Бирмингемские псы

      Рей вздрогнула и проснулась. Она была в тёплой постели, а не на виселице, как было во сне. Девушка постаралась убедить себя, что сон унесла ночь, но в ушах всё ещё звучала поминальная песнь и чужой плач.       Встав с кровати, она ощутила, как сквозит из щели между оконной рамой и стеной. В комнате воздух был спертый от времени и плесени; воздух в Бирмингеме был более влажным, чем в Лондоне, и Рей время от времени чувствовала, что задыхается.       Голова раскалывалась, как после удара чурбаном по затылку. Пожалуй, вчера не стоило так много пить в компании По Дэмерона. Но это было вчера, а сегодня — это сегодня.       Новый день. Новая глава жизни. Когда следуешь этому правилу становится легче переживать ежедневные невзгоды.       Рей налила в тазик рядом с кроватью немного воды, сполоснула лицо, расчесала волосы и надела серое платье; от него уже попахивало потом, стоило бы постирать одежду, но она не могла позволить себе появится на людях в роскошном розовом платье для сцены, доставшемся по наследству от Киры.       — И кем ты стала, Рей Палпатин? — обратилась она к своему отражению в воде вполголоса.       Рей приоткрыла окно, не обращая внимания на протестующий стон петель, и ринулась навстречу свежему воздуху. На улице по-весеннему бодро пели птицы; откуда-то из далека нёсся поезд, оглушительно ревя. Девушка застыла на несколько минут с высунутой из окна головой, выпуская изо рта сигаретный дым. Он обжигал горло.       Ей в голову пришла чудная идея, которой она была сама удивлена — посетить церковь.       Крайний раз Рей посещала храм во время войны; когда не было никакой надежды, кроме как надежды на высшие силы. Несмотря на то, что девушка выросла в католическом приюте, не считала себя набожной: не молилась на ночь или перед приёмами пищи, не посещала воскресные службы, и, что хуже, не соблюдала основные заповеди. Как часто она лгала? Как часто подчинялась гневу? Как часто крала? За грехи её, вероятно, уже приготовлен котёл в Аду.       Быстро собравшись, Рей отправилась в церковь. Добралась она туда за двадцать три минуты.       Собор Святого Чеда — большое здание из красного кирпича с витражными окнами. Это одно из самых старых зданий в Бирмингеме.       Люди стекались со всего города на службу. Небольшое количество католиков для такого большого города. Рей даже удивлена, что есть здесь и те, кто противостоит англиканству.       Рей в это время быстро огляделась. Как она и думала, ни одного знакомого лица. Все: и мужчины, и женщины, и дети — в чёрном, а лица серые. И от осознания этого Рей почти что мутит. Глядя на то, как люди похожи в своей аскетичности и пристойности, ей начинает казаться, что они все герои какого-нибудь романа Достоевского. Знала бы её матушка из приюта, какие книжки Рей читала под одеялом в келье.       Служба начинается ровно в семь с приветствия и общей молитвы и длится около трёх часов. Проводит её преподобный Лор Сан-Текка.        — Благословен Бог наш всегда, ныне и присно и во веки веков…       В церкви не так холодно, как на улице, и это один из плюсов, который Рей находит в пребывании здесь. Она чувствовала себя неловко, словно была без одежды посреди людной площади, словно каждый из прихожан имел способность читать именно её мысли.       — Аминь, — шепчет Рей, и её слова эхом отдаются в устах других людей. — Аминь!       Утренняя служба прошла и внутри собора осталось мало людей, рассевшихся поодаль друг от друга, молясь о чём-то своём или в ожидании аудиенции с преподобным.       