Once. [Однажды.]

Будильник прозвенел в пять утра. Но Кевин проснулся раньше. За огромными окнами спальни висело унылое серое утро. Он отбросил простыни из египетского хлопка и прошёлся по комнате. Выдержанная в современном стиле, почти без мебели, она напоминала пятизвёздочный номер в отеле. Камин уже остыл. В огромном стенном шкафу практически не было одежды. Дэй не жил здесь, предпочитая собственный пентхаус в городе. Но заболел отец, и он вернулся домой, чтобы помочь ему справиться с проблемой. Как только он придёт в норму, Кевин уедет. Дэй надел костюм для тренировок и зашагал по верхним этажам восточного крыла. По длинной изогнутой лестнице он спустился из восточного крыла в отделанное мрамором фойе. Точно такая же лестница вела и из западного крыла. На кухне Рамона с помощниками готовили завтрак. — Доброе утро, мистер Дэй, — проговорила она. — Фрукты, яйца, кофе, как обычно? Колбасу или бекон? — Бекон, — бросил он на ходу. — В семь, ко мне в комнату. — Как скажете. Кевин прошел через кухню для слуг, гостиную для приёмов, столовую и семейную залу, такую же холодную и неуютную, как и та, в которой принимали гостей, разве что здесь в углу стояло небольшое пианино, и спустился в подвал, переоборудованный в зал для отдыха и тренировок. Кевин поднял гантели пятьдесят раз каждой рукой, выполнил полсотни приседаний со штангой на плечах, триста скручиваний с набивным мячом и пробежал пять миль на беговой дорожке. В половине седьмого утра он вернулся в комнату, чтобы побриться и принять душ. Пока пар от льющейся воды заполнял похожую на пещеру ванную комнату, он взял бритву, провёл лезвием по подбородку и машинально взглянул в висевшее на стене зеркало. И увидел застывшую маску. Мёртвый, словно болото, взгляд зелёных глаз. Стрижка за две сотни долларов на тёмных волосах — коротко с боков, а наверху длиннее, так что пряди постоянно падали на лоб. Модный загар. Широкий рот. Квадратная челюсть. Длинный прямой нос. Воспоминания закружились вокруг него, эхом отдаваясь в ушах. — Какой красавчик! Взгляни на это лицо. Но для кого оно? Не отрицай, ты ведь бабник. Так зачем пытаться спорить с природой. Плевать в лицо Господу за все его дары. Такой наследственностью стоит поделиться. Раскидать свое семя. Вложить его в женское лоно и позволить прорасти. Воплотиться в сыновьях. Потомках. Ты ведь не хочешь свернуть с намеченного природой пути? Конечно же нет. Поэтому ты здесь. Чтобы вправить мозги. А теперь бери инструмент, красавчик, и возвращайся к работе. Кевин вырвался из объятий прошлого, почти ожидая увидеть, как дыхание клубится паром в ледяном воздухе Аляски. Вместо леса, полного заснеженных зелёных деревьев, он оказался в ванной комнате, отделанной дорогой плиткой и хромом. И в дрожащих руках держал бритву, а не топор. Не было кричащего ему в лицо тренера Брауна. Лишь смотрело из зеркала собственное отражение. «Чёрт возьми». Дэй втянул носом воздух, и страх скрылся в глубине зелёных глаз. Такого же цвета, как лес около Медного озера на Аляске. Неподвижный, безжизненный и холодный. Кевин поднял бритву и продолжил свое занятие.

