ID работы: 14345059

Солнышко

Слэш
NC-17
В процессе
137
Размер:
планируется Миди, написана 71 страница, 7 частей
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора / переводчика
Поделиться:
Награды от читателей:
137 Нравится 90 Отзывы 30 В сборник Скачать

Хитренький лучик

Настройки текста
Примечания:
Подростковый кризис, кризис четверти жизни, кризис среднего возраста… Создаётся впечатление, что человеческая жизнь состоит исключительно из кризисов. Мишка Горшенёв, кажется, не вылезал из этих кризисов — он задумывался о смерти слишком часто и много ещё с того самого подросткового возраста. Его любимый певец и вдохновитель Сид Вишес умер в 21 год. Хорошая дата, красивая. Но тогда, в том ещё нежном возрасте, Мише казалось, что он всё-таки ещё не всё успел сделать... Хотелось писать музыку, хотелось петь, хотелось что-то создавать, не смотря на то, что смерть вечно дышала в спину и ему представлялось, что умереть молодым это очень-очень красиво... К сожалению, юная горячая голова и такое же сердце в конечном итоге привели к тому, что в клуб 27-ми он вступил уже с наркозависимостью и полным отсутствием желания жить дальше. Удивительно, но выбраться из своего наркотического плена Горшку (это прозвище он сочинил ещё будучи подростком и оно прилипло к нему намертво) помогла не музыка, а именно театр. Возможность выступать со сцены и рассказывать историю, которая ему близка, надевая маску (или наоборот снимая?). Не суть. Важно было другое. Миша наконец встретился с той частью себя, которая всегда его пугала, внушала лютый страх и ужас, и бесконечное отвращение. Эту свою часть он по молодости звал чуть ли не гнилью, или ещё чем похуже. Жалкий, слабак, размазня, тряпка, бездельник! — это слова его отца, Больной, грязный, мерзкий — это уже его собственные. Слова жёсткие и справедливые. Ну а как могло быть иначе? Ведь Миша… Он же был педиком. Скрытым, тайным педиком, конечно, он имел такой мерзкий, тошнотворный секретик, за который каждый день он буквально сжирал себя заживо похуже употребляемой им наркоты. Педик… Страшное ругательное слово, которое в 90-е приобрело большую популярность и употреблялось по отношению к любому говнюку и не очень хорошему человеку. Пнул собачку — да ты самый настоящий пидорас. Нассал в подъезде — фу, блять, тупой пидор. Миша собачек любил, а в подъездах ссал не то что бы часто. Он был педиком иного толка — носил в себе мысли, такие страшные для сына военного мысли, что правильным поступком было бы залезть в петлю. Или обдолбаться так, чтобы никаких других мыслей не осталось. Ирвин Уэлш писал, что героин — самый честный наркотик. Тебе не чудится то, чего нет — тебе просто становится хорошо, ты любишь себя и всё вокруг, ты тонешь, купаешься в чем-то, похожим на абсолютное счастье. Слишком заманчиво, чтобы отказаться. И под хмурым Миша позволял себе — позволял являться этим мерзким видениям, ведь потом все забудется, да и что значит — потом? Ему хорошо сейчас. Можно представить… и прикоснуться к груди — и это не будут округлые нежные формы, а плоская, но не менее нежная, гладкая поверхность с горошинами сосков… А вот задница — да, упругая, горячая, идеально ложится в ладони… Поцелуй будет грубым, с колкой щетиной и со вкусом, пускай, табака и пива… Можно отдать всю инициативу ему — эфемерному, неизвестному, абстрактному мужику, сегодня ему можно всё. Миша, ты педик, гадкий, гнилой, размазня и слабак… Педик, педик, педик, какое сладкое слово… Но к нему всегда приходил кое-кто ещё. Педик Миша очень сильно любил два кинофильма. «Сид и Нэнси» с Гэри Олдманом, тут всё понятно и предсказуемо. А ещё он очень любил фильм «На игле». И его страшные наркотические приходы с ним разделял никто иной, как Марк Рентон, тощий, коротко стриженный Юэн Мак Грегор, при этом бесконечно притягательный в своём героиновом шике. Это всегда был Марк, всегда. Он много говорил и много слушал, он понимающе улыбался и ни за что Мишу не осуждал, ведь Миша всё делал правильно. Он