поняли. — Как тебе в нашем мире, милашка? — слащаво спрашивает ТВвумэн, вальяжно опускаясь рядом, сразу закидывая ногу на ногу, а одну руку распологая на спинке плетеной скамейки, самыми кончиками весьма прохладных пальцев касаясь спикеровского плеча — ее же «подруги» так и остались перед негром, не смев сдвинуться. Все эти женщины ему отврательны — телевизионщица — голодом и холодом, а Камера и Спикерша — верностью и послушанием. — Весьма скудный на разнообразием цветов, мэм, — издевательски бросает негр, кисло улыбаясь самыми уголками губ — И достаточно дурацкий. Сразу понятно, кто за его разработку отвечал. ТВ-женщина на это лишь хмурится, выразительно выгибая бровь, без слов требуя уточнения. — Ну же. У тебя нет идей? — с нажимом спрашивает негр, разумно сдвигаясь в сторону подальше — Догадайся. Или у вас тут есть другие ТВмэны с таким же диагнозом? Сначала монстр молчит, явно мысленно попав в картотеку всего своего семейства, а как только до нее доходит, о ком именно идет речь — сразу же злобно сжимает руку в угрожающе затрещавший кулак, ненавистно кривясь. Ни для кого не секрет, что диагноз Полицефалии для их семьи был, да и остается, трагедией. — Даже не думай кидать камень в огород моего младшего брата, Спикер, — угрожающе, сквозь зубы, говорит она, явно желая выпустить этому образцу кровь. — Я уже это сделал, монстр, — кривится в торжествующей ухмылочке колонка, отодвинувшись ещё дальше — чисто из соображений безопасности — К тому же, в огород какого младшего брата именно? У тебя их двое. — Один, — едва не рычит ТВвумэн, чье лицо угрожающе пошло черными пятнами — Теперь у меня только один младший брат. — Ладно, не важно, — фыркает негр — Избавь от поголовья твоей семьи, и лучше скажи, где Вантуз. Я нигде не могу его найти. — Иди посмотри на базе, — советует «сестрица» — Он последнее время стал все чаще тусоваться подле пажей ТВмэнов, а их пажи едва ли не безвылазно сидят там. Как хикки. ТВвумэн, очевидно, этот термин не знала — но все же с подозрением кивнула, решив довериться в этом вопросе подруге. — Ага. Спасибо за совет, — бросает чёрный, довольно ловко вскакивает, и на последок нежно потрепав Камеру по коротким волосам, спешит к базе монстров, внутри содрагаясь от ощущения, что за ним как будто следят эти проклятые глаза, образовавшись у Спикера на спине — и это при том, что этих существ вне базы, на открытом пространстве, он пока ещё не видел. Правда, взглядом проводили его не глаза, а недовольный ТВмэн. Точнее, ТВвумэн, хотя и не суть. Негр замечает эту величественную постройку ещё издалека — вся такая обманчиво-гладкая, беспроглядно-черная, у нее периодически в хаотичном порядке зажигались ярко-белым вытянутые прямоугольники — окна — но почти сразу же погасали, где-то этим напоминая черному образцу людские маяки, которые агенты вроде как даже использовали (хотя вряд-ли они использовали сами постройки, скорее, в альянсе переняли сам смысл и технологию). В прочем, все равно света от этих окон не хватает, чтобы осветить замок в принципе, и лучше его рассмотреть, хотя он и не нужен — все те из альянса, что успели побывать в этом месте, пусть даже и в пределах лаборатории, видели, что на самом деле вся эта постройка состоит из холодных и гладких, тоненький, волокон, отчего иногда кажется, что сие место не построили, а сплели. В прочем, все равно никто, кроме ТВмэнов, историю возведения этого места не знает. Хотя сначала негр все же побаивается проникать в это место — мало ли, что его там поджидает — поэтому подозрительно хмурится, морщится, обходя его по обширному периметру — и, завидев большого Камерамэна, который, очевидно, тут какую-то работу выполняет, спешит к нему. Большие глухонемые парни от мелких оригиналов особо чем-то не отличаются — в том плане, что внешне они как более горбатые, но в остальном же — все такие же бледные, даже, пожалуй, в какой-то степени — чопорные — европейцы с густым темно-коричневом зачесом назад (у людей таких, вроде, называли шатенами, таких, как Спикеров — блондинами и русыми, за исключением, конечно, черного Спикера, Спикервумэн и их титана, которые, как и нынешние ТВмэны, считались брюнетами), да такими же льдисто-голубыми глазами — разве что черты лица были не так сильно индентичны — скорее, просто несколько более крупные, «увеличенные», да зрительно выглядели старше — если мелких операторов можно назвать юношами, то этих — уже мужчинами. Ростом они пусть и доминируют над мелочью, но не так сильно, как лардж-Спикермэны или ТВ-Полицефалия — в этих парнях было ну может около 2-х метров, не больше, в то время как стандартные агенты по росту, да и все же по внешности, от среднестатистических людей не сильно отличались, а вот ларджи двух других фракций уже четко давали понять, что рост им создавали, опираясь не на человеческие метры (даже, скорее, на метры высоких построек в длину) — к тому же, эти глухонемые здоровяки горбатые, пусть кто-то ещё не так сильно, а кто-то уже значимо — от того, в целом, заглянуть в лица больших операторов особого труда не составляет. А вот одежда их уже имеет более крупные расхождения, ибо ларджи-Камерамэны носят более длинные пиджаки, причём не застегивая их, блузку с жилеткой и достаточно длинные широкие штаны, которые некоторые, как-бы издеваясь, называли шароварами — за то, что даже самим операторам они были сильно велики, и этим сильно зрительно расширяли большим парням ноги, особенно внизу от колен, отчего считалось, что у ларджей-операторов «ноги-трубы» — иногда, если честно, казалось, что эти глухонемые вообще сбежали из какого-то цирка уродов (рассказывали как-то ТВмэны раньше о подобных местах, даже сами бывали в них, и даже как-то сказали, что большие Камеры в подобных местах смотрелись бы вполне органично). В прочем, вопрос, с каким рассчетом, или на кого, шились эти штаны, уже задавался — но вот ответ так и не был дан. На больших колонок? По длине будут очень короткие, да и в ширину, наверное, тоже не полезут (хотя внешне и казалось, что большие Камеры более плотные, менее мускулистые, наверное, в какой-то степени даже полные, разве что без крупного живота), а на более худом Полицефалии в ширину будут болтаться и сползать, да и по длине тоже — будут малы, не налезут. Похоже, над большими парнями поставили не менее большой эксперимент. Ну или издевательство, что звучит уже более реалистично, ибо даже слух у этих парней такой же плохой, как и у мелких Камерамэнов — да даже их титан слышит не намного лучше в принципе, хотя Спикер и ТВ -титаны довольно громкие подонки. А ещё многие большие Камерамэны предпочитали не вслушиваться в слова колонок, а «читать» их по соответствующим колебаниям, что динамики Спикеров «выпускают» в атмосферу — что-то вроде более усложненного чтения по губам, хотя, вроде, новым Камерамэнам подобную функцию уже не в кручивали. Хотя этот образец явно сильно старого выпуска, и понимает негр это по тому, что если присмотреться, можно было увидеть, насколько искуственная шкура у этого образца потрепанная — тонкой белой сеточкой на нем осели мелкие шрамы, растяжки и трещинки — похоже, у кого-то основной мишенью было именно лицо, потому что в остальном — каких-то дефектов, кроме, разве что, уже имеющихся, нет. Хотя, в прочем, не у всех Камерамэнов хватало сил признать, что у них фракция инвалидов. Вантуз, что удивительно, это признавал. А вот их титан, вроде, нет. — Привет, товарищ, — достаточно громко говорит ему негр, едва ли не вырастая перед большим парнем, что как-то тяжело и шаркающе куда-то брел. Большой парень смотрит на него с неким подозрением и недоверием, лишь коротко вскинув руку в приветственном жесте. — А ты случайно не знаешь, где может находится Вантуз? — как можно более вежливо прокричал, как показалось самому Спикеру, решив поспрашивать и у других — у него есть свои причины не доверять женщинам альянса. Большой Камерамэн на это лишь неоднозначно ведет плечом и коротко показывает в сторону замка. — Ну так… И где? — по сути повторяет негр с нажимом, на что ему все также коротко указывают на замок — Да что это значит?! — и снова указывают назад. Ух ты. Похоже, в альянсе ещё довольно много операторов используют их старый язык жестов, где этих самых жестов раз-два — и обчёлся — а ведь чёрный Спикер всерьез считал, что таких парней осталось достаточно мало. Большой парень, раздраженно нахмурившись и тяжело вздохнув грудью, сразу как-то нахохлившись, снова молча указал на замок и сложил руки на груди, словно даже уйдя в глухую оборону. — Тц, да будь проклята ваша инвалидность трижды! — злобно воскликнул негр и поспешил в этот черный замок убраться, пока большой парень не успел осознать, в какой огород этот буйный образец закинул камень. «И нет у нас никакой инвалидности!» — наконец обиженно подумал оператор, ещё сильнее сгорбившись. 512 не соврал, когда сказал, что внешне их база походит на замок, а изнутри — походит на отель, там действительно была своя стойка регистрации — правда, чего-то особенного в ней не было. Убранство этого места было темным, почти черным — стояли два небольших белых, кожанных, диванчика, какое-то местное подобие растительности, а ести точнее — длинные чёрные щуральца, что уныло склонились к полу, почти полностью закрыв собой белый керамический горшок, где черной гуашью была изображена виселица и глаза (Полицефалия, должно быть, постарался), из стены торчали тонкие черные щупальца, на которых, очевидно, висят серебряные ключи от комнат, а из потолка пробиваются серебряные нити, на которых висят длинные кристаллы в форме капель — кажется, это было просто стекло, причем слегка голубое — ну хоть какое-то разнообразие. За стойкой регистрации, что удивительно, стоит ТВмэн, внешне имеющий явное сходство с ТиВи, разве что одетый не в пальто, да и с более короткой стрижкой, а в элегантный, полностью черный, костюм-тройку с блестящими серебряными элементами, серый галстук, запонки и вовсе были маленьким драгоценными камнями, а под воротником был повязан крупный, как будто даже кошачий, темно-баклажановый, пышный бант. Но в остальном же этот монстр точно такой же, как и все здесь — кожа темно-серая, с острым аристократичным лицом, жгуче-черными волосами, черными глазами, слегка пепельными губами, которые разве что не так злобно поджаты, и каким-то прям могильным холодом, что так от его персоны и разит. И, что удивительно, он даже не шелохнулся, когда негр влетел чуть ли не в прямом смысле слова на их базу, сразу же поспешив к стойке регистрации. — Где он?! — едва не проорал черный образец, больно резанув ТВмэна по слуху. — Кто — он? — прохладно уточнил монстр, потянувшись к небольшой записной книжке. — Вантуз! — огрыхнулся негр — Ну, тот, что Камерамэн! Есть у них такой придурок! — А… Этот. — глаза телевизора как будто даже блеснули — Сейчас посмотрю. А вы пока сядьте, успокойтесь, выпейте коктейль из прозака. — монстр на миг скрылся где-то под столом, после чего достал оттуда тонкий коктейльный бокал, в котором как будто плавало светло-зеленое смузи со специфическим медикаментозным запахом, а ещё на самом стакане была крупная, глянцевая, таблетка, одна часть которой была белой, а другая — кислотно-зеленой — черный не мог не согласиться, что выглядит это приятно взору, но вот пить это… — Что-то не так? — с нажимом спросил ТВмэн, насильно всучив это в руку Спикеру. — Из чего это сделано? — нахмурился пуще прежнего Спикер, опасно стиснув руку на стекле. — Я же сказал, — вздохнул монстр — Из прозака. «Исчерпывающе…» — раздраженно подумалось агенту — «Да