Запах ладана напоминал Рей дни, проведённые в католическом приюте — как ни странно для девочки с её родословной. Папа — польский еврей, а мать — англичанка, воспитанная в традициях англиканской церкви.       О чём молиться Рей? Просить ли ей прощения у Всевышнего? Или благодарить за спасение? Она не знала.       Как ни знала и того, сможет ли быть прощена однажды, когда наступит Судный день.       Рей снова оглядела зал, подумывая о том, прилично ли будет встать сейчас и уйти или стоит посидеть ещё, чтобы не показаться окружающим сумасбродной девицей, когда заметила его. Короткого зрительного контакта хватило, чтобы они узнали друг друга. Мистер Рен, как хищник, крадущийся к жертве, направился через весь зал к ней.       — Удивлён встрече, — произнёс он.       Девушка отпрянула в сторону от Рена, как от больного проказой.       — И я, — Рей опустила взгляд на кисти рук, сцепленные в замок. — Не думала, что такой человек, как вы, сэр, чтите слово божье.       Кайло снял кепку и присел рядом, достаточно близко, чтобы посчитать их связь греховной.       Бирмингем слишком мал, раз она встречает этого человека средь белого дня.       — Такой как я? Это «какой»?       — Не просите меня произносить этого вслух в церкви.       Она встряхнула головой, не обращая внимания на абсурдность ситуации — докатилась, вежливо болтает с бандитом.       — Не знаю, что вам рассказала про меня Маз Каната, но, поверьте, что я всего лишь бизнесмен, — возразил Кайло. — И ведя бизнес приходится прибегать к крайним мерам.       — Вы убили человека. Так сказала тётушка Маз.       — О, поверьте, и не одного, юная леди. У меня даже награда есть за убийство людей, представляете? Но это не имеет смысла, ведь люди разграничивают: убийство из мести и убийство во благо Родины. В одном смысле — это акт насилия, в другом — акт благородства. Не вижу разницы, потому что в обоих случаях ты забираешь жизнь. Так какая разница, что первопричина, если итог один.       — Не скоро совершается суд над худыми делами; от этого и не страшится сердце сынов человеческих делать зло.       — Погляжу, вы весьма подкованы в слове Божьем, — Кайло пострел на неё искоса. — Мне больше по душе: «Око за око».       — Если бы все следовали данному правилу, то на земле не осталось бы зрячих, — поддела его девушка.       Видимо чистая ярость девушки веселила мистера Кайло Рена.       — Что вам от меня нужно? Вы следили за мной?       — Вам так хочется верить, что вы кому-то интересны, что мужчина готов следовать за вами во вторник в семь утра утра до церкви? Не смешите меня.       — Вы омерзительны, сэр! — шикнула на него Рей.       — Скройте испуг с лица, — сказал мужчина. — И сделайте вид, что мы с вами хорошие знакомые и просто обсуждаем погоду. Не привлекайте лишнего внимания.       — Нехорошо врать в церкви, — вполголоса сказала Рей, заметив из-за плеча мужчины, как их разглядывала какая-то старушка с неприкрытым интересом. Девушка поспешила натянуть на лоб шляпку.       — Не смотрите, не давайте им повода для сплетен, — почти на ухо прошептал ей мистер Рен. — Вы здесь чужая и не знаете законов Бирмингема. Как только вы выйдете из собора, весь город будет знать где и с кем вас видели, поэтому будьте мудрее — не отрицайте ничего.       — С какой стати? Вы сами сели ко мне, сами оскорбили, назвав «никчёмной», попросили сделать вид, что мы хорошие друзья, с какой целью, мистер Рен?       — Вы — моё алиби на сегодняшнее утро.       В ушах шумело и звенело. Рей глубоко вдохнула, вместе с воздухом вдыхая каждую частичку этого момента, и на несколько минут закрыла глаза.       «Дерьмо, — подумала девушка, — во что ещё я успела вляпаться?»