был тощий и при этом очень красивый, хоть и с бритой башкой и синюшными мешками под глазами. И главное было то, что он был понимающий. Он же всё-всё про Мишку знал, и всё равно возвращался к нему, раз за разом. Марк садился рядом, сверкнув серьгой в ухе, улыбался-скалился, доставал сигарету. Говорил о смысле жизни так, будто понял всё еще задолго до рождения Миши. Правду, которую он всегда знал, правду, которая была у всех на виду, но почему-то не все хотели прозревать и замечать её. — Скажи что-нибудь, Марк. Блять, скажи что-нибудь, а? — Пойдём ширнёмся. Марк всегда знал, что сказать. В сладостном мареве прихода — голова кружится, мысли, как петельки, нанизываются одна на другую… Марк говорил, говорил, говорил. — Педик? Это не страшно, совсем не страшно, не мне тебя осуждать вообще. Ты, главное, помни: юность кончается тогда, когда ты выбираешь жизнь. — Ты, ё-мое, умный… — отвечал Миша, закрывая глаза. Под веками стояли вымощенные камнем серо-коричневые улицы под таким же вечно серым небом, и, облизывая сухие, потрескавшиеся губы, искусанные в те моменты, когда было очень больно, Миша шептал этими слабыми губами как мантру: Эдинбург Эдинбург Эдинбург — Хотел бы я там когда-нибудь побывать. В Эдинбурге. — Не, приятель, ничё интересного у нас нет. Та же вонючая дыра, что и твой Питер. Ты, Миш, пойми, — Марк склонялся ниже, к Мишиному лицу, от него пахло лекарствами и запах был приятный и знакомый, уже родной. — Ты пойми, главное лишь то, чтобы у тебя не говно в крови плавало, а отборная дрянь. И весь реальный мир — это просто огромная дырища, до краёв заполненная дерьмом. И смысла нет ни в чём, ты же помнишь? Ни-ху-я, — он выдыхал в лицо Мише сигаретный дым, который тот не мог почувствовать, хотя ему очень хотелось. — Ты выбираешь, сука, жизнь, ты выбираешь обыденность, выбираешь ходить на работу с девяти до шести, выбираешь телек, дерьмовую жратву, костюм на праздник и поездку к родителям на выходных, встречи с корешами, которым на самом деле на тебя насрать, и на которых срать тебе… И так и будешь делать изо дня в день, пока не сдохнешь. А сдохнешь ты в блевоте и моче, и подумаешь в последнюю секунду — нахуя всё это было? Нахуя была вообще эта жизнь? Лицо у Марка было серьезным и каким-то кислым, он в отвращении морщился и поджимал губы, когда произносил слово жизнь. А потом начинал улыбаться, и его блёклые, покрытые словно какой-то плёнкой глаза прояснялись, светлели и он становился таким красивым, что у Миши дух захватывало. — Мои сухие сломанные кости увлажнились и срослись под нежными прикосновениями дивного героина. Земля вновь стронулась с мёртвой точки и помчалась по орбите вперёд, — по слогам, губы в губы. Может, поцеловать Марка? Коснуться его худых, обтянутых кожей рук, потрогать спину, очертить скулы… Миша пытался, отчаянно, водил рукой, грязной, перепачканной хуй знает в чём, пытался поймать, уловить, почувствовать, а под пальцами был лишь воздух. — Откуда я знаю, что я не гомосексуалист, если я никогда не был с другим чуваком? В смысле, как я могу быть уверенным? — рассуждал Марк. — Давай попробуем, — хрипел Миша, и не мог, не мог дотянуться, а потом снова и снова зажмуривал уставшие, опухшие веки, и ему казалось, что его губ касается что-то холодное… — Но зачем тебе это, зачем мне это? Знать — педик ты или нет? Нам это не пригодится. Главное же, смотри… — Марк подносил к Мишиному лицу исколотую фиолетовыми точечками руку, на которой не было живого места. — Главное — это то, что ничто, кроме героина, не сможет заполнить эту сраную чёрную дыру, похожую на сжатый кулак в центре твоей грудной клетки… Миша. Миша, Миша, Миша. Кто-то его звал? Важно ли это? Имеет ли вообще что-либо смысл? Смысл — иллюзия, мы пытаемся заполнить эту короткую мучительную жизнь всяким дерьмом, и только хмурый дарит свободу, показывает правильную картинку, а сраное общество не хочет давать тебе употреблять хмурый, сраное общество выдумало лживую, заковыристую логику, они