чтоб я также перед всеми отчитывался!» — сначала он ещё немного постоял у стойки регистрации, а потом все же сел, максимально подозрительно сделав глоток. На вкус это было… Не так отвратно, как на вид — просто что-то легкое и даже сладкое, правда, робот не мог отделаться от мысли, что он как будто людской мел пьет — ассоциация такая была из-за особого привкуса и белых разводов, что оставляет этот коктейль у агента на губах. А вкус мела он знает потому, что его же дрожайшие собратья однажды попробовать заставили. Удовольствие, в прочем, ничего из этого ему тогда не принесло. Хотя этот их коктейль из прозака все же приятнее. Возможно, если бы Спикер был в лучшем настроении, он бы от ещё одного бокальчика не отказался. — О, кстати, — вновь возникает ТВмэн, испортив колонке все удовольствие — Вас к себе требует ТВмэн-ученый. — Что, прямо сейчас? — морщится черный образец так, словно только что зажевал лимон. — Да. Именно сейчас, — вздыхает ТВ таким тоном, который дает понять, что капризы негра ему уже надоели — Безотлагательно. Давайте-давайте, не теряя ни минуты! Он находится в трапезной, это туда, — монстр покачнулся влево. Сначала агент, словно бы ещё для приличия, помялся — но потом резко вскочил, и, оставив коктейль на стойке регистрации, нехотя поспешил к их ученому. Пожалуй, не зря эту комнату назвали трапезной — это слово прекрасно описывало достаточно большую комнату, основной объем которой занимает большой круглый стол, накрытый старинной белой тканью, что скрипела от своей накрахмаленности, и в которой были заправлены одинаковые, большие, лакированные стулья — правда, занят сейчас был лишь один, и занят он был именно ТВ-ученым, что с этого ракурса даже напоминал русалку. Разве что очень массивную и давно прогнившую русалку, которая, положа руку на сердце, своей красоты от этого не потеряла. А ещё в углах поселились эти проклятые глаза, которые с интересом уставились на черного Спикера, заставив его неуютно поежится — и, возможно, они каким-то образом и обозначили его присутсвие этому монстру — тот оторвал глаза от каких-то документов и в знак приветствия коротко кивнул. — Здравствуй, Спикер, — холодно прошелестел труп — Рад тебя видеть. Давайте, подойди ко мне и сядь рядом. — одно из щупалец заботливо отодвинуло стоящий рядом стул. — Жаль, что не могу ответить тем же, — огрызнулся негр, возмущенно сложив руки на груди — Я хочу знать, куда вы дели Вантуза! — Тише, агент, тише, — все также отозвался ученый, как будто ещё сильнее снизив голос — Всему свое время. Твой дорогой друг пока ещё жив — не могу сказать, что ещё и здоров. В прочем — о его здоровье ты и сам знаешь. Ну же. Давай — вперед и с песней, ближе ко мне. Я знаю, что ты можешь это и в прямом смысле. Может, поставишь звук похоронных колоколов? Ром, настоянный на остром перце, да разделенный с прекрасным гостьем под не менее прекрасную музыку — вдвойне приятнее. Только сейчас негр заметил, что рядом с ученым на столе стоит большой серебрянный поднос, а на том подносе — темный ром в прозрачном толстом стекле, две стопки, а на дне стопок — что-то пюреобразное, темно-красное, пахнущуее как горелая проводка. И выглядело это все… Не так аппетитно, как должно. По крайней мере — для глаз Спикера. — Предлагаю обойтись без музыки, — холодно ответил агент, медленно приближаясь к монстру — Ты-то, может, и мертв, салат из щупалец, а вот я ещё слишком жив, чтобы ставить такую мелодию. — Ммм… Возможно, ты и прав, — этот самый «салат из щупалец» как-то слишко устало улыбнулся. — Что в стопках? — прямо в лоб спросил негр, когда, наконец, сел рядом, вздрогнув от холода, когда его ноги облепили эти блестящие, черные, и такие отвратительные щупальца — А можно меня не трогать?! — В стопках — табаско классический, — нежно пояснил ТВ-ученый, открывая бутылку с ромом — Острый соус. Хотя это, скорее, маринад — ну да не важно. А вот что касательно моих щупалец — не злись и не кричи на них. Они любопытные, как дети — и я им не хозяин. — Зачем ты их тогда отрастил? — поинтересовался робот — И я думал, что они не разумные. Типа… Они же тебе ноги заменяют, нет? — Кхм… Пока что я об этом не могу рассказать — всему свое время, Спикер. Что же касаемо их разума, то… Определенно, полностью разумными назвать их нельзя. Но в отличие от… Ног моих братьев и сестры — эти щупальца действительно насколько-то наделены разумом. В сравнении с их конечностями — недюжим. Но в сравнении с умом ТВмэна — они абсолютно глупые. Даже Полицефалия со своим диагнозом превосходит их в развитие. — ТВ-ученый пожал плечами и разлил по стопкам достаточно пахучий ром — кроме того, что сам ром пахнет достаточно ярко, ещё более ярко пахнут его специи и пряности. Черный образец мог бы сказать, что пахнет это плохо — но по сравнению с тем, что гнали у себя Спикеры, особенно мелкие, это пахло ещё достаточно неплохо. «Должно быть…» — подумал Спикер, беря стопку — «Так для этих уродов пахнет жизнь.» — Ну так… И зачем ты хотел меня видеть? — наконец спрашивает негр — Да ещё и так экстренно? Монстр на это как-то подозрительно улыбнулся. — Да так… — прошептал он, после чего сделал глоток — Просто по мелочи обсудить все и сразу. Сейчас у нас для этого есть все время вашего мира. Путь до ближайшего колодца в этом мире оказывается далеко не близким — что, кстати говоря, удивительно, ведь при первичном осмотре, 143 нашел довольно много источников добычи хоть сколько-то питьевой воды — но, видимо, как только этого Камерамэна решили отправить за водой, все колодцы куда-то дружно разбежались, сильно усложнив ему задачу, ведь «ближайший» оказался в далекой и темной лесной местности, где частенько обитают ТВмэны, которые окончательно перестали быть прямоходящими — вот поэтому за ним увязался Полицефалия, заботливо в одной руке расположив два внушительных, для Камерамэна, ведра, которые ему надо наполнить водой, другой любовно прижав сразу как-то задрожащего агента к своей худой большой грудине под абсолютно плоскими ягодицами, а третьей рукой, что вылезла из спины, прихватив большой, но тонкий, скетчбук и парочку восковых мелков — это для Полицефалии было пустяком, ещё и по любви, а вот для 143 было ещё довольно нервозно, отчего он слишком плотно прильнул к монстру, обернув свои смехотворно-маленькие ручки вокруг тонкой шеи монстра, спрятав нос и рот у монстра в ключице, а вот напуганные глаза оставив на виду, чтобы ими внимательно следить за происходящем, за дорогой — в частности. — Чтобы ты потом не спрашивал… — затянул полицефал, склонившись к уху робота — Я сейчас у тебя как телохранитель. Ну… Понимаешь… — монстр чуть призадумался, давая заодно 143 собраться с мыслями и заинтересоваться в его словах — Там много таких, диких ТВмэнов — некоторых ты и другие могли видеть, когда я вас на нашу базу перенес. И увидев агента одного, без сопровождения другого ТВмэна, вполне в состоянии напасть — просто потому, что они не учуят в нем чью-то собственность. А для них агент без привязки к какому-то ТВмэну — просто тело, которое можно подрать и либо съесть, либо изнасиловать. Их может остановить только либо сопровождение другого телевизионщика, либо запах другого ТВмэна, который для вас, агентов, по сути как пропуск. Если вы помечены запахом, или вас сопровождают, то это значит, что вы уже заняты — и трогать вас нельзя. А я своего парня на, по сути, верную смерть, отпустить не могу — ты мне дорог! — в тоне монстра появился намек на каприз — Я думаю, это вполне благородно, не так ли? — дебил столкнулся с встревоженными голубыми глазами своего парня, и, не выдержав, нежно захихикал, после чего нежно клюнул его в щеку — Если ты будешь смотреть на всех таким взглядом, печенька, то боюсь, на тебя выстроится очередь. 143 на это испуганно дернул плечами, как-бы изображая вопрос, только сильнее прилипая к ледяной грудине Полицефалии, которая уже и такой ледяной не кажется. Своя, все же, как-никак. Почти принадлежит 143 (или 143 обладателю этой грудной клетки), уже даже как-то родной стала, хотя к отсутствию дыхания и сердцебиения глухонемой все никак не привыкнет. — ТВмэнам нравятся такие, как ты — сахарные милашки с маленькими грустными глазами, которые, к тому же, ещё и всего боятся, — объяснил полицефал и нежно потерся крупным в сравнение носом о маленький нос 143 — Как правило, ты и подобные тебе пользуются большим спросом среди нас. Ну… Вами легко манипулировать, да и вы, как испорченные души, с любовью на уши не приседаете. Вы просто… Намного удобнее, понимаешь? Прости, если это грубо звучит, но это так. — ТВмэн спокойно пожимает плечами. 143 на это лишь снисходительно ведёт головой, обозначая, что, мол, ничего страшного — глупо было ожидать от этих монстров чего-то другого, на самом-то деле — и, возможно, этому агенту даже повезло попасть в капкан Полицефалии — этот монстр со слабой умственной отсталостью хотя бы не желал ни ему, ни кому-то другому, зла, оказывал знаки внимания, даже пытался заботиться (хотя ему бы проявлять заботу и внимание прежде всего к себе, а не к агенту, что по своей прошивке в этом не нуждается) — агент к своему стыду частенько сравнивал ТВмэна и Кайла, и был в состоянии прийти к выводу, что, возможно, из двух зол он все же выбрал меньшее. А может все-таки большее? Кайл хотя бы был предсказуем, а это… Гнилое чудо может вести себя и неадекватно — как минимум первая его реакция на 143, что подошел к нему со вполне добрыми намерениями познакомиться, была и в половину не такая же добрая — решил для себя то, чего не подразумевалось на самом деле, и если бы не обладал более мягким и покладистым характером — вполне был в состоянии напасть. Но благо, что все обошлось. Камерамэн видел — большим образцам было на них пофиг. Интересно, бросились бы они мелкого спасать, если бы Полицефалия все же предпочел отстоять свою душу? Возможно, в альтернативной развязке их знакомства, 143 ответ на этот вопрос узнал — но здесь, в своей развязке, понимал, что счастливо проживёт и без этой информации — только вроде тахикардия его отпустила, а он так хорошо без нее живёт, что возвращать как-то не намерен. В прочем, должно быть, без сопровождения Полицефалии, он бы как раз ее и вернул — особенно если этих самых ТВмэнов на четвереньках там много. Камерамэн переводит на пышный длинный зачес телевизора, который струится у него по спине ровными жгуче-черными, немного жесткими, нитями, накрывая монстра сзади беспроглядным ковром, конец которого находится где-то внизу, накрывая лопатки, закрывая их поверх плоти, крови и темно-серой кожи — инвалиду даже не надо напрягать что-то вроде фильтров в своём носу, что отвечают за определение запахов, чтобы почуять сладковато-мерзкое, гнилое поветрие — запах смерти, запах гангрены — запах омертвения тканей — это пахнет отвратительно, но впечатления сглаживаются от того, что Камерамэн — робот — и соответственно, система определяет это просто как вонь, но никак не запах не просто мертвой плоти, а сгнившей ещё при жизни и от этого же погибшей плоти — может, оно и к лучшему, что 143 — не скибидист, которого, скорее всего, вырастили в пробирке, а роботизированный агент, которого выплюнуло из себя жерло государственного конвейера. Робот, конечно, живой — но не живое существо, как скибидист, и жив он только потому, что в нем работают особые соединения проводков и потому, что в нем соответствующая программа, — потому он не может по запаху прочувстовать всю трагедию их семейства, он может лишь спрашивать и предполагать. Однажды он спросил, как Полицефалия умер. Полицефалия