Чужие дети

— Дети, значит, мои… — нараспев перечислял Маглор, стаскивая с него нижнюю рубаху. — И к тебе они, значит, никакого отношения не имеют… Маэдрос опустил взгляд на собственный бок, где на рёбрах расцветал чёрным и багровым свежий синяк. Поморщился и отвернулся. — Дети твои, — сказал он. — Но бегать за тобой времени, сам понимаешь, не было. — Конечно же, дело только в этом. — Только в этом. Маглор вздохнул и вдруг обнял его — осторожно, чтобы не задеть свежие ушибы. — Нельо, как мне тебя благодарить, а? — Никак, — посоветовал Маэдрос. — Это просто дети. Кто угодно на моём месте делал бы ровно то же самое. — А я бы кого угодно тоже благодарил, — резонно заметил Маглор. — Что кривишься, больно? Дай, взгляну. Возражать Маэдрос не стал, потому что “взгляну” у него значило именно это — длинные пальцы пробежались по свежим ушибам, почти не касаясь кожи. Маглор чувствовал телесные раны как диссонанс в гармонии, как расстроенную струну на инструменте. Ему больше и не нужно было. — Два ребра справа сломано, — проговорил он обеспокоенно. — Может, три… Перевязать бы. — Не надо ничего перевязывать, само заживёт. Маглор нахмурился, едва ощутимо касаясь пальцами его виска. Руки у него были приятно прохладные, как дуновение свежего ветерка в летний зной. — Ты головой не ударился, когда падал? — Может быть, — ответил он неопределённо. В момент падения он не обратил на это внимания. Тогда важнее было, чтобы Элронд не пострадал, а уж каким образом валиться на землю с ним на руках — дело десятое. — Нельо, в глаза мне посмотри. Голова не кружится? — Нет. Это всё тоже заживёт. Брат вздохнул и убрал прядь волос с его лба. — Ты ведь понимаешь, что они всё знают, да? — Кто знает? — Дети. Знают, что ты их любишь и заботишься о них. Просто не хочешь себе в этом признаваться. — Кано, оставь меня со своими детьми. Никого я не люблю. Маглор ничуть не обиделся, только лукаво усмехнулся: — И меня? — Тебя я терплю. Исключительно в силу привычки. И снова Маглор не обиделся. Слишком давно перестал воспринимать такие слова всерьёз. — Верни мне моего любимого старшего брата, а? — попросил он. — Хоть ненадолго. Мне его не хватает, знаешь ли. — Его больше нет, — глухо отозвался Маэдрос. — Довольствуйся тем, что осталось. По правде говоря, ему самому того, прежнего Майтимо, тоже иногда не хватало. Прежнему многие вещи давались проще. — Я знаю, что он есть, — возразил Маглор. — Просто почему-то не хочет, чтобы о нём знали. После этого он наконец принялся за дело, то есть взял склянку с целебной мазью и принялся обрабатывать самые неприятные кровоподтёки. По саднящему боку разлилась приятная прохлада. От этого сломанные рёбра, конечно, быстрее не срастутся, но синяки поблекнут и боль уйдёт. — Займись лучше воспитанием своих детей, — посоветовал ему Маэдрос. — Их забавы уже становятся опасными. Это не угон лошади, не разбитая ваза и не украденная волчья шкура… Кстати, — добавил он, помедлив, — зачем им понадобилась шкура? Маглор как-то странно хмыкнул. Прохладные ладони скользнули вверх по спине и принялись втирать мазь в ноющее правое плечо и лопатку там, где много лет назад были разорваны и срослись заново мышцы и связки. Маэдрос замер. — И не говори, что не болит. — Я не говорю, — возразил он. — Так что насчёт шкуры? Брат хмыкнул снова. — Они играли в Берена и Лютиэн. Маэдрос попытался вывернуть голову так, чтобы посмотреть ему в глаза. — И кто был Лютиэн? — Я полагал, тебя больше заинтересует, кто был Хуаном. Повисла краткая пауза — один осмысливал услышанное, другой, пользуясь отсутствием сопротивления, осторожно разминал одеревеневшие мышцы. — По-моему, ты слишком им потакаешь, — заключил наконец Маэдрос. Он повёл плечом и Маглор, вздохнув, убрал руки. — Может быть, и так, — признал он. — Но я об этом не жалею. Они заслужили немного любви, Нельо. — А она им нужна, любовь убийц их матери? — Лучше так, чем совсем никакой, верно? Маэдрос отнюдь не был в этом уверен. Он ещё раз шевельнул плечом, потом свёл лопатки. Боль затихала, таяла, как весенний снег, когда где-то в тени ещё остаются небольшие островки, но со временем исчезают и они. Он знал, что боль вскоре вернётся. Ушибы сойдут, рёбра, сломанные, как зелёный побег, тоже вскоре срастутся, но боль от старых ран возвратится, как только заживут свежие. Она всегда возвращалась. — И ты сказал — “убийц”, — добавил Маглор, лукаво улыбнувшись. — Не “убийцы”, Нельо. — Оговорился. — Нет, — брат покачал головой. — Ты в таких вещах не оговариваешься.