не дадут тебе этого делать только потому, что это символ их собственного поражения, ведь ты же отказываешься от того, что они тебе предлагают, выбирай нас… выбирай жизнь. Выбирай! — Я не хочу выбирать, не хочу, не хочу, — кричал Миша, когда его увозили в больницу. А потом было лечение, рехабы — время слишком страшное и мутное, в воспоминаниях подернутое рябью, слишком чудовищное, чтобы вообще когда-нибудь о нём вспоминать. Забыть, как сон. Лечение шло трудно, муторно, мучительно. Бедная Мишина мамочка плакала днями и ночами, ходила в церковь и молила Господа, лишь бы сыночек её, наконец, пришёл в себя. Отец так смотрел, что хотелось провалиться сквозь землю от его тяжёлого, давящего взгляда. В конечном счёте от героинового психоза не осталось ничего, кроме слабых неприятных воспоминаний. Марк бросил его. Миша встретил Олю, добрую, мягкую и терпеливую Олю, она, как умела, пыталась уберечь его от бесконечной тьмы, спрятанной в нём самом. С ней можно было пытаться быть нормальным. Или хотя бы казаться. Но помогла ему, в конечном счёте, совсем не Оля. А — внезапно, неожиданно и спонтанно — нечто совершенно другое, одна жуткая, грустная, красивая история, которая сумела его вдохновить. На творчество, на желание создавать красоту, на желание даже примириться с той самой тьмой, глубоко запрятанной, запечатанной внутри, там, куда не подобраться… Сама тьма помогла ему творить. История про боль и любовь, про то, что тьму можно увидеть, заметить, сказать — вот она. И я вижу это в себе. Но… одним делом было признать свою тьму, позволить ей быть. Другое дело — принять её, и это оказалось для Миши чем-то поистине непосильным. Время менялось неумолимо, приближаясь к 10-м годам нового тысячелетия. То, что раньше казалось немыслимым — транслировалось на всю страну и не повергало никого в шок. Сладкие, пышущие свободой и вседозволенностью нулевые после нищих и раскрывающих эти возможности 90-х, когда ты можешь спросить — а что, можно и вот так??? И вот это??? Тату целуются на сцене Кремлёвского дворца, Сергей Жуков снимает клип про травести-шоу. «Можно» — скажут тебе нулевые. Можно. В первый раз глядя на себя в зеркало в гриме Суинни Тодда, Миша впервые прошептал — «я вижу тебя». Выйдя на сцену и впервые и отдавая всего себя зрителю, транслируя сказку тяжелую, глубоко личную, отзывающуюся в нем, он с каким-то пьянящим восторгом думал — я выпускаю эту тьму, вот она, я буду жить с ней. Прийти к этому Миша сумел лишь в 38 лет. В 39 он наконец развелся с женой, которую, к сожалению, не любил и не хотел, хоть и был ей очень благодарен за всё, что она для него делала. Отыграв успешный театральный сезон, он решил подарить себе долгожданный отдых. Уехать от суеты, шума, свалившейся на голову известности. Выбор пал внезапно на Бали. Может, всё это чересчур пафосно-духовно-просветленно, но… Миша хотел воспринимать это как путешествие к океану, свободе и своим мыслям. Может быть, даже время пообщаться со своей тьмой пришло? И, кажется, это время настигло его, когда он столкнулся с человеком, источающим солнечный свет так ярко, что, он, быть может, даже сумеет затопить Мишину тьму…

***

В следующий раз Миша увидел Андрея на следующий же день, за завтраком. Он сам пришёл перекусить после утреннего плавания. Взял свежевыжатый апельсиновый сок, приготовленный с пылу с жару омлет с сыром и овощами и маааленькую булочку. Миша начал серьезно относиться к своему здоровью после пережитых наркотических трипов, ломок и мучительных, бесконечно тянущихся выздоровлений — пытался заниматься спортом и правильно питаться. Ключевое слово, конечно, «пытался». Изменить образ жизни и начать все с чистого листа, безусловно, непросто. Особенно, если ты привык бухать и упарываться до потери сознания, в перерывах порой забывая даже поесть, а о спорте вспоминая лишь после просмотра рекламы кроссовок по телевизору. Здесь же, у бушующего океана, Миша вставал перед рассветом, устраивал себе заплыв, наслаждаясь прохладой