Игра под названием нежность

На глазах Иззи всё равно выступают слёзы. Сколько бы Эдвард не старался, тот болезненно сводит брови у переносицы и так сжимается, что искры перед глазами складываются в слова «бери», «ещё», «сильнее». Шлепки разносятся по каюте оглушающе громко. Главное то, что Эдвард старается, действительно старается не переборщить. Они же договорились — один только стон не в той интонации, и он прекращает выдалбливать ему нутро своим членом. Даже если он стоит так болезненно, что нет никаких моральных сил прекратить. Эдвард замирает, потому что так надо. Он и сам не понимает, как ему удаётся. И для верности он выпрямляет руку, отстраняется и выходит. Смотрит вниз, где всё блестит от масла и смазки, и с удовлетворением усмехается. Он бы сказал, что это хорошая работа. То есть, охренеть какая хорошая работа. Если бы Иззи оттянул ягодицу, то смог бы похвастаться покрасневшим отверстием, края которого немного вывернуты наружу. Разве это не красиво? У Эдварда от такого зрелища обычно яйца сводит. И кишки сводит, когда после тихого всхлипа Иззи прикрывает глаза. — Всё ещё слишком? — интересуется Тич. Да, он волнуется. Его могут хоть сто раз обозвать мудаком и мерзавцем, но ему не насрать на своих людей. Особенно на Хэндса, который под ним так доверчиво раскрыт. Ох, чего он только не позволял с собой делать. И, кажется, всегда искренне от этого кайфовал. И его внезапная просьба попробовать нежно… она не укладывается в голове. Эдвард мог бы перехватить его руки, мог бы вжать лицом в подушку, мог бы его и со спины взять, лицом к лицу, мог бы драть его до скулежа… да хоть капать воском на грудь! Но что значит «поосторожнее»? Он ведь и так осторожен. Он всегда знает, какие границы нельзя перейти. Иначе Иззи бы давно ушёл. Но, чёрт возьми, есть вещи, которые Тич в нём совершенно не понимает. Какие-то новые границы, которые будто выстроены сознательно. Их раньше не было в этом человеке. А после появления Боннета на корабле эти границы обросли пластинами металла, что хер их проломишь упёртостью. Эд ведь пытался. Стучал своим «ну мы же всегда вместе, чего только не пробовали, ты же мне доверяешь». А толку? И правда — Иззи ему доверял. И тогда, и сейчас доверяет. Но просит довольно чётко: «нежнее, Эд». Нежнее. А максимум проявления этих телячьих нежностей в Эдварде — это вылить побольше масла, чтобы скольжение было лёгким. И чтобы случайно, забывшись, не довести до трещин. Он даже проверяет время от времени в порядке ли сфинктер, подхватывая ноги Иззи под коленями и разводя их так сильно, что потом трудно отводить взгляд. Нутро у Иззи шикарное. Ни одна шлюха так под ним не раскрывалась. А Иззи! Иззи особенный. Эдвард даже, наверное, его любит. Так, как может и умеет. Но ведь любит. Даже если эту любовь кто-то бы обозвал поганой и губительной. Она всё равно остаётся любовью. Его любовью к Иззи. — Детка, ты как? — Эдвард пальцами стирает влагу в уголках глаз. Иззи дышит тяжело, пытается восстановиться, и его очаровательно подрагивающие бёдра сводятся вместе. У Эда рука чешется от желания чужие ноги снова развести. Но он понимает — нельзя. Даже говорит это странное «детка», что на языке перекатывается, липнет, как мармелад. Странно. Не противно, но немного приторно. Но, вроде бы, должно вписываться в понятие «нежно». Иззи поднимает на него свой поплывший взгляд и спустя секунду кивает коротко. Даже улыбается слабо. Ну, понимает… Эдвард ведь для него старался. Просто сложно не войти во вкус, когда кто-то так призывно выгибается и подставляется под член. Эдвард не знает, как можно не озвереть в такой ситуации. Ему обычно хватает пары секунд, чтобы придумать, в какой позе и сколько драть Иззи в конкретный момент, но сейчас ему не хватило бы и часа. И двух часов, чтобы придумать, как кончить, когда член плавно раскрывает стенки, задерживается, выходит и снова погружается внутрь, будто гладит эти благодарно сжимающиеся мышцы. Эдвард не в состоянии дойти до пика в такой момент. Это даже меньше, чем прелюдия. Этому нет подходящего названия. А Иззи говорит «спасибо». «Спасибо, что остановился». — Сейчас я переведу дыхание, — шепчет Иззи, и сам вытирает с глаз непрошенные слёзы. Ему не нравится, что он такой чувствительный и почти каждый раз оказывается размазан под своим капитаном. Под Эдвардом, которого любит так, что, наверное, позволил бы ему слишком многое. И он позволяет. Но любовь — это не тогда, когда ты забываешь о себе. В этом случае это жертва. А Иззи любит, и хочет, чтобы их отношения напоминали танец, когда есть шаг и вперёд, и назад. И в разные стороны. Стид сказал, что танцы — они отлично передают суть всего. Не так хорошо, как книги, но… Иззи потом его не слушал, но суть уловил. И то, что он оказывается снова под Эдом — вполне привычный финал. Только теперь он получает желаемое, а не отдаёт всего себя. Эдвард так старается, что это можно было бы назвать его милым. А ещё он так теряется, что Иззи не может сдержать улыбку. — Выглядишь провинившимся, — хрипит Хэндс. — А ты выглядишь затраханным, — Эдвард проводит рукой по его животу, намеренно не трогает член. Пусть Иззи дышит и успокаивается. Пусть снова попросит его заполнить. Желательно, до упора. — Я переборщил? Иззи качает головой, чем снимает огромный груз с плеч. Эдвард даже выдыхает с облегчением. — Подумал, что сделал тебе больно. — Не сделал, но это было… близко к тому. — Попробуем снова? — Эдвард наклоняется ниже. Всё предплечье он просовывает Иззи под голову и мягко касается его губ. Их поцелуй не переходит в стадию борьбы, только языки плавно скользят друг по другу. И щемящее желание сделать всё правильно перерастает в щемящее осознание, что, если не трахаться, то с Иззи и просто время проводить приятно. Как сейчас. Хотя лучше, конечно, трахаться. — Как ты представляешь себе нежный секс? — Иззи вместо чёткого ответа задаёт вопрос, и Тич не спешит подхватывать его под ягодицу, чтобы притянуть к себе и насадить. Ох, да, точно, вряд ли он должен натягивать Иззи, наверное, он должен плавно в него входить, каждую блядскую секунду спрашивая, как ему такая глубина. Ей-богу, будто он никогда не принимал в себя по яйца. Это маскарад, а не нежность. Пытка для него и нужда для Иззи. Только с каких, мать его, пор? Эдвард из-за возбуждения заводится быстро. И он одёргивает себя, пытаясь понять, что мог бы включить в слово «нежность». Пожалуй, заботу. Пожалуй то, что у них всегда всё было по обоюдному согласию. Разве не нежно драть суку, которая сама выставляет зад? О, в такой нежности Эдвард кое-что смыслит. — Не знаю? Целоваться? — предполагает Эдвард. — Целоваться, — соглашается Иззи. И они целуются. Снова. Лаская друг друга языками и вскоре поочерёдно целуя друг друга в щеки. Да, это нежно. — А что ещё? — Как ты и говорил, осторожно в тебе скользить, — Тич от низа живота руку перемещает на бедро. Пальцы ведут по тёплой коже. Скользят по маслу. Подушечки пальцев давят на края раскрытого ануса. Массируют его, из-за чего Иззи снова издаёт тихий стон. Как в самом начале. Да, это верный путь. Эдвард зашёл в тупик, но он знает дорогу обратно и может начать повторно. С массажа, от которого у Иззи поджимаются пальцы ног. — Отлично, ты можешь… как я и говорил… давай, Эдди. Эдварду нравится, что Иззи просит сам. Он погружает в него указательный и средний пальцы. Горячо, почти до искр, но больше до боли в паху. Его член истекает смазкой, пока они снова играют в эту игру «прояви нежность». — Да, вот так, — на выдохе хвалит Иззи. И жмурится, когда Эдвард находит простату. Конечно, ему же нужно показать, что он самый лучший и умелый любовник. И он в короткий срок найдёт ту самую точку, от давления на которую кончить можно за пару минут. Эд бьёт прицельно, но и тут же отступает назад. Он гладит стенки, проминает их пальцами, а потом берётся за стимуляцию простаты. И ходит по кругу, пока с чужого члена капает смазка на живот. Эдвард облизывается, ему бы попробовать чужое возбуждение на вкус. Оставить несколько следов от зубов. Прошлые метки с Иззи уже сошли. Это такое наказание — не оставлять новых. — Хочешь кончить на пальцах? — предлагает Эд. Это даже проще, чем пытаться довести его до оргазма собственным членом. Но Иззи и тут идёт до конца, отрицательно мотая головой. — Хочу на члене, — возражает он, и с тихим стоном сжимает пальцы нутром. — Знаю же, что могу. — Откуда? Вопрос без подвоха, но, когда Иззи, забывшись, отвечает, что уже так кончал, до Эдварда начинает доходить. Кто же автор этих великих мыслей о границах, нежности и заботе о себе. — Ты трахался с Боннетом? Ох, Эдвард выписал бы себе какую-нибудь грамоту за то, что его голос никак не изменился. И что его пальцы, как нежно массировали простату, так и продолжают её массировать. Иззи от наслаждения сначала пытается свести ноги, а после призывно из разводит. Как Эдварду и нравится. — Было дело. — Почему не сказал? — А должен был? — Иззи резко открывает глаза. Эдвард напротив него, слишком близко, и от его взгляда никуда не деться. Иззи сглатывает. В конце концов, они никогда не обещали быть друг с другом. Им просто было удобно (и необходимо). Иззи даже не возражал, когда Эдвард начал роман с Джеком. А у Иззи со Стидом… лишь случайный секс. В этом большая разница. — Нет, наверное, — спокойно пожимает плечами Эд. — Тебе так с ним понравилось, что хочешь повторить… нечто такое со мной? «Нечто такое» звучит как «нежный секс», и Иззи, подумав, отвечает «почти». — После него я мог спокойно сидеть. Знаешь, это… совсем ново. Не думал, что я могу