уточнил, в какой именно по счету жизни. Больше 143 эту тему не поднимал. Скибидисты, если бы им не было так все равно, всю эту трагедию поняли бы значительно лучше — у многих из них есть вполне неплохой интеллект, а кто-то даже и человеком был — понятно, что запах смерти им скажет больше, чем роботам, для которых смерть пахнет по своему — у них это пахнет как горелая проводка, да вытекший маслянный кровозаменитель. Ничего особенного, на самом деле. Провода никогда не раскроют смерть лучше, чем омертвевшая ткань. Возможно, когда-то от Полицефалии пахло дорогим парфюмом своего времени, мылом, чернилами, красками и карандашами, дорогим тряпьем и жжеными травами. Сейчас его сопровожает только так называемый «запах смерти» — он сладок, но такую сладость пробовать не надо — роботу-то все равно, он не заразится, а вот разумное органическое существо — ещё вполне себе может. — Что, нравится? — с добродушной улыбкой спрашивает монстр, скосив в сторону несколько успокоившегося, но какого-то опечаленного, 143 — Не думаю, что тебе подойдёт черный. Ты для него очень светлый. — дал что-то вроде совета он, правда, как-либо ответить оператор не поспешил, предпочтя несколько отвести нос и взгляд от этих шикарных волос, начав рассмаривать не такую уж шикарную и разнообразную растительность. Судя по всему, как раз пока полицефал говорил, они преодолели основное расстояние и теперь приближались к месту с колодцем, что представляет и себя березовую рощу с длинной извилистой дорожкой под ногами — березы 143 видел с 512 в какой-то старой людской книге, подчерпнув от туда, что растет дерево на всей территории Европы, даже на Британских островах и Испании, типично наблюдать в Скандинавских странах, на Севере Европы и в восточной части Азии, и что берёза — единственный вид лиственных деревьев, который может произрастать в Лапландии. Некоторые виды встречаются в Северной Америке и Дальнем Востоке. И наиболее широко березы распространены в Северном полушарии, особенно много этих деревьев в России. Встречаются березы в части Евразии (в холодной), в странах Северной Америки. Отдельные разновидности есть в Австралии, Японии, Китае, Турции, Грузии и Индии. Правда, местные деревья несколько отличались — на них не было листвы, черные полосы представляли из себя глубокие черные рубцы (возможно, березами это и не является — просто деревья используются как когтеточка для обитателей этого места), да белая корка на них была более грязного оттенка. Да и… Не было в этих деревьев какого-то ощущения жизни, как и в этом мире в принципе. А вот извилистая дорожка представляла из себя уже значительно больший интерес, потому что представляла из себя одно длинное углубление, сверху заполненное какими-то коричнево-желтыми, вытянутыми камнями с закругленными боками. Причем плюс этой дороги в том, что она достаточно ровная и удобная, а после страшно разбитого асфальта с уличных боев (которых в жизни 143 из-за его трусости было достаточно маленькое) — и вовсе какая-то даже мягкая. Да и в целом, несмотря на то, что мир ТВмэнов не асфальтирован (лишь на отдельных его участках почва достаточно жесткая, словно даже спрессованая), по нему вполне мягко и приятно идти — пусть и мог Камерамэн сравнить в лучшем случае с полностью металлической базой альянса, да слегка шершавыми полами из лаборатории ТВмэнов, в которой он с подачи ТиВи частенько бывал. Пройдя по, казалось бы, бесконечной дороге, что извивалась подобно змее, Полицефалия, наконец, донес свой груз едва не до колодца, что был сколочен из таких же каменей, разве что местами ещё из темных досок, и представлял из себя этот колодец что-то вроде уходящей глубоко вниз очень широкой трубы, на дне которой, кажется, плещется какая-то живность в ледяной серой воде, дальше была конструкция из бревен, которая опускала и поднимала глубокое, металлическое, достаточно ровное ведро, а сверху была миленькая, маленькая, декоративная крыша. Ещё неподалёку стояла лавочка — и, что удивительно, эта была простая лавка из бревен, без спинки и подлокотников, не из щупалец — возможно, это такие щупальца, а может действительно — просто из досок сколочено. Причем, судя по тому, как ровно это сделано — возможно, ставил эту скамейку сюда ТВ-ученый. — Странно, — подал голос Полицефалия, нежно спуская с себя агента — Я их… Не вижу. Может, они ушли? — последнее, видимо, он говорил больше себе, чем 143, после чего вальяжно дошёл до скамейки и грузно опустился на нее, сразу же вернувшись к какой-то своей незаконченной работе — очевидно, сейчас его свой парень стал интересовать как-то значительно меньше. Оно, в прочем, возможно и к лучшему. Так уж получилось, что пусть идеальный Камерамэн — это глухонемой индивид, которого в мирное время не должно быть видно и слышно, и который в идеале, наверное, должен иметь более тяжелую форму умственной отсталости, чем Полицефалия (особенно сейчас, когда агенты, особенно Камерамэны, стали массово обретать чувства и разум), ещё одним из отличительных черт операторов является не то, чтобы прям недюжая — но все же достаточная физическая сила и выносливость, которая ещё и должна их выгодно отличать на фоне тех же Спикеров, ТВмэнов и скибидистов — просто чтобы были способны разгребать завалы без специальной техники или переносить что-то очень тяжелое — но так как в военных условиях завалы особо не поразгребаешь, да и не то, чтобы сильно хотелось, многие Камерамэны эту функцию у себя временно приостанавливали, просто пережимая себе определенные провода — это позволяло экономить силы и энергию, которые на момент военных действий были особенно в приоритете. Также, как и эти силы нужны сейчас, когда агенты, по сути, стали порабощенным видом — агенты массово стали освобождать нужные провода, чувствуя прямо-таки богатырский прилив сил, которые они были не прочь отдавать на благое и, в какой-то степени, более благодарное и безопасное дело. А вот у комнатных агентов, которые почти всегда безвылазно жили на базе, эти провода никогда не пережимались — от того и использовали свои силы они на полную. Хотя, казалось бы, а куда? Какой-то особо тяжёлый работы им все равно никто не давал. Собственно говоря, даже такой, казалось бы, слабак 143, физически был насколько-то да и силен — кажется, только его запуганная натура, да физическая сила, в нем представляют ещё хоть какую-то ценность — поэтому донести для него два ведра, которые доверху напонены ледяной водой — не самая тяжёлая работа. На базе иногда заставляли таскать вещи, которые во много раз тяжелее — причем без особой цели, просто так, чтобы не расслаблялся. — Тебе нужна в чем-то помощь, печенька? — нежно спросил Полицефалия, посмотрев на Камерамэна поверх рисунка, называя его недавно придуманным прозвищем, которое, если честно, 143 нервирует из-за природы своего парня. Оператор на это лишь отрицательно качает головой, начиная спускать ведро колодца вниз, зачёрпывая доверху воду, поднимая уже намного более тяжелое и угрожающе пошатывающееся ведро, думая о чем-то своем, не слыша, какой неприятный и жалкий скрип он создал. Настолько неприятный, что даже обычно спокойный Полицефалия, умеющий не реагировать на внешние раздражители, оторвался от рисунка и стал весьма недовольным взглядом пялиться на спину 143, который, что удивительно, этого не почувстовал. Странно, ведь обычно взгляд любого ТВмэна чувствуешь сразу. Достаточно глубоко уйдя в свои мысли, 143 спокойно поднял ведро, и уже хотел перелить воду из одного ведра в другое, как тут из колодца выпрыгнула большая, ярко-оранжевая, прямо-таки светящаяся жаба, которая ещё и низко квакнула — робот не слышал ее звуков, но очень испугался столь резко появления, отчего выпустил ведро, и оно стремительно полетело вниз, создав ещё больше грохота, едва не сорвавшись вообще — жаба на это снова квакнула и спрыгнула куда-то обратно вниз. В тот момент 143 было глубоко все равно до того, что она была не типично яркой, особенно для столь однообразного на цвета мира — его так глубоко напугал этот неожиданный выход, что он опасно пошатнулся и схватился за искуственное сердце, что стало угрожающе-быстро биться, как будто и вовсе желало пробить агенту его грудную клетку, по ощущениям ещё потом и поднявшись выше, застряв где-то аккурат посередине глотки. Будь проклята эта тахикардия! — 143! Ты чего?! — испугался Полицефалия, причем не ясно, испугался он за сжавшегося парня, которому достаточно поплохело, или за то, что тот ему чуть колодец не поломал — зато хотя бы встал со своего места и поспешил к Камерамэну, нежно облепив его со спины, обернув свои руки вокруг плечей 143, пытаясь заглянуть своим глупым лицом в гримассу инвалида, что образовалась у него вместо лица. Сказать о том, что роботу сейчас плохо — это ничего не сказать. Подобные приступы без последствий, увы, не обходились — прийти в себя всегда неприятно, системы в панике, а искуственное сердце начинает работать раза в два быстрее, чем должно, заставляя этим маслянный кровозаменитель разгоняться по телу ещё быстрее, чем по норме — от людской тахикардии погибнуть можно, люди от нее точно умирали, но вот может ли погибнуть от ее подобия робот — вопрос интересный, правда, знать ответ на него не очень хочется — ибо мало ли. Да и не настолько 143 хочется по своей природе приблизиться к Полицефалии и его семейству. — Ты что, — с широкой улыбочкой спрашивает Полицефалия, как только чувствует, что 143 начинает отпускать — Испугался жабы? 143 резко задирает на него голову, все ещё тяжёловато дыша, смотря таким шокированным взглядом, словно узнал вселенскую тайну. — Ну… Жаба… — повторяет полицефал — Бесхвостные земноводные животные… Знаешь? «Не надо.» — прямо-таки не своими руками показывает глухонемой — «Я их… Видел. Это меня очень напугало!» — и, достаточно шумно вздохнув, позволяет себе положить голову на плечо ТВмэна, затылком ощущая жесткую, но тактильно приятную ткань его пиджака. Подушка из этого, конечно, так себе — но все же это лучше, чем ничего. — О, смотри! — монстр указал пальцем на образовавшуюся перед колодцем лужу — 143, найдя в себе ещё немного сил, вскинул голову, где увидел вполне себе человеческую креветку — даже такую же бледно-розовую, с маленькими черными глазками, живую, которая заодно шевелит усиками и многочисленными лапками, наблюдая за этим миром слишком умными черными глазками, — разве что размером она была с ладонь 143 — Видимо, там на дне водятся креветки! Робот от такого как-то брезгливо дернулся, показав пальцами жестые, которые вполне можно адаптировать как «глазастые уроды». — Эй! Ну ты чего? Креветки классные! — не согласился с ним полицефал — А ещё вкусные, хм… О! Давай наловим креветок! А потом я тебя креветочным коктейлем угощу! Лицо 143 от этого перекосилось — видимо, с креветками у него достаточно плохая кредитная история, — после чего пальцами показал: «Вы из них коктейль делаете?» — Да, — лардж-ТВ невинно моргнул — Не переживай, я уверен, что ты выпить это сможешь. Здесь главное не прерываясь, залпом, пить до дна, — и ещё невинно, прямо-таки с детской радостью, улыбнулся. «На что мы их ловить будем?» — Хм… О! В качестве лески можно использовать мой волос, — монстр пробрался к корням волос, и, выбрав один, легко выдернул его — длинной даже больше самого 143, вроде бы тонкий, но, как для волоска, все же достаточно жёсткий, эластичный и насколько-то даже толще нормы, — глухонемой не был уверен, что из этого выйдет прекрасная леска, но и оспаривать не стал — Так! Давай искать, на что ловить будем! Не выдержав, Камерамэн