и любуясь разноцветным небом, а после прогуливался по песочку вдоль берега, погружаясь в раздумья. Сегодняшним утром чёртов Андрей занимал все его мысли. Он думал об этом, ё-моё, Солнышке, так много, что даже его лицо начало казаться ему смутно знакомым. Миша не понимал, от чего же его так переклинило, но увидел его на завтраке, и испытал забытое, незнакомое, а может никогда и ранее не испытанное до такой степени чувство — будто встретил человека из прошлого, в которого был влюблен давным-давно, кого-то очень важного, но того, с кем бы ты не хотел сталкиваться и смущённо пытаешься отвезти взгляд, а совсем не смотреть — не получается. Андрей, одетый в футболку и шорты, и немного лохматый спросонья, лениво бродил по залу, наполняя свою тарелку едой и вкушал все прелести шведского стола. В отличие от Миши, он не брал себе даже мало-мальски полезной еды, а взял целую стопку панкейков, старательно сдобрив их шоколадным соусом. Горшенёв примостился за любимым столиком, в тени, и попивал сок, не в силах перестать бросать в сторону Андрея взгляды. Вот он налил себе кружку кофе, вот прошёл к своим, видимо, друзьям, опустился на стул — что-то шепнул на ухо уже знакомому очкарику Саше и засмеялся. Сидевшая рядом с ним девушка тоже засмеялась, а вскоре к ним подсел ещё один парень. Миша не обладал хорошим зрением, но упорно смотрел в их сторону, щурясь, и походил сейчас на орла, высматривающего свою добычу. — Князь, ну ты даешь! — услышал он вдруг весёлый и восхищенный крик. Князь, Князь, Князь. Что-то отдаленно знакомое, плавающее на задворках сознания... Ощущение, будто ты вошел в комнату и забыл, о чём только что думал, и вот-вот вспомнишь, ты же это и так знаешь, вот оно, нужно лишь уцепиться… Плюнув, Миша просто взял в руки свой смартфон, подключился к вайфаю и забил в гугле: «Андрей Князь». «КняZz» — российская рок-группа из Санкт-Петербурга, созданная в 2011 году Андреем Князевым. Состав: Андрей Князев, Александр Леонтьев, Мария Нефёдова... Миша дальше не стал читать и уставился на прикрепленную к статье из Википедии фотку. На ней Андрей, в футболке в чёрно-красную полоску, стоит, широко и солнечно улыбаясь. У него ещё и серёжка в совершенно очаровательном ухе… Красивый, пиздец, куда деваться. По обе стороны от него — остальные участники, которых Миша толком не рассматривал. Узнал только темноволосого парня с короткой стрижкой и в очках. Симпатичный вроде, но просто вылитый ботаник. Ещё два каких-то парня... Миша не разглядывал их лица. А вот скрипачка была очень милой, даже очаровательной… как и сам Князев. Зачитываясь статьей, Миша узнал основные подробности о жизни Андрея — ему в следующем году должно исполниться двадцать три года, он родился в Питере, умеет рисовать, пишет стихи и музыку, но больше любит писать именно тексты. Талантливый со всех сторон, невероятно хорош собой — красивый, молодой, пышущий жизнью. Мальчик «всё только начинается, всё впереди» . Информации о жёнах или девушках Миша не нашел — да и с чего бы, куда Андрею жениться, молоденький совсем ещё. А может он и не по девушкам, может с этим своим… Сашей мутит чего. Впрочем, Миши это не касается и не его это ума дело. Отложив телефон, он уставился на свой подостывший омлет и без энтузиазма принялся за еду. По наставлению мамы и одного своего хорошего друга, Миша не так давно начал посещать психолога. Сначала он шёл на эту встречу с неверием и сопротивлением — мол, не псих я и не хочу позволять какому-то человеку копаться у себя в башке, и вообще это все разводилово и шарлатанство. Но в какой-то момент, после нескольких неудачных попыток, он нашёл вроде бы вполне адекватную девушку, с которой ему было комфортно и узнал о себе много нового и интересного, и вот так, вместе с ней, со страхом пытался делать попытки прикоснуться своей тьме. У Миши всегда были проблемы с выражением эмоций, да и в целом с их осознанием и обозначением. Он не понимал, что чувствует и не понимал, как идентифицировать эти