***
Миша успел искупаться и в море и в бассейне, и теперь задремал на одном из лежаков — начиналось как раз самое жаркое время дня и воздух сегодня был особенно душным, как в сауне. Миша расслабился, пригрелся, и открыл глаза лишь тогда, когда услышал дзинь — получил сообщение от Андрея. День добрый)) Пообедаешь сегодня с нами, большой Мишутка? Большой Мишутка внезапно заулыбался как-то хитренько, будто делал какую-то пакость и написал: Да. Спасибо за приглашение Соня 😉 Он отложил телефон в сторону, продолжая довольно улыбаться. Зарождающееся ощущение в груди было приятным, непривычно-странным, даже скорее совсем новым. М.Ю. не мог и вспомнить, когда в последний раз ему захотелось с кем-то позаигрывать… В романтичном плане. И не чувствовать себя при этом каким-то несуразным увальнем, не испытывая жуткой неловкости. Пакт о ненанесении вреда мы не нарушаем, Миша, мы только учимся жить по-другому…***
На обеде Миша встретился со всей честной компанией — первым выплыл Андрей, зевая и поправляя тёмные очки. — Теряешь хватку, — сказал ему Миша вместо приветствия. — Да всё нормально, просто захотел поспать подольше, — отозвался Андрей и снова зевнул. Миша в ответ только хмыкнул. — Я уже занял тот ваш столик, за которым вы обычно сидите, — сказал он и пошёл набирать себе разной и вкусной еды. От приятного волнения и щекотного чувства в груди в нём просыпался ещё и сильный голод. В итоге в скором времени явились Яшка, Маша и Саша. Они все ходили по залу, периодически сталкиваясь и кивая друг другу, а Миша всем улыбался самой доброжелательной улыбкой. Наконец, набрав себе мяса и овощей, он вернулся за стол со стаканом апельсинового сока. Участники группы КняZz оказались любителями супов и сладостей. Миша больше предпочитал европейскую еду, а молодежь набрала всякой лапши да мисо супов... Типично — пронеслось в голове у Миши, но он про себя тут же обозвал себя старым дедом и принялся за еду. — Приятного аппетита, Михаил Юрьевич, — сказал важный Саша Леонтьев. — Спасибо, и тебе. И всем вам. Так… — Миша отложил вилку и посмотрел на него строго. — Давай без этих своих Михаил Юрьичей. На ты. Можно Миша, можно просто Михаил, хорошо? Мне так больше нравится, понимаешь, да? — Да, конечно, Миша, — важный Саша немного смутился. — Вот и хорошо. Андрей, до этого лениво поедающий суп, вдруг придвинулся к Мише и негромко произнёс, так, чтобы никто кроме них двоих не слышал: — А Мишуткой только мне можно, да? Мишутка судорожно вздохнул — дыхание, конечно, сбилось, и совершенно против его воли. — Только тебе можно, — шалея от собственной наглости, шепнул он в ответ, чувствуя, что щёки-то предательски покраснели и провёл рукой по шее, ощущая, как по горячей коже словно разбегается рой мурашек. — Я запомню, — невозмутимо отозвался Андрей, так уже по привычному радостно улыбаясь и сверкая искорками из глаз. На самом деле совместный обед прошёл просто отлично. Миша постепенно расслаблялся — конечно, не полностью — он боялся, что не сможет участвовать в разговорах, но по итогу оказалось, что все его волнения были напрасны. Разговоры шли легко и непринужденно — в основном говорили об отдыхе и дальнейших планах, о еде и немного о музыке. Участвовать в беседе оказалось совершенно не сложно — никаких страшных и незнакомых Мише молодежных названий никто не произносил, тренды из тиктока не обсуждали. Только Саша немного забавлял его тем, что периодически пытался умничать. Специально ли, чтобы повыпендриваться, или он и правда по жизни был такой — но он часто вставлял в разговор фразы по типу: «а вы знали, что», или «вообще-то, интересный факт…» или «открою вам тайну, это не так называется» — Открою тебе тайну, Яков, но в национальной кухне каждой азиатской страны свои разновидности супов, Том Ям именно тайский, а не балийский… — Да какая разница откуда он, не душни, — ласково отозвался Яша и хлопнул Сашу по плечу. — Ох, Миша, с кем мне приходится работать — сам видишь, — Саша театрально вздохнул. М.