как-то устало вздохнул и потер лицо, непроизвольно улыбнувшись. Клокмэн и ТВмэн прекрасно помнят величие и, если честно, какой-то показушный лоск приходских церквей, сами когда-то в них ходили — не от большой веры в эфемерного всевышнего, а, скорее потому, что это была традиция, так было «надо», причем если часовщик их посещал вплоть до тех времен, когда религия уже стала мало кому нужна, то вот монстр с семьей захаживали туда ещё какое-то время после первой смерти — но, со временем перестали, так как это им было не нужно, да и со времнем в целом стало достаточно опасно, к тому же начав причинять много боли — боль ТВмэны не любят особенно, как и всякого рода святые места — красивые глазу, конечно, но вот тактильно даже глазам больно. Особенно градус боли стал расти с каждой новой гибелью с последующим воскрешением. Наверное, в определенной мере они стали потусторонними и проклятыми, раз уж святое стало причинять боль, а со временем, по неосторожности, могло стать и тем, что в состоянии убить этих родственников — поэтому, когда агенты штурмовали такие маленькие приходские церкви скибидистов и людей, а также просто изучали их святые места, ТВмэны либо с ними не шли, либо сбегали оперативно-быстро — чтобы не дай Боже никто не узнал, как их можно раз и навсегда убить, либо же просто причинить достаточно боли и даже заставить ослабнуть. Странно, кстати, что агенты и скибидисты не заметили, как ТВмэны покидали святые места. Хотя при этом оно и к лучшему, что эти закуски не сложили два и два, тем самым не найдя Ахиллесову пяту у этих мертвецов. Хоть где-то была польза, что во многом они были непроходимо-глупы. — Зачем скибидистам подобные места? — скептически спрашивает Клокмэн, расхаживая между рядами скамеек, словно бы считая шаги, рассматривая это место. Здание достаточно большое — только для того, чтобы в него могли спокойно забиться не только маленькие, но и большие — в остальном же, если так подумать, то эта приходская церковь достаточно маленькая, разве что более просторная — видали часовщик и телевизионщик крупнее и величественнее, опять же — и, в какой-то степени, ободранное изнутри и голое — все деревянное, только если стены были более даже карамельного оттенка, потолок был каким-то темным, ветхим и слабым, то вот пола не было и вовсе — видимо, возводили это место наспех, а потому особо заморачиваться не стали, и под ногами все ощущают очень жестко-спресованную землю, темно-коричневую, местами даже с маленькими пучками травы. Еще стоят как будто спаянные между собой скамейки, сильно похожие на стулья, сзади для крупных особей, а те, что ближе — для маленьких. Мест было где-то свыше двухсот. Сколько среди тех, кто может сюда приходить, действительно во что-то верят, а не приходят потому, что им скучно, либо же их заставили? — В плане «подобные места»? — с нажимом спрашивает священник, стоя у какого-то подобия сцены, показывая Камере и Спикеру —титанам какие-то святые книжки — они современные, но содержат старый стиль написания и старые слова. А также ещё и старые мысли, которые в современном обществе понять достаточно сложно. Клокмэн бросает на скибидиста скептический, слишком высокий и гордый, взгляд — после чего демонстративно разворачивается лицом к стене с какой-то иконой, бросая: — Ну знаете ли… Святые. Я думал, что скибидисты ни в кого из всякого такого не верят. — Неужели кто-то действительно приходит и серьёзно молится? — подключается Спикер-титан, что вроде бы как, когда был под паразитом, литургии видел. Не прям воочию, а, скорее, по факту — даже под влияние паразита видел, как поздним вечером в какой-нибудь церквушке зажигался свет, а иногда даже и слышал песнопения — конечно на их скибиди-языке, только по манере и музыке, что сопровождали пение, понимал, какого именно характера там песнопения. — Кто-то вообще верит? — напоминает о себе непривычно-смурной ТВ-титан, что напоминал сейчас ужа на сковороде — постоянно ерзал и извивался, не мог стоять на одном месте дольше одной минуты — вот и отгородился, в каком-то смысле, от всех, на задних рядах, что были сделаны для больших особей — то сидел буквально на самом краю скамейки, то резко подрывался и то стоял, то как-то резко расхаживал, спрятав руки за спину, иногда разглядывая себя словно на наличие ожога. Точнее, по сути, не словно, а именно на наличие ожога — святое место знатно припекало, а потому он всерьёз опасался ожога, который может стать вполне серьёзной травмой, которая, к тому же, у ТВмэнов, как правило, долго и медленно заживает, принося боль постоянно, вплоть до полного заживления пострадавшего места — эдакая пытка прижиганием, если так подумать. Причем сама церковь такой рьяно-святой не была, особенно задние ряды, вот от них грехом так и несет — боль причиняет в целом передние ряды, сцена, и все то, что за сценой — видомо, в основном там скибидисты прятали свои святые реликвии от всезагребущих агентов, которым, как показала практика, чужое всегда нужно, а когда оно у них уже есть — им этого мало. На базе альянса были комнаты, где агенты прятали награбленное. Опасались ТВмэны эти места потому, что там было достаточно много святого, которое могло причинить им достаточно боли и ожогов. — Эй! Да что с тобой? — слегка обеспокоенно спрашивает Король, глазами контролируя мертвеца — У тебя что-то болит? — Нет. — строго отзывается ТВмэн — У меня ничего не болит. — в его голосе так и чувствуется довольно грубый нажим, за которым он скрывал пусть не боль — но и далеко не самые приятные ощущения. Это для скибидиста и других титанов в церкве было даже прохладно, особенно холоден пол — а вот для титана тут тепло, едва ли не жарко, и по ощущениям ему кажется, словно он ходит по углам на каблуках — хорошо хоть, что материя, что образовывает ему одежду и сапоги пока ещё держалась, а то, в противном случае, она может рассеится, и попадет монстр босыми ступнями на эту почву — вот тогда ему будет особенно больно и несмешно, ибо голая кожа будет без этой материи ещё чувствительнее. — Ну вообще… — затягивает скибидист, обращая внимание на свою персону — Ясно же, что не все. Кто-то ни во что не верит, кто-то все же сохранил веру в Бога. Ну а кто-то… Просто верит в церковь. — А что на счет вас, отец? — с ухмылочкой спрашивает Король. — Верю, — тяжеловато вздыхает скибидист — Все ещё верю. Ну а ты, механизм? Ты — веришь? — Я? О, ну смотря в кого, — часовщик качает головой — Я не верю в вашего Бога и не исповедываю никакую религию. Я — сам религия и сам Бог. Я дал другим Клокмэнам землю и веру, я вдохнул в них жизнь — за это они меня почитают и мне поклоняются, за это и являются моими божьими рабами. И я бы не отказался наполнить этой религией ещё кое-кого. ТВмэн сделал вид, что у него за спиной очень интересная икона, даже потрудился вывернуть шею основательно, лишь бы не видеть, что взгляд и намек часовщика был направлен именно на него — хотя он прекрасно почувстовал это даже грудной клеткой, которую могли наблюдать скибидист и титаны, и, если бы увидели лицо, возможно даже и заметили, что фиолетового румянца стало как-то больше, словно и воспаления в организме, что высыпалось румянцем на щеках, стало больше. Вау. А этот часовщик умеет давить на монстра, заставляя у него в душе что-то болезненно ворочаться. Тяжело вздохнул, священник говорит: — Давным-давно у нас однажды уже был такой разговор, помнишь? Так вот — ты не исправим. — Я знаю. — легкомысленно-спокойно бросает Король, пожав плечами, ещё немного задержав взгляд на телевизоре — но потом все же перевел его на висящие тут иконы — Много вообще удалось спасти, святой отец? — Меньше, чем хотелось бы, увы, — выдыхает скибидист — Агенты очень многое перетаскали. «Я не понимаю,» — напоминает о себе Камерамэн, хмурясь — «Зачем они это делали? В этом была какая-то выгода? Или просто так, потому что руки не куда было деть?» — Просто так, скорее всего, — как-то уныло отвечает Спикер — Не знаю, как у… Операторов, но у моей мелочи клептомания встречалась достаточно часто. Им все надо было прощупать и забрать к себе. Правда, вроде, долго у них ничего не хранилось — сначала кто-то что-то выкупал, за место людской валюты обычно алкоголь или наркотики, а потом те, кто главнее и выше — отбирали и хранили в каких-то архивах. Как раз у нас были комнаты, которые как огня боялись ТВмэны, — ТВ-титан на это как-то резко дернулся, сильнее помрачнев — Ну… Если только для изучения, я не знаю. Больше пользы от этого не было. — Видимо, инвалид прав, — мрачно усмехнулся из самого менее жгучего угла ТВмэн — Руки деть было не куда. Вот и лапали все, что плохо лежит. — А что вообще сохранилось? — дежурно спрашивает Спикер, просто чтобы немного смягчить обстановку — хотя, пожалуй, в какой-то степени ему действительно интересно — все же, наверное, всем тем, кто находился под влиянием уже не такого вражеского паразита, культура скибидистов в какой-то степени близка, пусть в сухом остатке и получалось, что как только паразит покидал своего носителя, с собой он забирал часть воспоминаний — самых несчастливых, как правило, вот только те, кто были заражены, считали, что они обязаны помнить все, что успело произойти. Что-то вроде такого наказания, что был подобен паяльнику. Отличие лишь в том, что такой паяльник из воспоминаний не видно, но вот печет примерно так, даже ещё хуже. Хотя, пусть культура скибидистов зараженным близка, по большей части они о ней ничего не знали. Кроме того, что их в столь высоких вопросах никогда не просвещали, да и не спешили это делать (в прочем, учитывая, что среди зараженных было много Камерамэнов, вполне ясно, что как-либо просвящать их было бессмысленно — все равно не услышат), все зараженные, опять же, просто определённый отрезок своей жизни забывали — и когда в комнатах для допроса из них пытались что-то вытянуть, у них ничего не получалось, отчего начальство сильно психовало. Хотя эти большие дядьки (теток там нет, ну или, по крайней мере, не было) все же были в состоянии войти в положение допрашиваемого и не так сильно ругать его за то, в чем он был отчасти и виноват. У Спикера-титана, например, были так называемые «знакомые незнакомцы» — бывало с ним время от времени вступали в контакт скибидисты, которых он вроде бы как не знал, но, если верить их рассказам, когда он был заражен, они контактировали и даже «неплохо общались» — тут ни у кого из титанов не было сомнений, что под этим, скорее всего, подразумевался секс или всякое другое насилие, которое над колонкой спокойно учиняли разные скибидисты. Хотя, учитывая, что Спикер считается «хозяйским питомцем», то можно поставить под сомнение, что скибидисты с ним как-то сильно жестили — он же, все-таки, питомец Джи-мэна. Последнее время, чтобы немного облегчить душу, хозяйский питомец облюбовал хозяйский бар — сначала там кончилась когда-то очень дорогая, хорошая водка, а сейчас заканчивается белый, вкусный, сливочный ликер. Джи, что странно, был не против, и даже терпел такое хамское отношение к своему бару. В прочем, возможно, его, как и всех, забавлял просто спикеровский алкоголизм, что был в их фракции сильной проблемой, соревнуясь, разве что, с наркоманией. Спикер знал, ему любезно шепнул один из знакомых незнакомцев, что есть скибидисты, у которых заветные дозы можно достать, очевидно решив, что раз уж мелкие колонки пили и принимали по черному, то и титан грешит тем же. Но нет. Он не хочет садиться ещё и на наркотики, боится, что тогда уже точно не сможет остановиться (с алкоголя слезть все-таки легче), и потому