чувства. Психологиня по имени Кристина — молоденькая, но очень толковая, учила его разбираться в себе, и постепенно Миша начал делать некоторые подвижки. Он вел дневник со шкалой эмоций, учился анализировать — вот это что, откуда берётся, почему именно такое, как можно это назвать, какая сила у этого чувства, со знаком плюс или минус и так далее. Сейчас же, Горшенёв совершенно не понимал, что за беда с ним происходит, ведь такого никогда с ним не случалось. Любовь с первого взгляда, что ли? Чушь несусветная, вот уж во что Миша точно не верил. Но факт то оставался фактом — Солнышко всю душу ему взбаламутил, вырвав из только-только появляющегося спокойного и меланхоличного состояния. И вот что с этим было делать? Миша не знал. Сначала он хотел написать Кристине, ведь она сама сказала — мол, Михаил, пишите когда захотите, в любой момент, но Миша не чувствовал, что тот самый момент уже настал. Он решил проанализировать и переварить свои чувства самостоятельно, о чём в будущем ему ещё пришлось пожалеть. Миша быстро расправился с завтраком, вернулся в номер и упал на кровать, только что перестеленную уборщицей, вздохнул, вставил наушники и тыкнул в первый попавшийся видос с концерта группы КняZz. И выпал из жизни на следующий час. Андрей… Если даже от мимолётной встречи Миша стал сам не свой, то от выступлений Андрея он совсем голову потерял. А посмотреть точно было на что — Князь совершенно завораживающе двигался по сцене, прыгал и пел — красиво, залихватски мелодично, и будто совсем не уставал. От его заразительной энергетики хотелось самому пуститься в пляс. И тексты песен были совершенно удивительные — и страшные немного, и волшебные. Была бы музыка чуть потяжелее — и тогда Миша сказал бы, что всё идеально. Он больше, конечно, за Андреем наблюдал, чем за остальными участниками, и не очень вслушивался в тексты. Андрей называл себя «Князем тьмы», и это было, правда, немножко смешно… И вот вроде поёт он что-то таинственно-мрачное, а у Миши в голове только новое прозвище… Давящее на него самого невидимой тяжестью. «Солнышко» Так по-пидорски. Кристина просила его не употреблять это слово и всех аналогичных ему педиков и пидорасов, но это «Солнышко» будто жгло Мишу изнутри и он болезненно морщился. А ведь можно ещё так: котик, зайка, малыш… Лучик. Солнечный лучик. И ведь Андрею подошло бы любое, и от этого одновременно становилось гадко и щекотливо-приятно… Как будто ешь конфету с лакрицей. Извращение какое-то, в самом деле. Отложив телефон, Миша долго лежал и пялился в потолок. А потом его всё-таки разморило сном, и он видел перед собой Андрея. Сладкое, но не приторное дыхание опаляло его губы, солнечное тепло ласкало его кожу, не оставляя ожогов — это были нежные поцелуи. Андрей будто бы весь состоял из света, озаряя всё вокруг, Миша щурился и трогал, пока ему все позволительно, скользил по стройному изгибу спины, ловил вздохи, упивался нежным запахом юности, лета, свободы. Солнышко был словно везде и всюду, окутывал своим теплом и дарил оголодавшему по ласке Мишиному телу неземное удовольствие, сладостное и тягучее. — Миша, Миша, Михаил Юрьевич… — похоже на забытую мелодию, голос нежный и звучный, такой, что хочется в нем раствориться. Миша сжал себя сквозь бельё, вымученно застонал и кончил, а после поражённо распахнул глаза. Перед ним всё ещё стоял прекрасный образ, а на кончиках пальцев будто осталось то самое тепло, словно он вот только что касался его, трогал солнечный свет, купался по-настоящему в лучах Андреевой нежности. — Ох, блять, — Миша закрыл лицо руками и выругался, окунаясь с головой в привычно-любимое состояние — испытывать ненависть к себе. Ему и раньше, бывало, снились подобные сны, но не про кого-то конкретного. И никогда ему не было так приятно, хорошо и сладко. Тело все ещё словно покачивалось на волнах удовольствия, а вот на душе стало тяжело, будто он проглотил камень. Накрыв свое лицо подушкой, Миша отчаянно взвыл, понимая, что всё это — только начало.