Ю. сейчас и правда не понял — он так придуривается или искренне это говорит? Ответить он ничего не успел — потому что вдруг ощутил прикосновение к своей коленке и вздрогнул от неожиданности, но тут же резко замер, как натянутая струна. — Опять ты душнишь, Сань, — невозмутимо сказал Андрей, отправляя в рот креветку. Миша уставился в свою тарелку. Андрей гладил его ногу кончиками пальцев — изучающе-неторопливо, не переступая границы — не поднимался слишком высоко, а просто тепло оглаживал коленку, но Мишу сильно повело, аж голова закружилась. Андрей бросил на него совершенно вроде бы равнодушный взгляд, но, увидев, что Миша весь раскраснелся и с серьёзным видом тыкал вилкой в свой салат, руку всё-таки убрал. До конца обеда Миша пребывал словно в каком-то трансе. Он так задумался, что не сразу понял, что к нему обращается Машка — Миш, в караоке пойдешь с нами сегодня? Миша? — Да? — М.Ю. наконец отмер — когда его окликнули во второй раз. — Да, пойду, — недолго думая отозвался он. — Ну разве не замечательно? Вечером классно затусим, — подвёл всему этому общению итог Андрей Князев. Вот уж в том, что они «классно затусят» и М.Ю. Горшенёв ни секунды не сомневался.***
Сладковато-пряный ром очень приятно оседал на языке. Миша не ожидал даже, что ему так понравится балийский национальный напиток. Вечером они встретились и всей дружной компанией направились в караоке-бар. Миша — конечно же — нервничал. Он пребывал в возбуждённо-взволнованном и приятном состоянии — похожие чувства он испытывал, когда только начал играть в театре. Он крутился у зеркала, критически себя разглядывал, потом даже написал Кристине и немного успокоился лишь тогда, когда получил ответ, что поход в караоке — отличная идея и он всё делает правильно. Знала бы ты об остальных Мишкиных мыслях, Кристина... Андрея очень хотелось видеть, просто быть рядом, смотреть на него, любоваться его улыбкой и слушать его смех. Когда в последний раз такое случалось с Мишей? А было ли вообще в его жизни такое состояние, когда вот так приятно-волнительно рядом с кем-то — и так по-особому хорошо? Вот только за обедом они виделись — а Миша уже словно успел соскучиться. Он вспоминал прикосновение Андрея к своей коленке — такой вполне себе простой жест, но при этом такой интимный, навевающий поток мыслей и фантазий о том, как бы Андрей мог провести рукой выше, забираясь под ткань его бриджей, и... Мише пришлось умыться холодной водой и строго погрозить пальцем своему отражению, чтобы не смело о таком думать сегодняшним вечером. Мыслей о поцелуе было вполне достаточно. Отражение довольно хитренько улыбалось в ответ. На встречу Миша шёл заведенный и нёс за собой этот шлейф из волнения. Андрей был вновь одет в ту самую белую рубашку, призывно расстегнутую на все пуговицы, и не облизывать его взглядом было довольно мучительно. Мишу встретили приветливыми улыбками и каким-то настолько искренним радушием, что он снова мысленно дал себе по лбу за свои сомнения и заулыбался сам широко и доброжелательно, начал включаться в разговоры, и постепенно ощутил, что… Он расслабляется. А уж когда они пришли в караоке, где так привычно и вкусно пахло фаст-фудом и пивом, сели за длинный деревянный стол — Андрей, конечно же, плюхнулся рядом с Мишей на