пользоваться услугами таких скибидистов уж точно не намерен. Хотя, возможно, ТВ прав, что однажды про такое сказал, что «это пока что», и, что, мол, однажды титану крышу и в этом направлении сорвет. У него же… Того… Генетическая, в общем. Предрасположенность. — Хм… Икон много осталось — видимо, агентам они были не так интересны. Молитвословов много. Не так много христианских реликвий осталось, правда, это уже не здесь. Им… — вполне понятно, кого святой отец под этим подразумевает — …Хватило ума спрятать все это куда подальше от всезагребущих рук агентов. Может, что-то в недрах вашей базы осталось? — вопрос прозвучал прям с какой-то надеждой. — А черт его знает, — подал голос ТВ-титан, подходя к остальным ближе, слегка покачиваясь, словно стоял на раскаляющихся углях — С тех пор, как мы оказались у вас, мы на своей базе больше не были. Строго говоря, мы вообще ее с тех пор не видели, и даже не знаем, в каком она состоянии. — Ты думаешь, — с некой задумчивостью спросил Клокмэн, подперев кулаком подбородок — С базой что-то могло произойти? Ее же вроде не обстреливали, да и погодные условия не настолько серьёзные, чтобы что-то ей сделать. Так с чего это она должна была пострадать? — Ну а мало ли, — вздохнул монстр — Может, моя дрожайшая родня решила на последок нам так основательно подгадить. Возможно, они ее ещё и обчистили. «Хотя комнаты со святынями они уж точно не тронули…» — мрачновато подумал ТВмэн, и, видимо, безрадостные мысли отразились на его лице тяжелой, смурной эмоцией — титаны и скибидист словно даже немного поникли, но лезть не стали, решив, что это в монстре все ещё личная трагедия может играть. В прочем — а пускай. Пускай думают так, монстру от этого спокойнее жить — все равно мало кто рискнет попытаться прошерстеть, что же у него в голове. Хотя вот любимый дедушка, и новоявленная испорченная душа, вполне могли — и вот их внучек будет не в силах остановить. Обычно, монстр смотрел на этих двоих существ, что неожиданно ворвались в его очередную жизнь после смерти, с какой-то грустной, неловкой улыбкой, понимая, что в этих двоих он найдет свою смерть. Или уже нашел? — А, точно! Ещё много крестов сохранилось, — подал голос повеселевший скибидист, вырвав немертвого из своих мрачных дум — Странно, что их агенты не забрали. «А вот и не странно,» — мысленно фыркнул ТВмэн, но в слух ничего говорить не стал — «Возможно, какие-нибудь испорченные души давно вынюхали слабые места моих имбецилов,» — так за глаза монстр с любовью называл родственников, себя, в прочем, таковым не считая — «Вот ради них кресты таскать и не стали. Ну или же… Нет?» — Как ты относишься к крестам, телевизор? — мягко, с явным намеком, спросил Клокмэн, прижавшись к одной из стен спиной, в своем особом стиле начав строить мертвецу глазки — Ты их когда-нибудь носил в качестве украшений? — Я, знаешь ли, к крестам предпочитаю не относиться, — более нервно усмехается ТВ, на миг оттягивая завышенное горло сегодняшнего тонкого свитера — И уж точно я их никогда в качестве украшений не носил. — А ты вообще крещенный? — с явным подозрением спрашивает у него скибидист, чуть щурясь. — Возможно, — спокойнее отвечает титан — Мы происходили из аристократичного рода. И я более чем уверен, что каждого из нас крестили в какой-нибудь золотой церквушке — чтобы показать роскош и богатство нашего семейства, на зависить и обиду беднякам, да другим аристократам, которые беднее нас были. Но вот что касаемо носки… Украшения точно нет, я, честно говоря, вообще не уверен, можно ли было раньше это носить в таком ключе. А носить перестал, скорее всего, после смерти. ТВмэн специально не стал уточнять, после какой смерти именно. Им это знать не нужно, да и не то, чтобы сам титан это в совершенстве помнил. — Сколько же раз ты умирал, любимый? — с сожалением вздыхает Король, даже заботливо подходя и накрывая рукой левое плечо монстра, своеобразно закрывая его от влияния святого. — Много. — каким-то даже нечитаемым тоном отвечает труп, чуть пожимает плечами, даже не сбрасывая с плеча ладонь, которая ощущается тяжелой из-за громадных доспехов — Но смерть… Не худшее, что случалось с нами. — и ещё как-то криво улыбается, хотя глаза остаются пугающе-пустыми, даже не грустными. Да, определенно, монстр нашел свою новую смерть. Может даже и окончательную. Хотя умереть окончательно… Тоже не плохо. — Как именно ты погиб? — спрашивает часовщик, внимательнее склонив голову на бок, видимо, взяв на себя роль внимательного и сочувствующего божества. — В какой именно жизни? — отвечает вопросом на вопрос титан, усмехается так горько, словно его резанули острым лезвием аккурат по печени, перед этим хирургически-аккуратно сделав надрез по коже, проникнув промеж ребер, оставив глубокую и кровоточащую рану (если печень способна кровоточить). Хотя печени, наверное, в титане и не осталось — так долго омывалась высокопатогенным супчиком из гангрены и других расстаявших в этом супчике органов, что также стала одним из его ингредиентов. В прочем, возможно, до конца печень ещё не расстаяла, но и не осталась в титане в ее исконном, первозданном виде, оставшись, по сути, сгустком из ещё уцелевших и уже начавших гнить и таять долек. Часовщик не спешит уточнять, какая жизнь конкретно его интересует, на что ТВмэн по кошачьи склоняет голову на бок, издевательски ухмыляется, да говорит снисходительным тоном: — Молодец. Это никому, кроме меня, не стоит знать. Монстр таким элегатным ответом четко дает понять, что на сегодня, в качестве ознакомительной беседы и предупреждения, он этот вопрос просто закрыл, не став эту ветку развивать. Также, как и менее очевидно дал понять, что никому не стоит знать ответ на этот вопрос, никого, даже его фанатика, и даже деда, пусть сейчас его тут нет, тема гибели титана не касается. Даже всевидящий Бог не должен быть в курсе абсолютно всего происходящего. Особенно с тем, кто его созданием, с его конфессией, не является. — Так… Из чего сделаны эти кресты? — как можно более невинно спрашивает Спикер-титан у скибидиста, который, за время «переговоров» часовщика с монстром, успел достать что-то вроде старого, деревянного ящика, в котором лежали разные большие кресты — точнее, большими они были, если смотреть с позиции мелочи, хотя размером были примерно с больших Спикера или Полицефалию — не самый впечатляющий размер, хотя одного лишь их внешнего вида ТВмэну хватило, чтобы едва не подавиться воздухом, который способен его обдувать, но которым титан не способен непроизвольно, на автомате, дышать. — Многие из дерева. — объясняет священник, перебирая деревяшки, некоторые из которых были лакированы, а некоторые — нет, — и потому были достаточно шершавыми на ощупь. Какие-то кресты были темнее, какие-то светлее — ничего интересного, на самом деле, хотя вот внутри монстра все сжимается в страхе и переживании за свою шкуру, пусть даже и эти деревяшки не способны принести ему много боли, монстр чувствует, как у него начинает хаотично покалывать тело — что-то вроде не такого болезненного иглоукалывания и, пожалуй, даже предупреждения, которое ТВмэн-титан видит и читает, но делает вид, словно это послание он не понимает, продолжая стоять там, как истукан, коим он, наверное, все же является. Имбецил, как и все его прямые родственники, велик ли с такого спрос? Да вряд-ли. «А это?» — без слов спрашивает Камерамэн, даже без жестов, просто тыкнув пальцем в какой-то белый сверток — труп его с этого ракурса не видит, а потому внутри ничего в ещё большем страхе не обрывается. — А это, пожалуй, самый интересный экземпляр. — прямо-таки с гордостью заявляет священник, бережно достает сверток, аккуратно освобождает его от ткани, показывая несколько более массивный, за счёт того, что сделан из металлов, что раньше использовала церковь, хотя и ажурный, крест, местами металл кажется грязным из-за того, что потемнел, но все же как будто серебрянных участков на нем больше — чувствуется, что время не пощадило даже такую красивую вещь. Она была бы красивой для телевизионщика, если бы он с ужасом не стал догадываться, что именно достали. Ну вот он и нашел свою смерть. — Красивый крестик. — говорит Спикер и слабо улыбается. — О, это не просто крестик, — с гордостью заявляет священник, показывая его и другим титанам, даже не целясь, случайно направляя его на телевизионного титана — Крест-распятие. Но для удобства называем просто — распятие. — Чем?! — не просто воскликнул монстр, а, пожалуй, даже гаркнул, после чего изошелся громким, пронзительным криком — АААААААА!!! Это был очень громкий, пронзительный вопль настоящей даже не болии, агонии, на слух ощущался чем-то средним между криком женщины и попугая — скибидисту и титанам, в прочем, было не до настолько высоких мыслей, они все трое очень сильно испугались этого крика — кроме того, что он был неожиданным, он ещё такой пронзительный и громкий, что даже Камерамэн его вполне неплохо услышал. ТВмэну, в прочем, было не до них — он сразу же как будто сбросил все киллограм 70, оброс смолой, лицо искривилось в чистейших агонии и искренних, таких неподдельных, страданиях, некогда причесанные волосы сразу же удлинились и разлохмалились, словно монстр давно не причесывался — перешел в звериную форму, одним словом, — и, схватившись одной рукой с появившимися когтями за надгрудное место между ключицами, завалился всем своим тощим черным телом на спину, пинаясь ногами, стуча ступнями и ладонью по полу, крича, стеная в агонии, в откровенную плача, заливая себе щеки такими же прозрачно-черными слезами — кажется, впервые за столь долгое время, титан именно плакал, и, как даже могло показаться, умолял, чтобы все это кончилось. По ощущениям это очень больно, монстр, если так подумать, горит, — внутри и снаружи, только если это снаружи больно, то внутри, особенно ближе к душе, это в миллионы раз больнее, сравнить с чем-то людским сложно. По сути — как сожжение заживо, только ещё хуже. Хотя, наверное ближайшее сравнение — это очень горячая вода, настолько горячая, что по началу даже кажется холодной. Только ещё намного, намного больнее, ибо боль от креста-распятия — это не просто горячая вода, и это важно понимать. Вау. А чутье монстра его не подвело, не зря же он переживал. Жаль только, что он вовремя не смотался, за что теперь и страдает, рискуя погибнуть. По сути, монстра спасло от смерти только то, что распятие в руках священника раскалилось, — одно из особенностей применения святых предметов на ТВмэнах — эти предметы имеют неприятное свойство раскаляться — отчего священник, почувстовал укол боли из-за нагревания, даже засветившемся мягким белым светом крестом, этот самый крест обронил, прервав губительное воздействие на титана, а Король поспешил наступить на распятие своей огромной ножищей, скрывая его от монстра — хотя сейчас это уже было бессмысленно, монстр получил достаточно боли от святого предмета, а потому как в бреду все ещё кряхтел, стонал и плакал, бил конечностями, то прижимая руки к себе, то начиная махать ими перед собой. Выглядит это, как не трудно догадаться, очень больно и нездорово, кроме того, что первая реакция монстра не отпускает, сильно напугав, так и сейчас они сильно тупят, не особо понимая, что им в этой ситуации делать — монстр выглядит именно как монстр, причем ещё и так, словно он очень мучительно умирает, — боль от распятия не прошла, такое просто так не проходит, так ещё и пол спину обжигает, только каким-то чудом не оставляя на теле монстра ожжоги. Зато оставил кое-что другое на нем, и это можно считать чем-то