кончать, если меня не душить ладонью. Он заставил меня кое о чём задуматься. — О твоих границах? — закатывает глаза Тич. — О том, что я так сильно погряз в тебе, что никогда не думал о том, что нравится мне самому. И как выяснилось, я очень люблю, когда со мной обращаются так, словно я действительно могу сломаться. — Нихуя ты не сломаешься, если пару раз тебе вставить. Иззи вздыхает. То ли оттого, что Эдвард хмурится, то ли оттого, что пальцы трут простату сильнее, чем следует. — Блять, Эдди, — шипит Иззи, и ведёт бёдрами, чтобы слезть с пальцев. Эдвард вытаскивает их тут же. А вот раньше… он мог бы продолжить, пока Иззи не стал бы его умолять остановиться. Это было очень чувственно и красиво. Ведь потом он обязательно кончал и позволял вставить член внутрь. И Эд ощущал, как он бесконечно пульсирует снизу… Слишком чувствительный. Забывающий в оргазме даже собственное имя. Но теперь Эдвард знает, о каком имени ему нужно помнить. Чёртов Стид отымел его старпома и что-то в нём будто бы подкрутил. Вложил в него свои идеи и теперь может быть доволен: Эд изнывает от перевозбуждения и не получает того, чего хочет сам. — Чёрт, — устало вздыхает Тич. Иззи запускает руку в его волосы и мягко оттягивает назад. — Я знаю, о чём ты сейчас думаешь. — О чём же? — Эд не знает даже сам, о чём сейчас думает. Но Иззи знает, как и всегда. — О том, что ты лишаешься возможности трахаться. Но это не так. Я не о многом тебя прошу, верно? Я просто прошу сейчас взять меня так, как хочется мне. Без попытки мои внутренности превратить в мясо. Не нужно моё тело присваивать, метить и пробовать на прочность, понятно? Я хочу, чтобы ты просто всё сделал по-человечески. Чтобы ты моё тело… Иззи замолкает, а Эдвард пытается не возражать. У него-то получается, а вот у Иззи продолжить фразу как-то не выходит. Чтобы ты моё тело… Что? Любил? Даже звучит неправильно. — Ну и что я должен сделать с твоим телом? — Ничего, — выдыхает Иззи и расслабляет руку, чтобы упереться ей в чужую грудь и Эдварда от себя отодвинуть. — Блять, какую-то хуйню сказал, даже сам не понял. — Постой, — Эдвард тянет Иззи обратно на подушки. Трахаться нежно? Да он готов. Куда страшнее наблюдать за тем, что Хэндс хочет уйти. А вернётся ли потом? Вернётся ли? — Что ты хотел сказать? — Сказал же: ничего. — Что сделал Стид? Иззи усмехается. Что сделал? Ну, например, касался так, словно он какое-то ёбаное сокровище. А потом вышел, как только Иззи кончил. И потом ещё водил рукой по его члену, пока он совсем не обмяк. То есть. Он же его тело не имел. Он его тело будто бы… любил? Глупо было начинать этот раз, даже для себя не определив его словами. Эдвард почти ничего не понял, но какая тут его вина, если Иззи не смог объяснить. Он и сейчас не может. — Что ты хочешь повторить? — спрашивает Эд. — Направь меня. И всё. Иззи волосы свои приглаживает, чувствуя, как всё внутри холодеет от собственных мыслей. Ещё немного и от возбуждения не останется ничего, кроме запаха секса в каюте. — Просто хочу, чтобы мы не торопились, — Иззи пожимает плечами. — Ладно. Пусть так. Будем медленно трахаться, целоваться и… всё? — Да, пусть так. Как тебе? Заниматься любовью, а не трахаться. — О, так вот как это называется? У нас тут любовь? — Эдвард со смешком наблюдает, как Иззи вжимается подушкой в затылок и отводит взгляд. Вот после этого Эдварду становится не до улыбок. — Из? — Ты не думай, что мне не нравится с тобой. Мне нравится каждый наш раз. Но… ради разнообразия, хотелось бы попробовать иначе… — Как со Стидом? — подсказывает Эд. И, слава морским богам, тон его голоса не рычащий. — Мне кажется, я впервые ощутил, что меня любят, когда кончал под ним. Это так пиздец глупо. Я… таким ценным себя рядом с ним почувствовал. Просто, знаешь… мы же с тобой всегда… И нам двоим хорошо. Но мы никогда не целовались подолгу после. Я часто ухожу к себе. У нас будто нет никакой связи, помимо страсти. — Эй, — Эд обхватывает пальцами лицо Иззи, поворачивая к себе. Такой привычный жест. Если он сожмёт пальцы сильнее, Иззи вспомнит, как раскрывал рот и позволял сплёвывать себе на язык. — Что это за мысли такие? Херня это всё. Я тебя всего люблю. Я не от страсти тебя так натягиваю… то есть, от страсти, но основа этого чувства именно то, как я тебя люблю. Мне же голову с тобой рядом сносит к херам. Понимаешь? Я люблю тебя. Правда. Именно тебя. И твоё тело. И то, как ты мне доверяешь. Слишком много «люблю» в одном предложении. Слишком. Иззи не помнит, чтобы Эдвард вообще это слово в его сторону произносил. А тут их можно насчитать, если брать от начала, то, загибая палец, один, два, три… Иззи шумно вздыхает. — Я хочу ощущать, что ты меня любишь, — наконец-то проговаривает Хэндс. И, да, чёртов Боннет бы им гордился. Назвал бы хорошим