★      ★      ★

Кевин надел тёмно-синий костюм, шёлковый галстук на пару тонов светлее и чёрные туфли. Как он и велел, ровно в семь утра одна из горничных Рамоны принесла ему завтрак — фрукты, кофе, бекон — на блюде, накрытом крышкой, чтобы ничего не остыло. Дэй уселся возле эркерного окна, выходящего в сад, всё ещё по-летнему зелёный. Бассейн пока не закрыли на зиму. Он жевал завтрак, почти не ощущая вкуса еды, и читал новости в телефоне. Об отце ничего. Пока. Дэй убрал телефон и принялся разглядывать лес, росший на границе поместья. За кронами деревьев еще спал Сиэтл; из накрывшего город одеяла тумана виднелась Спейс-Нидл. Отсутствие новостей о состоянии отца было лишь вопросом времени. Рано или поздно кто-нибудь задумается, почему он перестал появляться в офисе в центре города или провёл последнее заседание совета директоров по видеосвязи. Акционеры начнут строить догадки, или проговорится кто-нибудь из нанятого неврологом медперсонала. И тогда отец будет вынужден уйти на пенсию. — И придёт моё время. Слова прозвучали резко и холодно. Эмоций в голосе слышалось не больше, чем у робота. Посредственный актер, повторяющий роль. Лишь персонаж, вот только пьесой была его жизнь. Состоящая из бесконечной череды дней, полных притворства и лжи. Кевин настолько привык скрывать свои истинные чувства, что под каменно-стальной маской с трудом угадывался человек из плоти и крови. Но как бы ни был болен отец, Кевину приходилось плясать под его дудку, даже несмотря на то, что Тетсудзи становилось всё хуже. И он останется в его власти, пока он не вручит ему ключи от империи, которую «Форбс» оценил в двадцать шесть миллиардов. Глупо — и опасно — даже думать, что всё это когда-нибудь закончится. Тряхнув рукой, Дэй посмотрел на висящие на запястье часы. Половина восьмого утра. Точно по расписанию. Кевин сглупил, заявившись прошлым вечером в убогую комнатенку в захудалом местном колледже в часах за восемьсот тысяч долларов. Черт возьми, о чем он думал? «О помощи. Тебе нужна помощь». Дэй заглушил мысль, будто топором из воспоминаний о зимнем лесе рассекая слова на ничего не значащие звуки. Тренер Браун учил их, что любую слабость, как и потребность в помощи, следует запереть в непроницаемом хранилище в глубине разума и сердца. Своё Кевин создал на Аляске практически неприступным и почти убедил себя, что внутри ничего нет. Ни слабости. Ни нужды в чём-либо. Ни помощи, ни друзей, ни любви… Лишь дисциплина. Порядок. Точность. Отречение. Такой теперь стала его жизнь. Он совершил ошибку, появившись на собрании Анонимных наркоманов. Выказал слабость, как и прежде, когда позволил болеутоляющим нарушить чёткий, размеренный порядок своей жизни. В Беннингтонской средней школе-интернате Кевин пользовался особой популярностью, ведь, будучи вторым наследником «Морияма Фарма», имел доступ к лекарствам, отпускаемым строго по рецептам. Но сам он их не пробовал. Пока не приехал с Аляски. Когда Кевин вернулся, и его неохотно выписали из больницы, он открыл для себя ОксиПро — самое популярное обезболивающее их фирмы. Оно помогало ему в Йельской школе менеджмента, потом — на управленческих тренингах в «Морияма Фарма». Держать свое хранилище крепко запертым и ничего не чувствовать было чертовски утомительно. Таблетки спасали, вызывая ложное ощущение покоя. Как будто бы он отдыхал от жизни. От зависимости Дэй избавился самостоятельно, крича и сопротивляясь, но таблетки по-прежнему звали его. И поэтому он сидел, ссутулившись, в задней комнате местного колледжа. Только если бы кто-то узнал, что Кевин Дэй пришел на чёртово собрание с кучкой гребаных наркоманов… А потом заговорил тот парень. — Привет, меня зовут Нил. — Привет, Нил. Как и ожидалось, хор голосов подхватил его имя, да и Дэй не молчал. Его губы самовольно, без разрешения, произнесли его. Нил. Невысокий, рыжеволосый, с широким ртом и голубыми глазами, в которых светились ум и теплота. Человечность. По тому, как сидели на парне джинсы, и обтягивала плечи и грудь чёрная кожаная куртка, Кевин мог судить о его телосложении. Меньше него, но следит за собой, поддерживая тело в форме… Вилка, что Дэй держал в руке, со звоном упала на тарелку, и он вновь оказался в своей комнате. И снова перед ним возник тренер Браун, крича и брызгая слюной