вроде метки или клейма. — Чего стоите?! Давайте его хотя бы на улицу вынесем! — первый сообразил, что можно сделать, часовщик, сразу же поспешил схватить такое тощее свиду тело, и, перекинув одну его руку себе через шею, потащил на улицу, болезненно протаскивая его ногами по достаточно жгучим местам этой приходской церквушки. Наконец, Спикер-титан тоже зашевелился и поспешил схватить монстра за ноги, мысленно подумав о том, какой же он тяжёлый, невольно поежавшись от того, что тело монстра было отвратительным, гладким, таким холодным и голым — раньше хотя бы просто холодным был. Пусть по улице и довольно прохладно, гуляет холодный ветерок — ТВмэну от этого не легче, он все ещё горит, а легкий ветерок только разгоняет этот пожар поверх и внутри него, что, соответственно, приносит больше боли — но, по крайней мере, монстр уже не кричал, лишь скулил и плакал, свернувшись в позу эмбриона, склонив голову низко к груди, обняв себя за торчащие суставы плеч более тощими и широкими кистями, едва не царапая длинными когтями, таким образом закрывая свою грудную клетку, точнее, даже, надгрудное пространство, в районе которого у него скрывается душа, и которое пострадало больше всех — там особенно больно, ибо распятие влияет не только на тело, но и на саму сущность, затрагивая душу — самая сильная боль для ТВмэнов, которая, к тому же, опасна возможностью погибнуть. Причем вероятность у этого большая. — Тише, дорогой, тише, — нежно и даже любовно шепчет, едва не шипит, ему Король, перекладывая монстра себе на колени головой — труп чувствует жесткие, тяжелые, металлические доспехи, сейчас они кажутся такими тяжелыми, что монстру кажется, что сделаны эти латы из чугуна — и как, интересно, Король их носит? — а ещё они отвратительно-холодные для разгоряченного затылка, наверное, только сейчас монстр понял, что чувствуют живые, когда он их касается — Эй, детка, где часы, которые я тебе подарил? Боюсь, пришло время воспользоваться ими. Титан, кажется, в таком состоянии только каким-то чудом, слышит испорченную душу, и благодаря ещё большему чуду реагирует, каким-то образом скидывая с себя звериное обличие — внешне он кажется сильно встревоженным, словно ему в голову прилетел кирпич, даже некогда уложенные волосы сильно разметались, местами разделившись на отдельные пряди, лицо сразу стало еще более нездорово-бледным, воспаленным, пожалуй даже каким-то опухшим и обезумевшим. Но в остальном, сильно внешне он пока не поменялся. Чтобы стараться более не издавать звуков, монстр сразу же закрывает себе одной ладонью пасть, сильно зажимая, а другую руку все же держит над грудью, ближе к ключицам, как будто что-то скрывая — Клокмэн насильно стаскивает с того места руку, и видит, что в том месте, где идет ткань свитера, эта материя прикипела к коже, потеряв внешний вид и текстуру ткани — а сверху, уходя глубоко внутрь, образовался маленький рубец ввиде креста, и он болел даже просто потому, что он есть. Понятно, почему зверь его так яростно скрывал. — Эй, дорогуша, — снова обращается к нему Король — Часы. Монстр как-то слишком жалко скулит, но все же, каким-то образом, образовывает на себе черную лужу, из которой вылезает уже знакомая черная рука, с теми самыми большими золотыми часами — Король спешит их забрать, после чего конечность торопливо прячется обратно, снова вырывая из груди монстра всхлипывающий и скулящий стон. Кто-бы что не говорил, но вот это — настоящая агония. Уж ТВмэны, как достичь состояния первородной агонии, знали. — Ты их хранишь в себе? Мило. — без особой радости отозвался часовщик, после чего продавил на крышке определенные узоры (Камера, Спикер и скибидист с этого ракурса не увидели, какие именно части символа он зажал, да и не до этого им было) — сначала весь узор залился белым светом, начал моргать, а потом крышка бодренько открылась, задорно подпрыгнув на ладони Короля и явим им свою начинку. В прочем — ничего удивительно. Изнутри часы можно было назвать даже простыми, ибо у них был белый большой, слегка блестящий, циферблат, простые черные арабские цифры — разве что стрелки представляют из себя ещё хоть какой-то интерес, ибо они золотые, тоненькие, ажурные, и все они уныло повисли где-то у шестерки, почти накрывая ее собой. — И… Как это ему поможет? — с сильным подозрением спрашивает Спикер, с еще более сильным удивлением смотря на этот подарок. — Увидишь. Не став более разбрасываться словами, Король аккуратно зацепил минутную стрелку, начав ее переводить сначала до примерного времени, а потом — ещё и насколько-то времени вперед (видимо, в отличие от титанов, у него есть такая привилегия, как ориентация во времени), запуская процесс особой магии времени, по сути запуская очень быстрый процесс регенерации в титане — глубокий рубец начал заживать и расправляться, материя вновь стала тканью, внешний вид титана оброс его напускным лоском, и сам он заметно расслабился — боль ушла, тело снова наполнилось приятной мертвой пустотой, он стал восхитительно ледяным и таким тяжёлым — грудная клетка успокоилась и уже не ходит ходуном, дыхания так и нет — монстр блаженно застонал, вновь прикрыв глаза и с большим удовольствием устроился на больших бедрах часовщика, даже начал мило улыбаться — как будто это не он какие-то секунды чуть ли не умирал, настолько сильной была его боль. — Время лечит. — наконец сказал Король и захлопнул часы, вернув их титану прямо в его любезную черную руку, которая поспешила спрятать часы обратно в титане, поближе к его душе. — Это, конечно, здорово, но… А что это вообще было такое? — задал скибидист вполне себе разумный вопрос, на что ТВ-титан сморщился — и выдал: — Распятие. Главный страх любого ТВмэна. С помощью него… Нас можно убить. Ну и с помощью святых и освященных вещей в принципе. Не хотелось бы, чтобы кто-то об этом узнал, ещё и на моем примере, но… Тайное всегда становится явным, хах. — монстр позволяет себе тяжёлый вздох — Как же это хорошо — быть мертвыми и без боли. Спасибо. ТВ-титан потянулся одной рукой к голове часовщика и нежно потер его горячее лицо — очевидно, что этот «Боженька» сейчас очень горд собой. — Получается… — с подозрением затягивает колонка — Находясь в церкве, тебе было больно? Помявшись, труп кивнул: — Да. Достаточно. — Тогда зачем ты пошёл с нами?! — строго воскликнули скибидист и колонка одновременно, слившись в единую какофонию двух голосов, на что титан поморщился, но подтвердил это, добавив: — Да. Опасался, что мой отказ покажется вам подозрительным. Поэтому и поперся за вами в церковь. — Если бы ты отказался, — мрачно говорит Спикер — Мы бы решили, что это твой очередной каприз, и не обратили на это внимание. Не надо было так рисковать, монстр. — Ой, да замолчи, энтеробиозник, — морщится ему в ответ телевизор — Все кончилось вполне ещё неплохо, я как будто внутри даже посвежел. Хорошие часы, полезные. — Что у вас тут происходит? — сухо и недовольно спросил скибиди-ученый, рядом с которыми еще и стоял Джи, чье лицо выглядит вполне себе заинтересованным — Внучек, тебе плохо? — и одарил довольно злобный взглядом Короля, что поспешил посмотреть на расслабленное лицо монстра, без слов задавая определенные вопросы. — Сначала мне действительно было очень плохо, я был на грани смерти. Но сейчас мне так хорошо, что даже не верю сам, — отвечает монстр, широко улыбается, устраиваясь удобнее, словно его голова расположилась не на толстых тяжёлых латах, а на нежной пуховой перине (на которой, в прочем, не лежал уже давно), отчего лицо ученого прямо-таки злобно кривится. — Думаю, в этом есть и моя вина, — смиренным тоном говорит священник-скибидист, уводя взгляд куда-то в сторону — Телевизионный титан не посчитал нужным известить нас о том, что всякого рода святые места и объекты, и уж тем более крест-распятие из церковных металлов, влияют на него весьма губительно. — Плохо за внуком следишь, дед, — издеваясь, громко заявляет Клокмэн, нежно пропустив пальцы в искуственные волосы ТВмэна, что даже не раскрыл глаза, лежа так спокойно, словно он мертв, или просто погружен в очень глубокий сон. — А, то есть, все было намного проще? — со злой издевкой говорит Джи-мэн, к чему-то посмотрев на Спикера-титана, заработав злобные взгляды от скибиди-ученого и Короля — Достаточно было показать всего-лишь нужный крестик, чтобы вас, телевизионщиков, утихомирить? — сейчас на него ещё злобно уставился и святой скибидист. — Ну… Получается, что так. — подтверждает ТВмэн, накрывая себе глаза рукой, как будто даже в качестве защиты выставляя локоть. — Ну вот, видишь? — спокойно, с лёгкой улыбкой, вполне даже доброй, спрашивает ТВ-ученый, держа одним из щупалец стопку, из которого было удушающее поветрие кислоты и даже гнили — Прекрасный ром, разделенный с прекрасным гостьем, вдвойне вкуснее. Или я не прав? — и ещё так по-кошачьи, или, даже, по-кальмарьи, склоняет голову на бок, словно всматриваясь в саму суть оппонента. Оппонент, которым является чёрный Спикер, в прочем, таким любезным или довольным не был: — О, ты абсолютно не прав, кальмар. Ты — не та компания, в которой я хотел оказаться. И этот ром… Он такой острый, что мне кажется, что я уже изнутри прогораю. — Спикер скривился, но сделал ещё один глоток — Он у нас сегодня вообще закончится? — Ммммм… Нет, — ученый хмыкает, миленько улыбаясь, снова хватаясь за стекло с ромом — Специально для тебя — ром в бутыли, из которой никогда до дна не выпить. Обрати на нее внимание, когда буду снова разливать. — Я как понимаю, — тяжело вздыхает Спикер, внимательно фиксируя взгляд на разливе алкоголя — Ты себе поставил цель меня споить, да? Чуть помедлив, монстр уклончиво заявляет: — Возможно. Ну так — смотри. Чуть-чуть для тебя — чуть-чуть для меня. Все по честному. — Эй. Не забывай. Я — не другие Спикеры. И на количество алкоголя в своей стопке мне абсолютно все равно. Я и без этого прожить могу. — морщится образец, замечая, как бутылка, после того, как из нее отлили не так уж и много рома, вновь заполняется пряным алкоголем едва не до краёв — М-да, нам бы в альянсе такие бутылки, да ещё и с нужным пойлом, не помешали бы. Но увы, — робот злобно цыкнул — Все сложилось так, как… Сложилось. Даже обидно как-то. И за что, мы, получается, тогда бились? — образец злобно хмурится, пытается заглянуть в пустые чёрные глаза немертвого, словно бы тот может ему на это что-то аргументирующее ответить. — О, посмотри на это с другой стороны, — спокойно шелестит труп, передавая оппоненту стопку — очередную за это время — Возможно, мы вас… Спасли от одной неминуемой смерти, пусть и обрекли на другую, менее неминуемую. — ученый опрокинул в себя стопку, и облизнул слегка покалывающие тёмные губы, что показалось другому тёмному существу достаточно мерзким. — Что ты имеешь ввиду? — спрашивает робот, подозрительно, по свиному, щурясь. — А ты?.. А, ну да, точно. Никто бы не дал тебе это узнать, — словно сам себе говорит салат из щупалец, — Знаешь, мне вас тут даже жаль. Ведь хуже всего — неизбежность и незнание. — О чем ты? — напрягается Спикер. — Оооо… Это касается и тебя, и твоего прихвостня Вантуза, и некоторых других личностей, — монстр, что как будто скучал, сразу встрепенулся — В прочем — повезло тем, кто уже погиб. Ну либо же пропал. Труп вздохнул, после чего достал из-под халата большие, тонкие, ярко белые листы с черными печатными буквами, и находились они в упаковке, которую повторно запечатывали, да протягивает Спикеру — тот сначала мнется, но потом все же их послушно принимает, аккуратно распечатывает. — Что это за ересь? — прямо