***

Ему и правда начало казаться, что он попал, блять, в самый настоящий ситком. Куда бы он не пошёл — везде встречал Андрея, и ему даже приходилось позорно избегать с ним встречи. Идти в другую сторону, если они сталкивались в холле и оба шли по направлению к ресторану; отводить взгляд, доставать телефон и пялиться в него, будто там было что-то невероятно интересное. Детский сад! Миша вёл себя как ребёнок — убегал, смущался и нервничал, это было до невозможности глупо. Но сам Андрей, кажется, к Мишиному счастью, ничего этого не замечал и вообще не обращал на Мишу внимания. Да и с чего бы? Сам Миша себя никогда особо не считал привлекательным или интересным, а сейчас он выглядел ещё и старше своих лет, и отражение в зеркале его совсем не радовало. Так что это был не детский сад вовсе — старпёр озабоченный, вот кто он был. И было особенно здорово, что никто его не узнавал и не лез к нему. У самого Андрея же будто отбоя не было от внимания окружающих. У него, конечно же, была своя компания, «банда», как он называл свою группу в интервью. И, видимо, новые знакомства юному весёлому артисту было заводить очень просто — его постоянно окружали какие-то люди, и Миша регулярно слышал его звонкий, радостный смех. В один из прохладных вечеров Миша потягивал коктейль за барной стойкой, и, внезапно, Князев оказался совсем рядом. Миша чуть не поперхнулся. Андрей, одетый в белоснежную и какую-то полупрозрачную рубашку, почти до конца расстегнутую не смотреть не смотреть не смотреть — подошел к бармену и взял виски. Сидевшая рядом девушка, конечно же, обратила на него внимание, и через минуту они уже увлеченно болтали. Наконец, оторвавшись от очень увлекательного занятия, а именно разглядывания того, как медленно тает лёд в его стакане, Миша украдкой взглянул в их сторону. «Он, наверное, и по мальчикам, и по девочкам» — подумал про себя Горшенёв, глядя на то, как Андрей, лучезарно улыбаясь, заигрывает с новыми знакомыми. Шутит с девушкой, подмигивает бармену, улыбается игриво и закидывает руку на плечо непонятно откуда взявшемуся рядом с ними парню… Миша позорно сбежал в свой номер, лишь бы этого не видеть. Ночью ему снилось, что они вдвоём сидят у океана, любуясь полной луной и её отблесками на воде, Андрей красиво пьет текилу, сочно жуёт лайм, облизывает руку, оставляя на коже влажный след, а потом, смеясь, посыпает и Мишину руку солью… И, склонившись ближе, слизывает эту самую соль, ведет языком по коже всё выше, по такому нежному локтевому сгибу, посылая волны сладких мурашек, по предплечью, шее, вылизывая дёрнувшийся кадык… И лижет Мишины губы, и это так хорошо, до дрожи во всём теле, насмешливые голубые глаза так близко, и Миша пытается поцеловать его по-настоящему… И просыпается. Слава неизвестно кому (ведь в Бога Миша не верил), но ему не снились грёзы с… подробной физиологией. Неизвестно, выдержала бы это его психика… Ему всё чудилось сладкое марево, тепло и нежность, которых он, казалось, не знал в жизни, и это было чудесно и при этом очень возбуждающе. Андрей — ласковый, смешливый, целовать его — как глотнуть сладкого кислородного коктейля из Мишкиного детства — волшебно-воздушно и так вкусно, что Миша бы делал это до скончания своих дней.... Так и прошла целая удивительная неделя. Сколько Миша пересмотрел видео с Князевым — интервью, отрывков с концертов и целых концертов, и даже, к его величайшему стыду, тиктоков — он сам не знал. Он даже прошерстил Андреев инстаграм и телеграм-канал. Там были снимки из различных фотосессий и фотки с мероприятий, красивые, яркие и очень волшебные рисунки. А