мальчиком и поцеловал в висок. Или в макушку. Или в шею… ох, как же он целовал в шею… Иззи прикрывает ненадолго глаза. Нехорошо думать об одном человеке, а лежать под другим. Хотя, как пирату, ему глубоко насрать на мораль. Ему просто не насрать на Эда. — Ладно, — спокойно соглашается Эд. — Ладно. Допустим. Я должен нежно отыметь тебя, чтобы мысль о том, что ты любим, закрепилась в твоей башке? — Только если ты сам этого хочешь. — Не лечи мне эту херню, я не Стид, — Эд качает головой, хотя понимает, что как было сложно, так и останется. Но перед ним хотя бы Иззи, раскрывший внезапно совсем другое нутро. — Я любого тебя хочу. В доказательство своих слов, Эдвард бёдрами расталкивает ноги Иззи и устраивается между, с удобством, так, что их члены трутся друг о друга, и Иззи шумно выдыхает. — Я умею быть нежным, — врёт Эдвард. Он уповает просто на удачу и на то, что Иззи слишком долго находится в состоянии возбуждения, поэтому кончит быстрее, чем Эд заведётся всерьёз. — И умею это тело доводить до оргазма. Да, детка? Иззи кивает согласно, потому что а) да, умеет; потому что б) этого у Эдварда не отнять. — Иди ко мне, — Эдвард руку просовывает Иззи под поясницу, приподнимает его корпус, скользя членом между ягодиц. Он надавливает на вход, ловит губами тихий стон и проталкивается внутрь головкой. — Вот так, да? Хочешь больше? Иззи кивает, и большего ответа не нужно, чтобы Эдвард усилил напор и вошёл глубже. Наполовину. Дальше. И до самых яиц. Эдвард даже замирает после такого, рассматривая покрасневшее лицо напротив. В ушах шумит, и мысли смешаны настолько, что больше напоминают спутанный клубок. Они крепкие канаты, они завязаны в узлы. И хрен там разберёшь хоть что-то. Только основную мысль: «не торопись». Эдвард себе это напоминает, когда делает первый плавный толчок. Иззи мало, всё его тело пульсирует и просит разложить его на постели, как надо. Как привычно. Просто вколачиваться в него под этим верным углом, согнув едва ли не пополам. Твою ж мать. Эдвард вот-вот начнёт ускоряться. Что он творит. Эти мысли-образы ему мешают. И он цепляется за реальность. Иззи помогает. Он обнимает его за плечи, целует в губы и рядом. — Это не так уж и сложно, да? — слабо улыбается Иззи. Но из-за его взгляда, который будто заволокло пеленой, эта эмоция радости считывается неоднозначно. Эд не находит ответа лучше, чем ложь: — Да, детка. Такое наслаждение растягивать тебя членом. Не думал, что ты можешь так сжиматься. Иззи шумно выдыхает ему в рот, весь напрягается и его нутро ещё плотнее сжимается на члене. У Эдварда яйца гудеть начинают, но он всё также плавно нутро раскрывает, только сильнее держится за Иззи, чтобы тот не соскользнул. И чтобы Эд сам не сбился с ебаного ритма. Раз-два. Внутрь-наружу. Раз-два. Ещё никогда не было так сложно держать Иззи под собой. Он чувствует себя вором, который крадёт что-то ценное у другого человека, при этом отдавая всё то, что есть у него самого. Это такое странное чувство, похожее на зуд. И на тянущее ощущение в паху. Эдвард знает, что он не близок к оргазму совершенно, но ему тяжело держать себя за уплывающее сознание. Что он ценил, так это возможность ни о чём не думать. Не переживать. И делать то, что необходимо. По-животному грубо. И без этой болтовни, а как лучше поступить дальше. Тело знало само. Мозг, оказывается, если его включать, нихрена не знает. Но Иззи целует его с благодарностью, едва заметно вздрагивает, когда толчки становятся немного быстрее. И вздрагивает снова. И снова. Хотя Эдвард не заходит дальше. — Иззи? — Эдвард ловит его губы. Между поцелуями он зовёт его по имени. — Не сдерживайся. Хочешь кончить? Ясное дело, что кончить он хочет. Эдвард и сам хочет, но возможности у них совершенно не равны. Поэтому он искренне надеется, что Иззи не протянет долго. Что ему действительно будет хватать этих поцелуев, этих плавных поступательных движений, этих поглаживаний по ягодицам и пояснице. Что примечательно — касаться Эдварду нравится до жути. Это доставляет ему отдельное удовольствие. — Ещё немного, Эдди, — просит Иззи. И, наверное, он говорит о времени, а не о глубине и частоте проникновений. Да, точно о времени. Эд держится из последних сил. Внутри горячо. Как же там горячо. Сфинктер сдавливает член, плотно обтягивает его. Но внутри, хоть и становится узко от пульсации, там всё ещё вместительно, и он короткими толчками мог бы забиваться глубже. Мог бы делать больно на уровне «пиздец, как хорошо». Пара секунд — и Эдвард подкручивает бёдра, толкается под другим углом, но держится вполне щадящего ритма. Отталкивает, тянет на себя, снова обратно, пробует другой угол, чтобы хорошо массировать простату. Иззи повезло, что он знает, как всё это нужно делать. Потому что сколько же раз ему приходилось