диванчик, и он наконец сделал пару глотков арака — и вот тогда не то что бы окончательно расслабился, но скорее породнился с этим приятным волнением, окунулся в него с головой и даже будто словил с окружающими общую волну. Периодически он ловил на себе взгляд Андрея — этого невозможно было не заметить — как он иногда смотрит на Мишу дольше положенного, а самому Мише от этого становится тепло и почему-то щекотно. Один раз он просто повернул голову в его сторону, и они столкнулись взглядами, и оба стоически выдержали это столкновение. Андрей глядел игриво, чуть склонив голову на бок, и у Миши даже сердце ёкнуло — он и не знал, что оно у него всё ещё умеет такое чувствовать. Он ощутил себя… Влюбленным подростком. Мише становилось хорошо и легко на душе — он неторопливо попивал свой ром, чтобы не опьянеть слишком быстро, но голова уже приятно кружилась. Эти Андреевы ребята — юные и все как на подбор красивые, словно сошедшие с плакатов молодежных журналов... Их мало заботило чужое мнение, вроде бы они отличались от него самого, но при этом так располагали к себе, что хотелось слушать их ещё и ещё. И Миша начал ощущать себя в своей тарелке, включался в разговоры и даже устроил небольшую дискуссию, рассуждая об анархии. С ним никто и не пытался спорить — наверное, больше из-за уважения. Группе КняZz пришлось таки выслушать лекцию про Кропоткина в исполнении М.Ю. Горшенёва. Но ребятам явно было очень даже весело. А потом Андрей предложил попеть. У Миши внутри снова всё наполнилось каким-то щекотно-пузырчатым предвкушением — он был уверен, что насладится сейчас какой-нибудь совершенно чудесной рок-н-рольной песней в исполнении А.С. Князева. Но он ошибся. Андрей шепнул что-то диджею, а потом… потом Миша полностью испытал на себе такое понятие как «guilty pleasure» — во всех возможных красках. Заиграла совершено ужасная музыка в стиле дискотеки 90-х, но Миша смотрел и смотрел, не в силах оторваться — Андрей вышел на середину зала, взял в руку микрофон и задвигался в такт музыке. Он так был красив в этот момент — в расстегнутой рубашке, обнажающей стройную грудь и поджарый живот, с довольной улыбкой на лице и хитрым лисьим прищуром. Огоньки местных разноцветных ламп оставляли красивые блики на его лице и опьяненному всем происходящим М.Ю. начало казаться, что он смотрит очень реалистичный клип, а Андрей — прекрасный блондин из знаменитого американского бойз-бенда. Он подмигнул Машке, запустил руку в волосы, поправляя прическу, а потом запел. Миша уставился на него во все глаза. Он, конечно же, не знал слов. Но выбор песни был таким, что Мише начало казаться, будто поёт Андрей только для него. Андрей поворачивался то к нему, то к своим друзьям, которые хлопали и подпевали ему, но Миша чувствовал — это всё слишком про них двоих, слишком личное. Я отрываюсь от земли, я от тебя на полпути И мне так важно, что ты думаешь об этом Огонь подружится с дождём, мы будем делать это вдвоём Не вспоминая о проблемах и запретах Миша перестал контролировать выражение своего лица — сидел, чуть приоткрыв рот, алел щеками, и то пялился на Андрея, не отрываясь, то закусывал губу и опускал взгляд. Солнышко в руках И венок из звёзд в небесах И с других планет все видят нас Мне так хорошо с тобой мечтать об этом Где-то над землёй Мы парим с тобой в облаках Как лавиной снежной в горах Нас накроет счастьем и тёплым ветром Солнышко в руках… На втором куплете Андрей приблизился к их столу, запел как-то… Проникновенно, что ли. Слова были примитивные, максимально простые, Миша такое никогда слушать не мог и всю жизнь он бежал от такой вот попсы, когда-то