на его застывшие от холода щеки. «Знаешь, кто ты? Жалкий маленький слабак, который позабыл себя. Но я этого так не оставлю. О да, когда я закончу, ты точно вспомнишь, кто такой. Никто. Ты. Пустое. Место». Кевин вытер рот льняной салфеткой и вышел, оставив Нила на трибуне в той комнате, где он рассказывал, как ради наркотиков продавался мужчинам. Там ему было самое место, а к Дэю все это не имело отношения. Никакого. В конце коридора в правом крыле Кевин столкнулся с Сезаром Кастро, управляющим поместьем. Возле комнат отца он беседовал с доктором Уэббом. Несмотря на возраст, лицо Сезара всё ещё оставалось гладким, так что выглядел он моложе своих шестидесяти лет. Кевин быстро подошёл к ним. — Итак? — Доброе утро, Кевин, — поздоровался Сезар. — Вы помните доктора Уэбба? — Конечно. — Они обменялись рукопожатиями, и Дэй с хмурым видом скрестил руки на груди. Он терпеть не мог повторяться. — Итак? — Сегодня он отдыхает, — проговорил доктор Уэбб. — И я бы рекомендовал ему отдыхать и дальше. Никакой работы. Никаких телефонных звонков. — Конечно, — согласился Кевин. — Он ведь едва говорит. Как долго длятся подобные приступы? Доктор Уэбб потер подбородок. — Рассеянный склероз — болезнь непредсказуемая. А в случае вашего отца приступы, то есть периоды активных признаков, будут более длительными и прогрессирующими, чем при других формах заболевания. Возможны редкие или очень редкие ремиссии. Кевин молча осмыслил слова доктора. Прошло всего несколько недель с того момента, как у отца за ужином начали дрожать руки. На следующее утро появились проблемы с речью, и он жаловался на онемение и зуд в ногах. МРТ выявила повреждения спинного и головного мозга, и ему поставили диагноз. Дэй сразу же занялся изучением темы первично-прогрессирующего рассеянного склероза, и чем дальше читал, тем сильнее у него всё внутри сжималось. Эта форма заболевания являлась наихудшей и труднее всего поддавалась лечению. — Ему станет лучше? — спросил Кевин. — Трудно сказать. Возможны временные улучшения, когда будут неактивны признаки болезни. Мы даём ему самые лучшие и новейшие лекарства… — Само собой, — фыркнул Дэй. — Мы сами их и производим. Доктор Уэбб кивнул. — Да, конечно. А через неделю сделаем ещё МРТ, посмотрим, нет ли новых повреждений. И тогда сможем точно оценить распространение болезни. Так что подождём и увидим. «Подождём и увидим». В словаре Мориямы не было подобных выражений. Отец никогда в жизни ничего не ждал. Он действовал. Как и в случае с Кевином. Быстро. Жёстко. Безжалостно. Дэй выпрямился. — А кто ухаживает за ним сегодня? Доктор неуверенно взглянул на Сезара. — Сейчас с ним Шина и Роберто… — Они здесь уже два дня, — бросил Кевин. — А где остальные? — На это нужно время, — пояснил доктор Уэбб, — учитывая секретность и юридические препятствия, что приходится обходить. Сезар прочистил горло. — Доктор Уэбб сообщил, что на сегодня назначено два собеседования. — Хорошо, — проговорил Дэй. — Убедитесь, что ребята не из болтливых. И внесите все условия в соглашение. Потом пусть работают. Доктор Уэбб, кажется, обиделся. Сертифицированный невролог, впервые применивший возможности секвенирования генома при лечении болезни Альцгеймера, он явно не привык, чтобы с ним обращались как со слугой. Однако удивительно, с чем готовы мириться люди, когда речь идёт о больших деньгах вроде их. Таких, по сравнению с которыми жалованье невролога мирового класса кажется минимальной зарплатой. — Я лично беседую с кандидатами, — проговорил доктор Уэбб. — Двое перспективных ребят. Одного из них настоятельно рекомендовала подруга из Вирджинии Мейсон… — Отлично. Займитесь этим. —Кевин повернулся к Сезару; того явно смутило его поведение. — Хочу повидаться с папой перед тем, как ехать в офис. Попытаюсь сдержать гиен, чтоб поменьше тявкали. Он проснулся? — Пару минут назад. Больше не сказав ни слова, Дэй вошёл в гостиную отцовских апартаментов и прошагал мимо ревущего камина в спальню, где пахло дезинфицирующим средством и мочой. Женщина-медсестра — должно быть, Шина — делала заметки на айпаде. Когда он вошел, она чуть улыбнулась. — А я собиралась вас искать, — прошептала она. — Он о вас спрашивал. Кевин кивнул и подошёл ближе, всё ещё удивляясь, что отец лежит в кровати. Всего несколько недель назад