спрашивает робот, недоверчиво и опасно хмурясь, максимально приблизив листы к глазам — Чьи это бумаги, кто мог их прислать?! — Приказ о ликвидации — об убийстве, если называть вещи их настоящими именами — тебя и прочих гадов, — спокойствие в шепоте, или, даже пожалуй, в шелесте, у этого монстра просто поражает — Самое ваше высшее руководство, между прочим. Видишь печать? Эта принадлежит им, даже я в курсе. Видимо, эти бумаги прислали ТиВи на подпись задним числом после окончания войны в пользу альянса. И то, что ты, и Вантуз, и некоторые другие — пантеон элитных агентов — вас бы никак не спас. — Я не понимаю… — рассеяно и как будто даже разочарованно вздыхает Спикер, в его голосе так и сквозит усталость, а бумаги с тихим шелестом падают на стол, сверху накрываясь его же локтями. — О, я тебе любезно объясню, — без какого-то особого сочувствия говорит кальмар, заботливо оборачивая ледяными щупальцами горячие ноги — Вы все полезны только в условиях серьёзных военных действий — и как бойцы, и как командиры, и как тренеры, и даже в качестве пиар-кампании чего-либо. Но все же войны рано или поздно кончаются, а вне войны, вы — психованные болванчики со склонностью к терроризму, порче репутации и даже революции с насильственной сменой действующей власти. В альянсе, как ты понимаешь, такие не нужны. В альянсе, как я заметил, инвалидность в особо тяжёлой форме в почете, а также в «моде при любой погоде», ха-ха. — ничего хорошего этот смех за собой не несёт, это очевидно — И, очевидно, что если бы мы вовремя вас не забрали себе, и война кончилась победой альянса, то от вас бы ничего не осталось. Вас бы даже перепрограммироввть не стали — только уничтожение. А знаешь, что тут самое смешное? Смертью, причём даже не своей, верхушка альянса собиралась расплатиться с вами за все то, что вы принесли альянсу. За все ваши достижения, победы и страдания, да. За то, как вы смогли сколотить какие-нибудь отряды, связав их одной целью — как цепью. — Ага… Смешно… — злобно скрипит черный Спикер, особо не зная, чего здесь можно сказать — да ему и говорить особо ничего не хотелось. Хотелось кричать и крушить, хотелось найти эту верхушку и стереть ее в порошок, а потом толкнуть наркоманам из своей фракции под видом чего-то нюхательно — это даже шикарно звучит, хотя негр и против наркотиков — Вы же вроде… Весь альянс сюда перенесли, разве нет? — Не совсем, — монстр качает головой — Мы забрали себе всех «рядовых», если их так можно назвать. Но вот вышестоящих, кто придумал расплатиться с вами этой монетой — нет. Они, боюсь, не то, что в другой стране — должно быть — точно на другом континенте. Нет, ну а что? Если только так эти агенты могли избежать личных столкновений со скибидистами, то значит — они точно где-то там. Да и не нужны там эти ублюдки, которые бы сами не подчинялись нам, так ещё и многих бы вас — заставили или надоумили — тоже. Насколько мне известно, основных позиций в альянсе три. Это вы — низшие или рядовые агенты, выше вас — учёные, а на самом верху… Эта верхушка. Только если учёные всегда существовали бок о бок с рядовыми агентами, сбившись в одну кучку, то вот верхушка из принципа держалась подальше. А мои щупальца ещё не так сильно разрослись, чтобы других континентов достигать. Кстати… — монстр выдержал трагичую паузу — после чего выдал: — А ты вообще что-то про верх альянса знаешь? Вам рассказывали? — Не говори глупости, — морщится Спикер — Нет конечно! Какого-то особого политического воспитания у нас не было, да и с такими-то агентами его и не будет — им просто не до этого. — Ну вот, — кивает ему кальмар — Делай выводы. А я — знаю. Достаточно знаю. — Да ну, — фыркает негр — И кому же ты в голову залез, чтобы это узнать? — Мммм… ТиВи. Только это было не по принуждению. Он мне сам все добровольно рассказал, — уточнил ученый — Я думаю, ты знаешь, что ему удалось войти в некую «неофициальную верхушку альянса» — то есть в список связующих агентов, что внимательно смотрят за состоянием альянса и пишут отчеты. Уж не знаю, как он это провернул, ибо то, что мы не с конвейера сошли, вскрылось довольно быстро. И я тебе больше скажу — он хотел проникнуть и в эту самую верхушку, но — увы. Не получилось. — И почему же? — скептическим тоном интересуется весьма смурной агент, от злобы даже скукожившимь. — По внешнему виду. И дело не в серой коже или черных глазах и волосах, как ты можешь подумать, абсолютно нет. Дело в том, что он… Маленький. Ну, в плане, он считается обычным рядовым агентом, мелочью — а в верхушку входят агенты, что внешне считаются ларджами. Ему любезно предложили вместо себя поставить Полицефалию, а ему самому стать регентом, но ТиВи отказался, ибо это… Достаточно нервирующе. И не надо нам такого. К тому же ни Полицефалия, ни ТиВи, со своими ролями не справятся. Увы. Они слишком правильные для этого дерьма. — Они? Правильные? — усмехнулся негр, сразу же повеселев — Если они правильные, то я — белый. — Ха-ха, очень смешно, свинина, — закатил глаза монстр и даже нежно потрепал его щупальцем за щечку — Ты просто не видел, на что это верхушка способна, и что она на тот момент творила. И Полицефалия не видел — но ему и не надо. А вот ТиВи видел — и ему такое отвратительно. — Ага… Очень интересно… — выдыхает Спикер, смотря каким-то нечитаемым взглядом на собственные колени — То есть, получается, эта верхушка осталась в нашем мире — и все еще жива. Так? — Ну… Если до них не добрались скибидисты, то да, — кивает ученый — А что? — Да так… Просто, мне интересно кем они будут управлять теперь, — усмехнулся черный, как-то неестественно, по клоунски, начав улыбаться. — О, абсолютно все равно. Это уже не наши проблемы, — ТВмэн спокойно пожимает плечами — Хотя… Не спорю — на это было бы интересно посмотреть. Может, если работают конвееры, они себе новых создадут? — Мммм… Ну если только вы не забрали и работников конвейеров, — отвечает Спикер, осушая свою стопку, сильно кривясь от вкуса — А ром… Все-таки противен. — Да? Ну извини, но особого разнообразия жидкостей тут нет, — монстр ухмыляется, как-то даже любовно пощелкав когтями перед лицом у агента — он достаточно опьянен, причем не ромом, а печалью, чтобы поморщится — но не более — К тому же… Думаю, ты бы с этим ромом, да горьким перцем, был бы даже вкусен. — Вы же не едиде свинину, — мрачно усмехается робот, выставляя вперед руку, упираясь ей в ледяную грудную клетку кальмара, который словно бы даже приблизился к нему — Э-эй, ты чего? — Не едим, — монстр по звериному усмехнулся, даже издав какой-то довольный рык — Но ты… Ты весьма интересный образец. Странно, что скибидисты не попытались увести тебя на свою сторону. Хотя, возможно, им малютка Вантуз мешал. Этот имбецил постоянно прикрывает твой тыл. Или ты не заметил? Тц, какой же ты тогда друг? — мрачно усмехнулся ученый, как будто издеваясь — Что ты на меня так зло уставился, эскалоп? — Не смей называть его имбецилом, — зло скрипит черный образец — Определенно, он… Не отличается умом и сообразительностью. Но он хороший агент — уж явно лучше вас! Просто… Слегка забитый и одинокий. — О, останови свою словесную холеру, эскалоп. — мрачно фыркает ТВ-ученый, схватившись за плечи агентами ладонями, уперевшись острыми кончиками когтей ему в пиджак — Хочешь расскажу тебе кое-что интересное про твоего дружка? И, между прочим, все то, что я скажу — это абсолютная правда, даже не взгляд со стороны. Даже больше скажу — ты согласишься со мной, если я озвучу это. Ну так что? — монстр с интересом склоняет голову на бок — Рискнешь услышать правду? Чуть помедлив, сильно сомневаясь, Спикер кивнул, бросив глухое и слабое: — Валяй. — Вантуз страдает и так плохо живет только потому, что он сам предпочел такую жизнь, — с мрачной улыбочкой, хотя и достаточно серьёзно, прошелестел труп, внимательно смотря Спикеру в глаза, как будто приблизившись ближе — Он же ведь неглупый, даже гениальнее и сообразительнее многих вас. Вы все сильно недооцениваете его разум. Только излишне весел, местами даже инфантилен, к тому же безумен и глух, да нем. А это, как ты видишь, сильно портит качество жизни, и мешает развитию его потенциала. Причём сам маленький псих не то, что не понимает, чего теряет — о, я уверен, что все-то он понимает, просто не знает и не хочет со своими пороками что-то сделать. Вот так сам себе и портит качество жизни, находя приключения и страдания на филейную часть. Ну так что? Давай, посмей оспорить, что это не так. Что молчишь, поджав губы? — Ты… — каким-то прям не своим голосом издал Спикер, отчаянно, словно на показ, хмурясь, уводя кровавые глаза в сторону, лишь бы не смотреть в это глубокое, противное, мертвое лиц, облатель которого… — Ты прав, — злобно шипит робот, неловко ежась — Ты абсолютно прав. — Рад, что ты нашел в себе силы это признать, — прохладно шепчет ТВ-ученый, с интересом всматриваясь роботу не просто в лоб или лицо, а как будто аккурат в душу. Если, конечно, у роботов нечто такое все же есть. Еще одна лаборатория деда — одна из множества лабораторий деда, и, пожалуй, очередная — значительно отличались от множества тех других, что были в жизни этих двоих в принципе. Какая-то более узкая, по краям ее даже можно назвать темной, а ее один единственный источник света — это мощная и яркая, слегка белесая лампа в чёрном колпаке, что висела яркой и светящейся грушей — зрительно это манит, так ещё и довольно любопытный внук может ее без труда коснуться — главное просто немного протянуть руку и… Он так из рабочего интереса сделал, за что поплатился ожогом, и более ему груши, которых он давно не видел, не нравились. Боль из-за своего глупого поступка была, правда, это все ещё не идет ни в какое сравнение с тем, какую боль от распятия монстр пережил какие-то часы назад, и лёгкое жжение от лампы залечилось сразу же. С распятием бы так не прокатило. И о чем он, спрашивается, думал, чем руководствовался? Вздохнув, внучек откладывает две увеличенные книги — одна представляла из себя словарь с человеческого на язык скибиди, и, судя по изрядно потрепанному виду этой книжки, создавали ее ещё во времена самых первых скибидистов, от того она и была местами по содержанию неполной — а вот вторая, судя по всему, уже была какой-то старой людской книжкой, которую когда-то для скибидистов и перевели — странно, конечно, что выдано это было титану телевизионной фракции в бумажном виде, ибо, вроде, все, кроме, разве что, Клокмэнов, давно уже перешли на все электронное — внучек, в прочем, был рад и этому, ибо ему все равно было скучно — Камера-титан остался торчать с местным святым отцом, и оба, кажется, так толком в себя после произошедшего «шоу», который им устроил ТВ-титан, не пришли, ещё более шокированный Спикер-титан был заботливо уведен под ручку Джи-мэном, а Короля куда подальше перенаправил дед, которому столь близкий контакт внучека с повелителем времени не слишком сильно понравился — вообще, он, в тот момент, когда увидел часовщика, стал таким злым, каким его давно уже никто не видел — внучек особенно. Вообще, так как делать какие-то вещи для больших особей прямо с нуля довольно затратно, скибиди-ученый придумал менее затратный выход из ситуации — этот самый выход из ситуации представляет из себя довольно огромную и массивную пушку (настольный огромную, что даже для лардж-Спикера она будет великовата), которая сейчас валяется где-то в углу комнаты, вместе с другим полезным хламом, и, по сути, является потоком частиц, которые увеличивают все, до чего дотянутся. Именно таким способами когда-то дед увеличил