все эти движения повторять в ускоренном темпе. Определять нужное за доли секунды, чтобы партнёр мучительно жмурился и умолял разжать пальцы на основании члена. Кто бы знал, как Эдвард любит, когда его умоляют. Иззи, вот, знает, но почему-то… хотя какая разница, какие тут причины и связи. Сейчас ему хорошо — это видно по лицу и реакциям. И раз ему хорошо, Эдвард цепляется за всё своё рациональное мёртвой хваткой. Он не сорвётся. Он знает, что справится. И кто потом посмеет обвинить его в грёбанном эгоизме? Он пустит на доску того, кто решится об этом сказать. — Блять, Эд, — Иззи всё равно доходит до слёз. Его глаза остаются на мокром месте. Его мальчик такой чувствительный, что даже у Эда щемит в груди. — Как хорошо. Сука. Иззи ругается ещё. Эдвард не уверен, что знает этот язык. Это похоже на ругань Джима, когда на корабле заканчиваются припасы. — Всё хорошо, — уверяет Эдвард. Обычно он не разрешает так быстро и легко кончать, и это влечёт за собой хороший результат. Но… что-то новое же быть должно. Эдвард произносит, удивляясь тому, как низко звучит его голос. — Кончай. Будь хорошим мальчиком. Сделай это для меня. Перед глазами плывут тёмные круги. Они вращаются по всей капитанской каюте. Так наматываются нервы на тонкую катушку, которую потом сжигают где-нибудь в аду. Эдвард толкается чуть сильнее, когда нутро без конца начинает пульсировать. Это ужасно, как хорошо. Податься бы ещё ближе, войти сильнее, и ещё сильнее, и потом слышать нескончаемые шлепки. И видеть, какими красными становятся ягодицы. Шлёпнуть по бедру. Бить по нему ещё и ещё. Руку на шею. Пальцы в волосы. Или пальцы в рот, чтобы без дела не был таким раскрытым. Иззи царапает ему спину, принося ответное удовольствие. Эдвард попросил бы его ещё, но Иззи обмякает в его руках быстро. Такой гибкий, мягкий и податливый. Эдвард двигается в нём медленнее, когда ощущает влагу на своём животе. Он бы не назвал этот оргазм хоть сколько-нибудь ярким, но… Иззи кончает долго и обильно. Он кончает так, будто весь этот месяц его не натягивали на член во всех горизонтальных плоскостях. Эдвард обхватывает рукой перепачканный член и ведёт по нему несколько раз. Как там делал Боннет?.. Пока совсем не обмякнет? Эдвард так и поступает, продолжая ласку. И сам выходит, стараясь членом не притираться к раздвинутым бёдрам. Нет. Иззи вовсе не нужно думать о том, как долго и сильно у него стоит. Эдвард позаботится об этом сам. — Эд, — выдыхает устало Иззи. — Эдди?.. — Я здесь, — успокаивает Тич. И он мягко улыбается, целуя раскрытые губы. — Отдыхай. Я пойду найду какое-нибудь полотенце, намочу его и вернусь, чтобы привести тебя в порядок. Отдыхай, ладно? Иззи кивает. В кой-то веки он же может себе это позволить. Почувствовать заботу. Ту самую любовь, что он выпросил странным разговором. Выпросил же? Или это Эдвард был не против такого сценария событий? Эти вопросы ленивые, они больше вгоняют в сон. Иззи проводит ладонью по чужой щеке. — Спасибо, Эд, — говорит он. — Не стоит. Мне нравится, когда ты такой… — Затраханный? — И это тоже, — Эдвард поднимается с кровати и быстро тянет на себя халат, скрывая собственное возбуждение за этой дорогой тканью. — Скоро вернусь. Не шевелись. Эдвард покидает каюту. В конце концов, ему нужна вода. Полотенце. И уединённое место. И в другом, блять, порядке. Он думал, у него всё упадёт от лишней болтовни, но… наверное, ему всё же понравилось. Просто не может от так быстро кончать от этих унылых движений. Без ощущения контроля каждой клеточкой своего тела. Или ощущения потери этого контроля. Эдвард плотно прикрывает дверь. Рядом с ванной Стида всегда лежат чистые полотенца. Этот человек любит комфорт и чистоту. Конечно, за это его трудно винить. Да и за то, что он трахал, оказывается, Иззи, его тоже сложно винить. Сердечный ритм ещё отбивает где-то в ушах нескончаемое тук-тук. Будто кто-то стучит ему в черепную коробку и просится внутрь или наружу. Его бы мысли вывалились огромным некрасивым комом. Они бы расползлись по кораблю. Они бы складывались в «хочу» и в «мне нужно ещё». Эдвард для верности руками упирается в бортик ванны и пытается дышать.  