ещё видео. Коротенькие, странные видосы, которые, наверное, показались бы Мише совсем не смешными, если бы снимал их кто-то другой. Но, глядя на то, как Андрей в дурацкой маске поёт песенку про яйца или вешает на свои очаровательно оттопыренные ушки бананы, он в полной мере осознал, что такое «guilty pleasure». И, сгорая от стыда, пересмотрел все выложенные Князевым видео и дурацкие обработанные фотки, и чуть ли не хрюкал от смеха, вновь ощущая себя подростком. Это была настоящая загадка — как Андрею удавалось во всём быть таким очаровательным, что хотелось вечно, как он пел в своей песне, им любоваться? В общем, Миша начал сталкиваться с Андреем регулярно, хотя, может быть, ноги сами вели его ближе к нему — тянуло просто побыть рядом, понаблюдать украдкой, тихонечко, как гребанная фанатка, ей-богу. Миша будто знал и чувствовал, где ему нужно оказаться в следующий момент. Чаще всего он лежал с книгой и безалкогольным коктейлем у бассейна, а Князев плескался в воде, нырял, смешно отфыркиваясь, смеялся, когда попадал под струи подводных фонтанчиков, которые щекотали ему ноги. От него веяло неиссякаемой энергией, и Миша не мог себе отказать в том, чтобы периодически не пялиться на него, осторожно, и, как он был сам уверен, совершенно незаметно. Однажды вечером Горшенёв выбрался на дискотеку. Сам присел на дальний диванчик, но с удобным видом — можно было наблюдать за танцполом, не особо привлекая внимания. И этой ночью ему действительно предстояло увидеть целое шоу. Андрей, снова одетый в свою белоснежную рубашку, с явно специально взлохмаченными волосами, в шортах, которые чудесно демонстрировали его стройные ноги, и… Блять, Миша, ну куда ты смотришь…. Ему снова показалось, что Андрей весь светится… И как же он двигался… Плавно и чувственно, он изгибался точно в такт каким-то попсовым песням, которых Миша совершенно не знал, обнимал за талию темноволосую кудрявую девушку, прижимая её к себе, смотрел сверху вниз с игривой улыбкой, потом зарылся руками в её густые волосы и склонился для поцелуя… Миша зажмурился. Когда открыл глаза и перевёл дыхание, они уже просто танцевали рядом, Андрей полностью расстегнул рубашку, она сползла с его худого острого плеча, а на блестящем от пота животе играли отблески неоновых огоньков… Миша вернулся в номер с чумной головой и особой тяжестью на сердце. Было так погано — хоть бросай всё и уезжай. Он решил, что нужно сменить обстановку и выбраться хоть на денёк из отеля, который стал для него настоящей тюрьмой и маленьким раем одновременно.

***

На следующий день Михаил решил взять экскурсию к водопаду — отельный гид заболтал его, расписывая, как там красиво и как важно не упустить возможность прикоснуться к первозданной природе и оказаться в настоящем тропическом лесу. Прикосновение к первозданной природе стоило недешево, но возможность увидеть настоящие джунгли Миша упускать не хотел, потому что до этого ему приходилось гулять лишь среди берёз, сосен и ёлок в средней полосе его необъятной родины. — Маугли… Тарзан… Ес, ес, — кивал с улыбкой гид, сверкая золотым зубом. И Миша согласился. В автобусе он примостился в самом конце и смотрел в окно, когда увидел, что Андрей Князев один из последних вбежал внутрь и уселся впереди, недалеко от водителя. На этот раз он был вдвоём со своим Сашкой, да ещё и тут же завел разговор с кем-то из соседей. Миша судорожно вздохнул (вышло, как назло, слишком громко), сунул в уши проводные наушники, врубив на всю мощь песню Depeche Mode «Strangelove». Внешне то он и бровью не повел, а глупое сердце все равно застучало быстрее.