пытался бороться с ней, но сейчас… Вся эта пошлая банальщина проникала ему в душу, потому что это пел Андрей. И пел он, без сомнения, о них. Мне было стыдно сделать шаг и побороть свой детский страх Но мы, как два крыла, всегда должны быть рядом Я оттолкнусь от скучных слов, освобожусь от тяжких оков Хочу, чтоб счастье стало нам с тобой наградой Солнышко в руках.... Текст закончился, Андрей ещё пританцовывал под музыку, а в конце подпрыгнул и издал какой-то боевой клич индейского племени. Он вернулся за стол, со всего разбегу плюхаясь рядом с М.Ю., разгоряченный, довольный, пышущий энергией. От него приятно пахло его парфюмом — пряным и лёгким, сладким цитрусовым коктейлем и немного потом. Мише захотелось уткнуться носом ему в шею и спрятаться там от его внимательного и хитрого взгляда. — Ну как тебе? — Андрей наклонился близко-близко, мазнув губами по Мишиному уху. — Не знал, что тебе нравится… Поп-музыка. Думал, ты рок предпочитаешь, — негромко буркнул М.Ю. — Миш, я разную музыку предпочитаю, — Андрей расслабленно откинулся на спинку дивана и вытянул ноги. — Я, конечно, люблю рок. Но в караоке могу затусить под Руки Вверх или Зверей, и это классно, понимаешь? Это, блин… Свобода. Могу дурковать сколько хочу и петь всё, что захочется и кайфовать от этого. Классно же? — Классно… — ответил Миша и облизал пересохшие губы. — Ты там что-то про свободу затирал. Про анархию. А для меня вот это и есть свобода. Он подмигнул Мише, салютуя коктейлем и сунул Сашке микрофон. Оставшуюся часть вечера М.Ю. Горшенёв слушал хиты 90-х и нулевых, и «Крошку мою», и «Тополиный пух», и даже «Младшего лейтенанта». Он не поддался на уговоры и сам с микрофоном не вышел, но очень искренне благодарил Яшку, который спел пару песен Би-2. Возвращался Миша в каком-то странном, немного меланхоличном состоянии — тонул в удушающе-влажном воздухе, безостановочно думал об Андрее, пока тот чуть ли не вис на нём, смеясь и подкалывая остальных. Его буквально несло волной этого всеобщего молодежного веселья, но когда они дошли до отеля, он уже не мог избавиться от мысли о том, что Андрей сейчас пойдёт к себе в номер, а они… Они ведь так и не поцеловались. Весь вечер Андрей то щекотно дышал ему в ухо, то облизывал влажные и блестящие от клубничного дайкири губы, то прижимался к нему, пока они возвращались, и Миша уже совершенно не мог не думать о том, как же сильно ему хочется стать с Андреем ближе. Андрей сказал, что по традиции проводит Мишу до его номера, и вот они оба замерли у нужной двери, пока остальные двинулись наверх, к себе, предварительно попрощавшись с Мишей и сказав, что им было очень весело сегодня и Мих Юрич, ой, то есть Миша, давайте, тьфу, давай, обязательно затусим ещё... Они ушли, унося с собой это заразительное веселье, и наступила непривычная тишина, нарушаемая лишь гудением лампочки в люстре на потолке. — Зайдешь ненадолго? — негромко проговорил Миша. Андрей радостно кивнул. Почему принято думать, что для поцелуя существует какой-то особенный момент? Самый романтичный, правильный, уместный? В кино часто используют этот приём — накал страстей, персонажи убегали от погони, расправились с бандитами, одержали победу — и вот наконец-то два влюблённых сердца могут соединиться в поцелуе. Играет громкая, немного торжественная музыка. Или другая ситуация — чувственный танец, персонажи отдались этой взаимной страсти, камера плавно приближается к их лицам, музыка становится приторно-романтичной… У А.С. Князева и М.