Мысленно он находится ещё в своей каюте. Мысленно он раскладывает Иззи на простынях и просит его согнуть ноги в коленях. Хвалит его. «Хороший мальчик». Сам раздвигает его бёдра и смотрит вниз, любуется. И рука его вниз опускается, раскрывая полы чужого халата, который он забрал себе. Красный ему всё равно больше к лицу. — Что б тебя, — шипит Эдвард, обхватывая свой член рукой. Облегчение небольшое. Такое крохотное, что даже больше похоже на пытку. А Боннет так или иначе в его мыслях мелькает. Эдвард старается сосредоточиться на Иззи. На том, как тот лежит в кровати. Как его дырочка пульсирует вокруг пустоты, и так и напрашивается, чтобы её заполнили. Блять. Эдвард бы одним толчком решил эту проблему. Через сопротивление мышц и первый болезненный стон, который перерос бы в «блять, да». «Эд, ещё, пожалуйста, Эд». Эдвард воображает эти стоны… он их слышит будто бы наяву, рукой скользя по всему стволу. Он ласкает под головкой. И думает «блять». Как хорошо было бы трахнуть Иззи на столе. Или у стены, где Иззи бы ударялся затылком, где пытался бы схватиться за что-то… а потом бы хватался за него, как за единственную опору. Единственного важного человека. Потом он потребует: давай, скажи, кто тебе важен. А пока он скользит активнее рукой по своему члену, размазывая естественную смазку. И скользить легко — ведь он сам перепачкался в масле. Его собственные бёдра блестят, как и член. Иззи плакал. Он почти всегда плачет. А Эдвард трахает его, пока всхлипы не становятся удушающими. Как же он его берёт. Ноги его закидывает себе на плечи. Или под коленями хватает грубо. И ебёт. Нутро сжимается, будто протестует. Но это значит одно — нужно сильнее и больше. И Эдвард сильнее обхватывает член у снования. Дрочит резкими движениями руки. Пальцы сжимают головку. Размазывают выступающую влагу. Из-за перевозбуждения Эдварду почти что больно. Но он в голове прокручивает картины прошлых ночей. Иззи выгибается в пояснице, подставляется, он делает это так, будто продаёт себя или дарит ему. Порочный до ужаса. И Эд принимает его таким. Входит на всю длину. И трахает. Трахает. Трахает. Он трахает его. И этого до жути мало. Сердце не успевает за этими толчками. За тем, как он пытается забиваться вглубь, проникать в нутро, раскрывать, растягивать. Любить. Дверь открывается без скрипа. Эдвард рукой одной держится за ванну, а второй пытается себя ласкать. «Я трахаю тебя, прямо сейчас. Давай, Иззи, продолжай стонать, выгибаться, просить, умолять и плакать. Иззи. Ещё чуть-чуть». Кто бы знал, как Эдварду нравятся эти слёзы. Когда Иззи жмурится, пытается их смаргивать или держать в себе. Но после нескольких минут сдаётся. Эдвард докрасна ладонью шлёпает его по заднице или бедру. Или легко хлопает по щекам, призывая смотреть на себя. Глаза в глаза. И не кончать. «Я не разрешал тебе, слышишь?» И Иззи его слышит. Всегда понимает. Всегда даёт необходимую отдушину. Не может же ему такое не нравиться, когда он так в этом хорош? Эдвард не зря вколачивает его в свою постель. Не зря раскладывает на столе. Не просто так вжимает лицом в зеркало и говорит «смотри на себя, смотри». Какой он пошлый, развратный и как поджимается, если называть его своей блядью. Иззи любит всё это, не может не любить… Блять, Эд. О чём ты думаешь? «Мало, этого мало». Он старается крутить запястьем. Большим пальцем ласкать уздечку. И он не понимает, откуда эти мысли… эти сомнения… эти странные чувства… и откуда он ощущает чужую руку на своей спине, что проводит от самого затылка до поясницы. Эдвард резко выпрямляется и открывает глаза. Стид смотрит не то с пониманием, не то виновато. Что-то из разряда «я не хотел мешать, но». Чёрт. Вечернее принятие ванны, как же Эдвард мог об этом забыть? — Я могу помочь? — спрашивает Стид. Ещё глупее Эдвард чувствует себя от того, что Боннет опускает взгляд вниз, на его член, а потом медленно поднимает взгляд к лицу. Смотрит ему в глаза, ожидая ответа. — И как поможешь? Ещё раз трахнешь Иззи за моей спиной? Стид поджимает губы, но не виновато. Нет. Эдвард прекрасно научился распознавать спектр его «вежливых» эмоций. — Мы переспали, но, насколько я знаю, вы не в отношениях. Не уверен, что это было за твоей спиной. — Это было за моей спиной, — повторяет Эдвард так зло, как только может. Но Стид вздыхает и только отступает на полшага назад. — Ты ревнуешь? — Я злюсь, — отвечает Эд. И злится он не на сам секс, а на то, что… что-то произошло. Стид вытрахал из Хэндса все прошлые мысли и втрахал в него какие-то новые. Что-то про нежность, границы и любовь. — Я так понимаю, что секс у вас не удался? — Стид снова намекает на то, что увидел. И видит до сих пор. Эд мог бы взяться за халат и прикрыться, но он этого не делает. И даже не пытается искать причины. — Удался. Для него, — Эдвард пожимает плечами. Ему хочется верить в то, что Иззи всё ещё расслабленный лежит на его постели. Может быть, он уже и спит, пока Эд пытается решить свою собственную проблему рукой. Болезненная эрекция. Если Стид уйдёт, Эдвард доведёт себя быстро. Просто ещё немного мыслей и воспоминаний, и он будет готов. Правда, будет. — Что тебе не понравилось? — Всё? — Эдвард отвечает слишком быстро, но, немного обдумав вопрос, сам себя одёргивает. — Нет. То есть, мне понравилось. Но этого слишком мало. Не то, к чему я привык. И чего я хочу. — А чего ты хочешь? — Стид немного щурится, вздёргивая