он был полон жизни. Высокий, внушительный, он стегал голосом, словно кнутом, заставляя окружающих стремглав нестись исполнять свои распоряжения. «Морияма Фарма», в конце двадцатого века торговавшая лишь настойками и укрепляющими средствами, за несколько десятилетий превратилась в семейную корпорацию, специализирующуюся на диабетических препаратах. Но именно Тетсудзи Морияма, благодаря лабораторным разработкам ОксиПро, вывел компанию на высший уровень. За последние десять лет миллионы долларов превратились в миллиарды прибыли, и отец в своих кругах стал выдающейся личностью. «Теперь он похож на пугало, которое кто-то забыл убрать на зиму». Кевин пододвинул стул. На нём сидела бы мама, будь она ещё жива. Полуседые волосы отца казались тонкими и ломкими. Даже во сне он хмурился, неодобрительно поджав губы. — Мне сказали, что он проснулся, — раздраженно бросил Дэй, пытаясь скрыть неуверенность в том, что не разбудил его. Даже сейчас, несмотря на болезнь отца, он тщательно обдумывал каждое сказанное слово, принятое решение, сделанный в его присутствии жест. Кевин кашлянул в кулак, и отец пошевелился. Открыл глаза, тёмно-карие, почти чёрные, всё ещё пронизывающие насквозь, впился в него взглядом, повернул лежащую на подушке голову. — Привет, пап, — тихо проговорил Кевин. — Как ты? — Н-н-не строй ч-ч-чёртова идиота, — прошипел он, с трудом выговаривая каждое слово. — Не трать… время зря… Дэй сел ровнее. — Я поеду в офис, как обычно. Разберусь с Брэдли и чем-нибудь отвлеку Веру. И последнее: ты взял пару выходных… Он покачал головой и пробормотал нечто, похожее на «бред». На простыни брызнула слюна. — Я н-не беру в‑выходных. — Отлично. Ты на встрече с инвесторами в… Ну, не знаю. В нашем комплексе в Токио? Или Нью-Йорке? Пап, выбери место. Мы не сможем скрывать это вечно. Болезнь никуда не денется. — Г-говорят, она п-приходит и у-уходит, — выдавил он. — Б-болезнь отступит. В-веди себя по-прежнему. — Этого не хватит. — Веди… себя… п-по-прежнему. — Сделаю всё, что смогу, — проговорил Дэй, поднимаясь со стула. С удивительной силой Тетсудзи резко выбросил руку вверх и схватил Кевина за запястье. — Т-тебе ведь это н-нравится? Видеть, как с-сдаёт старик. — Нет, пап, не нравится. Он словно бы и не слышал его. Или не поверил. — В-всё это не т-твоё. П-пока ещё нет. Н-не вздумай н-напортачить. — Конечно, нет. Кевин вскочил на ноги как раз в тот момент, когда дверь распахнулась и в комнату ворвался Жан Моро. Жан был старше Кевина на два года, но выглядел лет на десять моложе. Тощий, с чёрными, как смоль волосами, уложенными в идеальную причёску. Сегодня он надел твидовый костюм, галстук-бабочку, жилет и ботинки с гетрами. И выглядел так, словно участвовал в празднике, посвященном Чарльзу Диккенсу. Сезар, Шина и другой медбрат ввалились в комнату вслед за Жаном, пытаясь его успокоить. — Что за дела, добрый друг! Высокий, гнусавый голос Жана заполнил огромную спальню. Руки отца, несмотря на дрожь, стиснули покрывало, и он поморщился от шума. — Кевин! — прогудел Жан. — Какие новости, старина? Навещаете нашего милого папочку? — Привет, Жан, — проговорил Дэй, быстро подходя к нему и приобнимая за плечи. — Давай чуть потише. Папа приболел. — Согласен, — всё так же громко пробасил Жан, быстро высвобождаясь из его объятий. Он обратился к отцу, не глядя ни на него, ни на кого-либо еще: — Дражайший отец, как ваши дела? Насколько понимаю, не блестяще. Прискорбно. Кевин стиснул зубы и осторожно положил руку на плечо Жана. Брат страдал синдромом Аспергера, так что, когда чем-то увлекался, терял связь с реальностью на несколько месяцев. Последней страстью братца стала Викторианская эпоха. Он одевался, говорил и вел себя так, будто они находились в Англии восьмидесятых годов XIX века. Предполагалось, что Жан станет преемником отца. Подобно тому, как современные монархи наследуют трон, он был следующим в роду, чтоб получить управление компанией. Однако не вышло, и всё свалилось на Кевина. Но и он по-своему разочаровал отца. — Кажется, похоже на дождь, — проговорил Жан, глядя в пол. — Думаю, приличного ливня не было уже пару недель. У отца дёрнулась челюсть, и он крепко зажмурился. Дэй тщетно искал Марджори, личную компаньонку Жана, пытаясь осторожно вывести брата из спальни, пока ситуация