* * *

— Вот теперь вас точно выпорют, помяните моё слово, — сказала вечером Старая Бет, когда принесла близнецам ужин. — Виданное ли дело — за птицей на крышу лезть… Что вас туда понесло? Яйца украсть хотели? — Посмотреть! — возразил Элрос. Элронд молчал. Врать было неловко, а ещё — стыдно за свои желания. Конечно, после знакомства с Мором им бы и в голову не пришло воровать птенцов. Но раньше-то хотелось. Как теперь самому ворону в этом признаться? Ворон улетел на закате, сказав, что ему пора сидеть свою очередь на гнезде. С собой он прихватил сухую хлебную корку. Корка, вообще-то, припасена была для пони, но близнецы рассудили, что после всех событий дня у ворона на неё не меньше прав. — Садитесь ужинать, — проворчала Старая Бет. — Будто я не знаю, за каким “посмотреть” мальчишки на крыши лазают. Хотели бы яйца разглядывать — шли бы в курятник! Элронд с тоской посмотрел в тарелку. Ужинать не хотелось, и мысли в голову лезли совсем не радостные. Они-то хотели украсть себе воронёнка… А каково родителям, у которых воруют детей? Он подумал об их собственных родителях, и стало ещё грустнее. Где-то они теперь? Если Элрос прав, и мама улетела к отцу, то почему к нему? Она ведь куда угодно могла бы полететь — птицы летают где хотят. Могла бы прилететь к ним! Он сказал об этом Элросу. Тот помотал головой. — Если бы она за нами сюда прилетела, ей бы камень пришлось отдать. — Вот и отдала бы! Ей что, камень важнее нас? Элрос прикусил губу и посмотрел на него как-то странно. — Получается, важнее. Это же не просто драгоценный камень. Как там Маглор говорил? Последний сохранившийся свет Древ? Это, наверное, важнее, чем мы. — Это вот им, — Элронд не стал уточнять, кому — и так понятно было, — должно быть важнее! Вот ты бы маму променял на камень, а? — Нет, конечно. — И я нет. Почему она к нам не прилетела? Тут в окно постучали. Элронд вздрогнул, как от удара, резко повернул голову — рядом брат в точности повторил его движение. Мгновение они смотрели на окно, а потом Элрос одним прыжком оказался на подоконнике и принялся открывать тяжелую раму. Казалось, ещё мгновение, ещё чуть-чуть — и в окне покажется силуэт большой морской птицы… Но окно открылось, и Элронд чуть не взвыл от разочарования. В комнату впорхнул давешний ворон, неся с собой прохладный воздух. — Добрый вечер, — поприветствовал он близнецов. — Воспользуюсь вашим приглашением снова — вижу, вы не торопитесь почтить вниманием свой ужин… Может быть, вам нужна помощь? Элрос хитро прищурился. — Вот уж не думал, что вороны едят кашу! — заметил он. — Вороны едят всё, — назидательно сообщил ворон. — Всё, что находят. Слухи о нашей любви к падали сильно преувеличены — мы совсем не против еды посвежее. Просто падаль, сами понимаете, не убегает. Элронд тоскливо посмотрел на еду. Ему вдруг пришла в голову странная мысль. — А я слышал, что вы, вороны, очень любите всякие блестящие штуки, — протянул он. Ворон выглядел несколько смущённым — насколько вообще может смутиться птица. — Это правда, — признался он в конце концов. — В этом мы с вами очень похожи. — А вот скажи, если бы я тебе предложил какую-нибудь блестящую штуку, которую ты очень хочешь, — продолжал Элронд, — а взамен попросил отдать мне твоего птенца, ты бы согласился? Ворон обескураженно приоткрыл клюв, словно хотел что-то сказать, но не нашёл слов. Потом закрыл. Потом открыл снова. — Мы, птицы, не заключаем таких сделок, — сказал он в конце концов. Этого было достаточно. Горячие слёзы, которые так долго ждали своего часа где-то внутри, подступили к глазам. Элронд бросился на кровать лицом в подушку и заплакал навзрыд. Брат сразу же поспешил к нему, обнял за плечи, но Элронд только оттолкнул его. Элрос не хотел понимать, ну и пусть его не понимает. Слёзы просто лились из глаз и не желали высыхать, в груди болело. Не хотелось верить, что может быть вот так. Что мама их бросила. Или действительно умерла. Что хуже? Когда мамы больше нет, или когда ты ей просто не нужен, а нужен какой-то камень? Он не знал, сколько так прошло времени, прежде чем снова скрипнула дверь и мягкие шаги приблизились к кровати. Сильные руки подняли его, презрев вялое сопротивление, усадили на колени, обняли. — Тише, — шепнул глубокий, как море, голос Маглора. — Тише, Элронд, что случилось? Расскажешь мне? Он говорил ласково, но от этого слёзы только полились с новой силой, потому что всё было неправильно. Так неправильно, что вот этот чужой взрослый, убийца, который деда убил, да и бабушку, наверное, тоже, теперь обнимал его, укачивал, как