сначала Джи-мэна, а затем и много чего другого. Эти книги были увеличены по такому же принципу. Не то, чтобы у титана шибко хорошо шел перевод, по большей части из-за отсутствия в словаре новых слов — но при этом произведение ему кажется смутно знакомым, словно это что-то — про пиратов и морские приключения, — возможно даже «Остров сокровищ» или «Дети капитана Гранта» — эти книги он читал в разные периоды своей жизни, они ему очень нравились. Особенно в те мутные времена, когда развлечений — приличных развлечений — в высшем обществе особо не было. И пусть то, чем дед решил его развлечь, являлось делом благим и интересным — монстру все ещё скучно. Да и не особо хочется этим заниматься. — Мне скучно, — жалуется монстр, подпирая руку кулаком — Неужели других развлечений нет? — и ещё внимательно смотрит прямо в старческую спину своего деда, который стоял и смешивал какие-то реактивы над раковиной — уловив особенно едкий и сильно солёный запах, монстр поморщился. — Нет. — нечитаемым тоном бросает старик — Строго говоря, у нас в целом развлечений нет. В отличие от альянса, у нас все намного строже. Поэтому-то все так и рвались на фронт, чтобы немного расслабиться. Вас-бы троих тоже неплохо бы заставить жить по тому уставу, по которому живут у нас, но… — …Но вы не будете этого делать, так как попытки подбить нас под определённые рамки приведёт к сильным волнениям в ваших рядах, — с неким ехидством закончил внук, после чего ещё более ехидненько, и, пожалуй, даже похабненько, улыбнулся, довольно скривив губы, поддернутые фиолетовым воспалением — Не так ли? Вздохнув, и, сложив руки на груди, да повернувшись лицом к внуку, что опять приобрел какой-то кошачий вид, дед медленно кивает — и как будто даже со скрежетом зубов (интересно, он себе хоть какие-то свои зубы сохранил, или все челюсти уже не настоящие?) говорит: — Да. Ты совершенно прав. — В альянсе попытка утихомирить испорченные души привела к еще большей порче этих душ, — припоминает ТВмэн. — Почему… Откуда вообще взялся термин «испорченные души»? — вздохнул дед — Хотя это не важно. Объясни мне лучше другое. — дед выдерживает трагическую паузу. — Мммм? — выражает заинтересованность титан, сразу становясь менее довольным — должно быть, подозревал, разговор какого характера его ждёт — Дед, прошу, не начинай. Я не в настроении проходить через это вновь, пусть даже и мысленно. — Ну уж нет, — строго отвечат дед — Я все же хочу понять твои мотивы. Зачем ты отправился с ними в церковь, зная, что это для тебя верная смерть? И что с вами забыл титан часовщиков? — старик нахмурился. — Я же уже говорил, — вздохнул монстр — Я побоялся, что они это… Найдут весьма подозрительным. Ну и так, для фона, пошел с ним. Современная церковь для меня не так страшна, как распятие, которому, как я понимаю, не один десяток лет. Да и, к тому же, я не знал, что ваш святой отец коллекционирует распятия! — попытался защитить себя он — А Король… Меня спас. Воспользовался этими часами. — Он бы мог ими спасти тебя от смерти? — более снисходительно вздыхает ученый. — От смерти — нет, — качает головой монстр — Но он спас меня от боли и от рубца. Ну… По сути — он ускорил моё восстановление. Рубец-то, пусть и легкий, пока ещё остался. — титан аккуратно потер пространство под шеей, продавливая имитацию ткани блузки — успел переодеться за это время. — А если бы тебя задело смертельно? — задает логичный вопрос дед — Что было бы тогда? — Я… Не знаю, — честно признается монстр — Мне не доводилось умирать от распятия. Может, наоборот, он бы и от смерти спас. Мы сами-то, может, век назад узнали, что для нас святые предметы опасны. — Есть что-то, что действует на вас сильнее распятия? — дед с неким даже интересом склонил голову на бок. — Нет. Ну… Пока что точно не было. Не проверял и проверять не хочу, — вздыхает внук — Кстати, дед… У меня ответный вопрос касательно Клокмэнов. Когда они пришли? — Немногим после вас. И сразу сказали нам, что они не будут занимать какую-либо сторону конфликта — им нужен был только небольшой участок территории подальше от военнных действий, и мы им его дали. Правда, со временем, они кроме того, что стали расширять свои владения, ещё стали в наглую пользоваться и нашими, причем ни на какакие уступки не шли. Сначала мы пытались разговаривать с ними мирно, потом угрожать — все по нулям. Они не слышали нас, а потому, когда им от нас в очередной раз было что-то нужно — мы не слышали их. Отплачивали той же монетой, так сказать… Но мы, на самом-то деле, давно их не видели. Уж думали, что они залегли на дно, а может даже и погибли — мало ли, что могло с ними случится — мы были с вами на войне, о масштабах которой никто не предполагал, и потому, гарантий никаких не давали. Знаю, что последствия нашей войны, в лице всяких взрывов, разрушений, обломков, пожаров, и прочего — и до них долетало. И, видимо, что-то их встревожило, а заодно и заставило пробудиться их титана… Или кто-то. — более резким и критичным тоном заметил дед. — Да ну, — фыркает ТВ — И кто же это? — Ты. — дед, видимо, чтобы прибавить веса своим словам, указал на внучка пальцем — Ибо, заметить, в целом до появления вас троих уже у нас, они были спокойны. К тому же, как я заметил, — старик поморщился — Их Король постоянно трется подле тебя. Есть идеи, с чего бы это? — Нет?.. — бросил монстр, примерно понимающий, к чему клонит его дед, но не желающий это признавать. — Не надо строить такие невинные глазки, внучек. Я думаю, ты не хуже меня понимаешь истинные причины его весьма дружелюбного, и, я бы даже сказал, любвеобильного, поведения. — старик чуть склонил голову на бок — Или мне их тебе назвать? — Ну давай, удиви. То есть — назови, — вздыхает монстр, подперев рукой щеку. — Он влюбился в тебя, — прямо с негодованием озвучивает скибидист — Не думаю, конечно, что знаем мы Клокмэнов дольше вашего, но с их титаном я знаком достаточно, чтобы понимать, с чего это он вышел и к вам, и к нам. Титан на это издает лишь какой-то мычащий звук, который это и не отрицает — но и не подтверждает. В том плане, что в отличие от родни, он не так категорично относится к любви между кем-то или к кому-то, но весьма категоричен, когда эта любовь направлена к нему — наверное, слишком много времени провел в злобе и одиночестве, чтобы сейчас признать, что да, и его любить могут, и, как показывает практика, — сейчас в настоящее время любят. Хотя, казалось бы, любовь сначала от деда, а потом и от часовщика, должны были к этому времени его уже переубедить. Но нет. Переубеждать вообще достаточно сложно. — И вообще, — вырывает его из своих мыслей дед — Ваши фракции когда-нибудь контактировали? — Когда-то — да, — кивает монстр — Правда, это делала мелочь. Я его никогда не видел. Но он, судя по всему, меня, должно быть, издалека, видел. — Когда это было? — спрашивает скибидист. — 19 век заканчивался, — прикинул ТВ, после чего сразу как-то встрепенулся — Как давно это было! — Весьма, — буркает старик, смотря ещё и внимательным взглядом на монстра, как будто пытаясь отсканировать его глазами, как рентгеном. Если так подумать, то они оба — старики, деды, а то, в какой-то степени, и старье. Только каждый по разному. Дед, скибиди-ученый, был физическим и внешним воплощением старости, только с сильной поправкой на то, что он является воплощением живой старости — по факту он все ещё жив, никогда не умирал, с горячей кровью, которое сердце гоняет по всему телу, продлевая ему срок. А вот его внук, пусть внешне и выглядит еще достаточно молодо, уже давным-давно умер, и теперь потихоньку разлагался — он является воплощением старости физической и временной, и если бы не вся эта чахарда в жизнь и смерть — давно бы стал в лучшем случае останками, а в худшем… Возможно, война бы испепелила и его, и его родственников, не будь они живы. В отличие от деда, внук уже глубоко мертв — сердце давно остановилось, разве что ещё не начало разлагаться, кровь застыла в венах, отчего он и сильно охладел — физически, как и родственники, но, в чем плюс — не морально. Ему ещё не было так сильно все равно. Хотя, что дед, что внуки, живы — первый жив благодаря, а остальные — вопреки. Это достаточно разные виды жизни, и еще неясно, какой вид жизни из этих двоих для природы будет более противоестественным. — Ну а что на счет тебя? — дед, видимо, решил основательно докопаться до внука — Как тебе этот часовщик? — Ну так, знаешь… Нормальный. Сразу видно, что мы ровесники — больно высокомерный. Хотя он, как будто, даже старше, словно века из 18. — титан чуть уводит глаза, больше не в силах смотреть на дедушку — С ним весело — но как-то быстро приедается. Хотя, не думаю, что на вкус он меня устроит. Вздохнув, скибидист медленно приближается к монстру, после чего любовно прижимается к нему со спины, приобнимает за плечи — что, оказывается, не так сильно, ибо внук в плечах намного шире деда, — вроде бы его действия не несут угрозы, разве что спокойствию монстра, — да ещё и мягко прижимается ближе к белому уху внука, обдавая его теплым вздохом — и ещё более теплой любовью, что ощущается как нежное, рассыпчатое печенье, горячее топленое молоко, да слегка засахаренный мед. Было бы это обычной семейной любовью, если бы не казалось, что все это сверху щедро залили кислым соком черного винограда. «Ненавижу, когда он так делает…» — думает монстр про объятия, вздрогнув от тепла на тактильном и обонятельном уровне. — А может… Он тебе и не нужен, м? Как думаешь, внучек? — мягко спрашивает дедушка, прижимается плотнее — титан чувствует, словно сок винограда начинает перегнивать. Добавить бы пару компонентов — стало бы чашей с вином. Правда, это та чаша, и то вино, из которого титан бы никогда не хотел пить. Не увидев и не услышав какого-то сильного сопротивления, дедушка продолжил: — Ну вот, видишь? Согласен же, что нам такие не нужны, да? — ТВмэн неуверенно кивнул, все же сильно сомневаясь — И титаны, и другие скибидисты нам не нужны. Тогда почему бы нам не создать свой маленький мирок, где будем только мы друг у друга? Ты — да я. Он будет достаточно темным, чтобы спрятать нас от всех, и достаточно замкнутый, чтобы оберегать от посторонних. И будет… Достаточно узкий, чтобы мы могли постоянно быть близкими друг с другом. Ну? Как тебе, внучек? Перспективы открываются вполне себе привлекательные, не так ли? — Ну знаешь ли… Дедушка, — с нажимом на последнее слово издает монстр, нервно потирая ладони, словно бы пытаясь их разогреть, пока перед лицом монстра начала коротко моргать лампа — то немного гасла, то вновь становилась яркой, словно бы ещё и заряжая комнату напряжением, подобно электричеству — Звучит… Не очень радостно, на самом деле. Разве нам не станет там слишком тесно? Все же, и отдыхать друг от друга надо. — А ты от меня так и не отдохнул? — хмыкает дед — Я думал, что с 26 года так много времени прошло, что ты уже давным-давно должен был наотдыхаться. — Ну если рассуждать в этом ключе, — скептически издает титан — То мы только недавно более-менее и познакомились. Так что мы друг друга почти не знаем. — Заодно и друг друга узнаем, — заявляет ученый, по ощущениям как будто приближаясь только ближе — Поверь, нам в этом мире будет так хорошо… Если мы будем только вдвоём. Моего тепла нам на двоих будет более чем достаточно. — слегка сухие, старческие губы, мягко касаются фиолетовой щеки внука, по сути даже не целуя, а как будто касаясь. Лампочка, не выдерживая напряжения, лопается, как будто от высоких температур, погружая комнату во тьму, обостряя имеющуюся в ней прохладу.