***

Все-таки гид со своими Тарзанами и Маугли не обманул. Чем дальше они ехали, тем интереснее становилась окружающая их растительность — пальмы сгущались, оплетались лианами, на покосившихся от тяжести ветках можно было разглядеть огромные экзотические фрукты, которых Миша раньше не видел. Дорога шла в гору, петляла, и наконец они оказались в месте своего назначения — в окружении тропических деревьев. Князев выскочил из автобуса одним из первых и сразу пошёл вперед, а Миша подождал, пока все выйдут и самым последним ступил на землю, и его сандалии тут же потонули в глине. Было очень непривычно влажно — дышалось не так просто, но вокруг была такая необыкновенная, особенно для него, привыкшего к европейской природе, красота, что он быстро перестал обращать внимание на духоту. Вниз, прямо по грязи, вела лестница и слышался такой приятный шум воды. Спускаться было скользко, но Миша шёл, подстегнутый каким-то странным предвкушением — его давно ничего так не впечатляло. Он ступал по ступенькам в окружении каких-то сказочных деревьев, прошёл по довольно хлипкому деревянному мосту над ручьём, ощущая себя героем фильмов про Индиану Джонса. Деревья потихоньку расступались, и он наконец вышел к главной цели их поездки. Вид был такой, словно перед ним ожила картинка из Пинтереста. Величественный водопад бесконечным потоком струился среди высоких каменных, покрытых диковинной растительностью гор. Миша замер, любуясь невероятной красотой вот такой по-настоящему первозданной, неизведанной, нетронутой природы. Вода шумела и пенилась, и ему казалось, будто сама жизнь несётся в этом потоке. Люди вовсю уже окунались в воду, и Миша, немного придя в себя от охватившего его волнения и какого-то благоговейного восторга, последовал их примеру и быстро скинул одежду, оставив её на ближайшем камне. Под ногами был песок вперемешку с галькой, какие-то веточки и маленькие водоросли, вода оказалось приятно прохладной и Миша с наслаждением устроил заплыв. На какое-то время он даже думать забыл об Андрее — расслабился, лениво плескался в воде и потерял счёт времени. Солнце спряталось за облаками, так кайфово и приятно было искупаться после жары, дышать становилось гораздо легче и вылезать совершенно не хотелось. Многие уже начали возвращаться к автобусу, а Миша всё никак не мог уйти — окунался, нырял, наслаждаясь нереальным каким-то ощущением свободы, пытался запомнить этот запах, эти виды, унести с собой эти воспоминания. Он вслушивался в незнакомые, новые звуки, пение диковинных птичек, которых он никогда раньше прежде не видел, стоял, утопая по пояс в воде и любовался красотой лиан и папоротников. Вдруг он услышал крик, который будто вытянул его из этого забытья. И кричал никто иной, как Андрей Князев. — Помогите, пожалуйста, кто-нибудь! Я застрял, не могу выбраться! Пожалуйста! У Миши сердце застучало в ушах от волнения в ту же секунду, он тут же отмер и начал оглядываться — вокруг ни души, небо уже начало темнеть, Мишин взгляд метался по озеру, и вот он наконец увидел Андрея, барахтающегося в воде рядом с шумным потоком, и, кажется, готового вот-вот захлебнуться — он размахивал руками, и белая макушка терялась за волнами, создаваемыми водопадом. — Сейчас, сейчас! — воскликнул Миша, не помня себя, и, ни секунды не раздумывая, кинулся в воду. Он не простит себе, если что-то случится. Не простит. Доплыть до Андрея было не так просто, Мишу сносило потоком, но он отчаянно грёб и грёб руками, пока не увидел, что блондинистая макушка больше не маячит перед глазами. Видимо, Князев совсем ушёл под воду. Горшенёв сам не знал, что умеет так хорошо и быстро плавать, он за считанные секунды преодолел оставшееся расстояние и смело нырнул. Андрей, видимо, уже был в полуобморочном состоянии, и ногой он зацепился за скрытое под водой бревно. Крепко обхватив его под живот, Миша вытащил его на поверхность, прижал к себе и поплыл к берегу. Он сам дышал с большим трудом и неплохо так наглотался воды. А вот Андрей, будто бы, не дышал вовсе. Оказавшись, наконец, на мелководье у берега, Миша вытащил его на песок, бережно уложил на спину и перепугано уставился ему в лицо. Андрей не шевелился, не хмурился, ни одной морщинки — выглядел слишком безмятежно, и Мишу всего передёрнуло от накатывающего ужаса. А рядом, как назло, больше не было ни души, видимо Саша этот таким себе другом был, раз ушёл к автобусу и оставил Андрея одного. Вспоминая всю информацию, которую когда-либо слышал в жизни о помощи бездыханному утопающему, Горшенёв склонился над Андреем и начал дрожащими от страха руками давить ему на грудь, а потом сделал глубокий вдох и прижался своими губами к его, пытаясь сделать искусственное дыхание. После первого же, переданного в чужой рот, глотка воздуха, Андрей вдруг шевельнулся, и Миша ощутил, что он двинул губами навстречу… Отстранившись, Горшенёв вылупился на Андрея во все глаза — сам весь дрожащий, испуганный, с растрепавшимися влажными волосами, он сейчас походил на прибитую мокрую псину. Андрей распахнул свои хитрые голубые глазищи, закашлялся, а на губах его появилась такая же хитренькая улыбка. — А теперь пойдете со мной на свидание, Михаил Юрьевич? — спросил он. У Миши хватило сил лишь на то, чтобы обессилено упасть рядом с ним на песок. Вот тебе и солнышко.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.