маленького, целовал и пытался утешить. А мама улетела к отцу. Не к ним. Потом слёзы как-то в одночасье кончились, и Элронд рассказал всё. Всё, что думал и всё, что понял. Маглор вздохнул и убрал мокрые от слёз волосы с его лица. — Мама никогда бы вас не бросила, — сказал он твёрдо. — Верь в это. Она очень вас любила. — Значит, она умерла? — Я не знаю, Элронд. Правда, не знаю. Он шмыгнул носом и посмотрел в печальные серые глаза. По глазам Маглора никак нельзя было сказать, что он хладнокровный убийца. — Если мама нас так любила, почему она вам камень не отдала? — спросил он прямо. — Сразу. Если бы отдала, вы бы никого не тронули? — Конечно, не тронули бы. — Тогда почему?.. Маглор поцеловал его в лоб. — Ей было страшно, — сказал он. — А, когда ты напуган, сложно быть рассудительным. Потом Элрос всё испортил. Ему тоже хотелось на колени — обидно же, что утешают одного Элронда. Он так и сказал и тоже влез, хотя вдвоём на коленях у Маглора было тесновато. — Не стоит завидовать брату, — пожурил тот Элроса. — У него сегодня был непростой день. — У меня, вообще-то, тоже был непростой день, — пробурчал Элрос. — И мне тоже страшно было. — Хорошо, день у всех был непростым, — заключил Маглор и его тоже поцеловал, чтобы никому не было обидно. — Может быть, вы наконец поужинаете и ляжете спать, чтобы начался новый? — А ты с нами останешься? — спросил Элронд. Ему мучительно не хотелось, чтобы Маглор уходил, пусть даже это и неправильно. — Останусь, пока это нужно. — И на ночь? — Пока нужно, — повторил Маглор. Близнецы переглянулись. Это была редкая удача — не так уж часто Маглор оставался после того как уложит их спать. Элрос улыбнулся и немедленно решил попытать удачу ещё раз. — А сказку расскажешь? Повисла пауза, и Элронд затаил дыхание, ожидая ответа. Сказки Маглора были гораздо интереснее тех, что рассказывала Бет — откровенно говоря, те уже пошли по кругу, и, кроме пары самых любимых, наскучили. А Маглор не повторялся, если его не попросить, жаль только, рассказывал что-то он далеко не каждый день. — Расскажу, — решил Маглор в конце концов. — Но сначала вы поужинаете и умоетесь… — тут он посмотрел на Элронда и вздохнул. — Пожалуй, с умывания лучше начать. Это был странный вечер. Они сидели за столом вчетвером, близнецы доедали остывшую кашу, ворон с надеждой заглядывал в их тарелки, а Маглор бросал на ворона выразительные взгляды. Потом птица улетела, пожелав всем доброй ночи, и он захлопнул окно. Тогда Элронд всё-таки спросил: — Эльда, который научил воронов говорить — это был твой брат Келегорм? Маглор кивнул. — Он знал языки всех зверей и птиц. — А ты знаешь? — Знаю, как вы — квенья, — он усмехнулся. — Понимаю, но не разговариваю. — Мы можем разговаривать! — возмутился Элрос, а Элронд всё смотрел на свои руки, ободранные днём о каменную кладку. На кончиках пальцев темнели синяки. Нужно признаться, решил он в конце концов. Даже если и не ворону, потому что ворону потом стыдно будет в глаза смотреть. — Маглор, — сказал он наконец. — Я… Мы… Я хочу сказать правду. Насчёт гнезда. Тот приподнял бровь. Элронд заставил себя глядеть ему в лицо, хотя больше всего хотелось отвести глаза. Но он чувствовал молчаливую поддержку Элроса и продолжал смотреть. — Я туда не просто так полез, а взглянуть на яйца, — выпалил он поскорее, пока не передумал. — Мы хотели, когда будут птенцы, одного воронёнка… Забрать. “Украсть”, конечно, было бы честнее. — Ага. А зачем? — спокойно поинтересовался Маглор. Так спокойно, что Элронд даже немного растерялся. — Хотели свою птицу! — пришёл ему на помощь брат. — Ручного ворона, чтобы было, с кем играть. — В таком случае, полагаю, цели вы достигли, — заметил Маглор. — Теперь у вас есть ворон, с которым можно играть. Или как минимум поговорить. Близнецы растерянно переглянулись. В сущности, он был прав. — Надеюсь, на этом желание таскать птенцов из гнезда у вас отпало? — добавил он. — Конечно! — ответили мальчики в один голос. — Вот и хорошо, — кивнул Маглор. — Остальные вопросы насчёт вашего поведения решим завтра. “А если Бет права? — услышал Элрос тревожную мысль брата. — И он нас всё-таки решил выпороть за то, что полезли в гнездо?” “Нет, — подумал Элронд в ответ. — Он так не поступит”. “Откуда ты знаешь?” “Маэдрос же сказал — у него сердце доброе”. Это был серьёзный аргумент, и Элрос, поколебавшись, всё-таки успокоился. На другой день Маглор прочёл близнецам подробнейшую лекцию об опасности залезания на высоту более чем в два своих роста. Однако, несмотря на уверения Старой Бет, никто их так и не выпорол.