подбородок. Кажется, будто он его сканирует. Эд не понимает, зачем вообще продолжает с ним разговор. Это должно быть неловко… неуместно. Надо бы его выставить за дверь. — Оставишь меня ненадолго? Я знаю, чего я хочу и знаю, что вот-вот это получу. Закрой дверь с той стороны, — Эд кивает на плотно закрытую дверь. Как хорошо, что Боннет тоже не любит сквозняки. И тот факт, что в любую щель можно подсмотреть и увидеть что-то не то. — Конечно, — Стид улыбается мягко. — Я уйду. Просто подумал, что… ты ведь не будешь всегда сбегать, чтобы получить свой оргазм? — Ну, он же не всегда будет желать, чтобы я его трахал, как ты. Стиду приятно, но он этого не показывает. — Нет, конечно же, нет. Но обычно, если люди находят что-то новое, они в это ныряют с головой. Возможно, в ближайшее время Иззи будет требовать того, чего ему сильно не доставало. — Всё ему доставало, пока ты… Стид приподнимает брови: — Пока я что? — Не знаю, — Эдвард хмурится. И он честно не знает, что сделал Боннет. И сделал ли вообще. Любил он Иззи? Вот прям так? В своей кровати, как это делал Эд? — Я смогу помочь, если пойму твои желания. Желания Иззи я понял, осталось понять твои. — Зачем тебе это? — Эдвард недоверчиво хмыкает. Стид просто пожимает плечами: — Вы помогли мне стать лучше, я хотел бы отплатить тем же. — Думаешь я поверю в то, что ты выебал моего помощника, потому что он помог тебе с тренировками? — Эдвард готов рассмеяться. И взгляд Стида, который он отводит, говорит ему о том, что он прав. Что-то в этом нечисто. С самого начала. — Тебе он понравился, — с пониманием дела говорит Эдвард. И Стид соглашается с ним. То, что он не пытается отвертеться немного обеляет его в глазах. То есть, честность Стиду знакома. Не только эта пижонская хитрость, но и откровенное признание чего бы то ни было. — Я хочу, чтобы ему было хорошо, Эдвард. И если разговор с ним сделал его счастливым, я рад. Если разговор с тобой сделает его счастливым не на одну ночь, я буду ещё больше рад. Эд не знает, что сказать. Он прожигает Стида поначалу насмешливым, а потом недовольным взглядом. Но всё заканчивается смирением, потому что Стид ему не враг и уж точно не опасность. Иззи будет с ним. С Эдом. Так было всегда. И Боннет может помочь ему закрепить это ощущение. — Мне нравится грубо, — сдаётся Тич. — Как именно? Эд дёргает плечом. — Да по-разному. Нравится, когда скулит подо мной, когда не может сжаться. Когда потом говорит, что ему больно сидеть, но всё равно ночью оказывается подо мной, когда просит нежнее, но на самом деле сам насаживается на член… Эдвард перечисляет и представляет. Представляет и перечисляет. Член ноет болезненно. Яйца гудят, будто вот-вот взорвутся. Он не получил желаемое уже который раз за сегодня? Сколько попыток кончить и ни одна не оказалась успешной. Эд шумно выдыхает. Стид у него спрашивает: — Как ещё? И его рука, будто бы непреднамеренно, опускается на член. Эд крупно вздрагивает и ошарашенно смотрит вниз. На то, как его головка исчезает в захвате чужой ладони. — Как ещё? — повторяет вопрос Стид. — Мне нравится, — Эд сглатывает и облизывает губы. — Когда я беру его сзади. Когда давлю ему рукой между лопаток. Он не может пошевелиться. Не может слезть с моего члена, а я толкаюсь в него с силой, так, что у него поджимается дырка… Стид проводит по члену с силой. С такой, что Эдвард сам готов заскулить и попросить пощады. Ненадолго. На секунду. А потом приходит облегчение, потому что рука не останавливается, а Стид подходит к нему ближе. — Я трахал его у зеркала, — зачем-то признаётся Эд. — Я душил его и заставлял смотреть на это всё. На себя. На нас. И назвал его своей блядью. Эд говорит: я называл его сукой. Я называл его деткой. Я называл его жадной до секса шлюхой. Эд говорит: я порол его. Говорит: я заламывал ему руки. Говорит, что угрожал ему ножом. А потом они трахались на полу. И это было феерично. Эдвард думал, что откинется, пока Иззи сам регулировал темп. Но так хорошо было отдать на время ему контроль и посмотреть, что из этого получится. Результат был хорош. Эд говорит: мы это повторили. Ещё и ещё раз. Стид слушает внимательно. Впитывает в себя его слова. И вместе с тем большим пальцем гладит у основания, а выше обхватывает остальными пальцами. И он сдавливает. Будто выжимает из него капли смазки. И размазывает её по крайней плоти. Эдвард зажмуривается крепко. Стид помогает ему сесть на бортик ванной и раздвинуть ноги. О, Стид возвышается над ним. Стид дышит ему тяжело на лицо. Это хорошо. Эдвард на какие-то секунды забывает об Иззи, а потом мысленно толкает себя в воспоминания. «Я трахаю тебя везде, где только хочу». Он думает о том, что это его рука. Что он откровенничает перед Хэндсом. Как он говорит ему о том, как «любит» его. Но в своей манере. На своём языке любви. — О, ты очень хорош в том, чтобы его иметь, да? — подначивает Стид, когда молчание затягивается, а член в его руке начинает пульсировать от ласки. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Он трахает его. Раз-два. Внутрь. Вглубь. Наружу. Рука скользит быстрее. Чужая рука. И она принадлежит не Иззи, но как хорошо забыться и просто представить. Они рядом. В одной комнате. Они обнажены. Они друг перед другом. Его дыхание на лице. Как же он хочет его поцеловать! Эд раскрывает губы. Стид считывает это по-своему, и накрывает его рот своим. Эд не возмущается, он хватается на чужие плечи и целует в ответ. В конце концов, сколько он губ целовал до этого? И сколько поцелует после? Наверное, после не будет. Только это. Он же признался Иззи, и сам того не заметил. А тот ничего и не сказал. Он признался в чувствах Иззи из-за Стида и того, что тот любит лезть в чужую жизнь. Как же это должно раздражать! Но Эдварду почему-то очень хорошо. И если это не закончится… да, пусть это не заканчивается. Эдварду хорошо и так. И от этих пошлых звуков между ног. От резких движений пальцами. Он кончает, не понимая, откуда это облегчение приходит. Этот вымученный оргазм приносит такую свободу, что он едва держится прямо. Стид свободной рукой обнимает его за спину, удерживая. Ещё несколько движений по члену он себе позволяет, а потом просит Эдварда взглянуть на него. Тич открывает глаза послушно. Всё в белом тумане и только Стид выделяется в этом мороке. Мягкий. Заботливый. Удерживающий на месте. — Спасибо за эту откровенность, — говорит Стид. И вытирает руку о чистое полотенце. Им же он вытирает и Эда. Полотенце. Черт. Эдвард так резко об этом вспоминает. Он же должен был сам принести полотенце! — Тише, тише, — просит Боннет, не давая резко подорваться на месте. Он давит на плечи, усаживая Эдварда обратно. — Погоди. Сначала отдышись. Ты должен прийти в себя, а потом к нему вернуться. — Какого хера это было? — устало спрашивает Тич. — Я помог тебе справиться с проблемой и, надеюсь, что теперь смогу принять ванную, как и хотел. А у тебя это… какого хера было? — Я дал себе подрочить мужику, который трахнул моего… любовника? Не знаю, что это было. Но было хорошо. — Рад, что тебе легче, — Стид зачем-то приглаживает его волосы, а потом гладит по щеке. — Позволишь дать тебе совет? — Валяй. — Если ты будешь вне спальни к нему нежнее, то, скорее всего, грубый секс ему всё также будет по душе. — Но он хочет нежнее в постели, — Эдвард не уходит от касаний. Эдвард должен уйти от касаний. Эд, ты должен уйти от касаний. Но это какой-то магнетизм. И так приятно, когда о тебе заботятся. Тем более, после такого долгожданного облегчения. Наконец-то в ушах набатом не звучит собственное сердце. — Можно иногда и разнообразить секс, — пожимает плечами Стид и руки от Эдварда убирает. Тот поднимается на ноги и тут же завязывает на себе халат. — Чередовать. И не сбегать из спальни с эрекцией. Эдвард хмыкает. — Что ты сделал с ним? — Я ничего с ним не сделал. Просто выслушал его, как и тебя, — Стид, подумав, добавляет: — ну, почти, как тебя. Ему не хватало от тебя внимания. Полагаю, что и нежность он мог получить от тебя только в постели, когда ты всецело с ним. А не в другой момент. Если ты немного изменишь подход, то получишь то, чего хочешь сам. И при этом дашь ему то, в чём нуждается он. Всего-то. Звучит так просто, что не верится. Эдвард и не верит. По крайней мере вот так сходу и на слово. Он потом ещё проверит эту теорию. И подумает над наказанием за ошибку. А пока… не благодарить же Стида за дрочку. Это же… хуже, чем странно. — Спасибо, что выслушал, — говорит Эд. Он берёт в руки чистое полотенце, чтобы уйти. И где-то у порога он слышит, как шуршит чужая одежда — это халат с Боннета падает на пол, оставляя его в ночной сорочке. Полупрозрачной. Эдварду точно не нужно думать над тем, как это тело прижималось к Иззи. Или как они ловили стоны друг друга. Или как он сам целовал Стида, отдавая себе отчёт, что это он. Каждую секунду. Эдвард возвращается в свою каюту. Его не волнует суета на корабле, потому что нужно перетащить бочки с водой, чтобы набрать ванну для Стида. Нужно что-то всегда делать. О чём-то думать. Постоянно учиться и развиваться. И говорить. Эд усмехается этим мыслям, потому что именно сейчас он не собирается ничего этого делать. Он просто вытирает спящего Иззи полотенцем. Устраивается рядом и укрывает их двоих одеялом. То, что ночью ему снится Стид и Иззи в одной с ним кровати — просто глупость. Больное воображение. Утром он об этом даже не вспоминает (разве что пару раз), и совсем об этом не думает (разве что пару сотен раз). Эд в порядке. Эд себя знает. Скоро эти мысли пройдут. А если нет — он попросит у Стида ещё один совет.