Ю. Горшенёва такого не было. Они оба в нерешительности замерли посреди номера, уставившись друг на друга. И Миша просто понял, почувствовал, что больше не может от себя бегать, что больше не может противиться этому накрывающему его с головой желанию — поцеловать Андрея. Андрей же будто чувствовал, что они оба дошли до какого-то предела — глядел снизу вверх на Мишу своими невозможными голубыми глазами, его дыхание сбилось, а светлые ресницы трепетали. — Ты такой красивый, — прошептал М.Ю., совсем уже дурея от собственной смелости. — Миш, — у Андрея с губ сорвался судорожный вздох, он обхватил ладонями Мишино лицо, притягивая ближе. Миша слышал лишь биение собственного сердца, ставшее просто оглушительным. Почему было так страшно? Нечто настолько желанное им, настолько притягательное для него — одновременно было таким пугающим, и ему, с одной стороны, хотелось броситься прочь — бежать без оглядки, туда, где всё легче и проще, спрятаться от этих чувств… Но какая-то удивительная — непривычная для него — щемящая нежность была сильнее этого страха. Миша сейчас мог разглядеть каждую чёрточку на Андреевом лице, вблизи радужка глаза уже казалась не просто незабудковой, а переливчато-бирюзовой, особенно по краям, а в серединке, вокруг зрачка, цвет становился теплее… Но Мишка всё-таки зажмурился, так было легче — не мог больше смотреть, как и терпеть или ждать. Иначе он никогда не решится. Он закрыл глаза и поцеловал Андрея. Его губы оказались нежными-нежными, как лепестки той самой плюмерии. Андрей ласково гладил Мишины щёки, скулы, щекотно дышал, прижимаясь носом к его щеке. Этот их первый настоящий и осознанный поцелуй вышел почти целомудренным — но Миша бы ни на что другое не променял этот момент какого-то особого единения с Андреем. Князев осторожно отодвинулся первым — в его глазах, словно в океане, плескались смешинки. — Нет ты, — шепнул он. Миша, совсем поплывший от всего происходящего, недоумённо захлопал глазами. — Ты красивый, Миша, — Андрей опалил его губы своим сладким шёпотом и уже поцеловал его сам, по-настоящему. Миша взволнованно подумал — как дальше, когда я делал это в последний раз, как правильно?.. Но все мысли словно потонули в каком-то блаженном тумане, потому что — о да — Андрей знал, как правильно и как надо — и этого было достаточно. Он ловко скользнул языком в Мишин рот, ласково проходясь по кромке зубов, исследовал неторопливо и осторожно, чуть прикусил Мишину верхнюю губу и втянул её в рот, вылизывая, а потом сам тихонько застонал… Целовал долго, сладко и вкусно, у М.Ю. не то что дыхания не хватало — ему казалось, что ноги его не держат, ещё немного и он сползет прямо на пол, к ногам Андрея. Было так пьяняще и головокружительно хорошо, что Миша как-то жалобно-задушено всхлипнул Андрею в губы, и тот наконец отодвинулся, чтобы самому перевести дыхание. — Губы твои, Миш… Пиздец, — Андрей ласково очертил пальцем верхнюю, припухшую от поцелуя, стирая их общую слюну. Он прижался к Мише, уткнувшись ему в плечо и прикрыл глаза. Миша чувствовал — его сердце тоже бьётся быстро и заполошно, Андрей тоже весь теряется от волнения, и ему тоже было сейчас сладко и хорошо… Миша сделал то, о чём фантазировал вчера — зарылся носом в Андреевы волосы на макушке — по ощущению они и правда напоминали пух. Летом в деревне Миша как-то взял в руки недавно родившегося цыплёнка — и поразился тому, каким же он был мягким на ощупь… И каким хрупким… Миша так боялся его уронить, причинить ему боль, его собственные руки казались ему огромными и сам он чувствовал себя таким неуклюжим по сравнению с этим крошечным существом… Сейчас ему показалось, что в его руках словно тот самый цыплёнок, и он бережно обнял Андрея, прижимая к себе его ещё ближе и с каким-то