***

      Вернувшись домой, Рей первым делом решила заняться уборкой и стиркой, а после — спуститься в «Такодану» и подготовить зал к открытию.       Рей повесила пальто в шкаф и достала свежую юбку горчичного цвета и шерстяной алый кардиган. Она оглядела туалетный столик. В центре сгрудились красивые стеклянные флаконы Киры, к которым она не притронулась. Рядом лежала пара дамских перчаток, а дальше, под самым зеркалом, стояла маленькая карточка.       «Почтовая открытка», – протянув руку, Рей взяла её. На черно-белой фотокарточке виднелись смутные очертания длинного здания, похожего на древний храм с рядом римских колонн вдоль фасада. Она медленно перевернула открытку.       Милому papá       С любовью, твои Изабелль и Август       Рей уронила открытку, словно ужаленная, и вскочила, опрокинув стул. Смесь отчаяния с омерзением подкатила к горлу тошнотворным комком. Эта открытка — сущая улика её деяний.       Она сунула открытку под матрас, где уже лежал, завёрнутый в кусок ткани, револьвер. Там им и место.       Рей вышла из комнаты, закрыв её на ключ. В утренней тишине звучал лишь вой ветра в трубках и шаги работников бара.       Замерев в коридоре, Рей прислушалась. Она сделала несколько неловких шагов к дальней двери коридора, стараясь ступать как можно тише, но скрип половиц выдавал её присутствие здесь. Из соседней квартиры доносился горький плач, похожий на вой раненого зверя. Рей ещё ни разу не встречала обитателя этой квартиры. Возможно, там ребёнок остался один и ему нужна помощь?       Рей спустилась вниз в поисках домочадцев. Роуз развешивала стираные вещи на бельевые верёвки на заднем дворе, напевая под нос детские частушки.       — Кто живёт в последней квартире? — спросила Рей у неё, подойдя ближе.       — Фазма. А что? — удивилась девушка, отложив в сторону постиранные простыни.       — Просто я слышала, что кто-то плачет за дверью, но не решилась постучать. Подумала, вдруг ты знаешь жильца, — сказала она.       — Конечно, знаю. Мы подруги.       Роуз в мгновение стала серьезной. Вытерев влажные ладони о подол платья, она сказала:       — Фазма - стальная магнолия. Значит, что-то произошло. Нужно узнать. Пошли.       Вдвоём они поднялись на второй этаж.       Роуз решительно постучала в дверь.       — Фаз, я знаю, что ты там! Что случилось, почему ты плачешь?       Из квартиры донёсся строгий женский голос:       — Роуз, уходи. Я не готова никого видеть! Тебя в первую очередь.       — Я слышу, как ты рыдаешь, — не успокаивалась она. — Открой, молю. Или я натравлю на тебя Маз! А её твои мольбы не остановят!       — Боже, да входи ты! Дверь открыта!       Роуз толкнула дверь, и девушки вошли в комнату.       Стены были выкрашены в грязновато-белый цвет. Из мебели — две односпальные кровати, одна — под окном. Помимо кроватей, в комнате имелся комод, небольшой письменный стол и шкаф для одежды. Этим меблировка исчерпывалась.       Едва войдя в комнату, Рей поняла, что случилось нечто плохое.       — Фазма? — с тревогой в голосе спросила Роуз, не решаясь подойти к рыдающей девушке. — Фаз…       Девушка повернулась к ним. Рей ахнула, не сумев совладать с эмоциями.       Вид у Фазмы был неряшливый, косметика вокруг больших синих глаз размазалась. Нос у неё был вздернутый, полные губы покрывал слой красной помады, а облегающее хлопчатобумажное платье почти не скрывало пышную, совсем не балетную фигуру. Но то, что действительно ужаснуло её — огромный фингал на левой скуле, а также цепочка из более мелких синяков и ссадин на шее, словно её только что вытащили из петли.       — Господи, Фазма! Что с тобой?       — Ничего особенного…       — Я так не думаю! Ты своё отражение видела? Кто это сделал с собой? — Роуз присела рядом с девушкой на койку. — Фазма, ответь же.       — Один из моих клиентов, — грустно ответила та, растирая по щекам вместе со слезами тушь.       — Нужно обратиться к констеблю, незамедлительно.       — И что он сделает, Роуз? Очередная побитая проститутка, как и сотни других в Бирмингеме, — усмехнулась Фазма. — Я — женщина третьего сорта для всех. И мои проблемы только мои.       — Тогда я скажу Маз. Она отрежет яйца уроду, который сделал это с тобой, — заявила Роуз, и Рей кивком подтвердила её слова. Почему-то она не сомневалась в этом.       — Только не ей! — крикнула Фазма, хватая её за рукав платья.       — Если Маз узнает, что…       Она запнулась, не договорив.       — Всё проходит и это пройдёт. Мне нужно работать, иначе мне нечем будет оплачивать комнату.       — Именно поэтому стоит сказать Маз. Она войдет в положение, — не унималась Роуз. — Она поможет…       — Нет, не поможет. Она считает меня блядью, — Фазма отвернулась к окну, — и она в какой-то степени права. Но я не сужу её за это, мне хватает того, что я сама себя осуждаю.       — За такое нужно наказывать! И что, что ты проститутка? Ты была медсестрой на войне! — пыталась уговорить её Роуз. — Молю, давай же…       — Дело в том, кто это сделал, Роуз. — Фазма опустила глаза. Эта красивая, удивительная женщина, которая, несмотря на внешний вид, оставалась привлекательна, как белая кустовая роза. — Это один из людей Сноука, Энрик Прайд. Он мой постоянный клиент на протяжении нескольких месяцев.       Заметив вопрошающий взгляд Рей, Роуз прошептала: «Потом».       — Значит, нужно сказать кому-то из Рыцарей. Кайло, конечно, не святоша, но…       — Он знает. Кайло Рен просил меня спать с одним из прихвостней Сноука, Энриком Прайдом, чтобы узнавать информацию для него. Вчера я задавала слишком много вопросов, и Энрик разозлился.       — Господи, Фазма. Зачем же?       Проститутка снова разрыдалась, уронив голову на грудь подруги.       Роуз умоляюще посмотрела на Рей, словно ждала её поддержки.       — Фазма, мы могли бы принести вам еды, если хотите, — сказала она. — Вам сейчас нужно отдохнуть.       — А ты ещё кто такая? — шмыгая носом, спросила Фазма.       — Меня зовут Кира. Я двоюродная племянница Маз Канаты.       — Если ты расскажешь об этом своей тётке…       — Не беспокойтесь, не расскажу. Я умею хранить тайны. Но если тётушка может помочь, то нужно обратиться к ней.       — Она меня на кол посадит.       — Ладно, решено, — приняла за всех решение Роуз, — я принесу еды. У нас остался хлеб и паштет. А после ты примешь ванну и ляжешь спать.       Когда Фазма и Рей остались наедине, первая заговорила:       — Чем меньше знаешь, тем меньше судачишь.       — Ради бога, с чего вы взяли…       — Значит, ты не из пай-девочек?       — Разумеется, нет, — вспыхнула Рей.       — Ты меня тоже осуждаешь? — Неожиданно спросила Фазма, когда они остались наедине.       — Нет. Женщина женщине опора, а не плеть, — ответила Рей честно. Она знала, какие препятствия подкидывает судьба, и не смела никого осуждать за те или иные поступки.       — Семья есть? — спросила проститутка; Рей отрицательно покачала головой.       — Дядя и тётя в Дублине. И Маз Каната.       — Повезло тебе. А у нас дома — мал мала меньше. Я старшая. Конечно, я их всех люблю, но мне было не дождаться, когда выпорхну из родительского гнезда, а потом началась война. — Фазма вытерла остатки помады подолом сорочки. — Я была медсестрой полевого госпиталя в Бельгии. Отец умер от «испанки», мать обезумела от горя, а мне не нашлось места в новом мире. Пришлось работать, чтобы прокормить младших.       — Мне жаль, Фазма. Очень жаль.       — Оставь жалость тем, кто в ней нуждается.       — Ваша мама знает, чем вы занимаетесь?       — Нет. И вряд ли узнает. Она живёт в Манчестере, я им отправляю деньги дважды в месяц — этого достаточно.       Через мгновение к ним присоединилась Роуз, принеся поднос с завтраком; проследив, чтобы Фазма поела и легла спать, они вышли во двор дома. Девушки устроились под козырьком и закурили.       — Фазма была знакома с моей старшей сестрой, — сказала Роуз после долгой паузы. — Когда Пейдж погибла, Фаз привезла её вещи сюда, так и осталась в Бирмингеме. Она хорошая, хоть и хочет казаться плохой. Ей нужно время, чтобы привыкнуть к тебе.       — Я думала, что после войны что-то изменится, — ответила Рей, ковыряя туфлей землю. — Имею ввиду место женщины, но стало только хуже.       — Так ты из этих? Из суфражисток? — удивилась девушка.       — Нет, но не против перемен.       — А я уже представила, как ты приковываешь себя к мостовой.       Девушки синхронно рассмеялись.