не обострилась до предела. Слишком поздно. — Уберите отсюда этого убогого придурка, — проорал отец без малейшей запинки. Жан замер, потом начал раскачиваться взад-вперед. Кевин резко обернулся к отцу, почувствовав, как внутри поднимается ярость. — Не надо так с ним разговаривать. Отец покачал головой и пробормотал, глядя в потолок: — В чем я в‑виноват? Почему п-проклят? Двое неполноценных сыновей… Ярость сменилась унижением. Медработники, конечно, понятия не имели, о чём говорил отец. Но Сезар-то знал его с самого детства. И он старательно отводил взгляд в сторону. — Идём отсюда, Жан, — проговорил Кевин. — Пойдём. Кевин осторожно вывел его из спальни. Они спустились вниз по огромной изогнутой лестнице в семейную гостиную, где он начал расхаживать взад-вперёд, сжимая и разжимая руки. Зажужжал мобильник. Пришло сообщение от Теи, его помощницы. В пути? У них куча вопросов. Дэй пробормотал проклятие и быстро набрал: Скоро буду. — Жан, мне нужно на работу, — пояснил Кевин. — Веди себя хорошо. Мардж скоро придёт. — Послушайте, старина, — проговорил Моро высоким дрожащим голосом. — Задержитесь ненадолго, ладно? Вы ведь хороший парень. Дэй снова взглянул на часы. — Мне нужно в офис. — Прискорбно, — пробормотал Жан. Он снова сжимал руки и, опустив голову, ссутулив спину, быстро ходил по комнате. — Ужасно, крайне прискорбно… Кевин чуть коснулся рукой его плеча. Если бы Моро захотел, он мог бы с легкостью отодвинуться. — Тс-с-с, всё в порядке. Но он чувствовал, как тело Жана дрожит под его ладонью. Оскорбление отца ошеломило брата. И если Дэй что-нибудь не сделает, он будет волноваться весь день. Кевин взглянул на пианино. Бежали секунды. Он всё равно не успел вовремя. Терпеть не мог опаздывать, но успокоить брата было не просто. И одним из способов являлась музыка. — Хочешь, я тебе поиграю? Моро кивнул, его руки дрожали. — Ч-Чудесно. Время от времени люблю послушать хорошую музыку. — Будут пожелания? — спросил Кевин, усаживаясь на скамейку. Жан на какое-то время застыл у него за спиной, потом снова принялся ходить. — Я бы предложил что-нибудь быстрое, — проговорил он. — Может, какое-нибудь рондо? — Конечно, Жан. Дэй положил пальцы на клавиши и, сосредоточившись, через мгновение заиграл «Турецкий марш» Моцарта. Классическое произведение восемнадцатого века, стремительное, но сложное. Его руки двигались сами собой — он знал пьесу наизусть, — а мама улыбалась им с висящего над пианино портрета, написанного маслом. Это произведение Дэй выучил одним из первых, еще в детстве, когда мама обнаружила у него талант. «Ты мог бы стать знаменитым пианистом, играть для всей Европы, как юный Моцарт», — часто повторяла она ему, хлопая в ладоши и улыбаясь. Ее улыбка всегда была самой особенной. Полной жизни и света. Как Кевин относился к своей способности играть? Он не знает, она возникла сама собой, почти необъяснимо. Словно язык, на котором он умел говорить с рождения. Дэй читал музыкальные знаки на бумаге, а в голове и сердце возникали звуки, которые затем играли пальцы. Но что конкретно значила для него музыка, и что он хотел с ней сделать… У него даже не было возможности об этом подумать. Ему просто не позволяли подобных мыслей. Отец говорил, что игра на пианино — всего лишь увлечение, а не серьёзная профессия. «Только слабаки всю жизнь стучат пальцами по клавишам. Мой сын не будет слабаком». Мама умерла прежде, не успев понять, насколько серьёзно говорил отец. Кевин подвёл Моцарта к стремительному завершению и, оглянувшись, увидел, что Жан, застыв на месте, с улыбкой смотрит в пол. — Отличное представление, добрый друг, — проговорил он, хлопая в ладоши, но не встречаясь с ним взглядом. Он не мог или не умел, выражать свои эмоции, как все остальные. Кевин тоже не мог. После Аляски. — Да, мастерское. Без сомнений, однажды мы сможем лицезреть вас в стенах Карнеги-холла. — Моро приподнял воображаемую кепку. — Доброго дня, сэр. — Всего хорошего, Жан, — пробормотал Дэй. Кевин бросил последний взгляд на мамин портрет. Она умерла, когда ему исполнилось одиннадцать. Теперь она жила лишь в картинах и фотографиях, с улыбкой глядя на них сквозь плёнку или холст. Хотелось бы ему проникнуть внутрь маминых снимков и оказаться рядом с ней. В любом случае, там было бы лучше, чем здесь.