особым удовольствием ероша носом его мягкие волосы. А ведь на самом то деле совсем не Андрей сейчас был слабым и уязвимым. Миша точно мог бы до скончания веков так стоять — дышать Андреем, окунувшись в его тепло. Но его цыплёнок осторожно отодвинулся. — Миш… А покажешь мне ещё, как ты играешь и поёшь? Я очень хочу послушать, — проговорил он негромко, глядя Мишке в глаза. Мишка кивнул. Они дошли до кровати — всего несколько шагов, и Миша вытянулся на постели, а Андрей забрался к нему поближе, под тёплый бок. Мишка без труда отыскал у себя в телефоне архивные записи. Незабудковые глаза с неподдельным интересом уставились в экран, Андрей комментировал что-то, задавал вопросы и периодически просто залипал, любуясь молодым, смешным и беззубым Горшком. — Мишут, ты должен обязательно сыграть и спеть для меня, сыграешь же? Я достану гитару, найду… Я очень хочу вживую посмотреть, — Андрей поднял на него взгляд и так посмотрел — с каким-то восхищением и восторженной надеждой — будто всё, что он видел на экране и то, что видел перед собой сейчас — Мишино, уже постаревшее, и совсем другое лицо — всё это ему бесконечно искренне нравилось. — Сыграю… — Миша был абсолютно безоружен и открыт сейчас перед Андреем, и растворялся в обуявшей их обоих нежности. Он был согласен абсолютно на всё. — У тебя такой красивый голос, я в таком восторге… И ты очень-очень красивый… Ты такой красивый… Миша не выдерживал этого взгляда — и закрывал глаза — и ощущал, как Андрей покрывает ласковыми поцелуями его лицо — щёки, скулы и подбородок, касается губ, не углубляя поцелуй. Эти ласковые касания — как прикосновения крыльев бабочек, порхающих по коже. Снова чуть-чуть щекотно, и от этого ещё более приятно, ведь щекоткой этой пробирало от макушки до пальцев ног — и хотелось ещё-ещё-ещё. — Андрюш... — Миша… — Андрей позвал его, и Миша вынырнул из своей сладостной неги и на пробу приоткрыл один глаз. — А покажешь ещё? — глаза А.С. Князева горели интересом, и он немного сонно и счастливо улыбался. И Миша показывал ещё, тыкал в экран, пока Андрей, осторожно положив руку ему поперёк живота, млел в его объятиях. В какой-то момент он совсем расслабился, и Миша понял, что он, пригревшись, просто… Уснул. Миша замер, побоявшись его спугнуть. И как тут можно было пошевелиться? Котик приходит на коленки — ни в коем случае нельзя его тревожить. И уж тем более нельзя тревожить маленького цыплёнка. И Миша только ласково поцеловал его в пуховую макушку и сам прикрыл глаза, окунаясь в какую-то удивительно приятную дрёму… А когда открыл их снова — было уже утро, солнце ярко освещало комнату, а в его объятиях зашевелилось его личное — собственное. Андрей заворочался, пробормотал что-то, сладко зевнул и только после этого посмотрел на Мишу и расплылся в сонной улыбке, но не менее ослепительной, чем льющиеся из окна солнечные лучи. — Доброе утро, Мих Юрич, — пробормотал он и ткнулся тёплым носом Мише в шею, потёрся и как-то совершенно очаровательно вздохнул. Вот бы каждое утро так просыпаться — пронеслось в голове у Миши, и ощутилось таким правильным и таким уместным… — Доброе утро, — отозвался Мишка чуть хриплым спросонья голосом. Это был именно Мишка — не М.Ю. и не Горшок, а тот самый маленький Мишка, которого обижали хулиганы, который прятался от сурового отца с ремнём в руках, которому так недоставало понимания, ласки и любви… Который вроде бы любить совсем не умел и постепенно наполнялся тьмой и неприязнью к самому себе. Но вот этот самый Мишка, кажется, влюбился. — Доброе утро… — повторил он тихонько. И затем добавил — уже больше не хотел держать это в себе. — Солнышко.